Текст книги "Гештальт-самотерапия. Новые техники личностного роста"

Автор книги: Мюриэл Шиффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

Как только я почувствовала скрытую зависть, которая продлилась несколько мгновений, внешняя эмоция – праведный гнев – испарилась, и, как это обычно бывает после самотерапии, включился Взрослый. Я вернулась в комнату и сказала Джени: «С моей стороны глупо подбирать тебе книги. С сегодняшнего дня я буду ждать твоего возвращения из школы, и мы вместе будем ходить в библиотеку. Ты уже большая, и можешь сама выбирать себе книги». Джени была в восторге. С тех пор проблем с книгами больше не было. Мне все еще стыдно вспоминать, как я не давала ей права выбирать себе книги. Скрытые чувства творят странные вещи с нашим разумом.

Однажды, когда моя младшая дочь была в подростковом возрасте, она отправилась на молодежную вечеринку. Ее туда повез родитель одного из ее друзей, и мы с Берни пошли спать. Нас разбудил звук приближающейся машины.

Энн вошла в комнату и спросила: «Ничего, если я переночую у Мэри? » Мы согласились, полагая, что за воротами ее ждет та же машина. Но неожиданно мы услышали, как открывается дверь гаража. Некоторое время мы спокойно лежали, пытаясь сообразить, что происходит. Когда мы поняли, в чем дело, Энн уже выкатила велосипед из гаража и уехала. Она не поехала к Мэри на машине, а поехала туда на велосипеде – поздно ночью, не имея при себе даже фонарика. Это было против наших правил, и она прекрасно знала об этом. По-видимому, она специально ввела нас в заблуждение, поскольку знала, что мы не разрешим ей ехать на велосипеде в такой поздний час. Берни сильно разозлился. Он вскочил с кровати, надел брюки поверх пижамы, я накинула пальто на ночную рубашку – мы намеревались догнать ее! Берни решил поехать на машине и потребовать, чтобы она немедленно вернулась домой. Проблема заключалась в том, что хотя мы знали, где живет Мэри, но не знали, какой дорогой поедет Энн. Мы ехали, исследуя каждую улицу в округе, пока честные граждане спокойно спали в своих кроватях. Велосипеда нигде не было. Наконец, мы подъехали к дому Мэри, возле которого стоял велосипед Энн. Берни отправился за дочерью. Поскольку она только что приехала, а я ужасно боялась их стычки, то осталась сидеть в машине, ожидая, когда Берни вернется с победой. Через некоторое время он действительно вернулся и робко сказал: «Может быть, ты пойдешь и посмотришь, что мы можем сделать. Я не могу насильно вытащить ее оттуда и не понимаю, что происходит». Впервые наш ребенок открыто не повиновался ему, просто сказал «нет». Берни был в шоке.

Я прошла за ним в дом, где обнаружила комнату, полную подростков. Они стояли за спиной Энн и смотрели на нас. Все молчали, их лица ничего не выражали. Ситуация напоминала кошмарный сон, я чувствовала себя совершенно беспомощной. Не помню, что я говорила, но в какой-то момент рассмеялась и попыталась разрядить обстановку, сделать конфронтацию менее напряженной. Я спросила: «Что происходит? » Энн ответила тихо, но твердо: «Папа хочет, чтобы я поехала домой, а я не хочу». Было ясно, что мы не можем заставить ее сделать это силой, также было совершенно очевидно, что в эту минуту ничто не вернет ее домой, поэтому мы с Берни решили, сохранив достоинство, мирно удалиться.

Всю ночь Берни промучился. Он переживал из-за того, что поступок Энн стал причиной его публичного поражения. Ему казалось, что она намеренно унизила его перед своими друзьями. На следующее утро во время завтрака он все еще был расстроен. А что же я? Мне было жаль, что он попал в такую ситуацию, – бросился на поиски и настроился на серьезную битву, которую проиграл. Мне было очень тяжело видеть, как он переживает, хотелось как-то ему помочь. Что я чувствовала к Энн? Ничего. Холодность, отстраненность, будто она чужая. Я говорила: «Мы предоставили ей такую свободу, а ей все мало. Она рисовалась перед друзьями и намеренно обидела тебя. Я ее не понимаю».

Но собственная холодность испугала меня. Энн – мой ребенок, я всегда любила ее! Что со мной происходит? Должно быть, я что-то скрываю от себя, что-то прячется за этой холодностью. Это был шаг 1, осознание неадекватной эмоции. Шаг 2. Почувствовать внешнее переживание. Я чувствовала только отсутствие каких-либо эмоций – холодность, отчуждение от собственного ребенка. Шаг 3. Что я чувствовала до этого? Меня переполнял праведный гнев: неблагодарная девчонка! Ведь мы предоставили ей такую свободу! Мы избаловали ее. Она не ценит того, что имеет, и т. д. Шаг 4. Что мне это напоминает? Полная свобода! У меня самой никогда ее не было! В ее возрасте я жила с мачехой в режиме исправительного учреждения. Я жила по часам, каждая минута была расписана, никаких ночных гуляний, комендантский час по выходным. Я жила в страхе гнева мачехи: она могла разозлиться за малейшее нарушение ее бесчисленных правил.

Вдруг я осознала, что скрывала от себя зависть. Все было очень просто: я завидовала свободе собственной дочери-подростка, поскольку сама в юношеские годы так желала иметь ее. Я разрешила себе испытать эту зависть, а затем стыд (унизительно завидовать собственному ребенку, которому желаешь только лучшего), и чувства прошли. Холодность, отчужденность от дочери тоже исчезли без следа. Во мне проснулось любопытство. «Я не знаю, о чем Энн думала вчера вечером, – сказала я Берни, – но вряд ли она хотела тебя обидеть или унизить. Это непохоже на нее. Она скоро придет домой, и мы у нее спросим». (До этого момента я вообще не хотела с ней разговаривать. )

Мы так и сделали. Энн появилась, когда мы все еще завтракали, и она присоединилась к нам. «Что это было вчера, Энн? » – спросила я. Берни добавил: «Тебе было нужно унизить меня перед друзьями? » Оказалось, что она обидела его, не желая того. Энн стала объяснять: «Вчера у меня была ужасная депрессия, раньше такого никогда не случалось. Я почувствовала, что мне нужно остаться с друзьями во что бы то ни стало. Я знала, что вы не разрешите мне туда пойти, если меня не отвезут на машине, поэтому не сказала, что поеду на велосипеде. Я совсем не хотела никого из вас обидеть, но иногда мне нужно делать что-то, что правильно для меня, а вы этого не понимаете. Я должна это сделать, даже если вы обидитесь. Я не причиняю вам боль специально, но иногда я совершаю поступки, несмотря на то, что они могут ранить ваши чувства». Это было самое важное послание, которое я когда-либо получала от молодого человека, и я никогда не забуду его. Оно неоднократно помогало мне в те минуты, когда я собиралась истолковывать действия юношей и девушек как направленные против меня. Наши дети в основном заняты взрослением, поиском себя, и наши чувства иногда им мешают. Они не могут замедлить собственный прогресс, чтобы защитить нас. Это знание не снимает остроту моих чувств, время от времени мне все равно обидно и больно. Но по крайней мере мой разум может воспроизвести слова дочери и мотивировать мое обращение к самотерапии.

Между тем, мы сказали Энн, что предпочли бы вылезти из постели и отвезти ее, если у нее есть срочная необходимость поехать к друзьям, чем отпускать ночью одну на велосипеде.

Мораль этой истории заключается в том, что моя скрытая зависть, замаскированная под холодность, воспрепятствовала общению с Энн и раздула весь инцидент до невероятных размеров. Последнее время я часто сталкиваюсь с собственной завистью. В гештальт-самотерапии я узнаю, что за ней скрываются связанные с мачехой гнев и фрустрация или стыд за послушность и трусость в годы юности.

Я заметила, что в обоих случаях скрытой зависти к собственным детям была категорична. Мне интересно, насколько «разрыв поколений» зиждется на скрытой зависти старших к молодежи. Ведь мы были лишены многого из того, что они имеют сейчас.

Ревность, ревнивый: «нетерпимый к соперничеству или неверности; склонен подозревать наличие соперника или неверности; боится лишиться преданности другого человека; враждебен к соперникам», – таково определение из словаря Вебстера.

Гарри Стэк Салливан писал, что после тревоги самым болезненным чувством является ревность. Это острое, сильное и опустошающее переживание. Если вы не очень хорошо представляете, что такое ревность, почитайте ее описание у Пруста (13).

Человек, часто испытывающий ревность, не может почувствовать полноценной близости с другим человеком. Он неспособен испытать опыт единения. Ему кажется, что человеку, которого он любит, будет лучше с кем-то другим, и он никогда не сможет пережить такого же счастья, как счастье тех двоих.

Где-то в глубине души он убежден, что хуже своего соперника. Он считает, что недостоин человека, которого любит, его любимый гораздо лучше, а он сам – не тот человек, которого можно любить.

У большинства из нас есть некоторый опыт ревности. Маленькой я ревновала к приемной сестре. Приемная мать любила ее, а не меня. В первом гештальт-семинаре с Фрицем Перлзом я регрессировала на уровень ребенка и сильно ревновала Фрица к другим женщинам, которых он любил. Самым унизительным ощущением была ревность к «другим детям» такого же возраста.

В первые годы семейной жизни я страдала от приступов ревности каждый раз, когда Берни говорил что-то хорошее о другой женщине. Я привыкла получать пренебрежительные замечания от отца. Он всегда критично смотрел на женщин: слишком толстые или худые, слишком простое лицо или перебор с макияжем, и т. д. Но Берни любит женщин. Он всегда может найти какие-то привлекательные черты в любой женщине. В то время было несколько причин, из-за которых я сомневалась в успешности нашего брака: шла война, и в первый год супружества мы не могли быть вместе; и у его, и у моих родителей был неудачный опыт совместной жизни. Тревожным признаком была ревность. Я внимательно отслеживала возможных соперниц, хотя Берни никогда ни с кем не флиртовал. Подобно отцу, я тщательно выискивала негативные черты в знакомых женщинах. «Какая самоуверенная», – замечала (искренне) я, и Берни сразу же вставал на защиту объекта моей критики: «Но она так молода! » «Какая простушка». – «Зато очень мила». Каждый раз мне было стыдно за проявление моей мерзкой привычки, и я злилась, что опять обратила его внимание на очередную девушку. В конце концов я научилась молчать и страдать про себя.

Я не испытываю былой ревности уже много лет. Думаю по причине того, что осознав однажды свою способность к глубоким доверительным отношениям, я перестала беспокоиться о соперницах.

Навязчивая ревность всегда является материалом для самотерапии. Как и в случае зависти, внешняя эмоция связана с другим человеком, что означает: вы бежите от болезненных переживаний, касающихся лично вас. Этими переживаниями могут быть неумение конкурировать, ощущение неполноценности в межличностных отношениях, отсутствие истинной близости, ощущение собственной никчемности. Иногда ревность скрывает спутанность сексуальной идентичности. Вы можете обнаружить, что сверх-идентифицируетесь с человеком, которого любите. Если вы женщина, то сверхидентифицируетесь с любимым мужчиной. Возможно, вы даже думаете про себя: «Конечно, он ее любит. Она такая привлекательная. Что он может поделать? Меня саму к ней влечет».

Если вы часто страдаете от слишком сильной и навязчивой ревности, то обязательно исследуйте ее при помощи самотерапии. Не следует слишком долго поддаваться внешнему переживанию. Опасность концентрации на других людях вместо исследования собственного чувства похожа на опасность хронической зависти. Вы разрушаете реальность, подгоняя ее под свою фантазию. Это ведет к паранойе.

Здесь я приведу пример того, как ревность исказила мое восприятие реальности, и как я использовала этот материал в самотерапии. Несколько лет назад я преподавала курс самотерапии в трех различных институтах. Один из директоров, который никогда не был на моих лекциях и не интересовался самотерапией, в конце летней сессии решил, что я должна пропустить осенний семестр. «Вы успешно ведете этот курс уже очень долго. Думаю, вы достигли предела своих возможностей». Минимальное количество студентов на курсе составляло 15 человек, у меня же в тот год было 50. Большинство из них с нетерпением ждали наступления осеннего семестра. Люди, стремящиеся научиться самотерапии, посещают мои занятия длительное время. В конце концов я выяснила, что студенты готовы слушать мои лекции в другом месте, и я могла оставить за собой только один институт. Но в тот момент я была жутко фрустрирована и иррационально обеспокоена потерей класса.

Некоторое время спустя я прочитала объявление о новом курсе, который начинался в том самом институте. Курс назывался «Самоанализ». Ревность к новому преподавателю, который намеревался занять мое место, была настолько сильной, что я почувствовала легкий приступ паники и была вынуждена применить технику письменной самотерапии. Вот что я записала:

«Меня трясет. Тяжело дышать. Почему? Мистер X. (директор) отдал курс под названием «Самоанализ» другому преподавателю. Я ревную? Чувствую себя изгоем? Приемным ребенком? Завидую сестре? Нет. Несправедливо. Кто-то украл мой материал, но он не сможет прочитать мой курс. Кто-то собирается обмануть моих студентов. Мистер X. в сговоре, взял на мое место любимого преподавателя (обратите внимание на параноидное искажение). Почему я так расстроена? Если бы я только могла расплакаться. Мне страшно. Признаки тревоги. Чего я боюсь? Мистер X. меня не любит. Ну и что? Разве он опасный взрослый, который мне угрожает? Боюсь, что будет больно? Чувствую себя отверженной? Нелюбимым ребенком? Почему я так расстроена? Разочарована? Нет. Злюсь? Боюсь собственного гнева? Я его ненавижу, но боюсь своей ненависти. Моя ненависть ко мне вернется. Как будто отец перестал меня любить. Потерял ко мне интерес. Больше не чувствую себя его ребенком. Отец так вел себя со мной тем летом. Меня все еще трясет. Почему? Ревную к другому преподавателю? Кто он? Самозванец. Не так хорош, как я. Просто имеет много регалий. К кому или чему я ревную? Похоже на гнев к мнимым профессионалам, которые не заботятся о своих пациентах, вредят им. Я очень забочусь о своих студентах (плачу). Почему они не разрешают мне учить? Я же знаю, что хорошо работаю. Не позволяют работать. Не ценят».

В течение нескольких мгновений я испытывала обиду – чувство, уместное скорее в период детской отверженности, чем во взрослости. Затем оно ушло. Сильная болезненная ревность тоже прошла. Меня больше не волновала эта проблема. Я очень хорошо знала, что название нового курса не имеет значения. Никто не сможет научить той самотерапии, которой обучала я, потому что она – мое изобретение. Я почти не сомневалась, что люди, которым нужны мои занятия, найдут меня.

Так как ревность является вторым самым болезненным чувством, известным человеку, некоторые из нас прилагают огромные усилия, чтобы избежать этих переживаний. Когда появилась книга Шострома «Человек-манипулятор» (27), введение к которой написал Фриц Перлз, я не могла найти в ней ничего хорошего. Я с трудом ее прочитала. Я критиковала, насмехалась над этой работой всякий раз, когда кто-то из моих студентов находил ее не только интересной, но и полезной. Наконец я поняла, что моя критика была искажена скрытым чувством – ревностью. К своему великому смущению я осознала, что сильно ревную: Фриц написал такое проникновенное предисловие к книге Шострома, а о моей не сказал ни слова... Я все еще страдала от переноса: моему внутреннему Ребенку Шостром был братом, которого папа любил больше. Абсурдность этой ревности и искажение моей способности к критичности дали еще один толчок к проработке связанного с Фрицем переноса и моему самоосвобождению.

ВОРКШОПЫ ПО САМОТЕРАПИИ

Когда я впервые прочитала о Синаноне (32), передо мной будто открылась новая дверь. Наркоманы, люди, отверженные обществом, учились жить полноценной творческой жизнью! Это означало, что человек – гораздо более гибкое создание, чем его представляла психиатрия. Если смогли измениться эти люди, то, вне всяких сомнений, обычные невротики смогут сделать огромный шаг к психическому здоровью, если им предоставить такие же возможности.

Синанон предлагает жилье для наркозависимых и их семей. Они поселяются вместе с себе подобными. Их поддерживают мощные родительские фигуры – не профессиональные психотерапевты, а кто-то, кто сам прошел через аналогичные испытания и победил, человек, который служит примером остальным. Участники Синанона живут в подобии семьи, которой им не хватало в детстве, члены этой семьи заботятся друг о друге, понимают чужие беды. В этой семье можно быть честным до конца. Они получают второй шанс пройти через опыт, который нужен всем, чтобы набраться сил и мужества пойти вперед, к росту.

Я была вдохновлена. Я мечтала дать студентам второй шанс: семейную жизнь с людьми, подобными им, и со мной – заменой родителя, не профессиональным психотерапевтом, а средним невротиком, который борется со своим неврозом, обычным человеком, чей опыт похож на их опыт, человеком, занимающимся саморазвитием и готовым протянуть руку помощи.

Я сожалею, что не могу надолго приводить людей к себе домой, не могу дать им опыт жизни с родителями, подобный тому, какой дает Жак Ли Шиф шизофреникам (31). Но ворк-шопы выходного дня (см. Приложение III) работают подобно семье: те, кто действительно стремится расти, снова и снова посещают занятия. Они переживают то, что предлагают остальные участники группы, начинают меняться и развиваться самым удивительным образом.

Постепенно мои воркшопы изменились. Сегодня это, главным образом, воркшопы по самотерапии, сильно отличающиеся от первоначальных воркшопов по общению с элементами самотерапии в виде домашних заданий (4). Участники по-прежнему общаются, придерживаясь уровня здесь-и-сейчас, но гораздо меньше внимания уделяется умению управлять другими людьми, мы больше заботимся о росте. Участники используют эти встречи действительно творчески, как материал для непосредственной самотерапии. Люди лучше осознают свой внутренний мир, исследуют иррациональные чувства. Вместо того чтобы принимать обратную связь просто в качестве информации, пытаться соглашаться с группой, чтобы приспособиться к ней на поверхностном уровне, участники изменяют провальные паттерны на самых глубинных пластах.

Я привыкла обучать самотерапии на лекциях и через книги. Но такой метод подобен обучению навыкам без отработки на практике. Сегодня на моих воркшопах происходит действие, и я являюсь полноценным членом семьи. Время от времени что-нибудь затрагивает одну из моих иррациональных областей, и студенты видят, как я прохожу процесс самотерапии. Я служу им примером.

Раньше в качестве иллюстративного материала выступала одна я. Сегодня студенты учатся друг у друга. Вместо разбора только одного вида невроза воркшопы демонстрируют самые разные типы личностей и провальные паттерны, с которыми можно идентифицироваться и на примере которых можно учиться.

У каждого есть свой способ использования самотерапии. Раньше я обучала методу, который эффективен для меня. Атмосфера воркшопа стимулирует творческую активность, и участники формируют собственные методы. На своих примерах они учат друг друга и меня. На каждой сессии я узнаю что-нибудь новое.

Я узнала, что мы можем погрузиться в прошлое гораздо дальше, чем я себе представляла. Несколько лет назад, после десятилетий самоконтроля, благодаря самотерапии мне удалось заплакать, но беззвучно, и скупыми слезами. Я вытирала их, как только получала облегчение, пережив внешнюю эмоцию. Молодые люди на воркшопах поражают меня тем, что в процессе самотерапии их голоса меняются. Звук рыданий, который поначалу кажется соответствующим их возрасту, постепенно молодеет по мере того, как они углубляются в прошлое. Матери, участвующие в группе, узнают в этом плаче младенческие всхлипы, и всех посещает странное чувство, что в зале есть маленький ребенок.

Я узнала, что слезы в ходе моей самотерапии были слезами Взрослого, который жалеет Ребенка. В гештальт-самотерапии я стала двигаться назад в детство. Я искренне удивилась, услышав собственные рыдания, похожие на плач маленькой девочки, которой когда-то была. Другие участники среднего возраста учатся у молодых, более гибких членов группы: они узнают, что тоже могут проникнуть в прошлое.

Участники, вспоминающие болезненные сцены детства, подтолкнули меня к тому, чтобы повторно прожить чувства, которых я избегала всю жизнь. Они дали мне мужество пережить боль, беспомощность и ужас.

Всю жизнь мною руководило навязчивое желание спешить, меня подгонял страх опоздать на встречу, я боялась не успеть вовремя закончить работу. Хотя я жаждала освобождения от мучительного внутреннего голоса, подгоняющего меня: «Торопись, торопись! », применение старых техник самотерапии никогда не приносило долговременных результатов.

В нынешнем году этот синдром доставил мне столько неприятностей, что, отчаявшись, я еще раз попыталась с ним разобраться. Я вспомнила недавний критический случай, когда я почти опоздала, и спросила себя: «Что случится, если я не буду спешить? Какую ужасную катастрофу я стараюсь предупредить? Когда было слишком поздно избежать катастрофы? »

Мне вспомнилась смерть мачехи. Будучи вполне здоровым человеком, она неожиданно попала в больницу с болью непонятного происхождения. Когда я приехала туда на следующее утро, ее комната была пуста. Я металась по больничному коридору, разыскивая ее в каждой палате, пока сестра не сказала: «Разве вы не знаете? Она умерла вчера ночью».

В ходе гештальт-самотерапии я вернулась к тому отрезку времени, когда долго ехала в метро, чтобы добраться до больницы, и почувствовала свое жуткое желание торопиться.

Мюриэл. Быстрее, быстрее! Ну пожалуйста, поехали быстрее. Я опоздаю. Мне нужно добраться до больницы, или она умрет.

Поезд. Я не буду торопиться. Я тебя задержу. Я не позволю тебе успеть.

Мюриэл. (Чудовищное напряжение каждого мускула, пытается заставить поезд ехать быстрее. ) Пожалуйста, пожалуйста, поехали. Не задерживай меня. Она умрет (и т. д.; речь сопровождается тревогой и фрустрацией).

Потом я снова спросила себя: «Что еще мне это напоминает? Кто еще мог умереть, если бы я не поторопилась? » Я вспомнила рассказы о моем рождении. Мама рожала меня дома, без анестезии. У нее был низкий болевой порог, а роды проходили тяжело. В течение двадцати двух часов врач вытаскивал меня из ее чрева с помощью инструментов, от которых на моем теле до сих пор есть шрамы.

Это было простым предположением: не было никаких чувств, связанных с тем опытом, я приступила к гештальт-терапии в абсолютном спокойствии. Я легла в позе эмбриона, с согнутыми коленами. Неожиданно, обхватив колени руками, я вдруг почувствовала экстренную необходимость освободиться, распрямить ноги.

Мюриэл. Выпусти меня! Выпусти меня! Пожалуйста, выпусти меня, а то будет поздно!

Мать. Не могу. Я боюсь.

Мюриэл. Пожалуйста, пожалуйста. Мне нужно выйти, или я умру. Я хочу жить, выпусти меня.

Этот диалог некоторое время продолжался. Я боролась, рыдала, вопила неузнаваемым голосом. Это был самый яркий опыт самотерапии в моей жизни. Как всегда Взрослый, немного удивленный, спокойно находился рядом, а Ребенок, полный страха и отчаяния, вел ожесточенную борьбу. Закончив, я была похожа на участников своих воркшопов: совсем мокрая, физически изможденная, но ликующая. С тех пор компульсивное стремление спешить оставило меня в покое. Я все еще пребываю в ритме быстрого движения – это мой стиль жизни, но он очистился от хронического внутреннего давления и желания торопиться. Мне нравится моя работа. Наконец тот противный голос – «Быстрее! Быстрее! » – умолк навсегда.

Хотя на наших воркшопах нет специальных игр или упражнений, мы предлагаем доступные всем методы работы с чувствами. Я заметила, что люди, которые боятся самораскрытия, поскольку считают, что в них дремлют опасные силы, предпочитают в гневе бить подушки. Они должны быть уверены, что не причинят никому вреда: подушка мягкая, после хорошего удара ее всегда можно привести в первоначальную форму. Тем, кто убежден в своей беспомощности, подходит бумага. В гневе ее можно скомкать, а затем разорвать. Другим нужен картон или фанера, чтобы можно было наносить более сильные удары. Иногда человек может ударить по полу или стене. Чтобы регрессировать на детскую стадию, рекомендуют лечь на матрас. Можно выражать гнев, брыкаясь, колотя по нему руками и совершая другие резкие движения.

Некоторым из нас сложно пережить гнев. В этой ситуации терапевтично понаблюдать, как другие расправляются с бумажными коробками или душат подушки. Нужны примеры, которые придадут нам мужества.

Один молодой мужчина, который направлял свой гнев внутрь, против себя самого, наблюдал за пожилым человеком, в ярости разломавшим полдюжины коробок, нанося по ним удары профессионального боксера. Он сказал этому мужчине, когда тот закончил: «Я в восторге. Было приятно видеть, как сильный мужчина выражает свой гнев подобным образом. Я могу идентифицироваться с вами и почувствовать себя более мужественным».

Некоторых из нас можно отнести к вербальному типу: чтобы почувствовать эмоцию, нам нужно вложить ее в слова. Другие считают, что слова просто усиливают склонность к интеллектуализации и уводят от чувств. Участники воркшопов интуитивно находят новые способы перевода эмоций в конкретные действия и учат друг друга.

Хороший пример – упражнение «тяни-толкай». Одну молодую женщину мучил конфликт, который она переживала по отношению ко мне. Самотерапия показала ей, что перенос на меня касается ее отношений с матерью. Она предложила мне сесть с ней на пол друг против друга, скрестив ноги. Держа меня за плечи, она разыграла внутренний конфликт: стремление к близости против желания освободиться. Она крепко держала меня, выражая любовь, а затем отталкивала – вперед-назад, вперед-назад, с нарастающей силой чувств любви и фрустрированности. При этом она горько плакала как маленький ребенок. Временами она держала меня на расстоянии вытянутой руки и кричала: «Мама, держи меня! Держи меня! », а я всеми силами старалась до нее дотянуться. Мы ничего не планировали заранее. Это взаимодействие символизировало наши реальные жизненные отношения, отношения реальных живых людей, а не актеров психодрамы. В то же время оно репрезентировало наши провальные жизненные установки: ее неспособность взять то, что я давала; мое навязчивое стремление дать то, что она не может взять.

«Тяни-толкай» стал нашим рабочим инструментом, мы использовали его каждый раз по мере необходимости. Когда участник в переносе осознавал связанный со мной внутренний конфликт, любовь и фрустрированность, зависимость и независимость, «стань ближе» и «уходи», мы применяли метод «тяни-толкай». Этот опыт помогал проникнуть вглубь межличностных конфликтов в повседневной жизни человека. Иногда «тяни-толкай» является конфликтом между приближением к освобождению и безопасностью привычного невроза. Иногда он превращается в подростковый бунт и стремление разорвать связь с семьей. Временами участник трясет меня в гневе и горечи, будто трясет своих родителей, проживая свои старые фрустрации.

Одна участница использовала «тяни-толкай», чтобы в конкретной форме пережить двойственное отношение к близости. Я сидела, не шевелясь, ее руки лежали на моих плечах, она могла притянуть меня к себе или оттолкнуть. Ее руки дрожали, в какой-то момент девушка поняла, что не может сделать ни того, ни другого. Конфликт между стремлением и страхом близости был настолько сильным, что она могла только удерживать меня на средней дистанции.

Иногда человек просит поставить определенную песню или мелодию, так как она имеет для него тайный смысл и помогает начать самотерапию. Композиция «Темнота, темнота» обычно выводила одного из наших студентов из депрессии и направляла в русло терапевтических чувств. «Я скала, я остров» помогала некоторым участникам почувствовать страх и горечь, связанные с отчужденностью и одиночеством.

Люди учатся обращать внимание на свое тело. Одна девушка, которая с трудом распознавала свой гнев, заметила, что у нее начинают болеть руки, когда ей хочется кого-то ударить. Она научилась использовать подушку для битья даже в тех случая, когда чувствовала только общую тревогу. Несколько ударов по подушке, и ее эмоции вскипали, после чего она могла приступить к гештальт-самотерапии и достичь облегчения.

Та же самая участница нашла еще один способ символизации скрытого конфликта. Однажды, лежа на полу, она сказала: «Мои руки хотят что-нибудь толкать». Она начала толкать скамеечку для ног. Когда она собралась вернуть ее на место, чтобы повторить, другой участник пододвинул скамеечку. Снова и снова девушка проделывала это движение, толкая окружающие предметы и наблюдая, как они возвращаются на свои места. Было видно, как она удивлена, возбуждена и взволнована, она смеялась и плакала одновременно, и ее движения напоминали движения младенца. Закончив, она с удовлетворением и триумфом объяснила, что чувствовала, будто отталкивает от себя стены. Эта девушка провела первые три недели своей жизни в инкубаторе, но у нее было впечатление, что она оставалась в том боксе для новорожденных вплоть до этого момента и только сейчас впервые вырвалась наружу.

На другом занятии она снова почувствовала это ощущение в руках и начала толкать предметы в зале, а другой участник возвращал их на место. Она заметила, что ее ноги проделывают похожее движение, поэтому еще один участник поставил к ее ногам картонную коробку, и девушка стала отталкивать от себя что-то руками и ногами одновременно. Все ее движения сопровождались восторгом и другими глубокими эмоциями.

Закончив, она сказала: «Мне казалось, я расталкиваю стены коробки, в которой живу, тюремные стены моего невроза».

В следующий раз, проделав аналогичную операцию, она сказала, что это вариант «тяни-толкая». Ей хотелось освободиться от невроза, но, страшась неизвестного, она одновременно хотела остаться в привычных стенах.

Одна молодая женщина, наблюдая за мужчиной, ломающим и разрывающим на части картонные коробки, была шокирована. Она проявляла беспокойство и в конце концов сказала, что не может смотреть на эти сломанные коробки. Плача от горя и ужаса, некоторое время она безуспешно пыталась собрать их. Будто в состоянии транса, она внимательно исследовала разорванные куски, пытаясь их соединить. Позже она сказала, что ее действия имели два смысла: удержать истеричную мать от развода и восстановить разрушенную семью.

Еще одной находкой студентов, возникшей в ходе их самотерапии, когда им нужно было конкретизировать свой опыт, стала затея прятаться в туалете или накрывать голову одеялом, когда они чувствовали тревогу и страх перед людьми. Некоторые студенты, словно испуганные детишки, прятали голову в руки какого-то члена группы, которому доверяли. Эти действия помогали им регрессировать на более раннюю стадию развития и проработать старые страхи.