Текст книги "Невеста со скальпелем. Книга 1 (СИ)"
Автор книги: Мстислава Черная
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
До концепции лишения родительских прав в этом мире ещё не дошли, чёрт побери.
Я барабанила по столешнице.
– Госпожа, я не законник. Вам стоит поговорить со специалистом.
– Как насчёт собственности? Ваш господин вручил мне немного денег. По закону могу ли я распоряжаться презентом по своему усмотрению или обязана передать кошелёк отцу?
– Личная собственность – это личная собственность, но лучше уточнить у законника. Простите, госпожа. Мне бы в голову не пришло отбирать вещи дочери, поэтому я никогда не интересовался этой областью законодательства.
Я тяжело вздохнула:
– Благодарю, Ён.
– Не стоит, – качнул он головой. – Я бы… хотел поддержать вас.
Продолжать разговор было бессмысленно, и я встала, собрала в корзину грязную посуду. Я хотела уйти, вернуться к книгам, посидеть в тишине, но няня меня остановила:
– Мили, проводи? – голос няни был тише обычного, а взгляд обрёл необычайную пронзительность.
Я подчинилась и даже выдавила улыбку. Няня, впрочем проигнорировала.
Тяжело опираясь на мою руку, няня с трудом добрела до своего будуара, грузно опустилась в первое попавшееся кресло, откинулась на спинку. Некоторое время она сидела, прикрыв глаза, и восстанавливала дыхание.
– Няня, к чему была спешка? – беспомощно спросила я.
Она покачала головой:
– Зачем ты зовёшь меня так. Кто ты? Ты кто угодно, но не Мили. Где моя девочка?!
У няни задрожали губы, но она справилась, выпрямилась, стиснула подлокотник. Я видела её непримиримый взгляд, и я невольно вздрогнула под этим взглядом, первой отвела глаза. Моя секундная слабость была красноречивее любых слов.
– Нянюшка, я не понимаю. Это я, Мили. Посмотри на меня.
Няня смотрела и кривила губы.
– Лицо моей девочки, ни одного изъяна в облике, верно до последней чёрочки.
– Тогда о чём ты, няня?
– Моя девочки была нежной, доброй, безобидной, а ты зла и свирепа. Ты… Моя Мили не не могла бы говорить так, как ты! Другие фразы, другие мысли, смелость. Другой поворот головы. Мили никогда не скалилась!
Я терпеливо молчала, позволяя женщине высказаться.
Вариант рассказать правду я не рассматривала всерьёз. Я поклялась беречь няню, и это не то обещание, которое можно нарушить. Данное слово в принципе следует держать, но сейчас мною двигало не столько благородство, сколько корысть – кто знает, что случится с моей душой, если я оступлюсь.
Открыть пожилой женщине, что девушка, которой она отдавала всю себя – веред в чистом виде. Что она будет делать, если узнает, что смысл её существования разрушен?
– Няня, я всё ещё не понимаю. Разве я делаю что-то плохое?
Симпатий к женщине у меня поубавилось.
Удобно предъявлять претензии мне. Как насчёт того, чтобы проявить инициативу чуть раньше? Как барона слушаться, она в первых рядах! Пусть она боялась тайно брать Мили на прогулки в город, но по крайней мере, она должна была рассказывать о мире, о стране, учить, заставлять читать книги, готовить к будущему. А она! Откупалась от деточки шёлковыми нитками. Сидит ребёнок с неразвитым интеллектом, иголкой в ткань тычет, не бунтует, не плачет – благолепие. Наверное, тратя последние серебрушки на шёлк, няня становилась в собственных глазах образцом щедрости и жертвенности. По-настоящему позаботиться о благе – увы, не для неё.
– Где Мили? – няня чуть повысила голос.
– Я здесь. Это я, няня.
Няня всхлипнула.
– Нянюшка, ты же видела и единорога, и жрицу Тишины Лета. Носитель жизни отметил меня и стал моим спутником. Меня коснулась небесная удача. Да, я стала другой. Но я это я.
Няня моргнула. Казалось, я выдернула из неё стержень. Плечи опустились, няня сгорбилась, опустила голову, избегая смотреть на меня. Я присела на диван, сохраняя между нами небольшое расстояние. Я не хотела давить.
– Няня, когда я возвращалась с корзинкой черники, в лесу со мной произошло чудо. Я действительно стала другой. Я стала способной выжить и позаботиться о нас обеих. Это было моё самое сокровенное желание – защитить тебя. Небеса услышали. Но я по-прежнему помню, как ты обнимала меня, когда я плакала после маминых похорон, и как обещала склеить разбитую мачехой шкатулку, но вместо этого купила такую же новую. Я распознала подделку, потому что у неё не было на дне царапины, и устроила безобразную истерику. Спасибо, нянюшка, что пыталась меня утешить. Я помню, как ты приносила мне шоколадные шарики.
– Канарейку тоже помнишь?
Я напрягла память.
– Со сломанным крылом? Помню. Я к ней привязалась, но однажды не нашла в клетке. Ты обещала, что она вылечилась и улетела. Ты соврала, да? Сестра или мачеха?
– Ты помнишь, – няня больше не возражала, не требовала ответа.
– Да.
– Мили, посиди со мной немного?
Она признала!
– Конечно, – улыбнулась я. – Я не должна была бросать тебя. Прости. Устроим день воспоминаний?
Я придвинулась ближе, и няня не выказала никакого беспокойства – хороший признак. Я продолжала перебирать воспоминания, няня кивала, улыбалась.
– Мили, – вдруг перебила она, когда я заговорила о вышивке, – ты ведь ещё хотя бы полчасика со мной проведёшь?
– Няня, я останусь с тобой до ужина. А хочешь, я расскажу тебе на ночь сказку? Как ты мне когда-то, только теперь я тебе?
Няня рассмеялась:
– Мили, принеси из спальни бежевый свёрток? В нижнем ящике комода.
– Секунду.
Бумажный пакет, накрест перетянутый бечёвкой, нашёлся там, где няня и сказала. Я вернулась в будуар и протянула свёрток няне, но она попросила открыть. Потянув за «хвостик», я растянула узел, смотала бечёвку. В бумаге меня ждал набор. Пяльце, несколько хлопковых салфеток, подушечка с иголками, напёрсток, разноцветные шёлковые нитки.
– Я хотела подарить тебе это на праздник Перелома года, но отдам сейчас. Мили, вышей для меня незабудку. Вышивка займёт не больше получаса.
– Нянюшка…
– Если Небесам было угодно изменить твою личность, я приму это. Я поверю, что манера двигаться отражает характер. Но Небеса не могли отнять у тебя память пальцев. Прости старуху, но прямо сейчас на моих глазах вышей для меня незабудку, иначе я отказываюсь тебя признавать.
Ёжики святые, я не умею вышивать! Тем более шёлком.
Глава 17
Няня смотрела выжидательно.
Я потянулась к пяльцу. Натянуть салфетку – это то, с чем я справлюсь. Дальше… Я смогу обмануть отца, мачеху, но не няню Милимаи. Должна ли я сказать правду? И есть ли другой выбор? Для меня в конечном счёте всё упиралось в клятву. Беречь… Пожалуй, выбрать из двух зол наименьшее будет лучшим решением.
Я взяла ощерившуюся иголками подушечку, повертела. Иглы отличались размером, толщиной и даже формой ушка. Пальцы ничего не подсказали, поднимать пласт воспоминаний, касающихся вышивания, не хотелось, да и смысла не было. Я выдернула иглу наугад, покрутила.
Пять голубых лепестков, жёлтая серединка. Я выбрала светло-синюю нить, оторвала от катушки и далеко не с первого раза попала в ушко. Няня наблюдала за мной, и её губы подрагивали.
– Разве ты не знаешь, что вы обе были обречены? – резко спросила я.
Няня вздрогнула.
Не ожидала, что я покажу зубы? Зря.
– Ты хотела умереть этой зимой, и утянуть за собой свою воспитанницу?
– Н-нет.
– Что именно «нет»? – я говорила ровно, но няня почему-то съёживалась. – Нет, ты не знала, что вы очень скоро умрёте, или нет, ты не хотела двойных похорон?
– Я описала наше бедственное положение в письме и отослала его господину.
– Хм… Каждый шаг для тебя проблема. Как именно ты отослала?
– Неделю назад, я спускалась и даже выходила. За медяшку деревенский мальчишка привёл своего отца. Я узнала, что его сосед собирается в город и передала конверт.
Как по мне, крестьянин скорее прикарманит бумагу, чем действительно потащится на почту – последнее время я не слишком хорошего мнения о людях.
– Неужели ты ждала, что он поможет?!
– Это мачеха убедила его отослать нас.
Хм…
– Неважно. Ты представляешь себе, как себя чувствовала твоя драгоценная Мили? Каково ей было осознавать приближение смерти? Каково ей было каждый день бороться за ваше существования, зная, что финал неизбежен и скор? Знаешь, каково ей было видеть твоё отчаяние?! – я повышала голос, но не позволяла себе говорить слишком громко. За стеной Ён.
Я втыкала иглу в хлопок, натягивала нить, делала следующий стежок. И должна признать, получалось у меня откровенно уродливо. Стежки «плясали», ложились рыхло и совершенно не совпадали между собой ни размером, ни углом наклона, однако, зная, что провалила экзамен, я находила в вышивке некоторое успокоение.
– Знаешь, каково это, будучи совершенно неподготовленной, оказаться ответственной за жизнь родного человека?! Да она с ума сходила! Ты знаешь, каково это?!
– Бедная моя девочка…
– Твоя девочка не верила, что её может ждать хоть что-то хорошее, но она болела за тебя, последние её мысли были о тебе. Нет, ничего плохого. Тело лишь прибежище души. Мили искала свободы от тесноты гроба, и ответственность была единственной нитью, удерживающей душу. Когда я поклялась заботиться о вас, Мили по-настоящему обрела свободу. Мне жаль.
– К-кто ты?
– Я та, кто взял на себя обязательства, слишком тяжёлые для Милимаи. Сейчас она спокойна за вас, свободна и счастлива. Разве вы не рады за неё? Но радоваться мало. Вы должны приложить некоторые усилия, чтобы она могла оставаться свободной и наслаждаться своим новым положением.
Няня хватала ртом воздух.
– Но как…? – слабо пробормотала она, словно не ко мне обращалась, а разговаривала сама с собой.
– Возвращаясь с черничника, Милимая оступилась, упала и не смогла подняться.
Я снова пронзила ткань иглой. Два последних стежка, громоздкий узел закрепил нить. Я с некоторым отвращением посмотрела изуродованную салфетку, но не могла не признать, что с задумкой я всё-таки справилась. Пять лепестков, светло-синих внутри и тёмных по контору, жёлтый узел вместо сердцевины.
Я снова посмотрела на няню:
– Просто отнеситесь к этому как к услуге, которую я оказываю Мили.
Няня звучно хлопнула ладонью по деревянной боковине кресла.
– Ты украла мою Мили?! Верни! Ты должна вернуть её немедленно!
Так и знала, что признаваться было плохой идеей.
Я закатила глаза:
– Каким образом? Её душа ушла добровольно. Мне жаль. Но Мили отправилась навстречу Небу, и она была счастлива… Возможно, она найдёт лучшую долю, как нашла я. Определённо, я о вас позабочусь.
Няня не слушала. Уткнувшись лицом в колени, она разрыдалась горько, безнадёжно и безутешно. Я бы предпочла дать ей успокоительное и отправить спать, но ничего подобного под рукой не было. Я немного посидела, выжидая. Уйти просто так я не могу. Вдруг ей станет плохо?
Не понимаю, на что рассчитывала Мили…
– Верни! – няня протянула руку и схватила меня за запястье. – Верни!
Я не вырывалась, но и не отвечала. Всё, что могла, я уже сказала. Мне по-человечески жаль и Мили, оказавшуюся заложницей отцовского отношения, и няню, которая любила ребёнка, но не смогла защитить.
Но себя мне тоже жаль.
– Для Мили это был способ позаботиться о вас, – я предприняла очередную попытку хоть немного утешить пожилую женщину.
Няня не слушала:
– Мили, доченька, вернись…
Мне осталось лишь наблюдать. Я освободила вышивку из пяльца, собрала швейные принадлежности обратно в бумагу. Возвращать салфетку с уродливой незабудкой смысла не было, и продолжала вертеть её в руках.
Няня тряслась от рыданий, дрожь становилась всё сильнее. Я мысленно дала няне минуту. Не успокоится – пущу в ход самый надёжный метод: залп холодной воды в лицо. Мне совершенно не нравилось, что няня загоняет себя в истерику.
Помощь пришла неожиданно. Распахнулась дверь, цокнули копытца. С рук жрицы спрыгнул Сахарок. Оленёнок звонко чихнул, прыгнул к няне, преодолев расстояние одним прыжком. Мне почудилось, что Сахарок смотрит на меня с некоторым лукавством, но он быстро отвернулся, встал передними копытцами няне на колени, фыркнул.
Воспользовавшись шансом, я просто удрала из комнаты.
Убедившись, что Мрысья готовит спальню для жрицы, я прошмыгнула в свой кабинет. Ага, уже своим считаю… Надеюсь, няня сможет смириться с выбором Мили, и мы приспособимся друг к другу.
Я вспомнила, как няня упомянула, что отослала барону письмо, в котором рассказала о нашем бедственном положении. Напишет ли она второе письмо? Что же, я буду очень внимательной. Пусть пишет, но я не позволю письму уйти.
Я помнила своё намерение пойти в деревню, но я чувствовала себя слишком вымотанной, поэтому я продолжила разбирать найденные в библиотеке книги, и в какой-то момент мне даже повезло. «Ведение большого поместья» может быть весьма полезным. Я отложила книгу и продолжила поиски.
В спальню я вернулась ближе к ужину. Парень ещё спал, и я заняла Ёном. Требовалось обработать рану, оценить, как идёт заживление, сменить повязку – словом, обычная медицинская рутина.
– Госпожа, я благодарен вам за спасение моей жизни. Но я бы хотел спросить. Возможно ли восстановить пальцы?
Я задумалась. Донорская трансплантация вряд ли известна в моём новом мире, а у меня не достаточно квалификации, чтобы замахиваться на нечто столь грандиозное. Да и как я буду проверять совместимость?
– Вряд ли я смогу вам помочь, Ён. Я маг смерти. Вы когда-нибудь слышали, чтобы конечности отрастали вновь? Теоретически, восстановление кожи после пореза и восстановление руки – явления одного порядка, одной природы. Я бы проконсультировалась с магом жизни. Если он сможет стимулировать и поддерживать вашу регенерацию, то всё осуществимо. Но не питайте ложных надежд. Задача слишком сложная, мне трудно представить, что ваше тело с ней справится.
Ён вновь принялся вертеть ладонь перед лицом.
– Я обдумаю, что можно сделать, – пообещала я.
– Мили, я не ослышался, вы собираетесь совершить ещё одно чудо?
О, проснулся.
Я прошла к кровати, присела на край.
– Как самочувствие? Посмотрим, что тебе дал ритуал?
Я сняла повязку и не поверила своим глазам. Не удержавшись, я даже пальцем провела вдоль раны, ощущая под подушечкой пальца бархатистую кожу. Тёплую, но не горячую – воспаления нет. Я хотела убедиться, что то, что я вижу, не обман зрения. След пореза оставался, но разительно отличался от того, каким он был утром.
– Можно снимать швы, – решила я.
За несколько часов зажило так, как не зажило бы и за несколько дней.
Парень ничего не сказал, и некоторое время я работала в приятной тишине, нарушаемой лишь резкими вдохами пациента, когда я, удаляя шёлковые нити, случайно делала что-то слишком болезненное.
Подрезая и выдёргивая ниточку за ниточкой, я настолько увлеклась, что даже не заметила, как Ён принёс корзину с ужином. И только закончив накладывать свежую повязку, я уловила аромат свежей выпечки.
Скальпель пропорол ладонь и ушёл в руку, синева рассеялась.
Парень тотчас подал голос:
– Когда я могу начать вставать?
Какой нетерпеливый.
– На самом деле я бы советовала соблюдать постельный режим ещё сутки, а лучше двое, но до ванной дойти можешь.
Разрешение скорее было шутливым, хотя я не сомневалась, что парень им воспользуется. Парень стал вставать немедленно. Плавно сел, опираясь на локоть. Я наблюдала. Меня порадовало, что он не спешит и прислушивается к ощущениям.
– Совсем не болит, – заверил он.
Он спустил ноги на пол. Ён метнулся вперёд, подал руку.
– Может, завтра? – предложила я.
Парень упрямо мотнул головой, поднялся, сделал шаг вперёд и, похоже, нацелился пройтись по комнате. Я была менее оптимистична и прикидывала, как загнать слишком рьяного пациента обратно в пастель.
– Ужин? – парень добрался до стола.
– Ён, откуда?
– Забрал в будуаре вашей няни. Ваша служанка принесла и ушла продолжать уборку. Не волнуйтесь, госпожа, меня служанка не видела, только жрицу.
– Спасибо.
Убедившись, что парень сел за стол и его рана в порядке, я забрала две порции и отнесла няне, но пожилая женщина никак не отреагировала. Она перестала плакать и теперь лежала, уставившись безучастным взглядом прямо перед собой. Сахарок прыгал по дивану, не то развлекаясь, не то пытаясь отвлечь няню. Наверное, узнать, что тело самого дорого тебе человека «носит» чужак ещё страшнее, чем просто смерть близкого. Я покачала головой и благодарно кивнула жрице, сидевшей на стуле и спокойно растиравшей нянины кисти рук.
Я молча поставила тарелки. Няня даже не взглянула. Мне показалось, она вообще ничего не замечает, пребывает в прострации. Ей бы укольчик.
– Позаботься о ней, – попросила я единорога.
Оленёнок фыркнул и ткнулся носом няне в плечо.
Я не стала задерживаться, я в этой комнате лишняя.
Вернувшись в свою бывшую спальню, я обнаружила, что… ужина уже нет. А парень почему-то одет и обут. Он сделал знак рукой, Ён тотчас вышел, и мы с парнем остались наедине.
– Что это значит? – спросила я, не скрывая недовольства. Как врач я очень зла.
Парень растянул губы в дьявольской усмешке:
– Госпожа, я вас ограблю, самым недостойным образом лишу вас пищи. В своё оправдание могу сказать, что для меня это жизненная необходимость.
– Вы уходите? – дошло до меня.
Парень кивнул.
Я замотала головой:
– Вы не можете! Вы совершенно не можете! За вашей раной нужно наблюдать ещё неделю, а то и больше. Вспоротый живот – не шутки.
Он кивал, чему-то улыбался. По-моему, даже забавлялся моим возмущением.
Когда я выдохлась, он посерьёзнел:
– Мили, я бы хотел остаться. Поверь, я знаю, что для меня это было бы правильно. Но я не могу. Я должен как можно скорее добраться до дома и заняться покушением. Пока я здесь, могут приняться за мою семью.
– Я понимаю…
Неужели всё? Я мысленно себя одёрнула. Это я к пациенту привязалась, как к единственному, с кем можно посидеть, поговорить, даже посмеяться. Но я-то ему совсем не нужна. Или? Ведь не просто так он тратит на прощание слова?
По-моему, самое время назвать имя.
Он взял мои пальцы в свои, ненадолго сжал:
– Мили, спасибо тебе за всё.
Ну же, имя.
Он не выпускал моей руки, но больше ничего не говорил. Казалось, мы вечность смотрели глаза в глаза. Я задержала дыхание. Чем дольше я смотрела, тем отчётливее понимала, что он не скажет. Кислорода стало не хватать. Я шумно втянула воздух, моргнула. Пленительные чары ореховых с золотом глаз развеялись.
Его пальцы соскользнули с моих, я потеряла ощущение тепла.
– Береги себя, Мили, и будь осторожна.
Как я должна это понять?
– Ты тоже, – я улыбнулась.
Я отбросила глупости и заставила себя попрощаться с парнем, как прощалась бы с любым пациентом, от души мысленно пожелала всего доброго. Мы больше не свидимся, счастливого пути. Я взяла эмоции под контроль, но всё равно было слегка обидно. Ладно, он не готов представиться полным имеем. Но почему не захотел назвать хотя бы сокращённое? Да хоть придумать… Но парень уходил безымянным. Я машинально помахала ему, только вместо платка у меня была салфетка с уродливой незабудкой.
– О? – глаза парня вспыхнули. – Неужели вы нашли время вышить для меня?
Что?! Что он несёт?
Я даже слов найти не смогла. Ответ должен был читаться на моём лице, однако парня ничего не смущало.
– Госпожа, благодарю.
Он исхитрился совместить вежливый поклон с совсем не вежливым рывком. Салфетка оказалась у него.
– Я сохраню ваш дар у своего сердца, госпожа! – его глаза смеялись.
– Пфф!
Он открыто рассмеялся, и его смех обернул меня как пушистое одеяло. На миг вернулось утерянное тепло, однако парень лишь подмигнул мне и, унеся салфетку в руках, вышел из спальни в будуар. Я постояла минуту, в очередной раз приводя мысли в порядок, и последовала за ним. Проводить до крыльца – разве не моя обязанность как хозяйки? Но не в будуаре, ни в коридоре, ни даже в холле уже никого не было.
Парень и его телохранитель исчезли, растаяли без следа.
Я вздохнула. На меня напал ступор. Парень был первым, кого я встретила в этом мире, и вот он больше не рядом. Нет, хватит глупостей. Это всё от неуверенности в своём положении. Хотя отрицать, что он мне понравился будет ложью.
Зато теперь мне есть, где спать, моя комната снова моя. Если думать в таком ключе, то бегство пациента скорее плюс, чем минус. Опять же, порции делить не придётся. Чувство пустоты не ушло совсем, но мне удалось слегка развеять его рациональностью.
Я заглянула к няне.
Пожилая женщина всё ещё оставалась на диване, но теперь она спала, и я принесла плед, укрыла её, под голову, стараясь не разбудить, подложила подушку.
Тарелки всё ещё стояли на столе. Одна была почти чистой, человек, который из неё ел, тщательно подобрал всё до последней крошки. Без сомнения, жрица. Вторая порция была нетронутой, и я без колебаний выбрала мясо. Собирала лучшие кусочки няне, а достались мне. Правда, остывшие.
Няня так и не проснулась. Я поторопилась уйти, тем более за окнами смеркалось – будет нехорошо в полутьме наткнуться на мебель и устроить грохот.
После няни я заглянула в спальню к жрице, увидела, как она чешет лоб млеющему Сахарку, и вышла, тихо прикрыв за собой дверь – всё в порядке, жрица устроилась.
Наверное, время позволяло попытаться успеть сделать ещё пару дел, но я вернулась в свою, теперь снова свою, спальню. Я прошла прямиком в ванную, открыла кран холодной воды. С подогревом я так ещё ничего и не решила, лезть под ледяные струи не хотелось, и я ограничилась тем, что сперва умылась, а потом обтёрлась смоченным в воде полотенцем. Менять постельное бельё было лень. Я бы поручила Мрысье, но девица ушла сразу после того, как доставила ужин. Эх… Я вызвала скальпель и залила кровать синевой. Практически, стирка, только вместо пороша магия смерти.
Избавившись от платья, я забралась под одеяло, но сон не шёл. Я дремала, находясь между сном и бодрствованием. Когда над головой мелькнула стремительная тень, я подумала, что это лишь игра воображения.
Когда утром я проснулась, на подушке лежала незабудка.
Глава 18
.
Я улыбнулась, отнесла прощальный подарок в кабинет и положила цветок между страницами толстой бесполезной книги – пусть засохнет. Оставлю на память.
Утро принесло солнечный свет и ясность мысли. Я встряхнулась, выбросила пациента из головы и первым делом навестила няню. К моему приходу она проснулась и даже успела перебраться из будуара обратно в спальню. Женщина сидела в кресле, бессильно откинувшись на спинку кресла. Глаза полузакрыты, но видно, что она бодрствует. Вид осунувшийся, несчастный. Я снова почувствовала сожаление.
Когда я постучалась костяшками пальцев по дверному косяку, давая знать о своём приходе, няня вздрогнула и посмотрела на меня с легко читаемым на её лице ужасом. Кажется, меня принимают за демона. Я не решилась входить, осталась на пороге. Я даже не решилась произнести «доброе утро». Сказала просто:
– Утро, – «доброе» в наших обстоятельствах неуместно.
Няня не отвечала, по её щеке сползла слеза, оставив влажную дорожку.
Мда, просто не будет.
В очередной раз пытаться достучаться? Пытаться объяснить, что Мили была обречена, и сейчас получила вожделенную свободу? Возможно, где-то там Мили точно также как я получила второй шанс. Вряд ли, но Мили могла бы стать мной, заняв пустую оболочку.
– Уходи, ты не моя девочка, – няня скорее прошептала, чем сказала.
Я вздохнула:
– Если я уйду, что будет с вами?
– Я буду молиться и последую за моей Мили…
Просто шикарно! Но разве я могу так легко сдаться?
– Мили давно ушла. Где же вы её найдёте? К тому же Мили хотела, чтобы я о вас позаботилась.
Я надеялась, что если я буду напирать на последнее желание Милимаи, няня послушает меня хоть немного, но она осталась глуха. Впрочем, я по-человечески её понимала. Потеряв единственного близкого человека, она будучи пожилой и больной, потеряла смысл жизни.
– Заботься, – безразлично разрешила она.
Вот и поговорили.
Хотя…
– Мачеха, это она лишила вашу подопечную нормального детства, отправила на смерть. Как насчёт того, чтобы заставить мачеху ответить?
– Заставь, – няня не заинтересовалась.
Что же, пусть так.
Я вышла в коридор и ненадолго задумалась. Я не могу помешать няне скорбеть. В конце концов, ей действительно больно. Время покажет.
Я вернулась к своему первоначальному плану: чтение книг из библиотеки, осторожные расспросы жены старосты, вылазка в ближайший город. Зима близится, до холодов всего несколько месяцев, время терять нельзя.
Позавтракав в своей комнате, я отнесла одну порцию няне, одну – жрице, отправила Мрысью отмывать мою спальню – наконец-то буду жить в чистоте! – и отправилась в деревню. Я нашла самый простой предлог для визита и расспросов. Раз мне готовит жена старосты, то я её поблагодарю и подарю пару медяшек или кружевной платок, по обстоятельствам.
Я неторопливо шла по тропинке.
Деревня встретила меня шумом повседневных забот. У кого-то зудела пила, стучал молоток. Две женщины копались в огороде, за забором мелькнула любопытная детская мордашка. Под ногами безбоязненно путались куры, впереди залаяла собака. Словом, жизнь била ключом.
На меня внимания почти не обращали – привыкли, что в усадьбе живёт дочь господина.
– Барышня, научилась рыбачить? – нахально окликнул меня мальчишка лет десяти.
Я прищурилась. Бойкий ребёнок? Годится! Расспрашивать ребятню, возможно, даже лучше, чем взрослых. Я присела на корточки и поманила мальчика к себе, а затем показала ему медный кубик:
– Хочешь?
Кубик тускло блеснул на солнце.
Мальчишка подался вперёд и, растеряв всё своё нахальство, предложил выгодную, как он, наверное, думал, сделку:
– Пять рыбин. Шесть? Десять… Больше никак, барышня.
Я рассмеялась:
– Не годится, у меня есть рыба.
Мальчик нахмурился.
Я улыбнулась:
– Просто давай поговорим. Медяшка за беседу. Пойдёт?
Ребёнок кивнул и с готовностью потянулся за деньгами.
Ха, шустрый. Я ухмыльнулась:
– Рассказ вперёд. Сперва скажи, в деревне все здоровы?
По-моему, ребёнок удивился, но с готовностью подтвердил, что все. Я цыкнула. Даже намекать не пришлось, что халтура останется без оплаты. Мальчик понял, немного подумал и принялся рассказывать про дядю Шона, два дня назад рубившего дрова и попавшего по себе топором, про бабку Дану, которая от старости стала совсем плоха, про Нюрика, объевшегося неспелых слив и маявшегося животом.
– Кто же им помогает, если в деревне нет целителя? – я задала вопрос, ради которого всё затевалось.
– Травница.
Ожидания оправдались!
Выпрямившись, я попросила:
– Проводи меня к ней.
Добавлять, что мне не терпится познакомиться с коллегой, я не стала.
– А вы разве не боитесь её, барышня?
– Чего мне бояться? Веди.
Мальчишка смирился.
Когда он повёл меня, у меня в голове крутились сказки о старых ведьмах, одиноко живущих в чащобе, однако фантазии отказались далеки от реальности. Мальчик провёл меня к участку старосты. Сзади главного дома, за огородом между баней и сараем втиснулась крошечная избушка всего в одно окно.
Хозяйка сидела на ступеньках и лениво перебирала пучки трав. Под ногой хрустнула ветка, и женщина медленно подняла голову. Она не выглядела старой, как можно было ожидать. Гладкая кожа, лишь в уголках глаз собрались «гусиные лапки». Взгляд прямой и ясный.
Мальчик мне больше не нужен. Я отдала обещанный медный кубик, и ребёнок сбежал.
– Добрый день, – я пришла незваной, так что мне первой здороваться.
– Барышня? Случилось что?
– Я слышала, вы умеете лечить.
Женщина отложила пучки трав и махнула мне, предлагая заходить в избу. Я последовала за ней, осторожно ступая по ступенькам. Будет нехорошо, если я задену оставленные сокровища. Женщина проследила за мной и удовлетворённо кивнула, а затем предложила сесть на сундук.
– Барышня, вам не нужно никого лечить, правда?
– Почему?
– Ты не спешишь.
– На самом деле, я хотела поговорить о здоровье своей няни.
– Хм? – женщина перебила меня, притворно задумалась и резко сменила тему. – Барышня, вы изменились.
– Что?
Женщина развела руками:
– Раньше у вас был испуганный взгляд. Вы будто боялись жизни. Но теперь вы смотрите так, словно жизнь должна бояться вас.
Я фыркнула:
– Вы мне льстите.
Женщина снова сменила тему:
– Что со здоровьем вашей няни, барышня?
– Вы видели её? Няня в возрасте стала очень полной, в её теле лишняя вода, – я как могла примитивно объяснила застой лимфы.
– Барышня смыслит в лечении?
Я проигнорировала вопрос и задала свой:
– Вы можете заняться её лечением?
Сводить травницу с няней не самая лучшая идея, но пока я не собиралась делать ничего подобного. Для начала я собиралась всего лишь использовала проблемы няни со здоровьем как предлог для расспросов.
– Я не могу лечить, я не маг, – покачала головой травница.
А вот и потёк ко мне первый ручеёк информации.
– Но что-то же вы можете?
Женщина пожала плечами:
– Я умею собирать жизненные силы трав и передавать их нуждающимся, но это совсем не то, что даёт подлинное лечение.
То есть всё же альтернатива магии существует! Полной картины не было, но уже само это знание меня бесконечно порадовало – мне будет, где развернуться. Развивать нечто на уже имеющемся фундаменте гораздо легче, чем строить с нуля.
– Я не совсем поняла, что вы делаете.
Травница встала, сняла со стены первый попавшийся пучок и продемонстрировала мне:
– Барышня, это ромашка, собранная и засушенная определённым образом. Заварите её в кипятке, дайте настояться, и вы получите успокоительный настой.
Фитотерапия.
– Теперь понимаю. Вы продаёте травы?
Таблеткам я доверяю больше, чем «сену», но таблетки остались в моей прошлой жизни, а аптечка – это то, что всегда должно быть при себе у фельдшера.
– Зачем вам, барышня?
– Для няни и на всякий случай. В доме холодно, и я боюсь, что кто-то из нас простудится, – о том, как вести хозяйство тоже стоит поговорить.
Женщина вернула пучок на место, обернулась:
– Барышня, ваша забота о слуге трогает моё сердце. Я взгляну на вашу няню. Пойдёмте.
Я напряглась. Здравый смысл подсказывал, что няня может пожаловаться, что я не её Мили и попросить помощи, что для меня обернётся очередной порцией проблем. Но как я объясню отказ? Я поблагодарила и первой вышла из избы. Серебрушки будет достаточно, чтобы купить молчание?
Травница поравнялась со мной:
– Барышня, вас что-то беспокоит?
Что же, я буду щедрой, но серебрушку женщине предстоит отработать не только по профессии.
– Да. Я совершенно не знакома с ведением большого дома. Говоря откровенно, я провела жизнь за пяльцем, вышивая гладью цветочную чепуху. Я смогла нанять Мрысью на готовку и уборку дома, но не представляю, как подготовиться к зиме. Ждать совета от Мрысьи… Сами понимаете.
– Обычно подобным вещами занимается экономка, – ухмыльнулась травница.
Это намёк? На самом деле в моей ситуации нанять экономику, выделить ей небольшую сумму и поручить разобраться с хозяйством – самое разумное решение. Если бы не одно «но», о котором травница не подозревает. Брать экономку имеет смысл с прицелом на будущее, но я рассматриваю усадьбу исключительно как ясли, оставив которые, я шагу в большой мир.
