Текст книги "Красный гаолян"

Автор книги: Мо Янь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Вбежала Ласка с чёрными распущенными волосами, посмотрела на дедушку, который сидел на кане, обхватив колени руками, ничего не стала говорить, подобрала осколки чашки и собралась уходить.

Тут в горло дедушки ударил горячий воздух, он пришёл в себя и через силу проговорил:

– Ну-ка… стой…

Ласка повернулась, закусив белоснежными зубами пухлую губу, и кокетливо улыбнулась. В тёмной комнате словно бы блеснул золотой луч, а дождь за окном перегородила зелёная стена. Дедушка смотрел на распущенные волосы Ласки, на маленькие полупрозрачные ушки, на налитые груди.

– А ты выросла. – Уголки губ девушки слегка дёрнулись, появились две хитрые морщинки. – Что делала?

– Спала! – зевнула Ласка. – Сколько ещё будет лить этот чёртов дождь, небось у Небесной речки[116]116
  Так китайцы называют Млечный Путь.


[Закрыть] дно пробито.

– Доугуань с матерью из-за дождя застряли. Она ж говорила, что через три дня вернётся? Старуха уж, наверное, сгнила там.

– От меня ещё что-то нужно?

Дедушка опустил голову, подумал немного и ответил:

– Нет.

Ласка снова закусила губу, вильнула задом и ушла.

Комната снова погрузилась во мрак. Серая пелена дождя за окном стала ещё плотнее. Чёрный мул так и сто ял, его копыта покрывала вода. Дедушка увидел, как мул бьёт хвостом, а на бедре у него сводит судорогой длинную мышцу.

Ласка снова вошла, оперлась о дверной косяк, затуманенным взором глядя на дедушку. Её всегда ясные, словно прозрачная вода, глаза словно бы заволокло синей дымкой.

Стук дождя отступил и раздавался где-то далеко, дедушка ощутил, что у него вспотели ступни и ладони.

– Чего ты хотела?

Ласка закусила губу и усмехнулась. Дедушка увидел, как комнату снова залил золотой свет.

– Хочешь выпить? – спросила Ласка.

– А ты со мной выпьешь за компанию?

– Да.

Ласка принесла бутылку вина и нарезала солёные яйца.

Стук дождя за окном напоминал гром, от чёрного мула, как от тёмного камня, тянуло холодом, холод просочился в комнату, окутал дедушкино обнажённое тело, и его невольно пробила дрожь.

– Холодно? – презрительно спросила Ласка.

– Жарко! – рассердился дедушка.

Ласка налила две чашки вина и одну передала дедушке, а вторую подняла сама, и чашки слегка стукнулись краями. Потом две пустых чашки упали на кан, а дедушка и Ласка смотрели друг другу в глаза.

Дедушка увидел, что в комнате повсюду полыхают золотые языки пламени, а среди них трепещут два маленьких синих язычка. Золотые языки пламени обжигали его тело, а синие – душу…

– Благородному мужу и через десять лет поквитаться не поздно! – холодно сказал дедушка, засовывая пистолет в кобуру.

Чёрное Око, который стоял на насыпи, гордо расправив плечи, спустился к бабушкиной могиле, обошёл её, поддел носком ноги ком земли и вздохнул:

– Эх, человек живёт свой век, как травинка – одну осень. Лао Юй, наше братство собирается бороться с японцами, вступай в наши ряды.

– Присоединиться к тем, кто подделывается под духов, а заигрывает с демонами? – скривился дедушка.

– Ты, мать твою, нос-то не задирай. Да, нашему братству помогают духи, мы действуем по законам Неба и по воле народа, и для тебя великая честь, что мы тебя приютим. – Чёрное Око пнул по бабушкиной могильной насыпи. – Я тебя зову только ради неё.

– А мне твоя милость не нужна. Когда уже мы с тобой разберёмся, кто есть кто? Ты не думай, что с тем делом всё покончено!

– Думаешь, я тебя боюсь? – Чёрное Око похлопал по пистолету на поясе. – Я тоже выучился стрелять.

Тут с дамбы спустился ещё один член «Железного братства», молодой парень с тонкими бровями. Он схватил дедушку за руку и начал с пафосом уговаривать:

– Командир Юй, братьям знакомо твоё героическое имя, все ждут, чтобы ты вступил в наши ряды. Когда страна разваливается на части, на каждом лежит ответственность. Ради победы над Японией нужно забыть прошлый раздоры и личную вражду. Вот победим японцев, тогда и посмотрим.

Дедушка с любопытством разглядывал парня. Он вспомнил своего адъютанта Жэня, юного героя, который так глупо погиб, когда чистил пистолет, и спросил:

– Ты что, коммунист?

Парень ответил:

– Нет, не из коммунистов и не из гоминьдановцев. Ненавижу и тех и других.

– Молодец!

– Моё прозвище Пятый Заваруха.

Дедушка похлопал его по руке.

– Будем знакомы.

Отец стоял рядом с дедушкой и не шевелился. Он с интересом разглядывал головы членов «Железного братства», их отличительным знаком были выбритые черепа над лбами, и отец не понимал, зачем они так делают.

6

Ласка и дедушка неистово любили друг друга три дня и три ночи, её и без того пухлые губы совсем отекли, из них сочились тонкие ниточки крови, которые попадали в рот и затекали между зубами. Когда дедушка целовал Ласку, то всегда ощущал сводивший с ума привкус крови. Три дня и три ночи дождь лил как из ведра, но, когда в комнате рассеивался золотистый и лазурно-голубой цвет, дедушка сразу слышал шелест серо-зелёного гаоляна, доносившийся с полей, крики жаб из воды и писк диких зайцев. В холодном воздухе смешалось множество разных запахов, но сильнее остальных выделялся запах чёрного мула. Он так и стоял там и уже увяз в земле на половину чи. Когда дедушка чуял его запах, то всегда ощущал, что от мула исходит огромная угроза, и подумывал даже при случае взять маузер и размозжить мулу его плоскую, словно доска, голову. Много раз дедушка даже брался за пистолет, но всякий раз в этот момент в комнате начинали ярко полыхать золотистые языки пламени.

На четвёртый день рано утром дедушка открыл глаза и обнаружил, что лежавшая рядом с ним Ласка совсем похудела, под глазами залегли чёрно-фиолетовые тени, пухлые губы потрескались и были покрыты чешуйками сухой белой кожи. Тут он услышал, как в деревне с грохотом падают дома. Он наспех оделся и, шатаясь, слез с кана, но вдруг ни с того ни с сего перекувырнулся и упал ничком. Растянувшись на полу, дедушка почувствовал, что живот урчит от голода, насилу поднялся и что есть мочи закричал, зовя тётку Лю, однако ответа не последовало. Он всем телом навалился и открыл дверь комнатки, где жили тётка Лю и Ласка, поднял глаза и увидел, что на кане сидит изумрудно-зелёная лягушка, а тётки Лю и след простыл. Дедушка вернулся в комнату, за окном которой стоял чёрный мул, подобрал несколько раздавленных солёных яиц и съел вместе со скорлупой. Однако от солёных яиц аппетит разыгрался пуще прежнего, дедушка бросился на кухню, обыскал там все шкафы и за один присест съел четыре пампушки, покрытых зелёными ворсинками плесени, девять солёных яиц, два куска вонючего доуфу,[117]117
  Соевый творог.


[Закрыть] три луковицы с засохшими перьями и, наконец, запил всё это ложкой арахисового масла.

Солнце вставало из-за гаолянового поля, как кровавое пятно. Ласка всё ещё сладко спала. Дедушка смотрел на её лоснящееся, как у чёрного мула, тело, и перед глазами снова с треском рассыпались золотистые искры, но солнечный свет за окном поглотил их. Дедушка ткнул Ласку в живот пистолетом. Ласка открыла глаза и усмехнулась, а в глазах плясали синие языки пламени. Дедушка, спотыкаясь, выбежал во двор, и увидел огромное круглое солнце, какого уже давно не было. Оно было влажным, будто новорождённый младенец в крови, и вокруг дедушки лужи окрасились в красный цвет, вода с плеском потекла на поля, гаолян уже наполовину размок, как тростник в озере.

Потихоньку вода во дворе обмелела, и наконец показалась рыхлая от влаги земля. Стена между восточным и западным двором тоже рухнула. Дядя Лохань, тётка Лю и все работники винокурни выбежали посмотреть на солнце. Дедушка увидел, что у них на руках и лицах следы зелёной патины от медных монет.

– Вы что, играли три дня и три ночи? – спросил дедушка.

– Да, – кивнул дядя Лохань.

– Мул увяз рядом с прошлогодним погребом. Найдите верёвку и жердины, вытащите его.

Работники винокурни пропустили у мула под животом две верёвки, завязали на спине двумя узлами, через которые продели жердины. После чего больше десятка работников с криками налегли и выдернули копыта мула из земли, словно морковку.

После дождя небо прояснилось, дождевая вода быстро просочилась под землю, а верхний слой земли раскис, превратившись в блестящую глину, напоминавшую жир. Бабушка верхом на муле, прижимая к груди отца, приехала из раскисшего гаолянового поля домой. Копыта и брюхо мула были забрызганы грязью. Как только чёрные мулы, разлучённые на несколько дней, почувствовали запах друг друга, то начали бить копытами и громко ржать, а когда их привязали у кормушки, то они норовили ещё и по-дружески кусаться.

Дедушка смущённо вышел навстречу бабушке и забрал у неё отца. Глаза у бабушки покраснели и опухли, от её тела исходил неприятный запах плесени.

– Ты обо всём позаботилась?

– Только сегодня утром похоронили. Если бы дождь шёл ещё пару дней, то уже черви бы завелись.

– Ох уж этот дождь. И впрямь, будто кто дно у Небесной реки пробил. – Дедушка держал на руках отца. – Поздоровайся с названым отцом, Доугуань!

– Всё-то у тебя «названый отец» да «названый отец», – проворчала бабушка. – Подержи его, я пойду переоденусь.

Дедушка с отцом на руках прошёлся по дворику, показал ему на четыре глубоких рытвины от копыт мула:

– Доугуань, малыш, смотри, тут у нас мул увяз в земле и простоял так три дня и три ночи.

Вышла Ласка с медным тазом, чтоб набрать воды. Она, глядя на дедушку, закусила губу и скривила рот. Дедушка с пониманием усмехнулся, а Ласка состроила недовольную мину.

Дедушка тихонько спросил:

– Ты чего?

– Всё этот проклятый дождь виноват, – со злостью ответила Ласка.

Когда Ласка занесла в дом воду, дедушка услышал, как бабушка допрашивает её:

– Что ты ему сказала?

– Ничего!

– Жалуешься на проклятый дождь?

– Нет, нет, проклятый дождь наверняка шёл потому, что дно у Небесной реки пробили.

Бабушка хмыкнула, и дедушка услышал плеск воды в тазу.

Когда Ласка вышла вылить воду, дедушка увидел, что её лицо приобрело фиолетовый оттенок, а взгляд погас.

Через три дня бабушка сообщила, что поедет сжигать ритуальные деньги на могиле прабабушки. Она взяла на руки отца, села на чёрного мула и сказала Ласке:

– Сегодня не вернусь.

В ту ночь тётка Лю снова пошла на восточный двор играть в азартные игры с работниками винокурни, а в бабушкиной комнате опять запылали золотые языки пламени.

Звёздной ночью бабушка поспешила вернуться домой. Она под окном подслушала, что происходит в комнате, а потом разразилась бранью.

Бабушка расцарапала Ласке всё лицо до крови и влепила дедушке оплеуху по левой щеке. Дедушка рассмеялся. Бабушка снова замахнулась, но рядом с дедушкиной щекой рука вдруг замерла и обессиленно чиркнула дедушку по плечу. Зато дедушка одним ударом сбил бабушку с ног.

Она во весь голос разрыдалась.

Дедушка забрал Ласку с собой и ушёл.

7

Члены «Железного братства» освободили одного из коней и велели дедушке и отцу сесть на него. Чёрное Око, подгоняя своего скакуна, мчался впереди всех, а красноречивый Пятый Заваруха, одинаково ненавидевший и КПК и Гоминьдан, неспешно ехал вместе с дедушкой. Его пегий конь был совсем ещё молодым, глядя на пятерых собратьев, несущихся впереди, он взволнованно мотал головой, хотел нагнать остальных, но хозяин без конца натягивал поводья, обуздывая его желание лететь. Пегий жеребчик обиделся и куснул вороного коня, на котором сидел дедушка, выплёскивая тем самым недовольство хозяином. Вороной лягнул пегого в знак протеста. Дедушка придержал своего коня, пропуская пегого вперёд, а когда расстояние между ними увеличилось до нескольких метров, поехал в хвосте за Заварухой. Тёплая серо-синяя Мошуйхэ весело пела, влажный воздух, поднимавшийся над водой, перемещался в поля за насыпью. Из-за военных действий поля так и не убирали, поэтому на них проступал коричнево-жёлтый цвет хаоса и упадка, сухие стебли прошлогоднего гаоляна в основном так и остались лежать на земле, время от времени попадались стоявшие в растерянности одинокие крестьяне. Те, кто поумнее, подожгли на своих участках стерню, сухие гаоляновые стебли с треском горели, превращаясь в пепел и возвращаясь в породившую их чёрную землю.

Костры на бескрайних полях по обе стороны реки трепетали, как обрывки тёмно-красной ткани, тёмный дым струился под чистым, словно лёд, небом. Удушливый запах горелого гаоляна забивал нос и горло. Пятый Заваруха, который не переставал разглагольствовать, повернулся в седле и сказал дедушке:

– Командир Юй, я тут уже полдня болтаю, а так и не услышал твоих соображений.

Дедушка горько усмехнулся:

– Да я ведь даже двух сотен иероглифов не знаю, зато мастер убивать да пожары устраивать. Лучше уж зарежьте, чем слушать все эти разговоры про государство да про партии.

– А как считаешь, когда японцев выгоним, кому должна достаться Поднебесная?

– Это меня не касается, моё у меня всё равно никто оттяпать не рискнёт!

– А если власть достанется коммунистам?

Дедушка заткнул одну ноздрю и высморкался.

– Тогда пусть правит Гоминьдан?

– Эти недоноски?!

– Так и есть. Гоминьдановцы двуличные, коммуняки хитрые. Всё-таки Китаю нужен император. Я ещё с детства в «Троецарствии» и «Речных заводях»[118]118
  Классические китайские романы.


[Закрыть] вычитал одну умную мысль: сколько бы ни длилась борьба, давно разделившийся должен воссоединиться, давно воссоединившийся должен разделиться, но Поднебесная всё равно должна остаться в руках императора. Государство – это семья императора, семья – это государство императора, только так можно править, отдавая все моральные силы. Когда у власти какая-то партия, то все только и знают, что языками трепать, каждый перетягивает одеяло на себя, в итоге полный беспорядок.

Пятый Заваруха остановил коня, подождал дедушку, а потом наклонился к нему и сказал заговорщицким тоном:

– Командир Юй, я с детства не раз перечитывал «Троецарствие» и «Речные заводи», хорошо разбираюсь в стратагемах. Желчный пузырь у меня величиной с куриное яйцо,[119]119
  Отсылка к эпизоду «Троецарствия», когда военачальники царства Вэй вырвали желчный пузырь у полководца Цзян Вэю, и оказалось, что он размером с куриное яйцо. Характеристика смелого человека.


[Закрыть] однако пока я не нашёл себе начальника, которому служил бы верой и правдой. Я-то думал, что Чёрное Око – герой-удалец. Ради него я покинул свой дом и вступил в ряды его братства в надежде геройскими поступками прославить свой род. Кто же знал, что Чёрное Око тупой, как свинья, и бестолковый, как бык. Ни тебе смелости, ни тактики. Только и думает, как ему сохранить клочок земли на реке Яньшуйхэ. В древности говорили: «птица выбирает себе хорошее дерево, а добрый конь начинает ржать при виде Бо Лэ».[120]120
  Легендарный ценитель и знаток лошадей в период Чуньцю (с 722 по 479 г. до н. э.).


[Закрыть] Я тут поразмыслил и понял, что во всём огромном дунбэйском Гаоми есть только один великий герой – командир Юй. Поэтому я подговорил несколько десятков братьев, чтоб они подняли шум и вынудили Чёрное Око зазвать тебя в наши ряды. Эта тактика называется «заманить тигра в зал». В нашем братстве ты подобно вану Гоуцзяню станешь «почивать на хворосте и вкушать желчь»,[121]121
  Отсылка к притче о ване (титул правителя в древнем и средневековом Китае) Гоуцзяне, который спал на хворосте и во время трапезы лизал желчь, чтобы не забыть о мести победившему его княжеству У.


[Закрыть] завоюешь симпатию и авторитет у остальных, затем младший брат найдёт лазейку, чтобы избавиться от Чёрного Ока, поставим тебя главным, наведём порядок и дисциплину, расширим отряд, сначала займём дунбэйский Гаоми, а потом двинемся на север, займём Пинду, Цзяо и объединим три этих района. Можно будет основать столицу в устье реки Яньшуйхэ, вывесить там знамя «Железного братства», ты будешь нашим правителем. Мы разошлём конницу в три стороны: первый отряд отправится завоёвывать уезд Цзяо, второй – завоёвывать Гаоми, а третий – Пинду. Уничтожим коммунистов, Гоминьдан и японских чертей, а когда все три города окажутся в наших руках, считай, в Поднебесной установилась наша власть!

Дедушка чуть было не свалился с коня. Он удивлённо смотрел на этого молодого, красивого, умного парня, и от волнения грудь сдавило так, что даже стало больно. Он остановил коня и дождался, пока перед глазами перестанут мельтешить чёрные точки. Ему хотелось скатиться с седла, встать на колени и поклониться, но он счёл это неподобающим, протянул руку, схватил влажную от пота ладонь Пятого Заварухи и сказал, стуча зубами:

– Что ж мы раньше не встретились, почему так поздно?!

– Господин,[122]122
  Пятый Заваруха обращается к Юй Чжаньао, как слуга к господину.


[Закрыть] не нужно излишних церемоний, давайте держаться одних помыслов и одних моральных устоев и сообща замышлять великое дело! – воскликнул Пятый Заваруха со слезами на глазах.

Чёрное Око, который оторвался от них на одно ли, остановил коня и крикнул:

– Ну, едете или нет?

Пятый Заваруха, сложив руки рупором, прокричал в ответ:

– Едем! У Лао Юя подпруга порвалась, как раз чиним!

Они услышали, как Чёрное Око выругался, и увидели, как он ударил по крупу своего коня плетью и тот, подскакивая, как огромный кролик, помчался вперёд.

Пятый Заваруха, глядя на моего отца, который сидел на коне с блестящими глазами, сказал:

– Юй-младший, то, про что я сегодня говорил с твоим отцом, – дело особой важности, никто не должен узнать об этом!

Отец энергично покивал головой.

Пятый Заваруха отпустил натянутый повод, и пегий жеребчик распушил хвост и помчался вперёд, а комья земли из-под его копыт полетели в речку.

Дедушка ощутил такую завершённость и ясность, каких доселе не испытывал. Слова Пятого Заварухи будто бы протёрли его сердце, пока оно не заблестело, как зеркало. Счастье от того, что он наконец осознал цель борьбы и предвидел грядущие великие свершения, волнами поднималось в душе. Он пошевелил губами и произнёс короткую фразу, которую не расслышал даже сидевший перед ним отец:

– Воля Неба!

Кони то неслись, то замедляли шаг. В полдень они спустились с насыпи к Мошуйхэ, а после обеда река уже осталась позади. Вечером дедушка, сидя верхом, увидел вдалеке речку Яньшуйхэ, что была наполовину уже Мошуйхэ и петляла среди солончаков. Её серая поверхность напоминала матовое стекло, на котором поблёскивали размытые пятна света.

8

История о том, как глава уезда Цао Мэнцзю прибегнул к хитрому плану, чтобы очистить дунбэйский Гаоми от разбойников во главе с моим дедушкой, произошла поздней осенью одна тысяча девятьсот двадцать восьмого года. Когда дедушка был в диких горах острова Хоккайдо, он снова и снова воскрешал в памяти те трагичные события. Вспоминал, как трясся по ухабистым дорогам дунбэйского Гаоми в чёрном «шевроле» – каким же он тогда был самодовольным и бесподобно невежественным. Дедушка подумал, что сыграл роль птички-манка и заманил в ловушку восемьсот героев. Когда он вспоминал, как этих восемь сотен бойцов изрешетили пулемёты у пересохшей реки за пределами Цзинаньской[123]123
  Цзинань – административный центр провинции Шаньдун.


[Закрыть] управы, у него холодели руки и ноги. Когда, набросив на плечи рваный холщовый мешок, он драной сеткой ловил в мелководной речке рыбу и видел в бухте, изогнутой в форме полумесяца, серо-синие волны, догонявшие друг дружку и напоминавшие гребни рисовых полей, то вспоминал реки Мошуйхэ и Яньшуйхэ в родном краю. А поджигая сучья, чтобы поджарить толстолобика, водившегося в этой реке на Хоккайдо, он размышлял о том, как его страшная ошибка унесла жизни восьмисот храбрецов…

Перед рассветом дедушка закинул ногу на глинобитную стену полицейского участка при Цзинаньской управе, вкарабкался наверх и оттуда съехал на кучу травы и обрезков бумаги, спугнув шаставших там двух диких котов. Он проскользнул в один из дворов, где обменял чёрную военную форму на лохмотья, после чего смешался с толпой на городских улицах и наблюдал, как его земляков и товарищей по одному заводят в крытые вагоны. На станции стояли в огромном количестве часовые, витал мрачный дух смерти, над крытым грузовым вагоном клубился тёмный дым, а из трубы паровоза со свистом вылетал фонтан пара…

Дедушка пошёл по ржавым рельсам на юг и шёл весь день и всю ночь, а на рассвете около пересохшей речки унюхал густой запах крови. Он ступил на обрушенный деревянный мост и увидел, что серый бутовый камень под ним весь покрыт свежей кровью и мозгами. Более восьмисот тел разбойников из дунбэйского Гаоми лежали вповалку, занимая половину русла реки… Дедушка испытал ни с чем не сравнимый стыд, ужас и ненависть. Ему опостылела жизнь, в которой приходилось крутиться как в колесе: или ты убьёшь, или тебя убьют, или ты сожрёшь кого-то, или тебя сожрут. Вспомнилась спокойная деревня: над домами струится дым от очагов, скрипящие колодезные журавли поднимают прозрачную воду, ослёнок с пушистой фиолетовой шерстью тянется губами к краю ведра, чтобы напиться, а огненно-красный петух стоит на земляном валу, поросшем кустами ююбы, и поёт во весь голос, приветствуя яркий рассвет… Дедушка решил вернуться домой. Всю жизнь с самого рождения он кружил в пределах дунбэйского Гаоми и впервые оказался так далеко от родных мест – казалось, что его дом где-то за краем неба. Их привезли в Цзинань на поезде, и дедушка запомнил, что голова поезда всё время была устремлена на запад, а значит, сейчас нужно было просто идти вдоль рельсов на восток и не волноваться, что не доберёшься до уезда Гаоми. Дедушка пошёл вдоль путей, иногда ему казалось, что рельсы идут в каком-то другом направлении, он мялся в нерешительности, но быстро трезво оценивал обстановку. Он подумал: раз уж великая река Янцзы и та делает поворот, то уже построенная человеком железная дорога тем более может повернуть. Время от времени ему попадались кобели, которые мочились, подняв заднюю лапу, и сучки, справлявшие малую нужду, присевши. Когда мимо пролетали тёмные поезда, дедушка ложился ничком в придорожной канаве или прятался в поле, глядя, как мимо него проносятся, подрагивая, красные или чёрные колёса. Пронзительный гудок обретал свою форму, проходя через скрученные листья посевов и поднятую пыль. Когда поезд уносился прочь, рельсы с болью восстанавливали обычный вид, становились чёрными и блестящими, словно бы из чувства противоречия: они не могли примириться с давлением, но не в силах были его избежать. Из пассажирских вагонов стекали китайские и японские экскременты, испуская одинаковый смрад. Пространство между шпалами было усыпано скорлупками от арахиса, лузгой тыквенных семечек и обрывками бумаги. Когда попадались деревни, дедушка просил поесть, а воду пил из речек. День и ночь он шёл на восток и через полмесяца увидел две знакомые сторожевые башни на вокзале Гаоми. Местная знать с почётом провожала бывшего главу уезда Цао Мэнцзю, которого повысили до начальника полицейского управления всей провинции Шаньдун. Дедушка протянул руку и пошарил у себя за пазухой, но там было пусто, и тогда он рухнул на землю и долго-долго лежал так, ничком, пока не ощутил, что у земли во рту привкус крови…

После долгих размышлений дедушка всё же решил не идти к бабушке с отцом, хотя в своих холодных снах часто видел бабушкино белоснежное тело и странную наивную улыбку отца. Когда он просыпался, перепачканное лицо было мокрым от горячих слёз, а сердце сжималось будто от удара кулаком. Глядя на рассыпанные по всему небу звёзды, он с особой силой чувствовал, как сильно тоскует по жене и сыну. Однако в самый решающий момент, уже стоя на знакомой околице и вдыхая родной запах винной барды, разливавшийся в тёмной ночи, засомневался. Те полторы оплеухи, что отвесила ему бабушка, разделили их словно бессердечная река. Бабушка тогда обзывала его похотливым ослом и хряком. Она бранилась с бешеным выражением лица, уперев руки в бока, сгорбив спину и вытянув шею, а изо рта у неё текла алая кровь… От этого отвратительного образа на душе стало муторно. Дедушка подумал, что прожил столько лет, но никогда ещё ни одна женщина его так не распекала, а уж тем более не давала пощёчин. Вступив в тайную связь с Лаской, он испытывал в глубине души стыд, но после этой брани и оплеух стыд испарился, и злопамятность заняла место возможной самокритики в его сердце. С осознанием собственной правоты он ушёл, забрав с собой Ласку, и перебрался в Сяньцзя в пятнадцати ли от родной деревни. Он приобрёл там дом, но вскоре понял, что новая жизнь ему не по вкусу. Узнавая недостатки Ласки, он обнаруживал достоинства бабушки… Сейчас, когда он спасся от неминуемой гибели, ноги сами принесли его сюда. Дедушка вдыхал знакомый запах, и душу его охватила печаль. Ему хотелось, невзирая ни на что, ворваться в наш двор, полный безобразных и прекрасных воспоминаний, и вернуть былое счастье, но дорогу преграждали брань да уродливый образ жены с вытянутой шеей и сгорбленной спиной.

Глубокой ночью дедушка доволок своё измождённое тело до Сяньцзя. Стоя перед купленным два года назад домом, он увидел, как высоко висит на юго-западной стороне неба месяц. Небо было серебристо-серым, а месяц оранжевым, ущербным, однако контур ущербной части чётко просматривался. Рядом с месяцем были хаотично рассеяны с десяток одиноких звёзд. Над домом и улицей разливался лунный свет и холодный блеск звёзд. Перед глазами дедушки возник образ смуглого, крепкого и длинного тела Ласки. Дедушка вспомнил золотистые языки пламени, окружавшие её тело, и синие искры, что сыпались из глаз. Похотливые мысли заставили позабыть о душевных терзаниях и телесных страданиях, дедушка закинул ногу на стену и запрыгнул во двор.

Дедушка постучал в оконную раму и, обуздав страсть, тихонько позвал:

– Ласка… Ласка…

Внутри кто-то ахнул, потом задрожал со страху, а потом раздались судорожные всхлипывания.

– Ласка, ты что, не слышишь, что это я? Юй Чжаньао!

– Братец! Родненький! Ты меня хоть путай, да я не испугаюсь. Пусть ты даже духом стал, всё равно хочу тебя увидеть! Я знаю, что ты обратился в духа, но рада, что и в таком обличье пришёл повидаться… Значит, всё-таки скучал… Входи!

– Ласка, я не дух! Я живой! Я живой и сбежал! – Он кулаком постучал по окну. – Вот послушай, разве духи умеют стучать в окна?

Ласка в доме громко разрыдалась.

– Не плачь, а то люди услышат.

Дедушка подошёл к двери и ещё не успел переступить порог, как обнажённая Ласка, словно гигантская щука, прыгнула ему на грудь.

Дедушка лежал на кане и разглядывал потолок. Два месяца он даже за порог не выходил, Ласка каждый день подслушивала на улицах, что говорят про разбойников из дунбэйского Гаоми, а потом передавала ему, поэтому каждый день он погружался в воспоминания об этой ужасной трагедии. Когда дело доходило до каких-то подробностей, дедушка от злости скрежетал зубами. Он подумал, что всю жизнь отстреливал диких гусей, и тут вдруг один гусак выклевал ему глаза. Сколько у него было возможностей лишить жизни старого пса Цао Мэнцзю, но в итоге он всегда его жалел. Тут мысли переключались на бабушку. Одна из главных причин, по которой дедушка остался в дураках, – наполовину реальные, наполовину фальшивые взаимоотношения названой дочери и названого отца между бабушкой и главой уезда. Дедушка ненавидел Цао Мэнцзю, а потому возненавидел и бабушку. Возможно, она уже давно вступила в сговор с Цао, и они вместе поставили на него капкан. А масла в огонь подлила Ласка, которая сообщила:

– Братец, ты её забыть не можешь, а она тебя давно позабыла. Когда тебя увезли на поезде, она ушла с главой «Железного братства» по прозвищу Чёрное Око и живёт в устье реки Яньшуйхэ уже несколько месяцев, до сих пор не вернулась.

Говоря это, Ласка гладила дедушку по рёбрам. Глядя на её ненасытное смуглое тело, дедушка испытал смутное отвращение. Он вспомнил о белоснежном теле бабушки, о том удушливом дне, когда он на руках отнёс её в тень гаоляна и уложил на соломенный плащ.

Дедушка сел и спросил:

– А пистолет мой ещё цел?

Ласка в ужасе прижалась к дедушкиной руке.

– Ты что удумал?

– Убью этих недоносков!

– Чжаньао, братец, хватит тебе уже людей убивать. Сколько ты народу прикончил за свою жизнь!

Дедушка ударил Ласку ногой в живот:

– Поменьше болтай да тащи сюда пистолет!

Ласка обиженно всхлипнула, распорола шов на подушке и достала пистолет.

Дедушка и отец на вороном коне ехали вслед за Пятым Заварухой из «Железного братства», в душе великим стратегом. Они скакали полдня, пока не увидели тёмные воды реки Яньшуйхэ и белые солончаки на обоих берегах. Хотя волнение, вызванное речами Пятого Заварухи, ещё не улеглось, дедушка всё равно вспомнил тогдашний поединок с Чёрным Оком на берегу Яньшуйхэ…

Спрятав пистолет, дедушка сел верхом на осла и доехал до устья реки Яньшуйхэ, пока солнце не поднялось высоко. Он привязал осла к дереву за деревней, чтобы тот обгрызал кору, натянул по самые брови старую войлочную шапку и широкой походкой вошёл в деревню. Деревня была большой, но дедушка не спрашивал дорогу, а сразу направился к ряду высоких домов, крытых черепицей, в самом центре селения. Стояла глубокая осень, подступала зима, несколько десятков каштанов, ещё не скинувших усталые пожухлые листья, трепетали на ветру. Ветер был не сильным, но пронзительным. Дедушка проскользнул в большой двор, где ещё не закончилось собрание членов «Железного братства». В большой зале, вымощенном квадратной плиткой, на стене висела серо-жёлтая картина, на которой был изображён странный старец верхом на хищном полосатом тигре. Под картиной были расставлены разные диковинные предметы (только потом дедушка рассмотрел, что это была лапа обезьяны, череп петуха, высушенная печень свиньи, кошачья голова и копыто мула), в клубах дыма от курильницы на толстом железном листе сидел человек с родимым пятном вокруг глаза. Левой рукой он тёр выбритый над лбом череп, а правой прикрывал промежуток между ягодицами и громким звонким голосом читал заговор:

– Железная голова, железные плечи, железная душа, железные мышцы, железные кости, железное сердце, железная печень, железные лёгкие, рис перед алтарём превращается в железный частокол, железный нож, железный пистолет ничего не могут сделать с железным телом. О покровитель на тигре, скорее дай нам наказ…

Дедушка понял, что перед ним известный на весь дунбэйский Гаоми Чёрное Око, наполовину человек, наполовину оборотень.

Чёрное Око дочитал заговор, торопливо встал, трижды поклонился Великому учителю с железным телом верхом на тигре, а потом снова уселся на железный лист и стиснул кулаки так, что все ногти были внутри кулака. Он кивнул другим членам братства, сидевшим в зале, и те принялись левой рукой натирать бритые головы, прикрывая правой промежуток между ягодицами, и с закрытыми глазами хором громко читали тот же заговор. Их крики были звучными, словно песня, и занимательными, дедушка почувствовал, будто в зале парят духи, а огонь гнева в душе угас наполовину. Дедушка сначала планировал просто застрелить Чёрное Око, но теперь к ненависти примешивалась толика благоговейного трепета.

Члены братства хором прочитали заговор, все вместе поклонились старцу на тигре, а потом встали, разделились на две колонны и повернулись лицом к Чёрному Оку. Перед ним стоял большой чан цвета соевой подливы, внутри него размокало гаоляновое зерно. Дедушка давно уже слышал, что члены «Железного братства» едят гаолян сырым, а сейчас наконец увидел это воочию. Каждый член братства получал у Чёрного Ока плошку сырого гаоляна, с урчанием заглатывал его, а потом подходил к столику с жертвоприношениями, брал по очереди лапу обезьяны, копыто мула и петушиный череп и натирал лысину.