Текст книги "Ложь (СИ)"
Автор книги: Надежда Борзакова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Глава 26
– Вика, дождя нет! – Оля запрыгнула ко мне в кровать и сжала в объятиях. Я не спала уже пару часов, но малодушно не выглядывала в окно, закрытое по этой же причине, за которым вчера вечером лил почти по-осеннему холодный дождь.
– Олька, задушишь, – сестра ослабила хватку, а я улучив момент перевернулась и начала ее щекотать.
– Перестаа-аань! Ну, пожалуйста, – с визгом отбивалась девушка, заливаясь смехом. Совсем прежним. Как и улыбки, в минувший месяц все чаще предназначавшиеся доблестному стражу правопорядка, который использовал малейшую возможность показаться ей на глаза.
– Девочки, хватит безобразничать, – мама сунула голову в приоткрытую дверь и улыбнулась, – Вика, ты по праву невесты в ванную первая. А потом завтракать.
Невеста. Точнее жена, ведь документы уже подписаны. Бессонова Виктория Егоровна. Год назад я о таком и не мечтала. Сегодня только церемония и ночевка в родительском доме ее часть.
Выкупавшись, я закуталась в белоснежный, похожий на облако халат и пошла в кухню. Там меня уже ждали родители и подпрыгивающая от нетерпения поскорее приступить к подготовке сестра. Есть столь любимые мною панкейки с кленовым сиропом не хотелось – нервничала, однако все равно принялась за них подавая пример помешавшейся на калориях Ольге. Пришло сообщение от Артема.
«Проснулась?»
«Ага. Я скучаю…»
«И я. Каждую секунду из долбанных девяти часов. Кто вообще придумал эту хрень с раздельной ночевкой?»
«Те же, кто придумал саму церемонию)))»
«Вот сейчас приеду, украду тебя и увезу на необитаемый остров»
«Надолго?»
«На всю жизнь»
«Надо подумать…. Тема, я пошла собираться…»
С сожалением отложив смартфон, запила блинчики кофе и ушла сушить волосы. Они уже отросли до талии и ко мне стараниями Артема вновь прикрепилось прозвище «Рапунцель». Когда я выключила фен уже приехал парикмахер, а потом и визажист. И за пару часов я превратилась из не выспавшейся женщины в сказочное существо, будто сияющее изнутри.
Мерцающие тени на веках, густые ресницы, нежный румянец на щеках и капелька блеска для губ. Фаты у меня не было, потому привычные локоны были убраны от лица и заколоты гребнем на манер тех, что носили придворные дамы в старину. Миниатюрный, изящный, инкрустированный бриллиантами, он таинственно поблескивал в объемной прическе.
Уже прибыл оператор и теперь кружился вокруг мамы и Оли, помогавшими мне надеть платье. Оно было без бретелей и с довольно пышным подолом в пол. Воздушная ткань и отсутствие обручей кринолина делало наряд летящем и когда я двигалась казалось будто парю в воздухе. Туфли я выбрала серебристые и на среднем каблуке чтоб подчеркнуть нашу с Артемом разницу в росте и чтоб удобнее было танцевать.
– Ты как принцесса, – прошептала мне на ухо Оля.
– Да и ты тоже. Ему понравится, – я подмигнула зардевшейся девушке.
Персиковый цвет платья подружки невесты безупречно шел Оле, а фасон «беби-долл» придавал образу одновременно элегантность и легкость. В комплекте с высокими каблуками и локонами это было то, что нужно.
У мамы было платье-футляр цвета кофе с молоком из тонкого ажурного кружева с подкладкой. Оно как влитое сидело на безупречной фигуре и безумно ей шло.
Приехала Кира с мужем и малышкой. Шестимесячная кроха заразившись всеобщим весельем принялась радостно агукать, с любопытством рассматривая похожих на разноцветных бабочек взрослых блестящими бусинками темных глаз.
Закончив со съемками и сборами, мы вышли из дому и сели в белоснежный крайслер-лимузин, который и отвезет нас к месту церемонии. Осторожно положив на руки букет – настоящее произведение искусства из белых как снег пионов и кустовых розочек, перевязанный белой же атласной лентой, я посмотрела в окно. За тонированными стеклами проносился суетливый город. Но я видела не сновавшие вокруг автомобили и спешащих куда-то людей с хмурыми лицами, а умытую вчерашним дождем листву деревьев на обочинах, пронизанную жизнерадостными солнечными лучами и синее-синее небо над нами и в лужах разбитых дорог.
Сердце трепетало в каком-то сказочном предвкушении чуда, хоть оно в общем-то уже свершилось, а сегодня мы просто отпразднуем это вместе с самыми близкими людьми.
Мы приехали как раз вовремя, чтоб успеть отснять нужный материал перед тем, как папа поведет меня к алтарю. Издали был слышен гомон голосов, среди которых я без труда различала голос Артема – нетерпеливый и немного нервный, и Колин – размеренный и спокойный.
Музыканты начали петь. Мы предпочли традиционному маршу Мендельсона нежную и неторопливую песню, похожую на перезвон колокольчиков. Мама с Олей упорхнули на свои места. Оля будет с противоположной стороны от Коли у алтаря, а мама – в первом ряду возле Игоря и Иры. Карина прийти на свадьбу отказалась. Я оставила этот эпизод без комментариев что вслух, что в мыслях, а вот Игорь и Артем красноречиво выразили недовольство. Наверное, оба вопреки всему надеялись, что женщина поступит как положено матери и разделит счастье с сыном, позабыв имеющиеся и мнимые обиды.
Уже показались ряды затянутых нежно розовым шелком стульев, между которыми стояли гости и благоухающие букеты цветов по краям засыпанной белоснежными лепестками дороге к алтарю. Высокая прямоугольная арка над ним тоже была увита цветами.
Но всю эту сказочную красоту я заметила лишь мельком. Ведь взгляд сражу же выхватил Артема и жадно зацепился за его высокую широкоплечую фигуру. Без пиджака в расстегнутой на несколько пуговиц белоснежной рубашке и серых брюках он стоял и застенчиво улыбался, не сводя с меня сияющих глаз.
Папина рука, на которую я опиралась, слегка подрагивала. Его добрые и мудрые глаза поблескивали от слез. Мама вытирала свои ежесекундно, а Ира гладила ее по предплечью и тихо говорила что-то на ухо. Обтягивающее платье девушки подчеркивало уже округлившийся животик. Игорь после узи любил повторять, что и без него знал – у них будет сын.
– Будь счастлива, принцесса, – прошептал, отдавая мою руку Артему, – Я люблю тебя.
– И я люблю тебя, папа.
Рука Артема была такой же холодной, как и моя. Отросшая челка упала ему на лоб, и мужчина откинул ее назад. Положил мою руку себе на локоть, и мы стали перед ведущим. Он начал говорить, но я едва слушала. Едва замечала, что мы с Артемом не одни под этим синим небом.
Коля поднес миниатюрную атласную подушечку, Артем взял с нее кольцо и надел мне на палец. Я сделала то же самое, мы взялись за руки и повернулись лицом друг к другу.
– Я полюбил тебя, когда впервые взглянул в твои глаза цвета ночи, – проговорил Артем срывающимся голосом, – В тот момент ты стала смыслом моей жизни. Я всегда буду рядом, всегда буду любить, оберегать и защищать тебя.
– Когда мы вместе, я…, – краем глаза я заметила какое-то движение и обернулась. И оттолкнула Артема за миг до того, как наступившую тишину разорвал грохот выстрела. Оглушительный, страшный, невозможный здесь, на окутанном счастьем благоухающем островке. Наверное, именно поэтому мне стало настолько больно. Из-за такой чудовищной несуразности и несправедливости кошмара, ворвавшегося в нашу с Артемом сказку. В груди будто произошел взрыв.
Я не могла дышать, в глазах потемнело. Ткань корсажа платья пропитывало что-то теплое. Крики вокруг слились в неразборчивую какофонию звуков.
Небо над головой. Небо в его глазах. И темнота, в которой нет боли.
Глава 27
Дерек
Я помню, как увидел ее впервые. В сырой, пасмурный день за окнами забитого коридора университета. Из тех, в которые неохота выходить на улицу даже затем, чтоб дойти до машины. Но нужно обязательно, ведь меня ждет отец и миллион заданий в офисе, качеством выполнения которых он, как и всегда, будет недоволен.
Прибавляю шаг, игнорируя обращенные на меня взгляды девчонок, их приторные улыбки и готовность прибежать по первому зову к сыну Каминского. И вдруг этот вихрь сияющих каштановых волос с запахом ягод. Машинально подхватываю его почти невесомую обладательницу, не давая соприкоснуться с грязноватым паркетом, под визг остальных. Думаю о том, до чего они изобретательны в способах привлечь мое внимание и чувствую себя идиотом, что повелся. Однако, девчонка действительно без сознания. Секундная растерянность и вот я уже проверяю пульс – он, к счастью есть, потом поднимаю ее на руки и выношу на воздух. Холода не чувствую в отличии от девчонки вероятно, потому, что она начинает шевелиться. Заношу ее в медпункт, осторожно укладываю под причитания медсестры на кушетку.
Длинные ресницы трепещут, девчонка открывает глаза. Темно-карие, они с удивлением или даже испугом фокусируются на моем лице. А я смотрю на нее. Красивая. Очень. Глаза большие, губы пухлые, но свои. Я такое уже на раз вычисляю. Нос чуть великоват, но это ее не портит, а наоборот даже. Подчеркивает редкую нынче индивидуальность красоты.
Голос – приятный, хоть и с акцентом. Откуда она? Россия? Украина? Второе скорее всего. Но в обоих вариантах все будет просто – такие ведь на все готовы ради одной только иллюзии возможности остаться жить за бугром, а не возвращаться в унылую действительность родных краев. «Такие»… А эта нифига подобного. Не такая. Думал сперва нарочно динамит, чтоб цену набить. Даже интересно стало, сколько продержится и что потом попросит за радость обладания. И пока проверял увяз по уши. В ее умении слушать и говорить в нужный момент нужные вещи, а не принятые или те, которые хочешь услышать. Умная. Настолько, что и мне иногда с ней рядом бывало неловко. Порядочная. Хоть и плясала ночами на сцене в клубешнике, ни разу ни с кем за бабло не трахалась. Справки навел – информация стопроцентная. Такое вообще бывает? Как оказалось – да, бывает. Вот только редко.
Я помню, как лишился иллюзии, что и у нее есть цена, только несколько иная. Сделал, чтоб работу потеряла, взамен предложив считай мечту на блюдечке, а все равно ничего не изменилось. Ведь у меня была Елена. Расстался бы с ней тогда не задумываясь, но уж слишком хорошо для бизнеса если в будущем фамилия Каминский окажется рядом с фамилией Беднаж…. Тогда я не понимал еще, что дело и не в этом тоже.
Я помню, как осознал, что не хочу наблюдать рядом эту избалованную стерву ни за какие коврижки. Хочу только ее – Вику. Послал все к такой-то матери и порвал с Еленой и прежней жизнью.
Я помню, как впервые ее поцеловал. Выпускной. Долгожданная свобода от лекций и семинаров. Она искренне рада за меня. Такая красивая с румянцем на щеках и влажно блестящими глазами. Хочу ее… Хоть просто коснуться не по-дружески. Вот он – нужный момент, а меня трясет, будто это мой первый поцелуй. Решился. А в ответ история о несчастной любви к какому-то чмошнику. Ну узнал о нем все. Такое. Воротила тот еще, надо признать, но мне все равно не чета. Да и о Вике стопудово думать забыл. Он смог. Значит и мне надо.
Я помню, как пытался забыть ее. Дни, недели, месяцы. С Еленой, с другими девками – одинаково безликими и пустыми на фоне той единственной, которой не нужен. Которая мне не по зубам. Мне? Вот уж нет. И я решил пробовать снова. Понимал ведь, что бьюсь головой о каменную стену, но не мог остановиться.
Я помню, как она согласилась быть со мной. Помню свой триумф, помню фейерверки, когда кончал с ней. Каждый из них – помню. Я будто умом повредился тогда. Не видел, не замечал ничего кроме того, чего хотел. А хотел я чтоб она меня полюбила. О, да. Хоть капельку так же, как я ее. Но вскоре понял, что этого так и не произошло. Она никогда не любила меня. Ни одной гребаной минуты. Притворялась – умело, искусно, как и все, что делала. И даже поняв это я не был готов остаться без нее. Того что жена недостаточно, а вот ребенок навсегда бы привязал ко мне – ей ли не знать, с кем он останется при разводе, учитывая мои связи. Однако и здесь она меня обыграла. Я сорвался, а она ушла. Я приполз к ней, и она царственно простила. Сучка. Бессердечная лживая сучка. Чего ей не хватало? Почему я не заслужил трех проклятых слов из ее уст или хоть ощущения наличия толики любви ко мне? Она ведь знает. Знает, что может крутить мною как хочет, всего лишь присутствуя рядом взамен, но не делает даже этого.
Я помню, как пытаясь отомстить ей отомстил себе разрушив то немногое, что между нами еще оставалось. Немногое… Лишь потеряв ее, окончательно потеряв, я понял, как много было у меня, когда она просто была со мной. Когда на дне ее темных глаз, в тембре голоса плескались добрые чувства ко мне, когда она заботилась, слушала, говорила. Когда от нее не веяло одним лишь ледяным холодом презрения….
Я помню, как возненавидел ее. Многие месяцы каждый сделанный шаг был во имя ненависти…. Во имя жажды ощутить хоть каплю ее сожалений о том, что выбрала не меня. Это пожирало. Выворачивало наизнанку, лишало рассудка. Заставляло желать лишь одного – уничтожить ее.
Я помню, как увидел ее в последний раз. В белом платье, невестой другого. Того, кого она спасала позабыв о себе. Того, за которого она была готова умереть. Грохот выстрела до сих пор стоит в ушах. До сих пор я вижу кровь, заливающую это ее проклятое белое платье, надетое не для меня. Утекающую, словно песок в часах, отсчитывающих последние секунды до момента, как мне станет легче.
Но не стало. Не важно ведь где она, не важно с кем, не важно, жива ли. Я все равно не смогу перестать любить ее. Вот только теперь мне не осталось даже ненависти, что поддерживала столько долгих как вечность дней и ночей. Мне осталась лишь череда воспоминаний. От нее осталась лишь череда воспоминаний. Это я сделал так, чтоб от нее осталась лишь череда воспоминаний. Это я ее убил.
А сейчас готов сделать что угодно, отдать что угодно, даже свою жизнь, лишь бы вернуться в ту секунду, когда спустил курок. Лишь бы исправить то, что натворил. Лишь бы она была живой. Дышала. Радовалась. Любила…. Пусть даже не меня.
Вот только даже сдохнув сейчас в этой вонючей каталажке, я не сумею исправить содеянного.
– Ничего, Вики…Ничего. Скоро мы встретимся. И там ты точно будешь моей…
Глава 28
«Многих мы теряем в дороге. А знаешь, кто все же добирается до больницы? Тот, кто все время на тебя смотрит. Не закрывает глаза, мыслит. Вот он и выживает».
Почему-то первым, что вспомнила придя в себя была именно эта фраза из старого фильма об инопланетном вторжении. Я всегда считала, что она была единственным, в чем сказавший ее сумасшедший герой был прав.
Впервые в жизни мне настолько физически больно. Плечо не просто горело огнем, в него будто засунули шипованную головку моргенштерна. Современного, а от того усовершенствованного. Ведь шипованный шар совершенно точно не умел расширяться раньше. Или умел? Попыталась припомнить и не смогла. Может потому, что слишком давно читала об этом…
Перед глазами все плыло, но я изо всех сил старалась сфокусировать взгляд и не отключиться опять. Смотреть. На своего самого-самого родного и любимого врача, что одной рукой гладил меня по лицу, а другой прижимал повязку на ране и не переставая повторял, что все будет хорошо. На своего любимого мужчину. Своего любимого мужа, которому я так и не успела вновь признаться в любви, в момент, должный стать самым счастливым, но обернувшийся трагедией.
Сжимая руль окровавленными пальцами, он вел машину. Быстро настолько, что казалось, будто мы сейчас взлетим. Он предельно собран и сосредоточен. Если б не белое как мел окаменевшее лицо и лихорадочный блеск в глазах, то показалось бы, что Артем само спокойствие. Однако это не так. Я чувствовала его боль и отчаяние и это намного, намного хуже любой раны.
– Как она? – проорал Артем на секунду бросив взгляд в зеркало заднего вида.
– Тема… Все хорошо, – сипло выдавила.
– Вика… Маленькая… Ты только не спи… Не спи, хорошо? – его голос срывался.
– Не буду, – наткнулась взглядом на лицо сестры. Она сидела полу боком на переднем сиденье, обхватив рукой спинку и беззвучно плакала.
Два страшных события за полгода… Бедная моя малышка. Такая маленькая. Особенно сейчас, с постоянно шмыгающим носом, закушенной нижней губой и потекшим макияжем она выглядела как ребенок, который залез в мамину косметичку и намазался всем, что там нашел и плакал теперь от того, что его за это отругали. Ах, если бы…
– Нормально все! Нормально, да, принцесса? – папин голос дрожал. Как и руки. Впервые у него дрожали руки.
– Папа…. Руки… Ты говорил… Они никогда не должны дрожать.
– И не будут! – он плакал. Второй раз в жизни. Первый был, когда родилась Оля. Но тогда это было от счастья, – Не будут, дочка!
– Оля, сядь ровно и пристегни ремень! – сказала тоном старшей сестры, но она и не думала это делать, а лишь слабо улыбнулась сквозь слезы.
Автомобиль подпрыгнул на очередном ухабе дороги и боль ослепила. Лица – отца, Артема, Оли начали меркнуть.
Черт, насколько же все плохо? Если уж папа терял самообладание, то…
– Тема…Я…Я не сказала тебе, – не сказала столько всего. Что люблю тебя и всегда буду любить. Не сказала, что всегда буду держать тебя за руку и…. Слова клятвы начали ускользать. Как и лица. И обивка салона. И белоснежная ткань моего платья, занимавшего будто все пространство автомобиля.
– Не смей! – полный муки рык, – Не смей, слышишь?!
– Я не это хотела, – что же я несла. Только хуже ему делала, им всем, вместо того, чтоб утешить, – Не чтоб попрощаться, нет, а просто…, – мысли путались. От слез пекло глаза. И до чего же трудно говорить. Язык будто тонну весил и к небу присох. Воды бы сейчас!
– Сынок, все хорошо, успокойся! – мягко, но уверенно сказал меж тем папа, – Следи за дорогой, ладно?
Сынок…. Как же я мечтала когда-нибудь такое от него услышать. Сколько ждала, чтоб родители разделили моей счастье. Родители… остальные….
– Папа…. Кто… Кто-то еще пострадал? – внутри все сжалось от страха. Худшего чем охвативший естественный страх за себя.
– Нет, милая. Не волнуйся ни о чем, хорошо? Скоро уже приедем….
Он говорил еще что-то, но слова слились в неясный гул. Месиво. Как и окружающая действительность надо мной. Не различить знакомых черт, не различить даже просто силуэтов. Не различить вообще ничего. Беспамятство. Темное, густое, но такое теплое и манящее. Я как могла сопротивляюсь, но все равно подолжала неумолимо тонуть в нем….
Тепло приятно окутывало меня. Оно повсюду, даже в кончиках пальцев на ногах и руках. Но тело наслаждалось им лишь несколько мгновений, ведь вернулась боль. Она сейчас иная – уже не распирающая, но все равно острая, мозжащая. Услышала собственный стон. Он слетел с потрескавшихся губ – настолько, будто я вспомнила привычку грызть их и сделала это на улице в лютый мороз. Только сейчас мороза быть не может, ведь лето, август…
Во рту пустыня. Горло саднило как при жесткой вирусной инфекции. Такой, из-за которой неделю лежишь в кровати. Я помнила… Помнила, как заболела весной в одиннадцатом классе. Горло будто раздирало, голоса не было совсем. В носу не переставая щипало, а из глаз текли слезы. Но страдала я больше всего именно от того, как выглядела, ведь Артем вопреки неодобрению родителей и опасности заразиться самому целыми днями не отходил от меня.
Читал вслух «Мастера и Маргариту» потому, что мы проходили именно это произведение в тот момент. Мне не нравилась история, а он смеялся и говорил, что все равно будет читать именно ее чтоб желая избавиться от необходимости слушать, я поскорее выздоровела. А всего несколько месяцев спустя он…. С этой грязной тварью! О, нет. Этого не было. Вернее, все было не так. Не так!
Веки очень тяжелые. Будто рыдала несколько часов не переставая. Их не хотелось поднимать, да и узкая полоска света, который все же пробивался, немилосердно резал глаза. А еще плечо. Рука. Грудная клетка. Уплывающее сознание манило избавлением от боли в них. И вдруг я почувствовала знакомую руку на своей. Ее ни с чем не спутаешь. Я, кажется, уже выучила каждую линию на ладони, каждый изгиб сильных пальцев. Попыталась ее сжать. Изо всех сил, а получилось еле-еле.
– Вика? Вика, ты меня слышишь? – знакомый голос. Чей, интересно? Все же открыла глаза. От света их пекло, но несколько секунд спустя – едва зрение сфокусировалось, я забыла об этом.
И о боли забыла. О физической, ведь душевная в разы сильнее. Боль того, кто впился сейчас в мое лицо полным страдания взглядом покрасневших глаз. В русых волосах широкая седая прядь. Это не обман зрения! О, боже…
– Вот умница, – вновь этот голос. Перевела взгляд на второе лицо.
– Дмитрий Дмитриевич, – узнала его обладателя. Седовласый анестезиолог с мудрыми глазами один из немногих, с кем папа работал чуть ли не с начала своей практики.
– Он самый, – в этот момент появился папа, – Спящая красавица проснулась. И целовать не пришлось. Ой, прости…. Артем, да?
Артем не отреагировал. Продолжая осторожно держать мою руку, нежно коснулся лица, провел по волосам. Услышала его неровное, надсадное дыхание, в котором звучали едва сдерживаемые слезы.
– Как себя чувствуешь, малышка? – папа.
– Пить, – похоже организм подал голос вместо меня. Дрогнувшей рукой Артем поднес мне стаканчик с трубочкой. Обхватив ее губами, потянула прохладную, восхитительно вкусную воду. Почти сразу начало подташнивать, и я прервалась.
– Умница, нельзя много, – папа тоже гладил меня по волосам. Медленно вздохнула и выдохнула. Приступ прошел.
– Оставляю вас, – проговорил тем временем Дмитрий Дмитриевич.
– Спасибо, коллега, – папа обменялся с ним рукопожатием, – Артем, дай-ка ее осмотрю.
Болезненное усилие, которое понадобилось приложить Артему, чтоб отпустить мою руку я ощутила физически.
– Вик, что случилось помнишь?
– Свадьба…. Дерек…., – думать и вспоминать становилось все проще, а вот обличать все это в слова едва выходило.
– Головокружение? Тошнота?
– Нет.
– Плечо болит?
– Немного, – все же призналась.
– Сейчас укольчик сделаем, – и вставив в уши фонендоскоп, стал слушать сердце. Потом появилась медсестра и измерила мне давление. После поставила укол в вену.
– Как она? – спросил Артем.
– Артем, все будет хорошо, – твердо ответил папа и повернулся ко мне, – Пуля повредила только мышцы, солнышко. Ты поправишься очень быстро.
– Ты меня оперировал, да? – предположила я.
– Никому не мог доверить свою принцессу, – поцеловав меня в лоб, тихо сказал, – Ну, отдыхай. Артем?
– Я останусь с ней, – в его голосе металл.
– Ладно, – выдохнул папа после паузы. И вышел.
– Тема…, – только сейчас я заметила, что под одноразовым медицинским халатом у Артема все еще свадебная рубашка. Забрызганная моей уже потемневшей кровью….
Шагнув к койке, Артем присел на край и взял меня за руку. Поднес ее к губам и прижался ими к коже. Развернув ладонь, погладила его по колючей щеке.
– Тема, я поправлюсь.
– Конечно, маленькая, – сдавленно прошептал, – Конечно….
Я хотела сказать еще что-то. Так много всего. Успокоить, утешить. Но мысли ускользали, скрывались в тумане. Он густой, вязкий и расширялся все больше и больше. Боль отступала. Обезболивающее! Точно, оно….
