Текст книги "Бустан (Плодовый сад)"

Автор книги: Муслихиддин Саади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

В царевиче он злобу возбудил бы —

И нечестивец мудрого казнил бы.

От льва степного щит не защитит,

И тигра меч стальной не устрашит.

Будь ласков к зверю, и ручным он станет.

Будь с другом зол, врагом твоим он станет.

Ведь чем упорней молотом стучат,

Тем тверже станет кованый булат.

Не будь суровым, грубым в поученье,

Ожесточенным обещай прощенье.

Высоких, низких духом – всех познай,

И всем им уважение воздай.

Подымется от слов твоих презренный,

Опустит голову гордец надменный.

.

Но скорбь и горечь – злобного удел.

Учись делам добра и добрым думам.

«Горите в горе!» – злым скажи, угрюмым.

РАССКАЗ

Мед продавал веселый продавец,

Был смех его усладою сердец.

Как сахарный тростник перед народом,

Людей, как мух, он влек душистым медом

Своих речей. Когда бы яд, не мед

Он продавал, все б раскупил народ.

Ленивец некий, зноем усыпленный,

Завидуя торговле оживленной,

От зависти и от рожденья зол,

Мед приобрел и продавать пошел.

«Вот мед! Вот мед!» – кричал, что было духу.

Но мед его не приманил и муху.

Под вечер, с грузом меда своего

Он сел, не заработав ничего,

Угрюмый, словно узник в заточенье,

Как грешник без надежды на прощенье.

Жена сказала: «Так твой кисел вид,

Что мед твой поневоле всем горчит.

До ада доведет натура злая,

А доброму открыты двери рая.

И лучше мутный ток ручьев степных,

Чем ледяной шербет из рук твоих,

И чистый хлеб на скатерти у злого

Скверней всего запретного съестного.

Ты был озлоблен, продавая мед, —

Так знай: у злого прахом все пойдет!»

Ты счастлив, пусть ты не имеешь злата

Коль речь, как слово Саади, богата.

Слыхал я про пьянчугу, сквернеца,

Что спьяну взял за ворот мудреца.

Обиду претерпел, но духом светел —

Мудрец ничем сквернаву не ответил.

И некто молвил: «Меч свой обнаружь!

Бесчестье кровью смой! Иль ты не муж?»

И молвил старец мудрый благонравный:

«Себя ты речью не позорь бесславной!

Пусть пьяный неуч ворот мне порвет,

Безумного разумный не убьет».

Разумный муж, добро в себе несущий,

Ко всякой тваре милостив живущей.

РАССКАЗ

Раз, в переулке, средь ночного мрака

Напала на ученого собака,

Промыв укусы, он не спал всю ночь.

С ним врач не спал и маленькая дочь.

Сказала дочь: «Что ж не вступил ты в драку?

Зачем ты сам не искусал собаку?»

Искусанный, стенанья затая,

Смеясь ответил: «Доченька моя!

Пусть пса зубастей и сильней я был бы,

Но я своих зубов не осквернил бы.

И осужденный острию меча,

Не укушу я ногу палача.

Пусть нелюди своей займутся дракой,

С собакой, человек, не будь собакой».

РАССКАЗ

Жил некий знатный муж, ему хвала.

Был ближний раб при нем – источник зла.

Всегда угрюмый, ликом безобразный,

Немытый, и всклокоченный, и грязный,

Озлобленный. И злобы не тая,

Он каждым словом жалил, как змея.

Был заглушаем чеснока излишек

Зловонным запахом его подмышек.

За пищу, не гонимый никогда,

С вельможею садился он всегда.

Хозяин говорит: «Хочу воды я»,

Раб отвечает: «Подадут другие».

Не исправим ни палкой ни кнутом,

Великий неустрой принес он в дом.

То на пол он колючек накидает,

А то цыплят в колодец побросает.

Хозяин скажет: «Сделай!» Он пойдет

И сделает, но все наоборот.

спросили: «Притча ль в том какая,

Что терпишь ты такого негодяя?

Поверь, не стоит это существо,

Чтоб ты сносил все мерзости его.

Мы приведем тебе раба другого,

А этого сведем на круг торговый.

И если продадим его за грош,

И то добро! Ты пользу обретешь!»

Все выслушал вельможа добронравный

И засмеялся: «О, советчик славный!

Плох мой слуга и зол, – я признаюсь,

Но рядом с ним я лучше становлюсь.

Пусть мне при нем и скверно и постыдно,

Зато мне зло вселенной не обидно.

Сперва долготерпенье нас гнетет,

Но в дух войдя, становится, как мед.

РАССКАЗ

Тот, кто идет Маруфовой стезею,

Не гонится за славою земною.

Раз некий странник, падавший без сил,

Приюта у попросил.

Он так был изнурен, что еле-еле

Держалась жизнь в его иссохшем теле.

Ухожен и уложен – он не спал,

Всю ночь на ложе охал и стонал.

Его стенанья душу раздирали,

Все люди в доме из-за них не спали.

«Смерть мне!» – вопил он, но не умирал

И никому покоя не давал.

То охал он, то начинал ругаться.

Из дома люди стали разбегаться.

И вот один Маруф остался с ним,

И сам ходил за стариком больным.

Не спал ночами, гостю услужая,

Давая пить, подушку поправляя.

Однажды сон Маруфа одолел,

Муж благородный тоже ослабел.

Но лишь закрыл усталые зеницы,

Старик сердитый громко стал браниться:

«Да будет проклят нечистивый род,

Что лицемерье совестью зовет!

Они о благочестии толкуют,

А сами лгут и верою торгуют.

Вот он – уснул, здоров, доволен, сыт,

Забыл, что рядом, мученик не спит!»

Так оскорблял он шейха и бесславил,

Что без вниманья, мол, его оставил.

И встал Маруф, стряхнул оковы сна.

Брань эту слышала его жена.

«О, господин, как он тебя поносит!

Он – гость, но он ведь требует – не просит.

Он всех измучил нас! Пускай уйдет!

Пускай, где сам захочет – там умрет!

Добро творить – всегда благое дело,

Но делать злым добро – дурное дело.

Негодному подушку не клади

Под голову; от злости отойди.

Ты добр и мудр, но выслушай без гнева:

На солонцах не вырастишь посева.

Твори добро, – таков завет отцов,

Но милостей не трать на подлецов.

Ведь люди злобные ни с кем не ладят.

Как кошку, пса пастушьего не гладят.

Но хуже пса, что служит нам весь век,

Неблагодарный злобный человек.

От скряги ты «спасибо» не услышишь,

Иль благодарность на воде напишешь.

Средь многочисленных твоих гостей

Я никого не видела подлей!»

Шейх засмеялся: «Милая супруга!

Наш бедный гость кричал от мук недуга.

Не он бранился – а болезнь его.

Не надо обижаться на него!

Я виноват, что дремою забылся...

Ведь он, несчастный, сна совсем лишился.

Пока ты молод, крепок и здоров,

Гнет облегчай тем, чей удел суров.

Ты молода, прекрасна и красива,

Но имя пусть в добре пребудет живо.

Кто древо благородства не взрастит,

Тот славы доброй сам себя лишит».

Некрополь в древними оставлен,

Но лишь Маруфа мавзолей прославлен.

Венец высокомерья растоптал

Маруф и вечной славой заблистал.

Не знает тот, кто званием кичится,

Что в скромности величие таится.

РАССКАЗ

Раз дерзкий нищий денег попросил

У мужа, что в тот день без денег был.

В кисете ни дирхема не сыскал он,

Все роздал раньше, будто разбросал он.

Тот наглый нищий наконец отстал

И мужа честного позорить стал:

«Таких смиренных надо сторониться!

Ведь это хищники во власянице.

Пусть шаг их не слышней кошачьих лап,

А дичь подстерегут и – цап-царап!

Не на торгу их лавка, а в мечети,

Там простаков они и ловят в сети.

Разбойники ограбят караван,

А эти снимут с нищего кафтан.

И пусть на их одежде – сплошь заплаты,

Но эти лицемеры все богаты.

Ячмень взамен пшеницы продают,

А нищему ни корки не дают.

Вот он с клюкой плетется – с виду хилый,

А на раденье где берутся силы?

Ух, как проворно кружатся они

В своей суфийской пляске,– сам взгляни!

Не верь, что этот старец изнуренный

Постится. Он прожорливей дракона.

На нем одежда грубая бедна,

Зато вся в жемчугах его жена.

Священной он не почитает,

А лишь о сне и хлебе помышляет.

Как сядет есть, утробу так набьет,

Что после еле дух переведет!»

Вот так презренный попрошайка дерзкий

Порочил шейха клеветою мерзкой.

Кто низок сам, ни благородства тот,

Ни доблестей духовных не поймет.

И тот, кто по уши погряз в бесчестье,

Хотел бы утопить и нас в бесчестье.

Мюрид, что речи эти услыхал,

Все шейху второпях пересказал.

Пусть нас презренный клеветник поносит,

Но дурно, если друг хулу разносит.

Вот в спину враг тебе стрелу пустил,

Но не попал, вреда не причинил.

А друг стрелу порою подымает

И жало прямо в грудь, тебе вонзает.

И засмеялся шейх, и говорит:

«Пусть он меня порочит и хулит!

Но он не обличил и сотой части

Моих изъянов грубых – мне на счастье.

Ведь все, что в злобе им говорено,

И самому известно мне давно.

Когда бы знал невежда сей глубокий

Семидесяти лет моих пороки!

Один я знаю о своих грехах,

Свидетель им – всевидящий аллах!

О, если б этот клеветник презренный

Был прав – душой я стал бы совершенный!

Да обвиняй меня он в день Суда,

Я в божий рай вошел бы без труда!

Когда на мне столь малый грех он числит,

Клянусь, что обо мне добро он мыслит!»

Тот, перед кем открылся правды свет,

Был осыпаем в мире градом бед.

Молчи, пусть кожу мир с тебя сдирает,

А дух под бременем изнемогает.

Пусть прах святого на кувшин пойдет —

Его хула о камень разобьет.

РАССКАЗ

Салих – царь Шама – рано поутру

В мечеть пошел по длинному двору.

Закрыв лицо, – таков обычай старый, —

Прошел по уличкам, вокруг базара.

Он, мудрый, был щитом для нищеты, —

Вот – две царя достойные черты.

Он, подойдя к мечети, двух дрожащих

Бродяг застал на ступенях блестящих.

Продрогшие, тряслись они, стуча

Зубами и проклятья бормоча.

Один сказал другому: «Если станет

Все, как мы ждем, и судный день настанет —

Султаны эти, шахи и князья,

Упившиеся чашей бытия,

Они войдут в эдем с убогой братьей,

А я? Смогу ли голову поднять я?

Здесь наше бытие омрачено...

Пусть там нам царство вечное дано,

Я радостей эдема не познаю,

Коль там злодеев этих повстречаю.

От райских врат к гееннскому огню

Пинками я Салиха отгоню!»

Слова дервиша царь Салих услышал

И, молча, из ворот мечети вышел.

И вот, заря рассвета занялась

И влагой утра смыла дрему глаз.

Салих велел позвать двух тех дервишей,

Их на айване посадил всех выше.

Он их возвысил, щедро одарил,

От пыли давних бедствий их отмыл.

И бедняки, что ночью коченели

От холода, среди вельмож сидели.

Горящего алоэ аромат

Овеивал их нищенский халат.

Один из них – измученный и сирый —

Сказал Салиху: «О владыка мира!

Вокруг тебя избранники судьбы.

Зачем мы здесь нужны твои рабы?»

И рассмеялся, словно роза светел,

От радости Салих и так ответил:

«Я не из тех презренных гордецов,

Что хмурятся при виде бедняков!

Коль здесь ко мне ты плохо отнесешься,

Как ты со мной в эдеме уживешься?

Здесь на пиру со мною восседай,

Но рай передо мной не запирай!»

Живи, но не забудь о мире высшем,

Десницу помощи простри дервишам!

Сей семена добра! Иль никогда

Не вкусишь ты от райского плода!

Где нет любви, там счастья не найдете,

Човганом зла свой мяч вы не возьмете.

Не будет лампа яркая светить,

Коль масло в ней водою заменить.

Лишь тот дорогу людям освещает,

Кто, как свеча горящая, пылает.

РАССКАЗ

Жил некий звездочет; в кругу доверья

В великое он впал высокомерье.

Учиться он к прибыл в дом,

Во всем высокомерии своем.

Взглянул Хушьяр на гордеца сурово

И пристально, и не сказал ни слова.

Но, провожая гордеца того,

Напутствие изрек он для него:

«Ты полон знаньями, тебе так мнится.

Чему же ты пришел ко мне учиться?

Ты полон гордости? Уйдешь пустым,

Наполнись содержанием живым!»

Как Саади, средь горестных скитаний,

Уйдя пустым, вернись – исполнен знаний!

РАССКАЗ

Бежал невольник шахский. Поскакали

За ним вдогон. Нигде не отыскали.

Вернулся раб к владыке своему,

А шах сказал: «Эй, стражи, смерть ему!»

Меч обнажил палач. И так блеснул он —

Тот меч, как будто влагою плеснул он.

И раб сказал: «Здесь – гибель бытию,

Но я врагу прощаю кровь мою.

В обиде я, но под его державой

Я осенен был милостью и славой.

"О, боже, кровь мою ему прости,

Погибели его не допусти!»

Потрясся, это слыша, царь жестокий,

Стал целовать раба в глаза и щеки.

И он слугу строптивого того

Главой поставил войска своего.

Судьба возвысила от места казни

К вершинам славы чуждого боязни.

Порой, как влага, ласковая речь

От пламени нас может остеречь.

Эй, друг, с врагом разгневанным, надменным

Будь, если нужно, мудрым и смиренным.

В бою – защита воину от ран

На шелке толстый стеганый кафтан.

РАССКАЗ

Шел некто мимо хижины дервиша

И стал, собачий вой внутри услыша.

Подумал: «Здесь живет святой ;

Что за собака у него скулит?»

Вошел прохожий в бедное жилище

И видит: молится отшельник нищий.

С ним нет собаки, и не может быть.

В чем тайна – постеснялся он спросить.

Сказал святой: «Что стал ты у порога?

Входи, о человек, во имя бога!

Тебя собачий вой остановил?

А это сам я по-собачьи выл.

Бог – щит несчастным. Навсегда теперь я

Отверг и гордость, и высокомерье,

И взвыл, как пес, я пред творцом всего!

Ведь пес – несчастнейшее существо».

Сойдя с вершин гордыни в дол смиренья,

Духовного достигнешь возвышенья.

Наступит срок и станет выше всех

Тот, кто себя поставит ниже всех.

Поток, рожденный горного грозою,

Грохочет, в бездну рушась головою.

Роса на луг ложится – не слышна,

Но к звездам подымается она.

РАССКАЗ

Твердят, что был глухим Хатам из Тая;

Не верьте! Это выдумка пустая!

Раз он жужжанье мухи услыхал,

В сетях паучьих муху увидал.

Все поняли, что шейх лишь притворялся

Глухим; он тонким слухом отличался.

На муху поглядел Хатам мудрец:

«Вот – Жертва алчности! Тут ей конец!

Не знала, что не только мед и соты,

А есть в углах ловушки и тенета».

И некто из старейшин произнес:

«О, мудрый муж, ответь на мой вопрос:

Как внял ты, при отсутствующем слухе,

Чуть слышное жужжанье этой мухи?

Позволь мюридам преданным твоим

Отныне не считать тебя глухим!»

Хатам в ответ: «Не лучше ль, человече,

Оглохнуть, чем пустые слушать речи?

Узнав, что я не глух, наперебой

Начнут мне льстить сидящие со мной.

Я не услышу правых осуждений,

Испорчусь я от низких восхвалений.

Прикидывался долго я глухим,

Чтоб вольно было говорить другим.

Слывя средь вас глухим, я жил счастливо,

Судимый и хвалимый справедливо.

Бывало так. Порок осудят мой —

Я избавлялся от черты дурной».

Не попадай, как муха, в сети лести,

Будь чуток, как Хатам, к веленьям чести!

Кто смысла этой притчи не поймет,

Тот счастья и добра не обретет.

РАССКАЗ

Жил муж святой в Табризе; он не спал

Ночами – в созерцанье пребывал.

Однажды ночью, странный шум услыша,

Он видит вора на соседней крыше.

А муж святой? – тревогу поднял он.

Сбежалась вмиг толпа со всех сторон.

Сбежались – кто с дубиной, кто с .

А вор прощаться не хотел с душою, —

Хоть он от страха смертного дрожал,

Но, улучив мгновенье, убежал.

Одумавшись, суфий сказал: «Несчастный!

Его судьба поистине ужасна».

И в темноте, ведом чутьем своим,

Пошел за вором и предстал пред ним.

Сказал: «Ты храбр. Но друг, во имя бога,

Ты больше этой не ходи дорогой.

Ты храбр, но ты не лезь в гнездо врагов.

Есть мужество и храбрость двух родов:

Сражаться насмерть иль, предвидя беды,

Бежать, когда зашла звезда победы.

В обоих случаях – я восхищен.

Я доблестью твоею покорен.

Ты воровством живешь – коль молвить честно...

Так вот – мне место некое известно.

Дверь на замке, хозяев нет давно,

А за стеной – добра полным-полно.

Пойдем-ка, друг, туда без дальней речи!

Я у стены взберусь тебе на плечи.

Все заберем, что сможем там забрать,

Дабы хоть два—три дня не голодать!»

Так хитрой лестью вора он опутал,

Повел с собой. Их мрак ночной окутал.

Привел он вора к дому своему

И взгромоздился на плечи ему.

Одежду всю свою, что поновее,

Бросал, шепча: «Увязывай живее!»

И с крыши закричал: «На помощь! Эй!

Ко мне забрался вор! Сюда живей!»

А вор с большим узлом, в переполохе,

Бежал средь этой новой суматохи.

Вот так утешился тот муж святой,

Что вор домой вернулся не пустой.

Тот вор, что людям был врагом извечным,

Прощен был мудрецом добросердечным.

Не удивляйся мудрецам былым,

Что милость проявляли к людям злым.

Так злой под сенью доброго спасется,

Хоть он добра от злого не дождется.

РАССКАЗ

Муж некий с чистым сердцем и душой

Пленен был воплощенной красотой.

Злословье, что он слышал непрестанно,

Как легкий мяч от крепкого човгана,

Отскакивало. Он бровей своих

Не хмурил, слыша хор клевет людских.

Спросили: «Как ты терпишь вздор их злобный,

Камням в тебя кидаемым подобный?

Тебя позорят! Как же сносишь ты

Такое поношенье клеветы?

Ужель, свое оружье обнаружа,

Не можешь ты явить им доблесть мужа!?»

Он помолчал и так им отвечал —

На золоте б ответ я написал:

«Душа – любви и красоты жилище;

Все в ней. Но лишь для мести нет в ней пищи».

Раз двух отшельников застал

Дерущимися и, вздохнув, сказал:

«О, если б солнце красоты из мрака

Взошло для них, не началась бы драка!»

Для тех, кто суть познал, весь мир, как дым,

Струящийся перед лицом твоим.

РАССКАЗ

Мудрец был черен, как арап,

Невзрачен, ростом мал и телом слаб.

Приняв за беглого раба, связали

Вождя людей и строить дом пригнали.

Хозяин издевался над рабом;

Но в год ему Лукман построил дом.

И тут внезапно беглый раб вернулся.

Хозяин все узнал и ужаснулся.

Валялся у Лукмана он в ногах.

А тот, смеясь: «Что мне в твоих слезах?

Как я свою обиду вмиг забуду?

Твою жестокость век я помнить буду!

Но я тебя прощаю, человек.

Тебе – добро, мне – выучка навек.

Теперь ты в новом доме поселился,

Я новой мудростью обогатился:

Раб у меня есть; я жесток с ним был,

Работой непосильною томил.

Но мучить я его не буду боле, —

Так тяжко было мне в твоей неволе».

Кто сам не знает, что такое гнет,

Тот состраданья к слабым не поймет.

Ты оскорблен правителем законным?

Не будь же груб с бесправным подчиненным!

Как тут Бахрамовых не вспомнить слов:

«Не будь, правитель, к подданным суров!»

РАССКАЗ

, хранитель правды и святыни,

Увидел пса беззубого в пустыне.

Огромный пес, что прежде льва хватал,

Сегодня от шакалов убегал.

Он – бывший горных серн ловцом вчерашним,

В пустыню изгнан был козлом домашним.

Так жалок пес и так измучен был,

Что с ним учитель хлеб свой поделил.

Сказал: «Кто лучше? Я иль пес несчастный?

Неведом путь грядущего опасный.

Коль твердо путь пройду я до конца,

То не лишусь я милости творца.

А если заблужусь в духовном мраке,

Не стану ли несчастнее собаки?

Издохнет бедный пес, – но не придут

За ним. И в вечный ад не уведут».

Таков твой путь!.. Все, кто – с душой живою,

Не преклоняются перед собою.

В том праведных духовная краса,

Что числили себя не выше пса.

РАССКАЗ

Об голову захида расколол

Пьянчужка лютню. Он с пирушки брел.

Захид, едва забрезжил луч рассвета,

Пришел к пьянчужке: «Вот тебе монета!

Ты пьян был, темя мне раскровянил.

Но ты, глупец, и свой разбил!

Я жив, на лбу из пластыря заплата.

А чем тебе кормиться без барбата?»

Кто злобою людской не пощажен,

Возвышен будет, к свету вознесен.

РАССКАЗ

В пределах Вахша, средь пустыни дикой,

Жил некогда отшельник – муж великий.

Он был суфий по сущности своей,

Не клянчил подаянья у людей.

Врата пред старцем счастье распахнуло,

Но двери для людей к нему замкнуло.

Завистник некий мудреца того

Решил унизить, оболгать его:

«Остерегайтесь от его обмана, —

Он злобный див на троне Сулеймана!

Как кошка, моясь, он творит,

А сам за дичью бедною следит.

Для славы мучит он себя жестоко!

Пуст барабан, да слышен звук далеко».

Так говорил он, толпы собирал,

Так он мужчин и женщин потешал.

И тут мудрец из Вахша, духом ясный,

Взмолился: «Пусть покается несчастный!

А если прав он, боже, как мне быть?

Как душу мне свою не погубить?

Не прав ли был, когда меня хулил он?

Мое нутро дурное мне открыл он!»

Прав он, коль я им право обвинен;

А коль не прав – скажи: «Изыди вон!»

Пускай невежда скажет: «Муск воняет!..»

Глупец, он свойства мускуса не знает!

Он скажет: «Неприятно пахнет лук!..»

Ты на него не обижайся, друг.

Не купит муж разумный, светоч знаний,

Бумажку с письменами заклинаний.

Ты светел будь! И не найдет злодей

Изъянов в чистой сущности твоей!

Когда тебя враги язвят жестоко,

Проверь-ка, нет ли у тебя порока.

Мне друг лишь тот, кто правды не таит

И о моих пороках говорит.

РАССКАЗ

К Али-халифу некто в затрудненье

Пришел, прося: «Ты тяжбе дай решенье!»

Эмир великий, покорявший свет,

Просящему разумный дал ответ.

И молвил некто, бывший близ владыки:

«Неправильно решил ты, муж великий!»

И Лев-Али сказал: «Ну, удружи —

Как лучше нам решить их спор – скажи?»

Открыл тот море мудрости глубинной.

Источник солнца не замажешь глиной.

Одобрил Лев-Али его ответ:

«О друг, ошибся я! Ты – прав; я – нет.

Но выше нас один, чье «Тайна» имя.

Что мы пред ним, со знаньями своими?»

То был – Али. А нынче властелин

Убил бы старца, не щадя седин.

А в лучшем случае – схватить велел бы,

Ни за что ни про что избить велел бы.

Мол, нас, владык, ты не бесчести впредь!

Против рожна бессмысленно переть!

О друг! Нет к слову истины доверья

У тех, в чьей голове – высокомерье.

Наука – скука им, и впрок нейдет.

Степной тюльпан на камне не растет.

Коль перлы ты достал из бездны знанья,

Дервишам их раздать – благодеянье.

И пред тобой, едва весна придет,

Воспрянет куст и роза расцветет.

Не расточай ума перед тупою,

Надменной и презрительной толпою.

Кто сам себя великим возомнит,

Тот осуждения не избежит.

Себя не превозносит благородный.

Хвалящийся, не жди хвалы народной!

РАССКАЗ

Халиф Омар базаром проходил

И на ногу дервишу наступил.

Дервиш Омара не встречал дотоле;

Он выругался, застонав от боли:

«Ты что – ослеп? Иль переулок мал?»

И так ему властитель отвечал:

«Я не ослеп. Но не суди же строго!

Мою вину прости мне, ради бога!»

Так обращаться с подданным своим

Им было свойственно – мужам святым.

День будет: пред величием смиренных

Поникнут от стыда главы надменных.

Страшись суда и, духом восскорбя,

Прощай, эмир, страшащихся тебя!

Не притесняй стоящих под тобою, —

Ведь есть рука и над твоей рукою.

РАССКАЗ

Жил некто; никого он не хулил,

Добро и в скверных людях находил.

И после смерти другу он приснился;

А тот: «Скажи мне, где ты очутился?»

И дух, раскрыв уста, как вешний цвет,

Как соловей, пропел ему в ответ:

«Я не унижен здесь и не обижен

За то, что мной никто был не унижен».

РАССКАЗ

Однажды Нил – небесный водонос —

Большой воды Египту не принес.

К горам и небу лица обратили

Египтяне, дождя послать молили.

И хоть взывал и плакал весь народ,

Не плакал безответный небосвод.

И наконец сообщили,

Что дни беды в Египте наступили.

«О мудрый, помолись о бедняках!

Ведь внемлет сам твоим словам аллах!»

И в ушел Зун-Нун. И вскоре

Пошли дожди; Нил разлился, как море.

Весть в Медиан лишь через двадцать дней

Дошла, что Нил в разливе от дождей.

И встал Зун-Нун, что о дожде молился,

В Египет – восвояси устремился.

«Скажи учитель! – некто вопросил, —

Зачем ты к нам молиться приходил?»

Зун-Нун сказал: «От бедствий не укрыться

За грех чужой – ни муравью, ни птице.

В Египте хуже нет людей, чем я!

В том бедствии была вина моя.

И вот поистине свершилось чудо,

Когда поспешно скрылся я оттуда!»

Так, добрый счел себя причиной зла.

Добро тебе за добрые дела!

Кто за людей пожертвует собою —

Прославится народною хвалою.

Великий, кто себя не вознесет,

Величье истинное обретет.

Лишь тот от праха суеты и тленья

Очистится, кто жизнь прошел в смиренье.

Ты, что увидишь будущие дни,

Меня молитвой доброй помяни!

Не плачет Саади, что стал он прахом. —

Он был и в жизни – прах перед аллахом.

Не сетуя, он принял свой удел,

Хотя весь мир, как ветер, облетел.

Пройдут века, рассыплются гробницы...

И снова прах над миром заклубится.

Но, кто еще так пел, как Саади,

В саду расцветшей мысли? – Сам суди!

Смолк соловей! Меня в опустят,

Но роза куст свой надо мной распустит.

Не пропадет такой певец, как ты,

Без цвета розы – в бездне темноты!

Г Л А В А П Я Т А Я

О довольстве юдолью

В ночи раздумий зажигал я лен;

И светоч речи мною был зажжен.

И стал хвалить меня пустоголовый,

Пути признанья не найдя иного.

Но в похвалу он влил немало зла;

И зависть, словно боль, в нем изошла.

Писал он: «Мысли Саади высоки! —

Гласили так лишь древние пророки.

Но как он слаб, – кого ты ни спроси, —

В картинах битв – в сравненье с Фирдуси!»

Должно быть, он не знал, что мир мне нужен,

Что с громом браней сердцем я не дружен.

Но если нужно, как булатный меч,

Язык мой может жизнь врага пресечь.

Что ж, вступим в бой, но заключим условье:

Нам вражий череп будет – изголовье...

Но в битве меч сильнейшим не помог, —

Победу лишь один дарует бог.

Коль счастье озарять нас перестанет,

Храбрейший муж судьбу не заарканит.

И муравей по-своему силен;

И лев, по воле неба, насыщен.

Ничтожный перед волей небосклона,

Иди путем предвечного закона!

А тот, кому столетний век сужден,

Львом и мечом не будет истреблен.

Коль осужден ты небом – не во власти

Тебя спасти бальзам от злой напасти.

Рустама не злодей сгубил,

А смертный срок Рустама наступил.

РАССКАЗ

Жил в Исфахане войска повелитель,

Мой друг – отважный, дерзостный воитель.

Всю жизнь он воевать был принужден,

Был город им и округ защищен.

С утра, разбужен ржаньем, ратным гулом,

Его в седле я видел – с полным тулом.

Он львов отважных видом устрашал,

Быков рукой железной поражал.

Когда стрелу во вражий строй пускал он,

Без промаха противника сражал он.

Так лепесток колючка не пронзит,

Как он пронзал стрелой железный щит.

Когда копье бросал он в схватке ратной,

Он пригвождал к челу шелом булатный.

Как воробьев, он истреблял мужей;

Так саранчу хватает воробей.

Коль он на Фаридуна налетел бы,

Тот обнажить оружье не успел бы.

С его дороги пардус убегал,

Он пасти львов свирепых раздирал.

Схватив за пояс вражьих войск опору —

Богатыря он подымал, как гору.

Он настигал врага быстрей орла

И разрубал секирой до седла.

Но в мире был он добрым и беззлобным;

Нет вести ни о ком ему подобном.

Он с мудрыми учеными дружил;

В те дни, как лучший друг, он мне служил.

Но вот беда на Исфахан напала.

Судьба меня в иной предел угнала.

В Ирак ушел я, переехал в Шам, —

И прижился я, и остался там.

Я жил в стране, где помнили о боге, —

В заботах, и в надежде, и в тревоге.

Довольство там царило и покой.

Но потянуло вдруг меня домой.

Пути судьбы затаены во мраке...

И снова очутился я в Ираке.

Я там обрел и кровлю и досуг;

Но вспомнился мне исфаханский друг.

Открылась память дружбы, словно рана;

Ведь с одного с ним ел я дастархана.

Чтоб повидать его, я в Исфахан

Пошел, найдя попутный караван.

Но, друга увидав, я ужаснулся:

Его могучий стан в дугу согнулся.

Вершина темени оделась в снег,

Стал хилым старцем сильный человек.

Его настигло небо, придавило,

Могучей длани силу сокрушило.

Поток времен гордыню преломил.

В слезах, пред ним чело я преклонил.

Спросил: «О, друг мой! Что с тобою стало?

Как, лев, ты превратиться мог в шакала?»

Он усмехнулся: «Лучший божий дар

Я растерял в боях против татар.

Я, как густой камыш, увидел копья...

Как пламя, стягов боевых охлопья!

Затмила туча пыли белый свет...

И понял я: мне счастья больше нет.

Мое копье без промаха летало,

Со вражеской руки кольцо сбивало.

Но окружил степняк меня кольцом...

Звезда погасла над моим челом.

Бежал я, видя, – сгинула надежда!

С судьбой сражаться выйдет лишь невежда.

Ведь не помогут щит и шлем, когда

Погаснет счастья светлая звезда.

Когда ты ключ победы потеряешь,

Руками дверь победы не взломаешь.

На воинах моих была броня,

От гребня шлема до копыт коня.

...Как только рать туранская вспылила,

Вся стала наша боевая сила.

Мы молнии мечей, – сказать могу, —

Обрушили на войско .

Так сшиблись мы, сказать хотелось мне бы,

Как будто грянулось об землю небо.

О, стрелы! – Как от молний грозовых,

Нигде спасенья не было от них.

Арканы вражьи змеями взлетали,

Сильнейших, как драконы, настигали.

Казалась небом степь под синей мглой,

В пыли мерцал, как звезды, ратный строй.

Мы скоро в свалке той коней лишились —

И, пешие, щитом к щиту сразились.

Но счастье перестало нам светить;

И наконец решил я отступить.

Что сделать сильная десница может,

Коль ей десница божья не поможет.

Не дрогнули мы, не изнемогли, —

Над нами звезды бедствия взошли.

Никто из боя не ушел без раны.

В крови кольчуги были и кафтаны.

Как зерна, – прежде в колосе одном, —

В тумане мы рассыпались степном.

Рассыпались бесславно те; а эти,

Как стая рыб, врагу попали в сети.

Хоть наши стрелы сталь пробить могли,

Ущерба степнякам не нанесли.

Когда судьбы твоей враждебно око,

Что щит стальной перед стрелою рока?

Что воля перед волею судьбы? —

О, вы, предначертания рабы!

РАССКАЗ

Жил в Ардебиле муж; идя на бой,

Щит и броню он пробивал рукой.

И вышел некий, небывалый прежде,

Из степи всадник в войлочной одежде.

Как шах Бахрам, не обнажив меча,

Круги он делал, сняв аркан с плеча.

Его увидев, ардебилец смелый

Напряг свой лук звенящий до предела.

Он пять десятков стрел в него пустил,

Но не одною войлок не пронзил.

А тот, одетый в войлок, раскрутил он

Аркан – и ардебильца запетлил он.

Сорвал его с седла и в плен угнал,

И руки, как разбойнику, связал.

Не спал в ночи тот пленник, полн обидой.

И страж сказал: «Удаче не завидуй!

Но как же ты – людей в броне разил —

А войлочной одежды не пронзил».

И пленник отвечал: «Никто не знает,

Где час его последний ожидает.

Ведь я Рустама мог бы поучить

Стрелять из лука и копьем разить.

Когда рука судьбы меня хранила,

Железо для меня, как войлок было.

Но рыхлый войлок крепкой стал броней

Для стрел моих. Я обречен судьбой.

Что пред судьбою панцирь исполина?

Судьба за нас – нам панцирь и холстина.

Коль меч судьбы над смертным занесен,

Стальной броней не будет он спасен.

Но сталь сразить раздетого не сможет,

Когда сама судьба ему поможет.

От часа смерти мудрость не спасет;

Час не пробьет – невежда не умрет».

РАССКАЗ

Курд животом страдал, всю ночь не спал он.

Врач осмотрел больного и сказал он:

«Больной чрез меру съел вчера, —

Едва ли он дотянет до утра!

И стрел туранских раны исцелимы,

Но хуже – вред от пищи несваримой.

Когда в кишках начнется заворот,

Его ничье искусство не спасет!»

Врач умер по неведомой причине.

Прошло лет сорок. Курд здоров доныне.

РАССКАЗ

Осел у земледельца околел,

Хозяин череп на сучок надел.

И некий старец, шедший вдоль селенья,

Сказал, смеясь, хозяину владенья:

«Не думай, что ослиный череп сей

Спасет от сглаза сев твоих полей.

Ведь сам спастись от палки не умел он,

Пока от немощей не околел он».

И врач, – что о недугах знает он?

Ведь сам в недугах умирает он.

РАССКАЗ

Раз уронил бедняк убогий,

Искал его он долго на дороге.

И не найдя, домой к себе побрел;

А некто, не искав, динар нашел.

На счастье иль беду обречены мы

Судьбой, когда еще не рождены мы?

Судьбу не скрутишь силою своей.

Порою сильный слабого слабей.

Как часто врач премудрый умирает,

Невежда и несчастный выживает.

РАССКАЗ

Ударил сына палкою старик,

«Не бей меня! – бедняга поднял крик. —

Ты щит мой от людского притесненья,

Коль ты меня теснишь – где мне спасенье?»

* * *

У бога нам покров, как у отца,

Но не к кому взывать против творца.

РАССКАЗ

Жил некто под высокою звездою —

Муж , обласканный судьбою.

Был дом его, как закрома зерном,

Наполнен золотом и серебром.

Он был богат и счастлив, а в соседстве

Томились люди от нужды и бедствий.

А бедняка, при виде богачей,

Огонь нужды сжигает горячей.

Жил некто; всё из рук его валилось,

Не ладилось. И с ним жена бранилась:

«Чей есть удел несчастней моего?

Скажи, что ты имеешь? Ничего!

Ты поучись, как жить, у Бахтиара!

Не то уйду совсем – ты мне не пара.

Ты на соседей богачей взгляни.

Зачем же не живем мы, как они?»

Чистосердечный в нищенской одежде

Ответил ей, отчаявшись в надежде:

«Я делал все, что мог. Но труд любой