Текст книги "Бустан (Плодовый сад)"

Автор книги: Муслихиддин Саади

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Открой же вашу истину и мне.

Ты ферзь на клетках тайны мне безвестной,

Будь мне наставником, о старец честный.

Открой мне суть кумира! И клянусь —

Ему тогда я первый поклонюсь.

Слепое поклоненье – заблужденье.

Но счастлив тот, кто понял откровенье!»

И вот брахман улыбкой засиял

И молвил мне: «Прекрасно ты сказал.

Достигнет тот понятия о боге,

Кто ищет указания в дороге.

Я долго в мире, как и ты, блуждал,

Бездушных много идолов видал;

Но этот – наш, чуть утро наступает,

К владыке неба руку воздевает!

Ночь ты с Молитвой в храме посидишь,

А завтра явным тайное узришь!»

Всю ночь я, по велению брахмана,

Там пробыл, как на дне зиндана.

Та ночь была тяжка, как смертный час...

Молились маги, не смыкая глаз.

Они вовек «воды не оскорбляли»,

И падалью подмышки их воняли.

За что я, неуспевший умереть,

Был должен муки адские терпеть?

Всю эту ночь я, как в цепях, томился,

Терпел, себя смиряя, и молился.

Но вот в литавры страж загрохотал,

В ответ петух брахманом закричал.

И ночь – , весь в черное одетый,

Из ножен мрака вынул меч рассвета.

Лучи блеснули, будто в Зангебар

Нежданно вторглись полчища татар.

Восток, как трут горящий, задымился,

И мир сияньем ярким озарился.

И маги, лиц водою не омыв,

Вошли, ворота храма отворив.

А вслед народу столько привалило,

Что там упасть иголке негде было.

Вдруг статуя, как будто ожила,

Внезапно к небу руку подняла.

И завопил народ, заволновался...

Когда с брахманом я один остался,

Спросил с улыбкой он: «Ну, друг, скажи —

Ты отличаешь истину от лжи?»

Я понял: в нем неверье укрепилось,

Невежество и зло укоренилось.

Пред ними ль мне о боге говорить?

Нет! Истину от них я должен скрыть.

Когда с тобой сильнейший враг столкнется,

Не мужество, безумье – с ним бороться.

И тут я лицемерно зарыдал:

«Раскаиваюсь! Верю!» – я сказал.

Те, что вчера мне недругами были,

Меня теперь с любовью окружили.

Пред изваяньем голову склонить

Решился я – просил меня простить.

Дабы держать брахманов в обаянье,

Поцеловал я руку изваянья.

Так я на путь язычества попал —

И на два, на три дня неверным стал.

Признал и сделался брахманом,

Поклоны отбивал пред истуканом.

И вот я, дара жизни не сгубя,

Увидел в безопасности себя.

И стражем став враждебного оплота,

Я ночью изнутри замкнул ворота.

И обошедши идольский престол,

Завесу златотканную нашел.

За той завесой – тайный храма житель,

С веревкою в руке дремал служитель.

Вот так же тайну муж открыл,

Когда, как воск, железо размягчил.

Я понял: за веревку страж потянет —

Рука кумира подыматься станет.

Меня увидя, страж был устыжен,

Как вор ночной, что в краже уличен.

Прочь побежал он; но его догнал я.

С ним в философский спор вступать не стал я, —

Схватил его, в колодец повалил...

А будь он жив – меня бы он убил,

Чтоб тайна их не стала всем известной.

Но спас меня в тот час творец небесный.

Дела врага и происки его

Воочью увидав – убей его.

А если дрогнешь, пощадишь злодея,

Тебя он уничтожит, не жалея.

Не верь, пусть на порог приполз он твой,

Поплатишься за жалость головой.

Обманщика, коль пойман и открыт он,

Убей! Не то тебя не пощадит он.

В колодце камнем я добил его,

Ведь мертвый не расскажет ничего.

Поняв, какое дело совершил я,

Немедля в ту же ночь бежать решил я.

Тростник поджегши, не огня страшись, —

Беги, разумный! Тигров берегись!

Убив змееныша, змеиной мести

Страшись. И поселись на новом месте.

Не вороши осиного гнезда —

Иначе будет худшая беда.

И со стрелком туранским не стреляйся,

А промахнулся, вскачь верхом спасайся.

Подрывши основание стены,

Не стой под ней! – Слова мои верны.

В Хинд я бежал; после войны оттуда

В Хиджаз ушел, спасенья славя чудо.

Всю горечь бед, что я переносил,

Мне только день сегодняшний смягчил.

Бу-Бакр ибн-Са'д – мой друг и благодетель —

Он лучший из людей – аллах свидетель.

Под древом, что высоко поднялось,

Мне – страннику – прибежище нашлось.

Я возношу молитвы за ибн-Са'да.

О боже, сень его – моя отрада!

Он сам, от царственных своих щедрот,

Живой бальзам на раны мне кладет.

Не нахожу я слов благодаренья;

Хоть только бог достоин поклоненья.

Я – грешный – чтущий Вечного завет,

Спасенный чудом из колодца бед,

Я простирая длань, мольбой клонимый

К чертогу тайны неисповедимой,

Лишь вспомню идола и вспомню страх

Тогдашний – я на темя сыплю прах.

И я подъемля руки, гласу внемлю,

Что не своей их силою подъемлю.

Влюбленный ли к возлюбленной идет?

Нет! Их предначертание влечет.

Врата добра – для всех, кто чист, беззлобен;

Но ведь не каждый на добро способен.

И хоть раскрыт блистающий чертог,

Лишь избранные ступят на порог.

Не в воле смертного избрать дорогу,

Всеведенье присуще только богу.

Захид – пусть прям и верен путь его —

Что сделал он для друга своего?

Кто для добра был гончаром замешен,

В деяньях добр и в гневе непоспешен.

И тот, кто яд зубам змеи дает,

Велел пчеле сбирать душистый мед.

Коль хочет царство ввергнуть в разрушенье,

Он в дух царя сперва внесет смятенье.

Но даст он равновесье и покой

Душе твоей, коль милостив с тобой.

Не возгордись, идя прямой стезею! —

Твой друг тебя ведет своей рукою.

Внемли! Да будешь мудростью богат.

Путь пред тобой единый – тарикат!

Достигнешь только в верности чертога,

За скатерть сядешь на пиру у бога!

Но одному не подобает есть, —

Ты вспомни – обездоленные есть.

Пошли мне милость и благоволенье, —

В своих делах земных я полн сомненья!

Г Л А В А Д Е В Я Т А Я

О покаянии и правом пути

Семидесятилетний, кем ты был?

Ты жизнь проспал иль по ветру пустил?

Над бытием своим, как скряга, трясся.

Что ж, уходя, ничем ты не запасся?

В последний день, в день грозного суда,

Таким, как ты, поистине беда.

Отдавший все – придет обогащенный,

Ни с чем – стяжатель будет пристыженный.

Ведь чем базар богаче, тем больней

На сердце обездоленных людей.

Теперь – отдавший пять дирхемов, споря,

Ты ночь не спишь; тебе утрата – горе.

И вот полвека прожил ты почти, —

Оставшиеся дни, добром сочти.

Когда б мертвец заговорил, – наверно,

Он в горе бы вопил нелицемерно:

«Живой! Пока ты в силах говорить,

Не забывай предвечного хвалить!

Ведь мы не знали, тратя жизнь беспечно,

Что каждый миг подобен жизни вечной!»

* * *

В дни юности, не ведая беды,

Мы пировать с утра пришли в сады.

А под вечер, к смущению народа,

Шутя, возню затеяли у входа.

А невдали – в распахнутых дверях

Сидел почтенный старец в сединах.

Шутили мы и весело смеялись,

Но губы старика не улыбались.

Сказал один из нас: «Нельзя весь век

Сидеть в печали, добрый человек!

Встряхнись! Забудь, что удручен годами,

Иди и раздели веселье с нами!»

Старик взглянул, губами пожевал,

И вот, как он достойно отвечал:

«Когда весенний ветер повевает,

Он с молодой листвой в садах играет.

Шумит под ветром нива, – зелена...

А пожелтев, ломается она.

Смотри, как свеж весенний лист сегодня

Над высохшей листвою прошлогодней.

Как пировать я с юными могу,

Когда я весь в сединах, как в снегу?

Я сам был соколом! Но старость – путы...

Слабею. Сочтены мои минуты.

Как уходящий, я смотрю на мир;

А вы впервой пришли на этот пир.

Тому, кто всем вам в прадеды годится,

Вином и флейтой не омолодиться.

Мой волос был, как ворона крыло,

Теперь в моих кудрях белым-бело.

Павлин великолепен – кто перечит.

А как мне быть, коль я бескрылый кречет?

От всходов ваша пажить зелена,

А на току у старца ни зерна.

Все листья у меня в саду опали,

Все розы в цветнике моем увяли.

Моя опора – посох. Больше нет

Опоры в жизни мне на склоне лет.

Ланиты-розы стали желтым златом...

И солнце ведь желтеет пред закатом.

Даны вам, юным, крепких две ноги,

А старец просит: «Встать мне помоги!»

Молва простит юнцу страстей порывы,

Но мерзок людям старец похотливый.

Как вспомню я минувшие года,

Клянусь – мне в пору плакать от стыда!

Лукман сказал: «Да лучше не родиться,

Чем долгий век прожить и оскверниться!

И лучше вовсе жизни не познать,

Чем жить – и дар бесценный растерять!

Коль юноша несет свой мускус к свету,

Старик идет к последнему ответу».

* * *

Старик пришел к врачу. Он так стонал,

Что лекаря невольно испугал:

«Прослушай сердца моего биенье!

Я еле жив, мне каждый шаг – мученье.

Взгляни, что сделалось с моим хребтом, —

Как будто я нагнулся за цветком».

А врач: «Тебя пристрастье к миру губит.

Терпи и жди, когда труба вострубит.

Безумец, ты грешишь на склоне дней,

Но струй, утекших, не вернешь в ручей!

Всю жизнь ты был гулякою бездумным,

Стань хоть теперь достойным и разумным!»

О друг, когда полвека прожил ты,

То не гонись за призраком тщеты.

Когда сквозь ночь кудрей моих пробился

Рассвет седин – страстей я устыдился.

Ведь и меня желаний пламя жгло,

Но время низкой похоти прошло.

Неужто свежей травке намогильной

Возрадуюсь я, ставши перстью пыльной?

В страстях, среди соблазнов, как во мгле,

Прошли мы, словно тени, по земле.

И новые, что придут не навечно,

Пройдут по праху нашему беспечно.

Жаль мне, что полдень бытия померк,

Что в вихри игр я жизнь свою поверг!

Душа, понять ты жизни не успела,

Что молнией блестящей пролетела!

О внешней красоте ты полон был

Заботами, – и веру позабыл.

Пустыми мы делами занимались,

Теперь – в пустыне брошены – остались...

Учитель детям хорошо сказал:

«Дел мы не делали – а день пропал».

* * *

О юноша, светла твоя дорога, —

Иди путем служения у бога.

Пока силен, пока в душе покой —

.

Напрасно расточенное мгновенье

Длиннее Ночи Предопределенья.

Быв молодым, я цену дня не знал, —

Теперь узнал я, что я потерял.

Не будь ослом с вьюками на спине, —

Лети на ветроногом скакуне.

Пусть ты куски разбитой чаши склеишь,

Ты обмануть купца едва ль сумеешь.

Вот так, по небрежению, о друг,

Ты чашу жизни выронил из рук.

Путь избери прямой, забывши негу!

В упав, плыви из бездны к брегу.

Коль нет воды проточной под рукой,

Ты омовенье совершай землей.

Не можешь бегать ты? Идти старайся

И, падая, упорно поднимайся.

Пусть легких скакунов летит поток,

Ты – верный – их догонишь и без ног.

* * *

В пустыне , дорогой утомлен,

Я лег. Связал меня глубокий сон.

«Вставай! – меня будил погонщик дюжий,

Пихнул ногой, хлестнул уздой верблюжьей.

– Ведь впереди пустыня! Встань, не спи!

Или решил ты околеть в степи?

Что ты, святой хаджи, уснул, как пьяный, —

Не слышишь колокольцев каравана?

Я спал бы, как и ты! Но – я в пути —

Пустыней должен караван вести!»

Ты что не встал под грохот барабанный?

Ты не ступи на след стези обманной!

Тем радость, кто до света восстают

И в срок свои пожитки соберут.

Но горе тем, кто в дреме ночь проводят

И видят, встав, что караван уходит.

Кто бодрствует, тот всех опередит.

Отстанет тот в степи, кто крепко спит.

И тот, кто по весне ячмень посеет,

Сняв урожай, пшеницу не отвеет.

О дремлющие, бодрость вам нужна,

Чтоб смерть не разбудила ото сна.

Коль признак увядания проглянет,

Пусть ночь для верных ясным полднем станет.

Я вживе жизни перешел предел,

Когда мой черный волос побелел.

О горе! Нет былому возвращенья!

Придут, пройдут последние мгновенья.

Что бурею разорено – прошло.

Чем жил ты ныне – и оно прошло.

И вот настало время урожая,

Но с чем ты будешь, ниву пожиная?

Ты, с собранным тобой златым зерном,

Восстань из тьмы, чтоб не скорбеть потом.

Гляди вперед разумными глазами,

Пока ты сам не съеден муравьями.

Талант умножить можно, но беда,

Коль свой талант расстратишь без следа.

Нужны теперь твой труд, твое стремленье! —

Погибнет все во время наводненья.

Слезами грудь, о зрячий, ороси!

Глаголящий, о милости проси!

Не долго будет плоть души престолом,

На срок ты одарен живым глаголом.

Молись, пока не поздно! Может быть,

Не сможешь после смерти говорить.

Внимай, гляди, покамест видит око!

Не спи перед расплатою жестокой!

За каждый миг благодари творца. —

Гроша не стоит клетка без птенца.

По смерти сожаленье бесполезно.

Жизнь – высший дар, а время – меч железный.

* * *

,

А друг хотел последовать ему.

И некто мудрый из укрытья вышел,

Когда надгробный вопль и стон услышал.

Сказал: «О плачущий, внемля тебе,

Мертвец порвал бы саван на себе!

Сказал бы он тебе: «О чем ты стонешь?

Я умер; скоро ты меня догонишь.

Смерть неизбежно всем нам предстоит.

О чем же так душа твоя скорбит?»

Мудрец, чей сын, как ранний цвет увянет,

Сам над собой, наверно, плакать станет.

Ребенка рано темный рок увел,

Но чистым сын пришел и чист ушел.

Ты сердце в чистоте храни всечасно,

Прийти в грязи на страшный суд опасно.

На сокола надвинь ты колпачок,

Чтоб сам с руки сорваться он не мог.

Там, где живешь ты, жили в дни былые...

И ты исчезнешь, и придут другие.

Ты будь богатырем или царем,

Уйдешь отсюда в саване одном.

Видал ты окруженного кулана?

В ущелье не уйдет он от аркана.

И сколько силы ни дано тебе,

Но вызова ты не бросай судьбе.

В пристрастье к миру, друг, не будь беспечен,

Ведь даже звездный свод над ним не вечен.

Вчера – ушло, а завтра – нам темно.

Считай, что жизнь – мгновение одно.

* * *

Джам потерял жену. Ее повил он

Шелками. В горе безутешен был он.

И вот взошел он, долго быв без сна,

На башню, где покоилась она.

На теле шелк истлевший увидал он,

Задумался и сам себе сказал он:

«Я шелк блестящий снять с червя велел,

И червь могильный шелк блестящий съел».

Нет, кипариса здесь не вырастало,

Который с корнем смерть не вырывала.

Юсуфу лик прекрасный жизнь дала,

Но смерть его из жизни унесла.

Два бейта, что я слышал у мутриба,

Как на углях, мне печень сжечь могли бы:

«И мы уйдем навеки! И без нас

Цветение наступит сотни раз!

И сто раз взойдут над нами...

А мы – мы глиной будем, кирпичами!»

* * *

Отшельнику, что богу поклонялся,

Однажды слиток золотой достался.

Был ум его богатством помрачен

И помыслами грешными смущен.

Всю ночь не спал он, жадностью объятый...

Он думал: «Заживу теперь богато!

Довольно унижения сносить

И подаянья по миру просить.

Дворец построю мраморный; а крышу

На балках бальзамических возвышу.

В одном покое будет зимний сад,

Другой покой – для пира и услад.

Во что одет я? Рвань! Одни заплаты!

Я облачусь в парчовые халаты.

Не буду пищу сам себе варить,

Мне слуги будут яства подносить.

На чем я сплю? Солома, войлок рваный;

В постели буду спать благоуханной».

Так о роскошной жизни он мечтал,

И мозг его от помыслов пылал.

Мир и духовный свой покой забыл он,

И совершить намаз святой забыл он.

Мечтаньями своими опьянен,

В пустыню утром устремился он;

И увидал, войдя в мазар старинный:

Кирпичник месит чан могильной глины.

Куском ли золота себя обманешь,

Когда и сам ты завтра глиной станешь?

Пусть ты проглотишь алчно свой кусок,

Второй кусок тебе не будет впрок.

Что с кирпичом златым ты делать будешь?

Ведь им поток Джейхуна не запрудишь!

Ты о богатстве бренном возмечтал,

А сам богатство духа растоптал.

Ослеп ты сердцем к вещей укоризне...

Страсть, как самум, сожгла посевы жизни.

Сурьму беспечности с ресниц отмой! —

Прах будет завтра для тебя сурьмой».

РАССКАЗ

Два мужа меж собою враждовали,

Дай волю им – друг друга б разорвали.

Друг друга обходили стороной —

Да так, что стал им тесен круг земной.

И смерть на одного из них наслала

Свои войска; его твердыня пала.

Возликовал другой; решил потом

Гробницу вражью посетить тайком.

Вход в мавзолей замазан... Что печальней,

Чем вид последней сей опочивальни?..

Злорадно улыбаясь, подошел

Живой к могиле, надписи прочел.

Сказал: «Вот он – пятой судьбы раздавлен!

Ну, наконец я от него избавлен.

Я пережил его и рад вполне.

Умру – пускай не плачут обо мне».

И наклонясь над дверцей гробовою,

Сорвал он доску дерзкою рукою.

Увидел череп в золотом венце,

Песок в орбитах глаз и на лице.

Увидел руки, словно в путах плена,

И тело под парчой – добычей тлена.

Гробницу, как владения свои

Заполнив, кишели муравьи.

Стан, что могучим кипарисом мнился,

В трухлявую гнилушку превратился.

Распались кисти мощных рук его,

От прежнего не стало ничего.

И к мертвому исполнясь состраданьем,

Живой гробницу огласил рыданьем.

Раскаявшись, он мастера позвал

И на могильном камне начертал:

«Не радуйся тому, что враг скончался,

И ты ведь не навечно жить остался».

Узнав об этом, живший близ мудрец

Взмолился: «О всевидящий творец!

Ты смилостивишься над грешным сим,

Коль даже враг его рыдал над ним!»

Мы все исчезнем – бренные созданья...

И злым сердцам не чуждо состраданье.

Будь милостив ко мне, Источник Сил,

Увидя, что и враг меня простил!

Но горько знать, что свет зениц погаснет

И ночь могил вовеки не прояснет.

Я как-то землю кетменем копал

И тихий стон внезапно услыхал:

«Потише, друг, не рой с такою силой!

Здесь голова моя, лицо здесь было!»

* * *

Я на ночлеге, пробудившись рано,

Пошел за бубенцами каравана.

В пустыне налетел самум, завыл,

Песком летящим солнце омрачил.

Там был старик, с ним дочка молодая;

Все время пыль со щек отца стирая,

Она сама измучилась вконец.

«О милая! – сказал старик отец. —

Ты погляди на эти тучи пыли,

Ты от нее укрыть меня не в силе!»

Когда уснем, навеки замолчав,

Как пыль, развеют бури наш состав.

Кто погоняет к темному обрыву,

Как вьючного верблюда, душу живу?

Коль смерть тебя с седла решила сбить,

Поводья не успеешь ухватить.

* * *

О клетка из костей, о гость мгновенный,

Душа в тебе подобна птице пленной.

Когда из клетки птица улетит,

Назад ее ничто не приманит.

Мир – только миг; но мудрым, в блеске пира,

Миг откровения – дороже мира.

Шах Искандар весь мир завоевал

На миг и бросил все, чем обладал.

Он счастлив был бы сбросить власти иго,

Но не отсрочили ему ни мига.

Что кроме славы доброй иль дурной

Нам на стезе останется земной?

Ты спишь в этом, в неге тонешь?

Друзья ушли, ты скоро их догонишь.

Умрем, сады весною расцветут,

И новые влюбленные придут.

Презри тюрчанку – жизнь! С кем это было,

Чтоб полюбив, она не разлюбила?

О сонмы спящих! Судная труба

Отверзнет ваши темные гроба!

Теперь твой срок беспечности страшиться,

Чтоб не рабом на страшный Суд явиться.

На Суд не так мы, как в Шираз, придем,

Где окунемся в чистый водоем.

Хоть отдохнем в Ширазе мы немного,

Далекая нам предстоит дорога.

В путь про запас источник слез бери,

Коль ты в грязи – то смой ее, сотри!

* * *

Отца я вспоминаю дорогого;

Я верю: он – под сенью всеблагого.

Он подарил мне доску, и тетрадь,

И ценный перстень, а на нем – печать.

Снял перстень золотой с меня мошенник

И заплатил мне финик вместо денег.

Цены не знал я перстню и, шутя,

За финик отдал; кто я был? – дитя.

Ты тоже дней своих цены не знаешь.

Подумай сам – на что ты их меняешь?

Лишь те, кто ныне доброе творят,

Из бездны праха встанут до плеяд.

Но голова твоя в земле застрянет,

О тела раб, Земное перетянет.

О брат, постыдных дел своих стыдись,

Предстать на суд в позоре берегись!

Как будут вешать на весах пороки,

То содрогнутся в ужасе пророки.

Когда сердца святых охватит дрожь,

Где оправданье ты себе найдешь?

Ведь женщин, в поклонении усердных,

Поставят выше вас – жестокосердных.

Ты мужества, несчастный, устыдись,

Коль жены над тобою вознеслись.

У женщин сроки некие бывают,

Когда их от молитвы отстраняют.

Что ж от святой молитвы в стороне

Сидишь ты, уподобившись жене?

Не женщина ты в пору очищенья;

Уйди! Ты женщин ниже – без сомненья!

Я средний, на меня ты не гляди,

Внимай словам идущих впереди!

За гранью прямоты – уклон, пучина...

И там, кто ниже женщин – не мужчина.

На неженку богатого взгляни,

Его с отважным воином сравни.

* * *

Жил некто; взял волчонка, воспитал он;

А волк подрос, хозяина задрал он.

Искусанный хозяин умирал

И, вспомнив речи вещие, сказал:

«Вот так: печешься век о нежном друге

И в сердце нож получишь за услуги...»

На нас, людей, иблис изрек хулу,

Мол, только человек – причина злу!

О, горе вам, что одержимы дивом!

Пусть тот упрек не будет справедливым!

Иблис разжег вражду у нас в сердцах, —

Да поразит его святой аллах!

Как нам подняться, тонущим в позоре,

Коль мы с иблисом в мире, с богом в ссоре?

Любовь с друзьями будет не долга,

Коль тянешься ты в сторону врага.

Коль дорожишь ты дружбою своею,

Противостой врагу душою всею.

Тот, кто врагом коварным обольщен,

От сердца друга будет отчужден.

Твой друг к тебе вовеки не заглянет,

Коль у тебя в гостях врага застанет.

Что сможешь ты на медный грош купить,

Коль смог дары Юсуфа позабыть?

* * *

Повздорил некий человек с царем,

И царь сказал: «Казнить его мечом».

Когда попал бедняк в палачьи руки,

Он укорял себя в сердечной муке:

«Я не попал бы в когти палача,

Когда б не спорил с другом сгоряча!»

Скажи: тот сам себя возненавидел,

Кто друга незаслуженно обидел.

Будь верен в дружбе, если ты умен.

Враг вашей дружбой будет устрашен.

Будь с другом истинным единодушен, —

И сам оплот врага падет разрушен...

Ты знай: иблиса ненависть долга,

Обидев друга, радуешь врага.

* * *

Жил некто возвеличенный султаном;

Он неимущих разорял обманом.

Но уличен и на смерть осужден,

В отчаянье иблиса проклял он.

Иблис ему: «Тебе бы вспомнить в пору,

Что ты в моих когтях – по договору!»

Беда, когда по наущенью зла,

На ниве блага низость возросла.

Хоть век живи порок в себе тая,

Всем станет явной злая суть твоя.

Живи обманом низким хоть до гроба,

Но срок настанет: явной станет злоба.

Живи добром, свой путь прямой найди,

Заступника к защите побуди!

Не будет стон мольбы твоей исполнен,

Пока терпеньем кубок не наполнен.

Коль ты не мощен, свой удел прими,

Горе с мольбою руки подыми!

Коль смело зло осудишь, правым станешь,

И с ношей доброй на суде предстанешь.

Дорог в пустыне много пред тобой, —

Ищи, иди раскаянья тропой.

Кто груз грехов весь век пронесть сумеет?

Тут и носильщик сильный ослабеет.

Иди за теми, что ушли вперед

Путем, который к истине ведет.

Но тот, кого иблис приманкой тянет,

Тот к каравану верных не пристанет.

Пророк – заступник верный за того,

Кто искренно идет путем его.

Будь смел, пускай пустыня тьмой объята,

Дойдешь прямой дорогой до рабата.

Не будь, как вол, по кругу на снопах

Весь день бегущий – с тряпкой на глазах.

* * *

Гончар, весь в глине и в известке белой,

В соборную мечеть вошел несмело.

И некто крикнул в гневе: «Как ты смел

войти, в грязи, в пречистый сей предел?»

Смягчил мне сердце окрик тот сердитый, —

Я понял: дверь эдема всем открыта.

Там – в куще праведников – места нет

Тем, кто не чтил божественный завет.

В рай тот войдет, кто бога почитает,

А жадный здесь наличность получает.

Очисть от грязи холст полы своей,

Не то иссякнет милости ручей.

Пусть птица счастья от тебя умчалась,

Нить путеводная тебе осталась.

Спеши теперь, в пути не запоздай,

Но опоздавши – в горе не впадай!

Пока ты жив – веленью духа внемли,

С мольбою руки к вечному подъемли.

Не спи, несчастный грешник, встань скорей,

Моли простить, поди и слезы лей!

Но если вдруг, как – ты и сам не знаешь,

Ты честь в пыли невольно растеряешь,

Заступника на помощь позови —

Кошницу человеческой любви.

Пусть в гневе райский страж меня прогонит,

Мольба святых его за сердце тронет.

* * *

Мне помнится: в младенчестве моем

Пошел я в праздник погулять с отцом.

Я на людей глядел и удивлялся;

И вдруг в толпе внезапно потерялся.

До той поры кричал я, звал отца,

Пока не увидал его лица.

Он мне сказал: «Смотри, ходи за мною

И крепче за полу держись рукою!»

Так пусть же старший малого ведет, —

Ребенок сам дорогу не найдет.

О ты, дитя стези, ведущей к богу,

Держись за полу знающих дорогу.

В кругу людей презренных не садись,

Иначе с доброй славою простись.

Держись за перевязь сумы заплечной

! Бедных не презрит предвечный!

Седые дети – мы, ученики;

А шейхи наши, как стена, крепки.

Ты на дитя взгляни, как постепенно

Он учится ходить, держась за стены.

От дружбы злых людей освободись,

За светлый пир средь избранных садись.

И сердце справедливого султана

Не избежит их – поздно или рано.

* * *

Закончив доброй жатвы обмолот,

Хозяин отрешился от забот.

Он напился на радостях, и пьяный

Раздул огонь, и сжег свои .

Так бог привел бедняге нищим стать,

Пришлось ему колосья подбирать.

И сыну бедняка, как пир мюриду,

Промолвил некто мудрый не в обиду:

«То, что дано судьбою, береги!

Свой урожай в безумье не сожги!»

Коль ты во власти злобы и обмана,

Ты – истребитель своего хирмана.

Позор – богатство духа растерять

И у чужих колосья подбирать.

Не трать сокровища свои без меры,

Не растеряй, о брат мой, зерен веры!

На беды неудачливых смотри

И предостережение узри.

Моли простить пред карою ужасной! —

Потом вопить под палками напрасно.

Очнись! Не будь беспечен никогда!

Стыдиться поздно будет в день Суда.

* * *

Жил человек, погрязший в зле беспечно,

И встретил шейха – жизни безупречной.

Покрылся грешник потом ледяным,

Вздохнул: «О, как мне стыдно перед ним!..»

Услыша вздох бедняги беспокойный,

Участливо сказал дервиш достойный:

«Ты не меня и не себя стыдись,

Всевидящего ока устрашись.

На вечную, незыблемую гору

Ты обопрись, и в ней найдешь опору.

Стыдись владыки сущего всего,

Как устыдился взгляда моего!»

* * *

Как от страсти ум забыла,

Она Юсуфа за полу схватила.

Как пьяная, не помня ничего,

Напала, как волчица, на него.

Изображенье демона хранилось

В ее дворце; ему она молилась,

Закрыв лицо пред идолом своим,

Чтоб некрасивой не предстать пред ним.

Юсуф один, в отчаянье, в смущенье,

Сидел, страшась греха и обольщенья.

К его ногам припала Зулейха,

Шепча: «О гордый, нет в любви греха!

Ты хмур, ты сердцем тверд, как наковальня.

Сгубить любовь, что может быть печальней?»

В слезах ответил он: «Что ищешь ты?

Своей не оскверню я чистоты.

Ты мертвого стыдишься изваянья,

А я страшусь владыки мирозданья!»

Что пользы каяться, когда до дна

Расточена, пуста твоя казна?

Веселья ради, пьют вино вначале,

Потом – под старость – каются в печали.

Пока ты жив – раскайся. А умрешь —

Ты для мольбы и рта не разомкнешь.

* * *

Когда котенок на земле нагадит,

Он скрыть следы – песком засыпать ладит.

Ты вспомни притчу о рабе мятежном

И о суде суровом, неизбежном.

Но коль мятежный раб, в душе своей,

Раскается – он избежит цепей.

Проверь свое оружье до сраженья,

Чтоб избежать позора пораженья.

Та грамота, что нам на власть дана,

Да будет чистою возвращена.

Кто утопал в грехах, кто жил безгрешно,

Пред судным днем застонут безутешно.

От вздоха зеркало замутнено,

Но сердца зеркало – просветлено.

Кто в жизни делать людям зло боится,

Тот страшного Суда не устрашится.

* * *

С душой свободной, бодрый, хоть и пеший,

Я на привал пришел в степи .

И там увидел кровлю на столбах,

И стражу, и колодников в цепях.

Я дальше с караваном в путь пустился,

В степь, как из клетки птица, устремился.

Сказал мне спутник: «Эти – в кандалах —

Разбойники, что грабили в степях.

Ты ж не повинен в грабеже и краже,

Тебя не схватит никакая стража!»

Боится ль честный сборщик податей

Доносчиков султанских и судей?

Но тот, кто ложь свою скрывать умеет,

Перед Судом от страха онемеет.

В темницу честного не тащат зря.

О мудрый, бойся бога, не царя!

Коль честность мужа верного известна,

Он не боится клеветы бесчестной,

Коль божий раб в служении своем

Усерден, будет бог ему щитом.

Но коль своим величьем возгордится,

В погонщика ослов он превратится.

Спеши к притину Истины прийти,

Страшись отстать в неведомом пути.

* * *

Вельможа из , нравом злой,

Ударил мужа некого клюкой.

Всю ночь от боли охал и стонал он.

Шейх навестил его, и так сказал он:

«Когда б донес ты страже городской,

Не спал бы нынче оскорбитель твой».

Кто сердцем богу сам спешит открыться,

Тот в грозный день Суда не устыдится.

И все грехи, что за день совершил,

Ты вспомни, плачь, чтоб Истинный простил.

Пред тем, кто верой чистой обладает,

Дверей прощенья он не запирает.

О божий раб, в молитве будь горяч,

Стыдясь грехов своих, пади и плачь.

И верь – тебя спасет отец творенья,

Коль ты раскаялся в своем паденье.

Никто не приходил к его вратам,

Чтобы не внял он искренним мольбам.

Он искреннего не лишает чести.

Несовместимо с ним понятье мести.

* * *

Сын в Санаа скончался у меня...

Я не забуду горестного дня.

Был, как Юсуф, прекрасен сын мой милый.

Но сгинул – поглощен китом могилы.

Чинар веками крепнет и растет,

А гром ударит – в щепы разобьет.

Не удивляйся розам на могиле, —

Под ними столько юных схоронили!

Кто юн, кто стар, не разбирает смерть,

Безжалостно их убивает смерть.

В тоске по сыну, в горе, став как пламень,

Я своротил его могильный камень.

И устрашился я, похолодел,

Когда могилу темную узрел.

Смятение мой разум охватило...

Мне чудилось, дитя заговорило:

«Когда могила темная моя

Тебя пугает – стань светлей, чем я!»

Будь мужествен, не бойся тьмы могильной,

Коль ты зажечь сумел фитиль светильный!

Беда, коль тебя трясет,

А пальма фиников не принесет.

О, сколько в мире гнусных лиходеев,

Что грабят пахаря, зерна не сеяв.

О Саади, вот истина одна:

Тот хлеб пожнет, кто сеял семена.

Г Л А В А Д Е С Я Т А Я

Тайная молитва и окончание книги

Подъемли длань в мольбе, о полный сил!

Не смогут рук поднять жильцы могил.

Давно ль сады плодами красовались, —

Дохнула осень – без листвы остались.

Пустую руку простирай в нужде!

Не будешь ты без милости нигде.

И пусть ты в мире не нашел защиты,

Ты помни – двери милости открыты.

Пустая там наполнится рука,

Судьба в парчу оденет бедняка.

* * *

Надеждой обездоленные дышат.

Ступай к вратам того, кто всех услышит.

Подъемлю руки, как сучки ветвей,

В безлиственности горестной своей.

Взгляни на нас, источник благостыни!

Грех – от рабов твоих, от их гордыни.

Прости отчаявшегося раба, —

Он верил, что спасет его судьба.

О щедрый! Все мы вскормлены тобою,

Взросли под кровлею твоей живою,

Бедняк за тем, чью милость обретет,

Как верный пес идет, не отстает.

Ты в этом мире сам открыл нам вежды,

И мы на мир другой полны надежды.

Караешь ты... Но раб любимый твой

Униженным не будет пред тобой.

О господи, не унижай меня,

В грехе моем не пристыжай меня.

Творец и повелитель мой единый,

Не ставь ты надо мною властелина.

Да лучше казнь любую претерпеть,

Чем над собой начальника иметь!

Молю тебя с поклоном униженным:

Меня не сделай в мире пристыженным.

Коль тень твоя мне на главу падет,

Моим подножьем будет небосвод.

Пусть ты меня короной увенчаешь,

Но сам ее сними, коль пожелаешь.

Мы – странники несчастные в пути...

Не дай нас диву в бездну завести.

Животный дух, как конь степной, отпрянет,

Его лишь разум высший заарканит.

Взгляни на битву зла с душой живой,

Ведь с барсом муравей не выйдет в бой.

Ты озари мне темную дорогу,

Дай добрести мне к твоему порогу.

Клянусь твоею силой пресвятой,

Клянусь твоею сущностью живой,

Клянусь мольбою ищущих высокой,

Клянусь гробницей светлого пророка,

Клянусь я кровью тех, кто поднял меч

За веру правую на поле сеч,

Клянусь я искренностью юных, нежных,

И старцами в сединах белоснежных,

Клянусь, что мы, попавши в этот мир,

Твердим: ты есть един – создавший мир!

Что жизнь свою твоею мерой мерим,

И что в твое заступничество верим.

Клянусь ведущими меня в пути,

Коль я унизил их, ты мне прости.

Клянусь тебе согбенными в поклонах,

Чьи вежды от стыда в слезах соленых.