Текст книги "Сокровище альбигойцев"

Автор книги: Морис Магр

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 39 страниц)

Альбигойцы

Названия, которые давали катарам. – В Средние века еретиков-дуалистов называли не только «катарами» или «манихеями». Чаще всего названия зависели от страны или государства. Так, в Боснии, Далмации и Северной Италии их называли «патаренами» или «патеринами», термином, образованным, скорее всего, от слова patera,«чаша». В Германии адепта катаризма называли ketzer; слово сохранилось в языке и в дальнейшем стало обозначать любого еретика. На севере Франции катары были известны как «попликане» ( poplicains) или «публикане» ( publicains). Скорее всего, слова эти происходят от латинизированной формы названия секты павликиан ( paulicien). Часто катаров называли «ткачами», ибо среди представителей этого ремесла было особенно много еретиков; их также называли «буграми» ( bougres), то есть искаженной формой слова «болгарин» ( bulgare); слово сохранилось в языке, и первоначально обозначало катарских сторонников богомилов [3]3
  Когда дело еретиков было проиграно, слово «bougre» приобрело бранный оттенок и стало использоваться для обозначения еретиков и содомитов. – Примеч. переводчика.


[Закрыть]. На юге Франции, где катаров было особенно много и где они пользовались достаточно большим влиянием, их называли альбигойцами; название это прочно вошло в историю и стало употребляться наравне с катарами.

Есть основания полагать, что впервые это название появилось в «Хронике» (1181) Жоффруа де Вижуа. К сожалению, причины возникновения данного термина нам неизвестны. В Альби адептов катаризма было не больше, чем в других городах Лангедока. А по некоторым сведениям, в этом городе ересь катаров вовсе не пользовалась популярностью, и его жители охотно вступали в отряды городского ополчения, с помощью которых власти боролись с покровителями еретиков. Однако когда в начале XII в. епископ Альби Сикар приказал сжечь заживо нескольких еретиков, народ возмутился и освободил приговоренных. Возможно, именно этот случай и стал причиною возникновения термина «альбигойцы», которым в Лангедоке стали обозначать катаров. Также не исключено, что рождением своим он обязан знаменитому диспуту в Ломбере (неподалеку от Альби), состоявшемуся в 1176 г. Епископ Нарбоннский в сопровождении нескольких епископов лично приехал в Ломбер принять участие в диспуте с еретиками. И быть может, термин «альбигойцы», не имевший прежде никакого уничижительного оттенка, стал напоминанием о провале католиков на этом диспуте. В XIII в. термин появляется в трудах большинства хронистов и историков, освещавших крестовый поход, вошедший в историю как «крестовый поход против альбигойцев». Название «альбигойцы» стало употребляться повсеместно, и теперь главное не забывать, что всякий раз, когда говорят об альбигойцах, имеют в виду катаров, то есть неоманихеев юга Франции.

Все перечисленные выше названия были даны еретикам их противниками. А как называли себя сами еретики? Они называли себя «христианами», однако термин этот весьма расплывчат и может породить путаницу. Похоже, сообщество верующих не нашло ни одного слова, подходящего для характеристики адептов церкви дуалистов даже на местном уровне. Термины «катары» и «альбигойцы» были неизвестны дуалистам-южанам, и для обозначения совершенных катаров они использовали особое словосочетание: они называли их «добрыми людьми». Название это, сохраненное для нас инквизицией, является трогательным свидетельством почтения, питаемого жителями Лангедока к альбигойским диаконам.

Причина распространения катаризма в Лангедоке. – В Лангедоке катаризм пустил чрезвычайно глубокие корни. В регионе не осталось ни одной области, ни одного уголка, не затронутого ересью. Население целых городов принимало неоманихейскую веру. Неоманихейство затронуло все социальные слои, от дворян до клириков, от горожан до крестьян, от купцов до рыцарей… Виконт де Фенуйе умрет еретиком, а граф де Фуа предстанет перед судом инквизиции. Добрые люди есть везде: в городах и в крохотных деревнях, в труднодоступных долинах и в замках. Когда в 1210 г. Симон де Монфор осаждает замок Терм, в часовне замка уже более двадцати пяти лет, как не служат мессу. Катаризм распространился как вширь, так и вглубь, продолжая изумлять историков, ищущих объяснение данному феномену.

Пытаясь разобраться в этом вопросе, мы не станем умалчивать об «алчности мелких лангедокских дворянчиков», жаждавших завладеть церковными богатствами и поощрявших ересь ради ослабления духовенства. Сеньоры-южане не только открыто выражали подобные желание и намерения, но и осуществляли их, но это было именно результатом ослабления духовенства, а не причиною этого ослабления. Имущественные конфликты между Церковью и сеньорами происходили не только в Лангедоке, и не исключительно в период распространения катаризма. Данную причину вполне можно отнести к разряду сентиментальных, но если она и способствовала распространению ереси, то объяснить его никак не могла. Успехи катаризма с полным основанием связывают с социально-политической атмосферой, царившей в те времена в Лангедоке. Местное городское управление отличалось подлинной демократией, и поэтому в краю сформировалась атмосфера терпимости, неотъемлемой частью которой было высокоразвитое чувство личной свободы, способствовавшее распространению новой веры. Тем не менее в этом просуществовавшем довольно долгое время демократическом государстве большинство населения оставалось верным католицизму. К первостепенным причинам относят также развращенность нравов католического духовенства в XII в. Являясь постоянным свидетелем алчности, стяжательства и нерадения о пастве, население все больше и больше обращало свои взоры в сторону добрых людей, чье бескорыстие и преданность принципам веры поражало воображение средневекового человека. На наш взгляд, это одна из главных, но не единственная причина успеха катаризма.

Все названные нами причины вполне оправдывали возникновение и стремительное распространение диссидентствующего христианства, но отнюдь не принципиально отличной от него веры. А ведь катаризм носил совершенно иной – по сравнению с христианством – характер; данный фактор почему-то крайне редко принимают во внимание, однако именно он в значительной степени объясняет популярность учения катаров. Катары не были мятежниками, восставшими против католической Церкви, не жаждали заполучить богатства этой Церкви; не диссиденты и не еретики, катары всего лишь обладали на удивление стойкими убеждениями. Нельзя отрицать, что люди, готовые скорее взойти на костер, нежели предать свою веру, обладают чрезвычайно прочными убеждениями. Вера катаров, основанная не на противопоставлении или сравнении иных религий, а на глубокой внутренней убежденности, шла изнутри, из самой души своих адептов. Катары верили, что являются обладателями истины, и их искренность сомнению не подлежала. Поэтому, на наш взгляд, причины успеха катаризма следует искать прежде всего в самом учении совершенных. Вряд ли упрощенная или наивная религия, каковой часто рисуют веру катаров, смогла бы породить тысячи мучеников, а для ее подавления вряд ли потребовалась бы почти пятидесятилетняя война, и потом еще более сотни лет на истребление адептов.

Добрые люди. – Благодаря документам, сохранившимся в трибуналах инквизиции, мы имеет достаточно точные и подробные представления о жизни и деятельности альбигойских диаконов. Эти люди ничем не владели. В тот день, когда простые катары становились совершенными, они оставляли все свое имущество и начинали жить на пожертвования верующих. Правда, эти пожертвования были очень щедрыми. Когда в 1234 г. прошел слух, что у добрых людей в Монсегюре нечего есть, в Лорагэ, несмотря на неурожайный год, за несколько дней было собрано 120 мюидов зерна. Совершенных почитали не только простолюдины, но и рыцари. Во время крестового похода альбигойские диаконы часто не успевали покинуть осажденные крестоносцами город. Так, например, в 1211 г. из осажденного Кастельнодари не успел бежать Гилаберт де Кастр, а в 1240 г. в осажденном крестоносцами Монреале остался Пейре Полья. Капитуляция была неизбежна, и самые суровые кары ожидали, разумеется, совершенных. Но нашлись решительные рыцари, сумевшие прорвать блокаду и спасти добрых людей. Сохранилось множество свидетельств о знаках внимания и почтения, которые продолжали оказывать совершенным даже тогда, когда всем стало ясно, что борьба катаров окончательно проиграна.

Альбигойские диаконы были неутомимыми странниками, и невольно задаешься вопросом, как, обладая столь тщедушным, истощенным постами телом, они находили в себе силы совершать далекие и трудные переходы. Стоило только позвать их, и они тотчас с готовностью отправлялись как в самые труднодоступные уголки края, так и в большие города, где раскинула свои частые сети инквизиция; в любую погоду добрые люди спешили к умирающим, чтобы успеть дать им консоламент. Судя по сохранившимся свидетельствам, Гилаберт де Кастр побывал в сотнях разных деревень и деревушек, и везде он проповедовал и давал консоламент. В 1232 г. три десятка добрых людей на мулах проделали за день не менее сотни километров. В поездках диаконов обычно сопровождали верные проводники и вооруженный эскорт; отметим: никто и никогда не упоминал ни о предательстве, ни о выдаче совершенных властям. Стойкие, обладавшие поистине железной волею, совершенные отважно шли вперед и совершали настоящие подвиги. В 1244 г. глухой темной ночью четверо совершенных, обвязав себя веревками, спустились с отвесной скалы высотой 150 м. Их презрение к смерти вызывало недоумение у католического духовенства, не ожидавшего встретить противника, полностью отрешенного от проблем повседневности и совершенно не заботящегося о своем бренном теле. Еще большее недоумение охватывало католиков, когда они видели, какие муки причиняют этим равнодушным к собственным страданиям героям несчастья других людей. Среди совершенных были представители всех классов общества. Еретики Бенуа де Терм и Раймон де Мирпуа принадлежали к богатым и знатным семьям. Эсклармонда де Фуа приняла веру катаров, когда носила титул виконтессы; став совершенной, она отреклась от всего имущества и всех титулов и уединилась в башне, сооруженной на одной из вершин, затерянных в Пиренеях. Большинство женщин, ставших совершенными, принадлежали к мелкому, неродовитому дворянству Лангедока. Впрочем, происхождение для совершенных значения не имело. Разумеется, мужчин среди совершенных было значительно больше: сохранилось несколько сотен имен мужчин, ставших совершенными. Наибольшую известность снискали Раймон Агюлер, Танто, Бенуа де Терм, братья Парайре, Пейре де Корона, Раймон Бласко, Бернар де Симор, Жерар де ла Мотта, Жоан Камбитор, Пейре Амьель, Раймон де Санкто Мартино, Бертран Марти и знаменитый Гилаберт де Кастр, которого Церковь безуспешно пыталась схватить на протяжении почти тридцати лет.

Все оказывали совершенным величайшее почтение. Когда верующий встречал совершенных, он трижды преклонял перед ними колено. При каждом поклоне он произносил benedicite(благословите), а после последнего поклона говорил: «Молите Бога обо мне, бедном грешнике, чтобы сделал он из меня доброго христианина и привел бы меня к благому концу». После каждого benediciteдобрые люди отвечали: «Да благословит тебя Бог», а в конце: «И да услышит Бог нашу молитву, и да содеет из тебя доброго христианина, и да приведет тебя к благому концу». Инквизиторы и прочие духовные чины утверждали, что катары «поклонялись» добрым людям «словно идолам». Впрочем, при желании всегда можно в простых знаках уважения узреть идолопоклонство.

Среда политическая и социальная. – Лангедок времен альбигойских еретиков представлял собой достаточно специфическое образование. Если говорить о Лангедоке как о политической единице, напомним, что краем правил могущественный дом графов Тулузских, чьи владения простирались от Гиени до Савойи и от Керси до Пиренеев. В те времена богатое и могущественное графство Тулузское занимало одно из ведущих мест в Западной Европе. Оно включало в себя территории Верхнего Лангедока, Арманьяка, Ажене, Керси, Руэрга, Жеводана, Конта-Венэссен, Виварэ и Прованса, иначе говоря, почти пятнадцать современных департаментов. Графы Тулузские происходили из рода Раймонденов. До 1194 г. правил Раймон V, ему наследовал его сын, Раймон VI. Среди вассалов графов Тулузских было немало могущественных сеньоров, а среди наиболее влиятельных числились виконты Каркассонна, Безье, Альби и Разеса из династии Тренкавелей. Их владения включали в себя диоцезы Безье и Сен-Пон, а также земли Альбижуа, Минервуа, Разес, край Со, Керкорб и Каркассе. Анклавом на территории виконтов Каркассоннских и Безьерских были небольшие владения столь же влиятельного сеньора, виконта Нарбоннского. Земли виконта Нарбоннского ограничивались городом Нарбонн и небольшими участками в восточной части холмистого плато Корбьер. Графы Тулузские называли себя «герцогами Нарбоннскими». К югу от Тулузы находилось графство Фуа, граничившее на востоке с виконтством Каркассоннским, а на западе – с графством Комменж; южная граница графства Фуа проходила по Пиренеям.

Владельцы всех этих земель были в той или иной степени вассалами Тулузского дома, однако в данном случае следует говорить о весьма гибких вассальных связях, зависевших главным образом от доброй воли обеих сторон. Крупные феодалы имели в подчинении своих собственных вассалов, плативших им определенные подати; среди этих вассалов были сеньоры Терма, Кабарата, Минерва, Мирпуа, Сейсака и многих других земель и замков; большинство замков, принадлежавших южным сеньорам, высились на скалах и представляли собой неприступные крепости. Но сложности, испытываемые графами или виконтами в отношениях со своими вассалами не шли ни в какое сравнение с конфликтами, в которые вовлекало их неукротимое население принадлежавших им городов. Многонаселенные города юга Франции процветали. Тулуза считалась третьим городом Европы после Венеции и Рима. Наследники былых культур, южнофранцузские города сумели сохранить присущее Античности чувство независимости и вкус к свободе. Городские сановники (именовавшиеся консулами или капитулами) избирались самими жителями и осуществляли демократическое управление, зачастую диктуя свою волю сеньорам. Возможно, именно в этом состоянии духа и следует искать истоки внешне противоречивого поведения знатных сеньоров-южан во время крестового похода. Между общественными классами не существовало непроницаемой перегородки: крепостной мог стать горожанином, а сын его уже надеялся стать рыцарем. В атмосфере свободы и личной независимости процветала торговля; особенно тесные торговые связи поддерживались с крупными городами Италии, что, в свою очередь, благоприятствовало распространению учения дуалистов.

Но самым впечатляющим достижением окситанской цивилизации является не имеющая себе равных литература трубадуров, изумляющая широтой как тематики, так и распространения. В настоящее время известны имена почти пяти сотен трубадуров, среди которых есть и герцоги, и графы, и простые рыцари, и духовные лица, и небогатые горожане. Главную тему этой литературы можно выразить одним словом, значение которого в то время вполне можно было приравнять к вселенскому посланию. Это слово paratge,которое можно перевести как «доблесть», «равенство в доблести». Paratge – это и доблесть, и честь, и порядочность, и равенство, и отрицание права сильного, и уважение к человеческой личности – как к своей собственной, так и к личности своего ближнего. Идеалы, соединившиеся в едином понятии paratge, воплощались во всех сферах окситанской жизни: в политике, религии и даже в сфере нежных чувств. Идеал paratgeбыл адресован не только всем окситанцам, не только определенному социальному слою, но и каждому человеку в отдельности, к какому бы сословию он ни принадлежал и каких бы взглядов ни придерживался. Поэтому, говоря о поэзии трубадуров, всегда следует помнить, что речь идет не о локальной литературе, творчестве народа, говорящего на одном языке, а о гуманистической литературе в самом широком понимании этого термина. У трубадуров есть не только изысканные поэмы, изящные по форме и туманные по содержанию, не только признания в любви и жалобы на равнодушие прекрасных дам и скупость богачей, не только благодарности за наполненный кошель. Поэзия трубадуров явилась отражением состояния духа всего общества, но общества достаточно замкнутого, чей дух еще не окреп, а у самого общества еще нет достаточных знаний, а потому духовные силы его боятся развернуться, тем более что среда вокруг не проявляет к ним достаточного интереса. Только несколько веков спустя, в эпоху Ренессанса раскрепощенный дух свободы вырвется на европейские просторы.

Расцвет окситанской лирики совпал с расцветом могущественного дома графов Тулузских, возглавляемого поочередно славными графами Раймоном V и Раймоном VI. Разумеется, в практически всеобщем увлечении поэзией были и свои отрицательные стороны. И хотя от окситанского мира тех времен нас отделяет несколько веков, тем не менее нам кажется, что жажда развлечений и беззаботность, царившие в обществе, нанесли ущерб благородству нравов и помешали концентрации энергии, столь необходимой ввиду неумолимо надвигавшейся угрозы. Лира не могла заменить меч, но многие не хотели этого замечать. Как истинные поэты, трубадуры полагали – и именно в этом заключалось их величие, – что даже самые трагические события должны отступать, когда слово берет поэзия. И вот, в атмосфере блистательного остроумия и поэтической фривольности, в воздухе, напоенном изящными двусмысленностями, произросла и стала бурно распространяться религия альбигойских еретиков, являвшая собой разительный контраст по сравнению с веселой наукой трубадуров. Можно сказать, что на юге Франции условия, способствовавшие распространению павликианства или богомильства, были поставлены с ног на голову. Как примирить лирику трубадуров и катаризм? Трудно поверить, что в Лангедоке существовало два параллельных мира, ничего не знавших друг о друге, – ведь очень часто и у трубадуров, и у совершенных были одни и те же слушатели. Возможно, различия и в самом деле были исключительно «литературного» порядка, но вопрос этот еще не имеет окончательного решения.

Первая реакция Церкви. – Церковь уже давно волновали успехи катаризма. В 1119 г. Папа Каликст II прибыл в Тулузу, намереваясь прочесть там проповедь, однако аудиторию он не собрал, и ему пришлось ограничиться произнесением отлучения на еретиков; но эта мера не принесла никакого результата. В 1176 г. состоялся уже упоминавшийся нами знаменитый диспут в Ломбере, близ Альби. Альбигойцы не боялись публичных диспутов и умели навязать свои условия католическом духовенству, представители которого бывали вынуждены использовать в качестве аргументов выдержки только из Нового Завета. Тревожный клич, брошенный в 1147 г. Бернаром Клервоским, был вполне оправдан. На протяжении всей своей поездки по югу Франции благочестивый аббат так и не сумел заставить себя выслушать: речь его заглушали несущиеся со всех сторон враждебные и насмешливые выкрики. А когда в Верфее слушатели единодушно удалились, знаменитый проповедник настолько возмутился, что проклял и город, и его жителей. В 1167 г. в городке Сен-Феликс-де-Караман, неподалеку от Тулузы, состоялся катарский собор под председательством Никиты. Разрозненные катарские церкви юга Франции были организованы, определены их территориальные границы, и во главе каждого территориального объединения поставлен свой епископ.

Церковь продолжала вести с еретиками неустанную борьбу; Папа Александр III почти добился согласия Раймона V организовать первый крестовый поход против собственных подданных. Однако дело ограничилось отправкой специальной миссии, в состав которой вошли легат Пьер де Сен-Кризогон, архиепископы Нарбонна и Буржа, а также несколько прелатов, среди которых последователь Бернара Клервоского Анри. Раймон V демонстративно не оказал поддержки участникам миссии, так как жители Тулузы были настроены к ним крайне враждебно и считали их лицемерами. Позднее Анри из Клерво станет искать утешение в том, что, по его словам, ежели он бы прибыл в Тулузу три года спустя, то уже не нашел бы там ни одного католика, чтобы выслушать его проповедь. Единственным результатом данной миссии явилось публичное осуждение Пейре Мауранда, богатого и влиятельного старца, очень любимого тулузцами, называвшими его «Иоанном Евангелистом». После долгой процедуры его удалось уличить в ереси и, несмотря на преклонный возраст, приговорить к трехлетнему паломничеству в Святую Землю. Но прежде его на глазах у огромной толпы подвергли бичеванию, а потом провели по улицам Тулузы. Только благодаря уговорам и увещеваниям самого Мауранда толпа не растерзала прелатов из миссии. После возвращения из паломничества Мауранда единогласно избрали городским консулом.

В это же самое время в борьбе с ересью в Лангедоке впервые применяют силу. Повод дал Рожер II, виконт Каркассоннский и Безьерский, заточивший в темницу епископа города Альби. Найдя повод для наказания своевольного вассала, Раймон V начал против Рожера крестовый поход. Во главе армии, состоявшей в основном из сеньоров-южан, встал кардинал Анри, епископ Альбано. Крестоносцы ограничились осадой и взятием Лавора, где были схвачены несколько еретиков. Появление в это время в разных уголках Франции кровоточащих облаток, похоже, свидетельствовало о победе католиков, однако Церковь чувствовала, что, несмотря на подчинение Рожера II, этот крестовый поход провалился. Церковники по-прежнему пребывали в растерянности, а ересь продолжала распространяться с еще большей скоростью. Но когда на папский престол под именем Иннокентия III взошел тридцативосьмилетний Лотарио Конти, борьба приняла более выраженные и решительные формы.

Иннокентий III. – Личность Иннокентия III среди организаторов альбигойской драмы является ключевой. В 1198 г., сразу же после занятия престола понтифика, он вплотную занялся вопросом, как остановить катаризм, с ужасающей быстротой распространявшийся во Франции и в Италии. Вскоре он отправляет в Лангедок двух специальных миссионеров, Ренье и Ги, наделенных поистине безграничными полномочиями. Но миссия вновь провалилась, добавив к уже имевшимся неудачам еще одну, и новому Папе начинает казаться, что призвать к порядку и вернуть в лоно истинной Церкви сеньоров-южан может только сила, явящаяся в Лангедок издалека. И все же он решил еще раз попробовать уладить дело мирным путем. В 1202 г. Ренье передал свои полномочия Пьеру де Кастельно, цистерцианскому аббату из аббатства Фонфруад. Нажив себе в Лангедоке множество врагов, этот монах тем не менее добился некоторых результатов. В декабре 1203 г. он заставил консулов Тулузы принести клятву блюсти католическую веру и дать обещание изгнать еретиков из стен города. Правда, к великому гневу Пьера де Кастельно, ни клятв, ни обещаний консулы не выполнили. Через два месяца, воспользовавшись пребыванием в Каркассонне короля Арагона Педро II, Кастельно организовал в городе диспут, на котором, помимо короля и аббата монастыря в Фонфруад, присутствовали епископ Каркассонна, несколько католических прелатов и еретический «епископ» Бернар де Симор, которого сопровождали тринадцать добрых людей. Похоже, что диспут ни к чему не привел, возможно, только Педро II получил возможность убедиться в гетеродоксальном характере катарской догматики. Пьер де Кастельно осудил ересь, что, как и в предыдущих случаях, ни к чему не привело. Провал посланцев Иннокентия III становился день ото дня все более очевидным. Лангедокское духовенство доказало свою инертность, не осмеливаясь вступить в конфликт со всем населением. В ответ Папа наделил своих легатов особыми полномочиями, и теперь они могли совершать любые действия без согласия местных епископов. Отныне Пьер де Кастельно и его помощник Рауль должны были отчитываться в своих действиях только самому Иннокентию III. Во всем, что касалось ереси, их полномочия превосходили права местного духовенства. В дальнейшем специальные права будут предоставлены братьям-доминиканцам и основан печально знаменитый институт, известный под названием инквизиции.

Святой Доминик. – Вскоре к Пьеру де Кастельно присоединился новый легат, знаменитый аббат цистерцианского ордена Арно-Амальрик, оставивший на страницах истории свой кровавый след. А в середине 1206 г. на лангедокской сцене появился еще один персонаж, которому также суждено печально прославиться в истории. В июле этого года в Лангедок, по пути из Рима, прибыл испанский епископ Диего Осма в сопровождении приора своей церкви Доминика де Гузмана. Оба встретились с папскими легатами, и те поведали им о своей усталости и разочаровании. Тогда Доминику показалось, что он нашел эффективный способ борьбы с ересью: надо было использовать то же оружие, которым пользовались еретики. Добрые люди соблюдали обет бедности, у них не было никакого имущества, они презирали роскошь и в точности исполняли все заповеди проповедуемого ими учения. Образ жизни добрых людей производил неизгладимое впечатление на народные массы, и Доминик был уверен, что, если католическое духовенство вернется к скромности и евангельской бедности первых христиан, население повернется к ним лицом. Он, без сомнения, был прав, однако советы его запоздали. Пьер де Кастельно, которому Доминик посоветовал отказаться от пышного платья и роскошного экипажа, не смог на это решиться. Привычки прочно укоренились в нем. Тогда Доминик, подобно катарскому диакону, отправился бродить по Лангедоку; он соблюдал обет бедности, постился, терпел лишения и всюду, где только мог, проповедовал и вступал в диспуты с добрыми людьми. И хотя традиция приписывает ему немало чудес, результаты его подвижничества были минимальными. Обращения были крайне редкими, и единственно значимым последствием миссии Доминика стало основание монашеского ордена братьев-проповедников, впоследствии получивших название доминиканцев… Именно членам этого ордена будет отведена роль блюстителей чистоты веры, инквизиторов.

Много раз устраивал Доминик диспуты с катарскими диаконами. Наибольшую известность снискал диспут в Памье. Во время дискуссии Эсклармонда, сестра графа де Фуа, обратившаяся в катаризм, захотела взять слово, но брат Этьен де Миниа не позволил ей, бросив фразу, ставшую впоследствии знаменитой: «Ступайте к вашей прялке, сударыня; не пристало вам публично высказываться по поводу вещей столь важных!» Тем временем, убедившись, что единственный аргумент, оставшийся у католической Церкви, – это сила, Пьер де Кастельно попытался создать из провансальских сеньоров широкую коалицию под предводительством Раймона VI. Раздосадованный новой неудачей, легат подверг Раймона Тулузского отлучению. Между мужчинами случился яростный спор, и они расстались смертельными врагами. Пьер де Кастельно направился на берег Роны, намереваясь вернуться к Иннокентию III. Граф Тулузский поехал следом, видимо надеясь примириться с ним. В результате ряда событий, сведения о которых весьма противоречивы, раздался удар грома, возвестивший надвигавшуюся грозу: на рассвете 15 января 1208 г. в Сен-Жиле, при переправе через Рону, Пьер де Кастельно был убит. Убийцу немедленно причислили к свите Раймона VI, хотя имени его никто так никогда и не узнал.

Перевод с франц. Е. Морозовой