Текст книги "Код Андрея Рублева"

Автор книги: Надежда Максимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 8

Евгений Шаров позвонил мне где-то после обеда.

Вообще-то, с тех пор как он уволился из нашего НИИ и с головой погрузился в свои боевые искусства, мы встречались не часто. А чтобы по его инициативе, так вообще никогда. Поэтому его неожиданный звонок заинтриговал меня страшно. Я бросил все дела и отправился на встречу.

Увидев меня, Евгений приостановил на пару минут тренировку, назначил своим архаровцам старшего, выдал задание, а меня пригласил в каптерку. Это был плохой признак.

– Чаю хочешь? – спросил хозяин каптерки, когда мы расположились в этом тесном помещении с максимально возможным комфортом.

Я не хотел никакого чаю, но отказаться значило обидеть Евгения, который мало того, что фанатично исповедовал превосходство именно русской системы боя, так еще и чай заваривал исключительно из российских трав, но с поистине восточными церемониями.

В процессе приготовления, Евгений хранил благоговейное молчание и лишь тогда, когда процесс дегустации напитка, наконец, состоялся, Евгений отставил чашку в сторону и прямо взглянул мне в глаза.

– Ты привел мне очень необычных мальчиков, – сказал он.

– Вот как?

– Да. Тот, что помладше – как я понимаю именно он твой племянник, – очень способный. Реакция хорошая, пластика… И главное – соображает хорошо. А в нашем деле хорошая голова намного важнее силы. В общем, мальчик перспективный. Причем настолько, что я готов заниматься с ним индивидуально и безо всякой платы.

– Да нет, зачем же без платы, – я отстраненно подвигал перед собой раскрытой ладонью. – Я вполне платежеспособен, а сумма, которую ты назвал первоначально, мой бюджет не напрягает. Но, как я понимаю, ты позвал меня не для разговора об оплате?

– Ты прав. Я хотел спросить о втором мальчике. Где ты его нашел, и что вообще о нем знаешь?

– Хм… А что, у тебя появились сомнения в его благонадежности?

– У меня появились сомнения во всем.

– То есть?

– Понимаешь, русские боевые искусства не то чтобы сильно вошли в моду, но и чем-то редким и экзотическим их не назовешь. Практически в каждом городе имеются соответствующие секции, в 2005 году даже первый международный форум прошел. Весьма представительный, кстати. Народу съехалось столько, что организаторы головы сломали, как всех разместить…

– Прости, что перебиваю, но…

– А ты не перебивай. Я говорю строго по теме.

Так вот. Все это достаточно широкое распространение, множество тренеров, секций, обучающихся – это лишь видимая часть айсберга.

– Ты меня пугаешь.

Евгений лишь поморщился на мою реплику и продолжил, все так же прямо и с гипнотическим упорством глядя мне в глаза:

– Для определенной категории людей – можно назвать их «посвященными», существует другой, гораздо более глубокий уровень овладения русским боевым искусством.

Тут он неожиданно и довольно резко встал и отошел к окну. А потом, простояв там минуту, так же резко вернулся и сел.

– Ты когда-нибудь задумывался о том, почему самые сильные бойцы на поле Куликовом были монахами?

– Э-э… Ты имеешь ввиду Пересвета и Ослябю?

– Именно. Когда перед боем крикнули поединщиков, схватка между которыми могла решить весь исход битвы, с обеих сторон выехали самые сильные богатыри. И от русского войска выехал Пересвет. Монах.

– Ты намекаешь, что в русских монастырях хранились некие тайные знания, постигнув которые послушники становились непобедимыми воинами. Я правильно понял?

– Примерно так. Не случайно и китайское кунг-фу культивировалось именно в монастырях. В том числе в знаменитом Шао-лине.

– Допустим. И что?

– А то, что в настоящее время сохранилось очень немного людей, которые владеют этими тайными знаниями. И могут, например, не прикасаясь к противнику, свалить его с ног на расстоянии до 5 метров.

– Опа. Постой, а я что-то такое видел по телевизору. Какой-то американский тренер демонстрировал подобные трюки. Но, конечно, о расстоянии в пять метров речь не шла.

– То, что демонстрировал американец – фуфло. Настоящий мастер своих умений на публике не показывает. И увидеть что-то такое можно только в очень и очень узком кругу.

– Допустим. И что? – я взял свою недопитую чашку и сделал осторожный глоток. – Причем тут мои мальчишки?

– А при том, что твой восточный, неизвестно откуда взявшийся мальчуган владеет этим тайным знанием.

Я поперхнулся чаем, дернулся и облил себе весь пиджак.

– Я заметил это случайно, – как ни в чем не бывало продолжал Евгений. Единственной его реакцией на происшествие было то, что он подтолкнул ко мне по столу пакет с бумажными салфетками. – Мальчишка, разумеется, старается свои таланты не афишировать, держится неуклюже, как обычный новичок…

Но однажды, когда я поставил его в пару с сильным противником, он в какой-то момент буквально отшвырнул его от себя. Не прикасаясь руками.

– Ты чудеса какие-то рассказываешь. Тебе просто показалось.

– Я рад был бы думать, что показалось. Но я видел, как такие фокусы проделывали мастера. И уверяю тебя, парень действовал так, словно его обучали этому с рождения.

Поэтому я повторяю вопрос: где ты нашел этого удивительного мальчика и что вообще ты о нем знаешь?

На пути домой я был задумчив. Настолько, что едва не сбил на переходе хлопотливую тетку с сумками, сунувшуюся под колеса, когда зеленый свет для нее уже сменился на красный.

Тетку я не задел, но в зеркальце заднего вида видел потом, как она что-то злобно кричала мне в след и даже пыталась грозить кулаком, отягощенным сумками.

Открыв дверь квартиры своим ключом, я попытался войти, но не смог. На пороге нарисовался Иван с каким-то необычным выражением лица.

– А ты знаешь, – фальшиво отводя глаза, сказал он. – У нас масло совсем кончилось. Может ты сходишь, пока не переобулся…

– Масло? – переспросил я, ощущая себя персонажем из анекдота, которого неверная жена просит вынести мусор, чтобы тем временем выпустить из квартиры любовника. – У нас полно масла, я только вчера покупал.

– Правда? Тогда может сыра купишь?

Решительно отодвинув племянника в сторону, я вошел. Огляделся. Вроде все в порядке. Во всяком случае ни пожара, ни наводнения не наблюдалось.

– Ну? И что случилось?

Из дальней, Ванькиной комнаты с несколько смущенным видом появился Али.

– Это я виноват, – заспешил подлетевший сзади Ванька. – Мы боролись на диване, я уперся ногами в книжные полки и…

Быстрым шагом я проследовал в дальнюю комнату и увидел картину хотя и далекую от вселенской катастрофы, но все же впечатляющую. Во всяком случае, книжные полки стояли, как руины Сталинграда, а все их содержимое громоздилось на полу, образовав изрядную кучу.

– Так.

– Да мы сейчас все уберем, – залопотал Иван, преданно заглядывая в глаза и прижимая руки к груди. – Мы бы уже все убрали, но тут крепления вылетели, и полки не держатся. Нужны просто гвозди, молоток и 20 минут времени.

– Гвозди и молоток, – протянул я, осматривая разрушения. Пожалуй хорошо, что я не пошел за маслом. За время моего отсутствия мальчишки несколькими ударами молотка успели бы добить эти развалины.

– Ну что? – тревожно спросил Иван.

– Вам повезло, – объявил я, снимая пиджак. – И давайте все вместе скажем спасибо моему учителю труда Михаилу Федоровичу. Он научил меня обращаться с инструментом и объяснил, что доски из ДВП никогда не крепят гвоздями.

Иван! Тащи дрель, саморезы и металлические уголки – ты знаешь в каком ящике они лежат. Будем восстанавливать конструкцию.

Работа заняла довольно много времени, но в целом я был даже доволен. Если бы не происшествие, мне вряд ли пришло в голову учить мальчишек крепить полки. А ведь каждый мужчина должен уметь работать не только головой, но и руками.

Наконец полкам придали первозданный вид («Лучше новых стали», – оценил Иван), и осталось только загрузить на них все, что низвергнулось на пол. На этом этапе процесс наведения порядка неожиданно застопорился.

Можно было, разумеется, просто распихать упавшие книги и альбомы на свободное место, но на беду оба мальчика оказались книгочеями. Стоило им взять в руки книгу, как они усаживались и принимались ее перелистывать, а потом и читать. А тут, в маленькой комнате, как на грех стояли полные собрания Майн Рида, «Борьба за огонь» и «Пещерный лев» Жосефа Рони-старшего с роскошными иллюстрациями, богато иллюстрированный Фенимор Купер, восемь томов Конан Дойля, полная, в трех книгах «Одиссея капитана Блада», академическое издание братьев Стругацких и тому подобное. В общем, я понял, что уборка в этой комнате затянется на века, и ушел готовить ужин.

Моего ухода никто не заметил.

К ужину эти крокодилы все же выползли, но вели себя как перекормленные гусеницы: глаза вовнутрь, реакция на внешние раздражители слабая.

На аппетите, впрочем, это не сказалось. Так что к концу процедуры заглатывания пищи, кровь отлила в желудок, и в глазах появился осмысленный блеск.

– Мы там такие интересные вещи нашли, – поделился Иван.

– Я догадался.

– И фотографии. Там знаешь, альбом был, такой старый, а в нем много-много фотографий. Мы стали их собирать и…

– Не понял, – озаботился я. – Что значит «альбом был»? Вы с ним что-то сотворили?

– Нет, ну что ты, – Иван с некоторым усилием допил второй стакан чая и замер, прислушиваясь к ощущениям в животе. – Просто он упал, и все из него вывалилось. А мы собирали.

– И что?

– Там штуку одну интересную нашли. – Иван тяжеловато поднялся и, грохоча тапками, умчался в комнату, где они наводили порядок. Вернулся он практически мгновенно и, тщательно осмотрев стол на предмет сухости, выложил обещанную находку. – Вот.

Я взял фотографию в руки.

Мда, действительно. Это был один из самых старых и самых загадочных снимков в нашем семейном архиве. На оборотной стороне виднелась пометка, сделанная карандашом – 1943 год. И еще надпись: «Марии 23 года».

См. рис. Любовь Марии

– Это по-настоящему военный снимок? – заглядывал мне в глаза Иван.

– М-м…

– Ну что, военный?

– А у вас в домашнем альбоме разве нет такой фотографии?

– Такой? – удивился племянник. – Не-ет.

– Тогда убирайте со стола, и пошли ко мне в комнату. Эта история длинная, мне нужно вам кое-что показать.

Любовь Марии

– Как видите, – неспешно начал я, – на снимке запечатлены двое военных: мужчина и женщина. Несмотря на то, что фотография черно-белая, знаки различия вполне прилично читаются: женщина – лейтенант медицинской службы, мужчина, судя по стрелкам на рукаве, – капитан.

– А как ты определил, что именно медицинской службы? – спросил Иван. – Лично я никаких эмблем типа чаши со змеей не вижу.

– Элементарно, Ватсон. Просто я знаю, что женщина на этом снимке – твоя прабабка. А она была военным медиком.

– Опа! А мужчина? Это мой прадед?

– Совершенно верно.

– А зачем ему лицо замазали?

– Видишь ли, в семье долгое время не знали как и при каких обстоятельствах погибла Мария. Лишь где-то в 70-х годах поисковики из Белоруссии нашли место захоронения и по солдатским медальонам восстановили имена.

Первоначально Мария была похоронена в деревне Мольча. Но в 1975 году, к 30-летию Победы братскую могилу решили перенести в более населенное место и построить там воинский мемориал.

После этого в семью твоего, Иван, отца пришло письмо с просьбой выслать для памятника фотографию Марии.

А снимок, который вы сейчас держите в руках, оказался единственным, где Мария запечатлена в военной форме.

Фотошопов в те времена не существовало, поэтому, чтобы выделить ее на фотографии, придумали закрасить все вокруг ее головы белой краской. А потом просто пересняли на отдельный кадр.

– А как же прадед? – спросил Иван, пристально разглядывая снимок на просвет. – Теперь у него лица почти что совсем не видно.

– Да. Я, помнится, когда впервые увидел это фото, даже думал отдать его реставраторам, чтобы осторожно сняли эту краску. Но потом завертелся с делами, забыл…

– А чем можно снять краску?

– Ну не знаю. Наверное есть какие-нибудь специальные составы, которые не повредят бумагу и изображение на ней. Может быть у химиков стоит спросить.

– А если художникам отдать? – Иван вертел снимок так и сяк, словно пытался заглянуть под белую полосу и разглядеть под ней все, что скрыто. – Могут же они попробовать восстановить недостающую часть, ориентируясь на то, что все-таки видно?

– Интересная мысль, – кивнул я. – И у меня, кстати, есть знакомый художник. Напомни мне…

– Погодите, – сказал Али и, протянув руку, решительно забрал фото. – А кто вообще наносил эту белую краску?

Вопрос, если честно, поставил меня в тупик. Дело в том, что эта фотография была из семейного архива предков Ивана по отцовской линии. А я брат его мамы. То есть мы породнились сравнительно недавно, всего 15 лет назад. И то, что происходило в их семье в 70-х годах, было для меня, что называется, terra incognita.

– Честно говоря, не знаю. Скорее всего, дед Ивана.

– Так может его спросить, какую краску он использовал? Чтобы подобрать растворитель.

– Невозможно, – вздохнул я. – Он погиб в Афганистане в первый год войны. Как раз во время Олимпиады похоронка пришла.

– Во время Олимпиады? – поразился Иван. – Ты мне ничего такого не рассказывал.

– Я и сам знаю мало. Известно только, что он был военным врачом. Хирургом. Город, где был расположен военный госпиталь, захватили талибы. Раненых не успели вывезти, а твой, Иван, дед отказался уезжать, бросив их на произвол судьбы. В общем, они все там погибли.

Я замолчал и, заметив как у Ивана задрожали губы, поспешно отвел взгляд.

– Мне кажется, проблему можно решить, – произнес в тишине Али. И этим как бы вернул нас к реальности. – Если краску наносил военный врач, то есть человек аккуратный и знающий цену необратимым поступкам, то вряд ли он использовал масляную краску. Тем более, что она долго сохнет. А если это не масло, то, скорее всего…

– Гуашь! – крикнул Ванька, вспыхивая энтузиазмом. – Непрозрачная, сохнет быстро и главное – смывается водой!

– Точно!

– Воды! – заорал Иван, кидаясь на кухню. Я едва успел перехватить его и отобрать фото, чтобы он в экстазе не надумал сунуть снимок под кран.

– Нужен ватный тампон, – сказал я, принимая у племянника полный (с горкой!) стакан воды и осторожно устанавливая его на край стола подальше от фотографии. – И пусть это сделает Али. Во-первых, идея принадлежит ему, а во-вторых, здесь нужна твердая рука и спокойствие.

Иван был так поглощен открывшейся возможностью, что и не подумал возражать.

Мгновенно из спичек и ватных шариков были изготовлены тампоны, и порозовевший от волнения реставратор осторожно тронул влажной ваткой край белой полосы.

Краска поплыла!

– Есть! – заорал Иван. – Работает!

– Тихо ты, – сказал Али, чуть отстраняясь, чтобы Иван не орал в ухо.

Это было настоящее чудо. Сплошная и непроницаемая белая пелена, которая почти три десятилетия скрывала под собой изображение, истончалась и таяла, открывая…

Честное слово, я даже не припомню, когда в последний раз так волновался.

Всего несколько минут понадобилось на то, чтобы тайна пала. Мы смогли увидеть весь снимок целиком. И это было нечто поразительное. На выцветшей от времени, потертой фотобумаге мы увидели лицо мужчины, который с бесконечной нежностью положил руку на плечо своей избраннице.

Любовь давно погибших людей открылась и пришла к нам через десятилетия.

См. рис. Мария и ее любовь

Некоторое время мы молча, сгрудившись над снимком головами, рассматривали открывшееся изображения. Я слышал, как громко от волнения сопел рядом с моим ухом Иван.

– Атас, – прошептал он, наконец. И попыхтев еще, выдал вопрос: – А как его звали?

– Известно только имя: Вячеслав. Слава.

– Почему «только имя»? Это же мой дед!

– Прадед. А получилось все так, что пока были живы те, кто что-то знал, спросить и записать никто не догадался. А потом спрашивать стало не у кого.

– Погодите, а если через архив? – сказал Али. – Я слышал сейчас сайт сделали, на котором разместили архивные данные на всех, кто сражался в Великой Отечественной. Нужно сделать запрос.

– Я делал, – ответил я. – Но для запроса одного имени недостаточно. Нужно знать фамилию, отчество, дату рождения и, желательно, место, откуда человек призывался.

– Так, стоп, а по Марии ты запрос делал? – вступил Иван. Он был в таком нетерпении, что едва ли не подпрыгивал на месте. – Если они воевали вместе, в одном подразделении… Вряд ли там было много капитанов по имени Вячеслав.

– Разумеется, я делал запрос. И вот что получил.

Тут я раскрыл свой ноутбук и сделал несколько движений мышкой.

– Смотрите.

В открывшемся файле было всего несколько строк:

«Кузнецова Мария Ивановна

Дата рождения 1920 год

Место рождения – Смоленская обл., г. Ярцево,

Последнее место службы – 479 мин. полк РГК (Резерв Главного Командования)

Дата выбытия – 28 января 1944 года.

Причина выбытия – убита

Воинское звание – лейтенант медицинской службы

Захоронена в братской могиле

Беларусь, Гомельская область, Светлогорский район, деревня Чирчиковичи.

Перезахоронена из деревни Мольча».

Иван читал текст так истово, что совершенно оттеснил меня от экрана.

– Маловато информации, – заявил он, наконец. – Но главное есть – номер полка. Наверняка в архивах сохранились поименные списки. Остальное все просто.

– Скорее всего, ты прав, – признал я. – Списки наверняка есть. Но имеется один нюанс.

– Вечно вы взрослые все усложняете!

– Хотел бы я думать так же…

– Ну давай, не тяни, что за нюанс?

– Ты присядь, не прыгай. Возьми себя в руки. Я же предупреждал – это длинная история.

Иван послушно сел, но весь был напряжен и нацелен на меня, как спринтер на старте в ожидании команды «Марш!» Я вздохнул и начал рассказывать

– Первое, на что хочется обратить ваше внимание – это тот факт, что дата, записанная на оборотной стороне, совсем не обязательно может означать время, когда сделали фотографию.

Если вы помните историю Отечественной войны, то знаете, что в 1943 году в наших войсках уже появились погоны. А тут мы видим знаки различия, которые были приняты в Красной армии до войны и в первые годы войны. У Марии на петлицах два кубика или, как тогда говорили – «кубаря». Звание – лейтенант.

У мужчины знаки различия не так отчетливы. Но я консультировался со специалистами, и мне сказали, что по совокупности всех признаков: возраст, стрелы на рукаве – он, скорее всего, капитан.

Ну, а если бы снимок действительно был сделан в 1943 году, то на снимке мы, вероятно, увидели бы уже не петлицы, а погоны.

– Зачем же тогда написали 1943 год?

– Я, помнится, тоже в свое время задавался этим вопросом.

– Да не тяни. Говори, что выяснил!

– В общем так. У Марии была младшая сестра – Катерина. В 41-м ей было 13 лет, и она хорошо запомнила все события первого военного лета.

– Ты с ней разговаривал?

– Да. Успел. И главное, у меня хватило ума записать все то, что она рассказала. Вот этот текст в компьютере, можете прочитать…

Из воспоминаний Катерины:

«Мария ушла на фронт добровольцем в самые первые дни войны.

Их, с санитарным эшелоном отправили на запад. Но, как оказалось, войну она опередила совсем не надолго. Уже через месяц фронт оказался возле нашей деревни.

Немецкие самолеты шли над головой с первого дня. Через нас на восток, куда-то дальше, дальше… Нас они не бомбили. Но в деревне все вырыли во дворах ямы, чтобы было куда прятаться. Так что когда фронт подошел, и начались обстрелы, мы все спасались там.

Сестру Валю ранило, когда она с отцом кидала к нам в яму одежду. Боялись, что дом разбомбят, и мы останемся без ничего.

Но потом вещи прятать перестали. В яме было очень тесно, мы сами умещались там еле-еле, и то при условии, что все стояли вплотную друг к другу.

Однажды ночью я подумала, что небо начало рушиться. Такой вой стоял, и полосы молний по всему небу… Мы не знали тогда, но это были «катюши» батареи капитана Флерова. 14 июля под Оршей, совсем недалеко от нас, они приняли свой первый бой.

На следующий день я впервые увидела немецкие танки. Было так: я стою, слышу шум какой-то необычный. Но через лес ничего не видать. У нас, знаешь, лес растет только в оврагах. Деревья оттуда видны так, словно укрылись в овраге по пояс. Но кустарник между деревьев густой, и на просвет через него ничего разглядеть невозможно.

Наша мама всем велела прятаться в яму, а я стою, как зачарованная…

И вдруг из-за деревьев – танк!

Мать из ямы схватила меня за ногу и утянула в укрытие. Остальное мы видели уже из ямы.

Была атака. Наши солдатики кричали «Ура» и шли в атаку на танки в одних гимнастерках. Как голые. Против брони – в одних гимнастерочках. Мы потом на то поле ходили. Смотрели, остался ли кто живой. Одного нашли, притащили раненного к себе, и он потом при обстрелах с нами в нашей яме стоял…

Танки прошли дальше, но стрельба долго не прекращалась. Сильные бои шли.

Ночью загорелся соседский дом. Те, которые там жили, не пострадали, потому что тоже стояли в своей яме. Но вскоре от дома пошел такой жар, что они побоялись сгореть. И под обстрелом перебежали к нам. Так странно было видеть, как они, пригибаясь, бегут с детьми: черные на фоне пожара.

А потом пришли немцы.

Это была ночь. Горящий дом. Звук ревущего пламени. И они стоят в сапогах над нашими головами.

Нам было очень тесно в яме, мы стояли вплотную. А они – над нашими головами».

Я закончил чтение, перевел дух и, немного помолчав, продолжил:

– Далее тетя Катя рассказала, что медсанчасть, в которую попала Мария, отстала от нашего отступающего фронта. У них был большой обоз с ранеными, поэтому они не могли двигаться быстро и оказались у немцев в тылу.

– Как партизаны?

– Вообще да. Смоленск потом вошел в историю Великой Отечественной войны, как партизанский край. Но сначала, в конце лета и осенью 41-го воинское подразделение Марии никаких подвигов и партизанских действий совершать не могло. По той простой причине, что абсолютное большинство в нем составляли средне– и тяжелораненые. Полностью здоровыми были две измученные медсестры, один военврач и трое пожилых солдат из обоза, которые управлялись с лошадьми.

Такой командой в районе Ярцево было не выжить и не спрятаться, тем более, что в больших лесов там нет.

В общем, война увела Марию из родного дома, война же ее домой и вернула.

Когда она только появилась под видом беженки, среди родных было смятение. Мария просила помощи, а помочь было нечем. Дом сгорел, медикаментов не было. И прятать раненых бойцов в деревне, где расквартировались немцы, было чересчур уж рискованно.

Но постепенно справились. Солдат попрятали среди родных – благо в деревнях тогда жили по родственному и каждый каждому приходился если не кумом, так сватом, братом или хоть очень дальней – седьмая вода на киселе, но родней.

И лишь потом, ближе к зиме, когда уже обжились и вросли в обстановку, из бывших раненых солдат образовался небольшой партизанский отряд. Командиром, как вы уже догадались, стал старший по воинскому званию. То есть военврач.

– Тот, который на фотографии, да? – горячо уточнил Иван.

– Совершенно верно. Понятно, что из соображений конспирации его имя старались лишний не упоминать. Оно стало как бы военной тайной. А теперь вот и спросить не у кого.

Кстати, есть вероятность, что Вячеслав – не является его подлинным именем. Дело в том, что партизанский отряд назывался «Слава». И это имя у большинства ассоциировалось с именем командира.

Но как бы то ни было, сына, которого родила Мария в 1943 году, записали как Юрия Вячеславовича.

– Погоди, ничего не понимаю, – замотал головой Иван. – Что значит «есть вероятность»? Мария же наверняка, знала как зовут отца ее ребенка, и если она указала в метрике «Вячеславович»…

– Метрику составляли в конце 1944, когда вернулись наши. К этому времени новорожденный Юрий Вячеславович уже остался круглым сиротой.

– Ничего себе…

– Партизанский отряд «Слава», возникший фактически случайно, в первое время не слишком беспокоил фашистов. Не было оружия, взрывчатки, разведданных… Но в 42 и в 43 годах, было совершено несколько крупных диверсий и оккупационные власти забеспокоились.

Несколько попыток навести порядок полицейскими мерами потерпели неудачу, и тогда какой-то гестаповец придумал беспроигрышный вариант. Отряд СС оцепил одну из деревень в этом районе и всех жителей, включая грудных детей, согнали в большой сарай.

После этого повсеместно было объявлено, что все эти жители – пособники бандитов. И если партизаны не выйдут из леса и не сдадутся, то их пособники будут расстреляны.

– И дед, конечно же, вышел, – подвел итог Иван.

– Разумеется.

Понятно, что ничем хорошим это не кончилось. Его долго пытали и потом, при большом скоплении народа, согнанного со всей округи, повесили на деревенской площади.

Не знаю, пытались ли оставшиеся на свободе партизаны спасти своего командира, знаю только, что Мария была в той толпе.

В момент казни ей стало плохо. Она упала, потеряла сознание и соседи едва успели донести ее до дома, как она родила.

Сына назвали Юрой.

Буквально через несколько месяцев, в конце 1943 года, пришло освобождение. Наши войска освободили Смоленск.

И то ли тогда порыв был такой всеобщий, что «Все для фронта, все для Победы», то ли Мария очень уж сильно любила своего капитана и непременно хотела лично фашистам за него отомстить…

В общем, она оставила новорожденного сына матери и сестрам, а сама снова ушла на фронт. И в самом начале 1944 года погибла на реке Березина. Фактически, в тех самых местах, где свершилось изгнание с нашей земли войск Наполеона.

– А ребенок? – спросил Али.

– Ребенка родные Марии благополучно вырастили. И поскольку о его отце достоверно было известно только то, что он был военврачом, Юрий Вячеславович тоже поступил в военное училище и тоже стал военным хирургом.

– А потом фактически повторил его судьбу, – мрачно заметил Иван.

– Да, – кивнул я. – Но он сам так выбрал.

– Вот это мне и не нравится, – так же мрачно завершился Иван.