Текст книги "Почти нормальная жизнь (ЛП)"

Любая публикация данного материала без ссылки на группу и указания переводчика строго запрещена. Любое коммерческое и иное использование материала кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды.

Моника Джеймс

«Почти нормальная жизнь»

Оригинальное название : Something like Normal by Monica James

Моника Джеймс «Почти нормальная жизнь»

Авторы перевода: Оля Кремлина, Валентина Илеева

Редакторы: Катерина Чугунова, Алёна Дьяченко, Наталья Киселева

Вычитка: Настя Зайцева

Оформление: Алёна Дьяченко

Обложка: Ира Белинская

Перевод группы: https://vk.com/lovelit

Аннотация

У Мии Ли есть тайна…

Тайна, которую она скрывала с восьми лет, однако Мия больше не позволит этой тайне влиять на свою жизнь.

Одно бесповоротное решение превращает Мию Ли в беглянку – казалось бы, это должно было ослабить и напугать ее, однако Мия еще никогда не была столь полна жизни.

Под именем Пейдж Кессиди, Мия готова начать новую жизнь, в которой испорченное прошлое не сможет помешать ее блестящему будущему.

Автобус дальнего следования увозит Пейдж из Лос-Анджелеса в Южный Бостон, штат Вирджиния, где начнется ее новая жизнь. Где она будет искать мать, оставившую ее в трехлетнем возрасте. Но найти ей предстоит четырех людей, которые навсегда изменят ее судьбу.

Но никто не в силах сбежать от собственного прошлого…

Прошлого, полного горьких воспоминаний, готовых выйти из тени.

Пролог

Я всегда была неудачницей.

Когда я родилась на две недели раньше срока и помешала папиной ежемесячной игре в покер, я была неудачницей.

Когда нас с отцом бросила мама, уйдя и не сказав на прощание ни слова, я была неудачницей.

Когда я пыталась спрятать запасы наркоты отца в пляжном домике куклы Барби, я была неудачницей.

Когда я вылетела с последнего курса из-за того, что была слишком занята папиными «проблемами», я была неудачницей.

Но когда я нажала на спусковой крючок «Кольта 911» и выпустила пулю в отца, я не была неудачницей.

Меня зовут Мия Ли, но Мия умерла в тот миг, когда хладнокровно убила своего отца и ничего не почувствовала.

Глава 1

НОВОЕ НАЧАЛО

– Доброе утро, мисс! Куда едем? – спрашивает меня консультант – клянусь, вылитая Марсия из сериала «Семейка Брейди».

Три часа ночи, откуда у нее такая бодрость?

– Куда угодно, лишь бы подальше отсюда, – бормочу я себе под нос, пытаясь нащупать в рюкзаке бумажник.

Складной нож, «Кольт»… а вот и бумажник, бинго. Внутри я ликую. Чем скорее я с этим покончу, тем скорее улизну из города.

– Куда я смогу уехать на эти деньги? – спрашиваю я, просовывая ей наличные.

Наличные, которые я выкрала из отцовского тайника, в то время как он лежал без сознания в подвале, истекая кровью.

Пока клон Марсии считает деньги, я нервно оглядываюсь, опасаясь преследования.

Эта станция автобусов дальнего следования ничем не отличается от других. Горят электрические лампы; и сколько бы на стены ни наносили слоев краски, их яркие цвета выглядят безнадежно устаревшими и безжизненными.

Но от запаха у меня по коже бегут мурашки.

Пахнет отчаянием.

– Э-э, какое место вас интересует? – улыбается девушка-консультант, ослепляя меня отбеленной улыбкой.

– Что-нибудь скучное и тихое. Где я не буду выделяться, – честно отвечаю я.

Карие глаза распахиваются шире, явно оценивая мою не самую неприметную внешность.

Черные вьющиеся волосы доходят мне до лопаток – сколько я себя помню, у меня всегда была именно такая прическа. Однажды, в порыве авантюризма, я решила добавить немного цвета в свою мрачную действительность и покрасила отдельные густые пряди в ярко-вишневый, надеясь, что эти перемены привнесут калейдоскоп живительных эмоций в мою жизнь. Цвет мне понравился, вот только, увы, в моем жалком существовании он ничего не изменил.

Льдисто-голубые глаза я всегда выделяю угольно-черной тушью и густой линией подводки. И я не выйду из дома, не нанеся на веки темные тени, благодаря которым мои глаза становятся – как же это назвал «Космополитен»? – ах, да, точно, «обольстительно-кошачьими». Кто вообще придумывает эти бредовые названия?

Мне говорили, что глаза – мое главное украшение, и мне не нужен такой яркий макияж, приглушающий их естественный цвет. Но в условиях, в которых я росла, лучше вообще обходиться без «украшений», чтобы слиться с толпой.

На левой ноздре у меня поблескивает крошечный алмазный пирсинг, уши тоже проколоты – в двух местах. Все, кроме козелка уха, прокалывала, естественно, я сама. Боль напоминала мне о том, что я жива.

Тату в виде луны нанесла не я. Эта татуировка у меня на внутренней стороне левого запястья. Она много для меня значит, я сделала ее в пятнадцать и никогда не жалела об этом поступке.

В общем, что касается внешности, я явно не из тех, кто сливается с толпой, но попробовать стоит.

– Возможно, вам подойдет Южный Бостон в Вирджинии. Время в пути – два дня, тринадцать часов пятьдесят минут, – сообщает консультант, быстро печатая на компьютере.

Я понятия не имею, что из себя представляет Южный Бостон, но честно говоря, мне все равно. Я знаю, что это маленький городок в округе Галифакс, и этого знания вполне достаточно.

– Да, прекрасно. Главное, чтобы выехать можно было сегодня ночью, – торопливо отвечаю я. Этот разговор тянулся уже на пять минут дольше, чем мне хотелось бы.

– В смысле, сегодня утром, – щебечет она певучим голосом, от которого у меня только что кровь из ушей не идет.

Я перевожу взгляд на шариковую ручку в милой маленькой подставке, стоящей на конторке. Дурацкий длинный хвост консультантки колышется с каждым ее движением, и я размышляю о том, чтобы воткнуть ручку себе в уши – уж лучше мучиться от боли, чем от необходимости слушать эту чертову Марсию Брейди хотя бы еще одну секунду.

Плевать ей было на мои чувства.

– Но, ведь три часа – это уже начало нового дня, а значит, утро, – поясняет она, активно жестикулируя.

Я в курсе, сколько сейчас времени, и знаю, что уже «начало нового дня», но как по мне, до тех пор, пока ты не лег спать, день, когда ты проснулся, еще не закончился.

Я барабаню покрытыми черным лаком ногтями по конторке, нетерпеливо ожидая, пока этот потомок Брейди заткнется и даст мне билет, чтобы я могла, наконец, уйти.

Конечно, никакие намеки до нее не доходят, и когда я бесстрастно поднимаю бровь, она все еще сидит, уставившись на меня и сияя, в ожидании, что я отвечу на ее глупое замечание. И меня еще называют чудачкой!

– Билет, – напоминаю я.

– О, да, конечно, простите, – бормочет она с запинкой и что-то выстукивает на клавиатуре.

Вновь оглядывая небольшую станцию, я вижу, что кроме меня лишь два человека ждут автобус, и спрашиваю себя, не в бегах ли они, так же, как и я.

Маленькая девочка держит видавшего виды розового плюшевого мишку, повисшего у нее на руке. Она вцепилась в ладонь матери, тщательно осматривая все вокруг большими тревожными глазами. Когда потрепанный медвежонок выскальзывает у нее из пальцев, она быстро подхватывает его – без сомнения, с ним она чувствует себя увереннее и безопаснее.

Судя по подбитому глазу матери, эти двое определенно кое в чем похожи на меня.

Они – беглецы.

Девочка замечает мой взгляд и застенчиво прячет лицо, утыкаясь маме в бок.

Я поспешно отворачиваюсь, чтобы не пугать малышку, потому что узнаю в ней себя. Когда-то я тоже была маленьким испуганным ребенком. Мне пришлось стать «плохой девчонкой», потому что в моем мире страх превращает тебя в жертву.

Впредь я отказываюсь быть жертвой.

– Мисс Кессиди? – зовет меня блондиночка.

– Что? – отрывисто спрашиваю я, думая о своем.

– Ваш автобус отходит через десять минут. – Со смущенной улыбкой она, наконец, протягивает мне мою свободу.

– Класс, – бросаю я, выхватывая билет, запихивая его в задний карман джинсовых шорт.

– Приятной поездки с…

Пожалуй, повернуться к ней спиной до того, как она закончила фразу, было не слишком-то вежливо, но я и так уделила ей достаточно своего времени, и теперь мое время принадлежит только мне.

Я бухаюсь на жесткое зеленое пластмассовое сидение нулевого уровня удобства (если бы я сидела на камне, моей пояснице и то было бы комфортнее), низко ссутуливаюсь, скрестив ноги и разглядывая свой простой, незамысловатый наряд.

Мои кеды видали лучшие времена, но у меня не хватает духу выбросить их после стольких лет. В мелькающем свете мои подтянутые ноги кажутся слишком бледными, и, теребя потертую кромку голубых джинсовых шорт, я думаю о том, что лучше бы я надела брюки.

Мой рост – 165 сантиметров, а вес всегда был ниже нормы. За костлявую фигуру спасибо папе – в нашем доме о полноценном питании отродясь не слышали, так что о еде приходилось забывать. Но чтобы выполнять свою часть «работы», мне необходимо было держать себя в форме, так что я занималась тренировками. Да-да, пусть я тощая, но я способна надрать задницу любому девяностокилограммовому придурку. Уж поверьте, был опыт.

Я всегда была бледной, и я знаю, что учитывая контраст бледной кожи с черными волосами и глазами цвета индиго, я чуток напоминаю живого мертвеца. Но слушайте, если вас все считают фриком, с вами никто не связывается, и вас оставляют в покое. А это мне и нужно.

В детстве я смотрела на актрис, мечтая о таких же, как у них, женственных формах, но мне пришлось примириться с тем фактом, что, дожив до девятнадцати лет, я уже не поменяюсь и так и останусь тощей злобной боевой машиной.

Я хмурюсь, когда взгляд падает на сумку у моих ног, с грустью размышляя о том, что долго мне паковать ее не пришлось. Вся моя жизнь уместилась в один крошечный потрепанный рюкзачок – целая жизнь, упакованная в спешке.

Впрочем, это неважно. Когда я доберусь до Южного Бостона, я не буду выделяться, я хочу стать такой же, как все. Я хочу быть нормальной.

Но я же знаю, что нормальной мне не стать никогда, поэтому я готова смириться хотя бы с почти нормальной жизнью.

Певучий голос возвращает меня к реальности, но в этот раз я почти счастлива его слышать – он объявляет о начале посадки.

Вглядываясь в заляпанное окно, я выдыхаю от облегчения, когда вижу, как подъезжает мой автобус.

Свобода.

Срываясь с сидения, я толкаю двойную стеклянную дверь, торопясь оставить Лос-Анджелес лишь далеким воспоминанием.

В Лос-Анджелесе, с его населением в три миллиона восемь тысяч человек, растущем каждую секунду, стало на два жителя меньше. Когда-то я называла маленький коттедж в пригороде своим домом, теперь же он стал моей тюрьмой, полной горьких воспоминаний и разбитых надежд.

Да кого я пытаюсь обмануть, это место никогда не было моим домом.

И все же, там я чувствовала себя в безопасности. Ну, то есть, пока не ушла мама, оставив меня в трехлетнем возрасте на попечение отца. Честно говоря, будь у меня выбор, я бы предпочла остаться одной.

Внезапно я ощущаю озноб и, отыскав в рюкзаке свитер с принтом «Emily the Strange», быстро натягиваю его на себя. Удивляться нечему, каждый раз, когда я думаю об отце, у меня стынет кровь. Нахлобучив капюшон, я затягиваю его так, что лицо практически полностью оказывается скрытым.

Мне по душе безымянность. Теперь это моя новая жизнь.

Я – никто.

– Мисс?

Я вскидываю голову. Круглолицый водитель автобуса, улыбаясь дружелюбно и тепло, протягивает мне руку.

– Что? – не понимаю я.

– Сумку давайте, – с улыбкой поясняет он, глядя вниз на мой рюкзак.

Я хватаю рюкзак с земли и прижимаю к груди, вцепившись в него изо всех сил.

Я не двигаюсь с места, и он повторяет:

– Можно мне ее взять?

Я не хочу, чтобы какой-то незнакомец трогал мои вещи, и еще сильнее вцепляюсь в потертую ткань.

– Можно, я не буду сдавать ее в багаж? – спрашиваю я, не желая расставаться со своими вещами.

– Конечно, можно, – отвечает водитель с широкой улыбкой. – Добро пожаловать на борт!

Вежливо кивнув, я иду к автобусу. Но прежде чем подняться на первую ступеньку, я смотрю на него по-детски доверчиво. Смотрю с надеждой и оптимизмом, чувствами, которые не испытывала уже давно. А все потому, что за девятнадцать лет мои глаза видели то, о чем не должен знать человек моего возраста.

Вообще-то, такого не должно быть ни в каком возрасте.

Но это все в прошлом. И в это прошлое я выстрелила около пяти часов назад.

С первыми шагами навстречу свободе я чувствую, как на моих губах появляется новое, давно позабытое выражение.

Я улыбаюсь.

Что ж, за новое начало.

Потому что прошлое вышло отстойным.

Глава 2

ТА, ЧТО УМЕЕТ ВЫЖИВАТЬ

Я просыпаюсь и понимаю, что изо рта у меня течет слюна, но двигаться лень. Только когда, пытаясь подняться, слышу хруст в затекшей шее, я изящно вытираю слюну с подбородка тыльной стороной рукава.

Оглядываю унылый пейзаж за окном: заросшие поля, клубки перекати-поля и редкие лачуги. Смотреть особо не на что, но чем дольше мы едем, тем дальше я от своего прошлого. Прогуляться в преисподнюю и то лучше, чем оставаться в Лос-Анджелесе.

Не знаю, сколько я спала, но уже светает. Рассвет – лучшая часть дня, когда все вокруг свежо, и ты можешь забыть вчерашний поганый день. Если б только можно было стереть его навсегда… ну все, пошло нытье.

Я закатываю глаза и приказываю себе взбодриться. Да, у меня была паршивая жизнь. И да, по сравнению с моим отцом Гитлер – просто добряк Санта Клаус. Но знаете что? Я не позволю этому засранцу влиять на мою новую жизнь. Я не доставлю ему удовольствия снова командовать мной.

Я откидываю голову назад к спинке кресла и закрываю глаза. Казалось бы, меня должна напугать перспектива остаться с этими мыслями наедине, но что самое забавное, мне совсем не страшно. Мысли лишь напоминают мне о том, через что я прошла, прежде чем оказаться здесь.

Мучает ли меня совесть за то, что я хладнокровно выстрелила в собственного отца? Нет.

Мучает ли меня совесть за то, что я оставила его тело истекать кровью на дешевом липком линолеуме? Нет.

Чувствую ли я себя виноватой? Нет.

Нет, нет и еще раз нет.

А мучила ли совесть папашу, когда он приползал домой пьяный или под кайфом? Когда он каждый день бил меня ремнем – моим подарком на День отца? Нет.

Может, она его мучила, когда он впервые продал меня наркоторговцу, Большому Филу, чтобы купить еще наркоты? Нет.

Мучила ли его совесть, когда он решил, что я могу расплатиться за его долги, делая то, что не должна делать ни одна девятнадцатилетняя девушка в мире? Нет.

Это было всего два дня назад. Два дня назад я поняла, что с меня хватит.

Два дня назад закончилась моя прежняя жизнь.

То, что я не раскаиваюсь в содеянном, еще не делает меня плохим человеком. Это лишь означает, что я умею выживать. В моем мире, где выживает сильнейший, у меня не было другого выбора. Либо он, либо я.

И в первый раз в жизни я выбрала себя.

* * *

– Ну, все, мы на месте. Спасибо, что выбрали автобус компании «Грейхаунд». Надеемся еще увидеться с вами.

Не знаю, сколько прошло часов и какой сегодня день. Впрочем, это не важно. Я сделала это. Я сбежала от него и готова начать все сначала.

Снаружи темно, хмурое небо заволакивает грозовыми облаками – что ж, я же победитель по жизни.

Прихватив рюкзак, я радостно направляюсь к выходу из автобуса, к моей новой жизни, но у самой двери меня останавливает водитель.

– Вас кто-нибудь встречает, мисс? – спрашивает он, не поднимая головы, что-то записывая в журнале учета.

У меня мурашки пробегают по коже.

Почему он спрашивает, этот незнакомец? Раньше ко мне проявляли интерес, только когда от меня что-то было нужно.

– Да, – свысока бросаю я и быстро спускаюсь по ступенькам.

Нахлобучив по привычке капюшон, я прячу под ним лицо и растворяюсь в темноте ночи. Осматриваюсь, запоминая окрестности.

Итак, вывод: я нахожусь не понятно где посреди не понятно чего. Класс.

– Простите, мисс, я не хотел вас тогда напугать, – раздается за спиной чей-то голос.

На мое плечо опускается рука, и я в испуге кидаюсь в сторону, сглатывая комок в горле. Ненавижу, когда меня касаются незнакомые люди.

– Назад! – рычу я, мгновенно поворачиваясь, готовая драться.

Водитель автобуса, слегка побледнев, покорно поднимает руки.

– Простите, я не имел в виду ничего плохого. Просто подумал, что вы ищете, где приткнуться, вот и все. Здесь неподалеку мотель. Я знаком с хозяином, Хэнком. Мы с ним старые приятели. Скажете, что вы от Бобби, и он поможет вам с комнатой, пока вы не встали на ноги.

– С чего вы взяли, что я еще не встала на ноги? – спрашиваю я, настороженно прищурив глаза.

Бобби неловко переминается с ноги на ногу, осторожно подбирая слова.

– Я давно тут работаю, мисс, и, словом, немного разбираюсь в людях.

– Ты уж не обижайся, Бобби, – усмехаюсь я, – но ты ни черта обо мне не знаешь. Так что займись-ка лучше своими гребаными делами.

Лицо Бобби вытягивается, и, черт побери, я чувствую угрызения совести из-за того, что была так груба.

– Простите, мисс, – он отводит глаза и вдруг становится очень печальным.

Как же мне знакомо это чувство.

– Просто вы напомнили мне мою дочь, – добавляет он, откашлявшись.

Еще лучше.

Хоть мне и не хочется послать его куда подальше, все же я здесь не для того, чтобы заводить друзей или быть у кого-то в долгу. И уж точно у меня нет ни малейшего желания напоминать кому-то его дочь.

– Так к ней и валите, – огрызаюсь я, желая уйти от этого неловкого разговора.

Раньше я такой не была. Но если ты растешь в окружении наркоманов и наркоторговцев, ожесточаешься быстро.

Круглое лицо Бобби совсем расклеивается, и я говорю себе, что пора убираться. У меня нет времени на болтовню.

– Она умерла год назад, – печально говорит он.

Его взгляд будит во мне то, что, казалось, покинуло меня навсегда – чувство вины.

– Простите. Мне жаль вашу дочь, – неловко добавляю я, когда Бобби встречается со мной взглядом.

Бобби кивает и вытирает с глаз слезы.

– Спасибо. Словом, если передумаете, мотель в миле по дороге отсюда. Вы сразу его увидите. Такое большое жуткое строение с красной мигающей кошкой. Называется «Ночные коты».

Бобби поворачивает назад к автобусу, оставив меня гадать, как это назойливому водителю за сорок удалось ко мне подступиться.

* * *

Да уж, наврал Бобби. Какая тут одна миля, скорее все сто.

Наконец я вижу безвкусный «кошачий» знак, издающий гудящий звук, и плетусь к мотелю, благодаря небеса за то, что дождь еще не начался.

Когда я оглядываю парковку, у меня появляется такое чувство, как будто где-то здесь бродит Норман Бейтс: этот мотель – точная копия «Мотеля Бейтс» из одноименного сериала.

Исхоженные кольцевые дорожки давно пора покрасить; похоже, когда-то они были желтыми, но теперь уже точно и не скажешь. На заднем дворе мотеля приткнулась унылая баскетбольная площадка, знававшая лучшие времена.

Сад зарос травой, и знаете что, похоже, тут, в Южном Бостоне, водится перекати-поле – ну или это была кошка-переросток.

Красная мигающая стрелка, громко треща, указывает направление к офису, вывеска на котором гласит, что заселяться можно двадцать четыре часа в сутки. Отлично.

Электронные часы под багровой флуоресцентной надписью «МОТЕЛЬ» показывают 1:24. Я тру ладонями глаза, только сейчас осознав, как сильно я вымоталась. Хочется поскорее лечь и отрубиться, так что я быстро прохожу безлюдную парковку. Под конверсами хрустит гравий. Вдалеке раздается громкий вой, отдаваясь эхом, и мое сердце начинает биться чаще.

Я ускоряю шаг, – со зверем, завывающим столь зловеще, мне встречаться точно не хочется, – и влетаю в крошечную комнатку-ресепшн, пропахшую залежавшимися сигаретами и кофе. За красно-коричневой занавеской тихо, почти неслышно бормочет телевизор – кто бы ни сидел перед экраном, вряд ли это внимательный зритель, явно, что телевизор работает фоном.

На длинной деревянной стойке регистрации серебряный колокольчик. Звоню дважды.

В то время как я жду, пока кто-нибудь подойдет, я рассматриваю скромную обстановку комнаты. Большую часть пространства занимает стойка; позади нее на стене аккуратно развешены ключи.

Подавшись влево, я пытаюсь хоть что-то разглядеть в щели занавески, но напрасно – ничего и никого не видно. Только я собираюсь звонить еще раз, как появляется пожилой джентльмен, сонно потирая веки.

– Чем могу помочь, мисс? – добродушно спрашивает он, улыбаясь.

Если бы у меня был дед, я бы хотела, чтобы он выглядел в точности как этот старик. У него редеющие седые волосы и обветренная кожа, и мне он уже нравится.

– На сколько дней хватит этих денег, если я здесь остановлюсь? – спрашиваю я, порывшись в рюкзаке и высыпав свои скромные сбережения из бумажника на стойку.

Дедушка, как я его мысленно окрестила, подсчитывает деньги и хмурит бровь.

– Дня четыре, может, пять, – сообщает он, раскладывая банкноты и монеты по разным кучкам. – Это все, что у вас есть?

– Да, – отвечаю я, устало потирая лицо.

Я знаю, что там немного, но как только наступит утро, я пойду искать работу.

– Вы здесь надолго или проездом? – мягко спрашивает дедушка.

Почему-то вопрос не кажется мне неуместным – возможно, потому, что его глаза в обрамлении лучиков морщин светятся лишь добротой.

– Надолго я не задержусь. Найду работу, поднакоплю денег и поеду искать маму, – признаюсь я, удивляя саму себя.

Впервые я с кем-то поделилась своими планами. Рассказав о них, я почувствовала, что то, что я делаю – и, куда важнее, что я уже сделала – стало более реальным.

– Понятно.

Дедушка хмурится, и вот оно. В его старых мудрых глазах появляется жалость.

Я ненавижу этот взгляд и тут же жалею о том, что выдала себя.

– Так я могу снять комнату? – спрашиваю я, не давая дедушке возможности выведать обо мне что-то еще.

– Конечно, – быстро кивает он, и жалость во взгляде исчезает.

Дрожащими пальцами он тянется за ключами от моей комнаты, и я гадаю, есть ли здесь человек, который помогает ему. Кто-то помоложе и не такой хрупкий.

Дедушка должен быть в постели или в каком-нибудь круизе для старичков, направляясь на Багамы, а не стоять за стойкой регистрации в этот поздний час.

Я с интересом наблюдаю, как он спокойно, не спеша вытаскивает из-под стойки блокнот в кожаном переплете, – может, просто потому, что он такой… старый?

Дедушка тянется за очками в серебристой оправе, висящими на шейной цепочке. Когда он водружает их на кончик узкого носа, я рассматриваю его загорелые морщинистые ладони. Затем я смотрю на свои руки, такие юные и гладкие, и мне трудно поверить, что когда-то руки дедушки напоминали мои. Меня поражает то, как возраст меняет внешность. Когда я буду такой же старой, как дедушка, мои руки тоже будут в морщинках? Впрочем, в моем случае правильнее сказать «если я вообще доживу до старости».

Он подталкивает ко мне ключи, и они скользят по стойке, возвращая меня из грез в реальность. Когда я смотрю на него, в его глазах снова этот чертов сочувственный взгляд. Я поспешно хватаю ключи, чтобы поскорее убраться подальше от его жалости.

– Что именно ты ищешь? – спрашивает дедушка, пока я не успела сбежать.

Я удивленно поднимаю бровь, не понимая, о чем он говорит.

– Да я про работу, – поясняет он с улыбкой.

Я пожимаю плечами.

– Что угодно, лишь бы платили, и работа была более-менее законной. Хотя незаконная тоже сойдет, а если что – я «не понимать английский», – отвечаю я, имитируя испанский акцент.

Дедушка громко, от души смеется и утирает слезу в морщинистом уголке глаза.

Я осторожно улыбаюсь, но в следующую секунду улыбка исчезает.

– Что ж, если хочешь знать, – говорит дедушка, непринужденно облокачиваясь на стойку, – есть тут у нас одно рабочее место.

– Правда? – с интересом спрашиваю я.

– Сильно не радуйся, работать придется на кухне – готовить завтрак для гостей, а потом еще убираться в комнатах, когда постояльцы съедут. Могу предложить тебе дешевую комнатку. Зарплата, конечно, не ахти, но…

– Все супер, – перебиваю я. – Можно, я начну завтра?

Дед широко улыбается. У него не хватает нескольких коренных зубов.

– В смысле – сегодня, – поправляет меня он, оглядываясь на белые настенные часы. Дежа вю…

– Это значит «да»? – уточняю я, оставив без внимания его комментарий и мысленно скрестив пальцы.

Дедушка улыбается, и его добрые серые глаза отвечают мне без слов.

– Кстати, меня зовут Хэнк, – представляется он, протягивая ладонь.

Мысленно благодаря Бобби за то, что он отправил меня сюда, я смотрю на руку Хэнка, обветренную, морщинистую, и твердо пожимаю ее.

– А меня – Пейдж. Пейдж Кессиди, – говорю я.

Имя легко слетает с языка.

Только ведь это действительно я.

Мия Ли была жертвой.

Но Пейдж Кессиди умеет выживать.

Глава 3

ЖИЗНЬ МИИ ЛИ

– Папочка, я не пойду с ним, я его боюсь, – хнычу я.

Мой отец, Томас Ли – высокий, черноволосый, голубоглазый. На моих глазах он превратился из тучного здоровяка в больного исхудалого человека. И я знаю, что всему виной белый порошок, который он курит и иногда нюхает.

Папа наклоняется и опускается на одно колено, заглядывая мне в глаза.

– Будь хорошей девочкой, иди с Филом, хорошо, детка? Он тебя не обидит, – говорит папа, кивая.

– Но мне он не нравится, – отвечаю я, оборачиваясь через плечо и глядя на здоровенного Фила.

Огромного, толстого Фила.

Он стоит, скрестив руки на груди. Мне страшно. Хотя на нем темные очки, я знаю, что он смотрит на меня и злится. Большое круглое брюхо выпирает, как у Санты Клауса, вот только Санта выглядит куда добрее. Да и постройнее, пожалуй.

Отвернувшись от Фила и снова взглянув на отца, я вижу, как челюсть у него ходит ходуном, и весь он дрожит, словно от холода. Да что с ним такое?

– Папа, ты заболел? – спрашиваю я.

Его снова пробирает дрожь. Он мягко сжимает мои плечи.

– Да, Мия, я заболел. Если ты пойдешь с Филом, папа поправится.

Прикусив губу, снова смотрю через плечо. Фил снимает солнцезащитные очки и слегка улыбается. У меня мурашки по коже. Его улыбка мне совсем не нравится.

– Ладно, папочка, я пойду, – киваю я и радуюсь, получив от отца в ответ улыбку.

– Ты умница, Мия. Не забывай, ты моя принцесса. Поэтому тебя и зовут Мия, – говорит он. – Ты всегда будешь моей маленькой девочкой.

Папа говорил мне, что Мия по-итальянски значит «моя». Мне нравится думать о том, что я всегда буду папиной.

– Не забудь свой рюкзак, – говорит он, надевая мне на плечи розовый ранец с феей Динь-динь. – Фил будет водить тебя по разным местам, чтобы ты передавала людям маленькие пакетики, которые им нужны, вот и все. Ты ведь сделаешь это для папы?

– Да, – соглашаюсь я. – А что внутри этих пакетиков? Почему он сам не может их раздать?

Папа закрывает глаза и тяжело вздыхает.

– Там конфеты. Для взрослых. За каждую конфету, которую ты дашь взрослым, Фил даст конфету папе. Пора идти, Мия, увидимся позже.

Я уже большая девочка. Мне целых восемь лет. Большие девочки не плачут.

– Я люблю тебя.

Я крепко обнимаю папу. Он вспотел и весь дрожит. Я сделаю то, о чем он просит, потому что хочу, чтобы он снова играл со мной в догонялки и готовил обед, как раньше, пока не заболел.

С трепещущим сердцем я иду навстречу Филу, который уже направился к своему белому фургону.

– Мия! – зовет меня папа.

– Что, папочка? – тут же откликаюсь я и бегу к нему.

Может быть, он передумал, и мне не придется идти с Филом.

– Детка, обещаю тебе, это только один раз. Папа поправится.

– Хорошо. Пока, папа, – говорю я, глядя в его красные, сонные глаза.

Я иду к Филу, оглядываясь на каждом шагу, надеюсь, что папа позовет меня обратно.

Но он молчит.

В тот день я поняла… мой папа – лжец.

* * *

Резко очнувшись ото сна, я дышу так часто, будто только что пробежала тысячу кругов вокруг луны.

Оглядываюсь и понемногу успокаиваюсь, сердцебиение возвращается к почти нормальному ритму. Через тонкие шторы с оборками я вижу, что снаружи еще темно.

Черт, ненавижу сны.

Я всегда просыпаюсь именно так, и мне нужно несколько минут, чтобы прийти в себя. По опыту я знаю, что заснуть снова мне не удастся, особенно после такого сна. Этот сон, о котором мне хотелось бы забыть, приходит ко мне вновь и вновь, воскрешая в памяти тот день, когда я утратила веру в своего отца. День, когда отец обменял меня на наркоту.

День, когда я начала торговать наркотиками.

В восемь лет.

* * *

Я стою под горячим душем двадцать минут, так, что моя кожа краснеет. Только тогда дрожь утихает.

Меня из себя выводит то, что он по-прежнему на меня влияет. И то, что когда я думаю об отце, то превращаюсь в ту испуганную восьмилетнюю девочку. Маленькую девочку, ставшую главным наркоторговцем Большого Фила.

Одиннадцать лет я имела удовольствие быть его главным подчиненным. За одиннадцать долбаных лет я видела то, от чего в страхе съежился бы любой подонок.

Я видела мамаш под кайфом, не замечающих своих орущих младенцев, голодных и грязных. Я видела, как наркоманы вытаскивают иглы из рук приятелей, чтобы вколоть их себе. Я видела детей, моих сверстников, подсаженных на иглу, готовых на все, буквально на все, чтобы получить очередную дозу.

И я стояла в стороне и смотрела, позволяя этим людям рушить свою жизнь. Я виновата не меньше Большого Фила. Не меньше отца.

Большой Фил – главный наркодилер Лос-Анджелеса. Он мог достать все что угодно. Кокаин, героин, марихуана, метамфетамин, таблетки – все что пожелаете.

Но Большой Фил сам руки не пачкал, кося под хиппующего торговца лечебными травами. У этого мошенника был магазинчик в центре города, «Волшебный травы», где он торговал «лекарствами» от всего на свете, начиная с простуды и заканчивая раком.

Но только грош им была цена...

Эти «лекарства» по дешевке вывозили из Китая или Индии, и «вылечить» они могли разве что при большом самовнушении больного. Большой Фил был мошенником, и плевать он хотел, какой эффект дают его товары.

Каким-то образом ему удавалось оставаться вне поля зрения полиции, и он, распространяя наркотики, сделал себе имя среди низших слоев Лос-Анджелеса. Однако, глядя на Фила, вы ни за что бы не угадали, что это человек-паразит. Нацепив хороший костюм и фальшивую улыбку, он превосходно вписывался в общество, и, пройдя мимо него по улице, вы бы и не обратили на этого типа внимания.

Внешне он – самый обыкновенный толстяк-американец из среднего класса, в котором нет ничего интересного и запоминающегося. Но внутри это – безжалостный убийца, которым движет лишь одно – жадность. Это опасный хищник, который атакует, когда жертва беспомощна и меньше всего ждет нападения.

Страх, который он внушает другим, делает его неприкосновенным, что еще больше распаляет этого садиста. Он чувствует себя могущественным, непобедимым.

Как же я оказалась втянутой в это?

Все «благодаря» одному человеку. Моему отцу.

Когда мама бросила нас и уехала в Канаду, она забрала с собой частичку отца. Я не знаю, почему она ушла от нас, ведь мы были счастливы вместе. По крайней мере, мне так казалось.