Текст книги "Красный гаолян"

Автор книги: Мо Янь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

5

Это было сорок шесть лет назад. В том самом месте, где дедушка, отец и мать героически сражались с целой сворой собак под предводительством трёх наших псов – Чёрного, Красного и Зелёного. Однажды грозовой ночью молния ударила по плите на «могиле тысячи людей», где покоились останки коммунистов, гоминьдановцев, простых крестьян, японцев и солдат марионеточных войск, и истлевшие кости разлетелись на несколько десятков метров. Дождь омыл кости начисто, они стали торжественно-белыми. Я в тот момент как раз приехал домой на летние каникулы. Услышав, что раскололась плита на «могиле тысячи людей», я помчался туда, чтобы посмотреть своими глазами, а за мной увязалась наша голубенькая собачка. Всё ещё накрапывал дождь, и пёсик убежал вперёд, хлюпая по мутным лужам крепкими лапами. Очень скоро нам попались кости, которые выкинуло ударом молнии, пёсик потыкался носом, понюхал и безо всякого интереса потряс головой.

Возле расколотой могильной плиты стояли люди, и у всех на лицах читался ужас. Я протиснулся сквозь толпу. Там лежали черепа и скелеты, снова увидевшие белый свет. Кто тут коммунист, кто гоминьдановец, кто японец, кто солдат марионеточных войск, а кто простой деревенский житель, боюсь, уже и секретарь местного парткома не смог бы разобраться. Черепа имели одинаковую форму и лежали вплотную друг к другу, омываемые одним и тем же дождём. Редкие капли скорбно барабанили по белоснежным костям. В перевёрнутых черепах скопилась дождевая вода, чистая и холодная, как гаоляновое вино, простоявшее в подвале долгие годы.

Односельчане собрали вылетевшие из могилы кости и кинули обратно в общую кучу. У меня зарябило в глазах, а когда я ещё раз присмотрелся, то увидел, что в той же могиле лежат десятки собачьих черепов. Впоследствии я узнал, что череп человека и череп собаки почти не отличаются друг от друга, пробивавшийся в могилу рассеянный белый свет словно передал мне некую информацию, от которой захватывало дух. Славная история человечества связана с огромным количеством легенд и воспоминаний о собаках, история собак и история человека сплелись воедино. Я тоже принял участие в собирании разлетевшихся костей, в целях гигиены надев пару белоснежных перчаток. Односельчане гневно смотрели на меня, и я торопливо сдёрнул перчатки и сунул в карман брюк. Собирая кости, я ушёл дальше всех и добрался до кромки гаолянового поля в сотне метров от общей могилы. В низкой траве, покрытой капельками дождевой воды, лежала полукруглая черепная коробка, ровный и широкий лоб свидетельствовал о незаурядности покойника. Я тремя пальцами взял череп и пошёл назад, но среди травы снова блеснуло что-то белое. Это был вытянутый череп. Несколько острых зубов в оскаленной пасти наводили на мысль, что подбирать его нет необходимости. По-видимому, это был собрат голубенького пёсика, бежавшего за мной по пятам. Или, возможно, волк. А то и помесь собаки и волка. Судя по прилипшим комочкам земли и чистой поверхности, его тоже ударом молнии выкинуло из общей могилы, где он безмятежно пролежал несколько десятков лет. В итоге я и его поднял. Односельчане бесцеремонно сваливали человеческие останки в могилу, кости ударялись одна о другую, ломались и крошились. Я кинул туда же половину человеческого черепа, а потом застыл в нерешительности с огромным собачьим черепом в руках. Кто-то из стариков сказал:

– Кидай давай, тогда собаки были не хуже людей!

И я кинул собачий череп в открытую могилу. Восстановленная «могила тысячи людей» была точь-в-точь такая же, как до удара молнии. Чтобы успокоить потревоженные души, моя мать сожгла перед ней целую кипу жёлтой бумаги для жертвоприношений.

Я помогал восстанавливать могилу, а потом вместе с матерью трижды поклонился, выказав почтение тысяче трупов, лежавших в ней.

Мать сказала:

– Сорок шесть лет прошло! Мне тогда было пятнадцать…

6

Мне тогда было пятнадцать. Японцы окружили деревню. Твои бабушка с дедушкой спустили меня и твоего маленького дядю в колодец, после чего исчезли без следа. Я лишь потом выяснила, что их убили в тот же день утром…

Я не знала, сколько времени просидела на дне колодца. Твой дядя скончался, труп начал дурно пахнуть. Жаба и ядовитая змея с жёлтым ободком на шее весь день пристально смотрели на меня. Я умирала со страха… В тот момент я думала, что наверняка сгину в колодце, и тут пришли твои отец и дедушка вместе с остальными…

Дедушка завернул пятнадцать винтовок «Арисака-38» в промасленную бумагу, связал верёвкой и потащил на плече к высохшему колодцу. Он велел отцу:

– Доугуань, хорошенько осмотрись, нет ли кого вокруг.

Дедушка понимал, что солдаты из отряда Лэна и Цзяогаоской части положили глаз на эти винтовки. Вчера вечером они с отцом под земляным валом соорудили шалаш, дедушка и все остальные спали, а Слепой сидел у входа и сторожил, прислушиваясь к каждому шороху. Посреди ночи он услышал, что в кустах на пологом склоне что-то вдруг зашуршало, а потом в сторону шалаша двинулись лёгкие шаги. Слепой по звуку понял, что идут двое, причём один смелый, а другой трусливый. Он уловил дыхание этих двоих, стиснул пистолет и громко рыкнул:

– Стоять!

Слепой услышал, как двое непрошеных гостей поспешно улеглись на землю и начали отползать назад. Он примерно определил направление, нажал на спуск, и пуля вылетела со свистом. Слепой услышал, как эти двое скатились по склону и укрылись в кустах. Снова прицелился туда, откуда доносилось шуршание, и выстрелил. В ответ раздался чей-то крик. Выстрелы разбудили дедушку и всех остальных, они бросились в погоню и увидели, как две чёрные тени перескочили через ров и метнулись в гаоляновое поле.

– Пап, никого, – сказал отец.

– Запомни этот колодец!

– Запомнил. Это колодец семьи Красы.

Дедушка наставлял его:

– Ежели я умру, то ты винтовки достань и в качестве подарка преподнеси их Восьмой армии, чтоб вступить в их ряды. Эти ребята вроде чуть получше отряда Лэна.

– Пап, мы не будем никуда вступать! Мы сами соберём свой отряд. У нас ведь ещё и пулемёт есть!

Дедушка горько усмехнулся:

– Ох и непросто это, сынок. Я уже из сил выбился.

Отец опустил верёвку, прицепленную к старому колодезному журавлю, а дедушка взялся за конец верёвки и перевязал ей винтовки.

– Колодец точно высох? – уточнил дедушка.

– Точно. Мы с Ван Гуаном играли в прятки и в нём прятались.

С этими словами он перегнулся через край и вдруг увидел в кромешной тьме две серых тени.

– Пап! Там кто-то есть! – громко завопил отец.

Они с дедушкой встали на колени на оголовок колодца, напряжённо всматриваясь в темноту.

– Это Краса! – воскликнул отец.

– Ну-ка, посмотри, она там жива?

– Вроде бы ещё дышит… Рядом с ней свернулась клубком змея, а ещё там лежит её братишка Аньцзы… – Голос отца эхом отражался от стенок колодца.

– Не побоишься спуститься?

– Спущусь! Мы с Красой дружим!

– Только берегись змеи.

– Я змей не боюсь!

Дедушка отвязал верёвку от винтовок, закрепил вокруг пояса отца и стал потихоньку опускать его в колодец.

– Ты там поосторожнее! – услышал отец дедушкин крик сверху.

Он нащупал ногой выступающий кирпич и встал на него. Чёрно-жёлтая змея вскинула голову, быстро высунула свой раздвоенный язык и зашипела на отца. Когда отец ловил в Мошуйхэ крабов, он научился обращаться со змеями, даже мясо их пробовал вместе с дядей Лоханем, они коптили его на сухих коровьих лепёшках, а дядя Лохань рассказал, что змеиным мясом можно лечить проказу. Отведав мяса змеи, они с дядей Лоханем тогда ощутили сильный жар во всём теле. Отец стоял, не двигаясь, ждал, пока змея опустит голову, а потом ухватил её за хвост и с силой начал трясти, пока кости не захрустели. Тогда он схватил эту тварь за шею и повернул на два оборота, после чего громко крикнул:

– Пап, сейчас я её выкину.

Дедушка отпрянул в сторону, и из колодца вылетела полудохлая змея, похожая на колбасу. От страха у него волосы встали дыбом, и он выругался:

– Вот ведь сосунок, а смелости как у разбойника!

Отец помог матери приподняться и крикнул:

– Краса! Краса! Это я, Доугуань! Пришёл тебя спасти!

Дедушка аккуратно поднял из колодца мою мать и труп маленького дяди.

– Пап, спускай винтовки! – велел отец.

– Доугуань, отойди в сторонку!

Верёвка поскрипывала, пока связка винтовок опускалась на дно. Отец развязал верёвку и закрепил её у себя на поясе, а потом крикнул:

– Тяни, пап!

– Хорошо завязал?

– Да!

– Хорошенько закрепи узел, а не как попало.

– Закрепил!

– А узел скользящий или мёртвый?

– Пап, ты чего? Я же только что обвязывал Красу, чтоб её поднять!

Отец и дедушка смотрели на лежащую на земле Красу. Кожа на лице плотно облегала кости, глаза запали, а дёсны, наоборот, выступали, волосы словно припорошены мукой. А ногти на руках её братишки стали тёмно-синими.

7

Под неустанной опекой колченогой тётки Лю моя мать постепенно поправилась, они с отцом и раньше были хорошими друзьями, а после истории со спасением из колодца и вовсе стали близки, как брат с сестрой. Дедушка заболел тифом и чуть было не помер, а потом в бреду ему почудился аромат гаоляновой каши, и тогда отец вместе с остальными кинулись собирать гаоляновые зёрна, а тётка Лю сварила кашу, распарив зёрна до мягкости. Дедушка съел миску каши, и тут у него в носу полопались сосуды и хлынула чёрная кровь, однако с того дня к нему вернулся аппетит, и здоровье начало мало-помалу поправляться. К середине десятого лунного месяца он уже мог, опираясь на палку, потихоньку подняться на земляной вал, чтобы поздней осенью погреться в тёплом солнечном свете.

В это время по слухам произошла стычка между отрядами Рябого Дэна и Мелконогого Цзяна, обе стороны понесли большие потери. Однако дедушка всё ещё был слишком болен, чтобы о чём-то думать.

Отец вместе с остальными возвели в деревне несколько временных хибарок, среди руин нашли подходящую мебель, а ещё отправились в поле собрать достаточное количество гаоляна, чтобы хватило на зиму и весну. С конца восьмого лунного месяца беспрерывно шли дожди, чернозём на гаоляновых полях превратился в грязь, половина размокших стеблей склонилась к земле, выпавшие из колосьев зёрна уже дали корни, а те, что остались внутри, пустили ростки, и среди сизо-бурых пожухлых растений пробивалась молодая нежная зелень. Гаоляновые метёлки, словно растрёпанные лисьи хвосты, стояли торчком или свисали вниз. Свинцовые тучи, вобравшие в себя большие объёмы воды, быстро проплывали над гаоляном, и по полю скользили мрачные тени. Крепкие ледяные капли барабанили по листьям. Стаи ворон, с трудом расправив насквозь мокрые крылья, кружили в воздухе над низиной. Солнце в эти дни было на вес золота, низину целыми днями окутывал липкий туман, который то немного рассеивался, то становился ещё гуще.

Когда дедушка слёг с тифом, отец взял на себя руководство. Под его предводительством Ван Гуан, Дэчжи, Хромой, Слепой и Краса отправлялись с винтовками дать жестокий отпор псам, которые прибегали в низину есть мертвечину. В этих сражениях отец отточил своё умение стрелять.

Иногда дедушка спрашивал слабым голосом:

– Малой, что ты удумал?

Брови отца сошлись в злобном выражении. Он ответил:

– Пап, мы собак будем бить!

– Да нечего их бить…

– Нет! Нельзя, чтоб они пожирали людей.

В болотистой низине лежало около тысячи трупов. Солдаты Восьмой армии просто свалили тела в кучу, но не успели толком захоронить. Небрежно присыпанные чернозёмом тела были отмыты от грязи шелестом осенних дождей и разворошены собаками. Постепенно трупы раздулись, над низиной стал распространяться едкий смрад, вороны и бешеные псы, улучив момент, кидались на кучу трупов и вспарывали покойникам животы, отчего зловоние становилось сильнее.

В период «расцвета» собачьи войска насчитывали от пятисот до семисот животных. Вожаками стаи были три наших пса: Красный, Зелёный и Чёрный, а костяк войска составляли деревенские собаки, почти у всех хозяева лежали в общей куче, испуская зловоние. Время от времени к ним присоединялись полубезумные собаки из соседних деревень, которым было куда вернуться.

Люди разбились на группы – отец с матерью в одной, Ван Гуан и Дэчжи в другой, Хромой и Слепой в третьей – и разошлись в трёх направлениях. Они залегли в окопах и пристально наблюдали за тремя тянувшимися от гаолянового поля тропками, которые протоптали собачьи лапы. Отец держал винтовку «Арисака-38», а мать вооружилась карабином. Мать спросила:

– Доугуань, почему я всё время промахиваюсь?

– Ты слишком торопишься. Потихоньку прицелься, а потом плавно нажми на спуск и не промажешь!

Отец с матерью держали под наблюдением тропку, которая тянулась с юго-восточной стороны поля, шириной тропки была около двух чи, извилистая, серо-белая. Полёгший гаолян закрывал обзор, и стоило собакам прошмыгнуть туда, как они бесследно исчезали. Собачьи войска, появлявшиеся на этой тропке, вёл за собой наш Красный, шкура его лоснилась от обильного питания, бесконечные пробежки укрепили мускулы на лапах, а битвы с людьми развили сообразительность.

Солнце только-только выглянуло, и на собачьих тропах царили тишина и покой. Дорогу окутывал туман. После месяца боёв с переменным успехом собачье войско постепенно уменьшилось, больше сотни собак погибли прямо рядом с трупами, больше двух сотен сбежали, в итоге в трёх стаях насчитывалось около двухсот тридцати особей, и они стремились объединиться. Постепенно люди усовершенствовали свою технику стрельбы, и после каждого бешеного нападения собак оставались лежать несколько десятков трупов. В битве против людей собаки явно уступали в уме и технических средствах. Отец вместе с остальными ожидал первого за сегодня нападения собачей стаи. Псы в ходе борьбы выработали определённую систему, которая не менялась: они нападали один раз утром, один раз около полудня и один раз под вечер, прямо как люди, принимающие пищу по часам.

Отец увидел, как вдалеке начали покачиваться стебли гаоляна, и шепнул матери:

– Приготовься, идут!

Мать тихонько сняла карабин с предохранителя и прильнула щекой к промокшему под осенним дождём прикладу. Движение в гаоляне, словно волна, докатилось до края низины, и отец услышал собачье дыхание. Он знал, что несколько сотен жадных глаз буравят человеческие останки в низине, ярко-красные языки облизывают слюну в углах пасти, а животы урчат, выделяя зелёный желудочный сок.

Затем, словно по команде, двести с лишним псов выскочили из гаолянового поля с бешеным лаем. Шерсть на холках встала дыбом, собаки злобно рычали. Хорошо различимая в белом тумане шерсть поблёскивала в лучах кроваво-красного солнца. Собаки начали с хрустом разрывать трупы. Каждая из мишеней пребывала в постоянном движении. Ван Гуан и Хромой открыли огонь, раненые собаки жалобно выли, а те, в которых пули не попали, ещё быстрее разрывали тела.

Отец прицелился в неуклюжую голову одной чёрной собаки – ба-бах! – и пуля задела ухо. Собака заверещала и метнулась обратно в гаоляновое поле. Отец увидел, как на голове белой собаки распустился цветок, она рухнула, вывалив из пасти чёрный язык и не успев даже взвыть.

– Краса, ты попала! – громко воскликнул отец.

– Это я? – радостно переспросила мать.

Отец прицелился в нашего Красного, тот побежал, припадая животом к земле, молнией проносясь от одного островка гаоляновых стеблей к другому. Отец выстрелил, пуля скользнула прямо над собачьим хребтом. Красный ухватил раздувшуюся белую женскую ногу, его острые зубы с хрустом раздирали кости. Мать тоже выстрелила, пуля вонзилась в чёрную раскисшую землю прямо перед собачьей пастью, и брызги попали на морду, пёс пару раз тряхнул головой. Наконец он отгрыз половину ноги и потащил её. Ван Гуан и Дэчжи меткими выстрелами ранили нескольких собак, их кровь брызнула на трупы, раненые псы жалобно выли, и от этого воя у людей шёл мороз по коже.

Собачье войско отступило. Отец и его команда собрались, чтобы почистить оружие. Пуль уже осталось не так много. Отец напомнил, что стрелять нужно как можно прицельнее и первым делом требуется перебить трёх вожаков. Ван Гуан сказал:

– Они скользкие, как вьюны, не успеешь прицелиться, как сбегают.

Дэчжи, моргая жёлтыми глазами, предложил:

– Доугуань, а что, если мы нападём на них разок неожиданно?

– Это как?

Дэчжи объяснил:

– Ну должно же быть место, где вся эта свора отдыхает. Я так думаю, это насыпь на Мошуйхэ, собаки поедят мертвечины и наверняка бегут туда напиться.

Хромой кивнул:

– Дэчжи дело говорит.

– Пойдём! – согласился отец.

– Не торопись! – остановил его Дэчжи. – Давайте вернёмся и возьмём ручных гранат.

Отец, мать, Ван Гуан и Дэчжи разделились и пошли по двум собачьим тропам. Глина, по которой ступали столько лап, приобрела мягкость резины. Тропы и правда вели в сторону реки Мошуйхэ, отец с матерью услышали журчание воды и лай собак на берегу. Ближе к насыпи три собачьих тропы сходились в одну вдвое шире. Там они встретились с Ван Гуаном и Дэчжи.

Подходя к насыпи, отец увидел, что на песчаной отмели, густо поросшей травой, рассредоточились более двухсот собак. Большинство из них лежали на брюхе, некоторые обгрызали засохшую липкую грязь, приставшую к пальцам, другие, задрав лапу, мочились в речку, третьи стояли на берегу и, вытянув длинные языки, лакали мутную воду. Бурые зады обожравшихся человечиной псов выпирали, а трава была покрыта красным и белым дерьмом. Отец и его друзья раньше и не знали, что собачье дерьмо может издавать подобный запах. Собаки, что лежали на земле, вели себя довольно тихо. Три вожака смешались с остальной сворой, но всё равно их было видно с первого взгляда.

– Бросаем, Доугуань?

– Готовьтесь, будем бросать вместе.

Они достали каждый по две маленьких ручных гранаты, выдернули чеку, ударили гранатами друг о друга, взводя, после чего отец гаркнул:

– Бросаем!

Восемь ручных гранат упали в разных местах в собачьей стае, собаки удивлённо уставились на круглые штуковины, прилетевшие с неба, а потом инстинктивно пригнулись. Отец обнаружил, что три наших пса очень сообразительные: они припали к земле всем телом. Восемь первоклассных ручных гранат почти одновременно детонировали, сильнейшая ударная волна разнесла по сторонам осколки, похожие на чёрные бобы. Больше десятка собак разлетелись на куски, ещё двадцать с лишним были ранены. Брызги собачьей крови и ошмётки собачьей плоти кружились в воздухе и, словно град, падали в воду. Кровожадные белые угри, обитавшие в Мошуйхэ, тут же собрались у берега и чуть ли не пищали, сражаясь друг с другом за мясо и кровь. Раненые собаки хором скулили, наводя ужас на людей. Уцелевшие псы бросились врассыпную: некоторые помчались вдоль реки, другие прыгнули в воду в надежде спастись на противоположном берегу. Отец пожалел, что не взял с собой винтовку. Несколько собак от взрыва ослепли, их морды были перепачканы кровью, они жалобно скулили и кругами бегали по отмели, словно крутили жёрнов, и смотреть на это было невыносимо. Три наших пса переплыли на противоположный берег, а за ними через речку переправились ещё больше тридцати. Поджав хвосты, они выбрались на насыпь, шерсть прилипла к телу – поистине жалкое зрелище. Собаки отряхнулись, но с кончиков хвостов, с животов и морд по-прежнему капала вода. Наш Красный со злостью лаял на отца, словно бы обвинял в том, что отец и его товарищи нарушили договор: во-первых, вторглись на территорию, где собаки ночуют, во-вторых, использовали новое жестокое оружие.

Отец снова скомандовал:

– Кидаем туда!

Они вытащили ещё по одной гранате и с силой швырнули их на противоположный берег. При виде чёрных штуковин, перелетающих через речку, собачья стая подняла страшный гвалт, псы кувырком скатились с насыпи и спрятались в гаоляновом поле на южном берегу Мошуйхэ. Отцу с товарищами не хватило сил, гранаты попадали в речку, от взрыва в воздух взметнулись четыре белых водяных столба, вода забурлила, и на поверхность кверху брюхом всплыло множество белых угрей.

После внезапного нападения свора два дня не показывалась на месте бойни. На протяжении этих двух дней и люди, и собаки не расслаблялись, а готовились продолжить напряжённую борьбу.

Отец и его команда осознали всю мощь ручных гранат, они собрались вместе, чтобы обсудить, как в дальнейшем использовать гранаты. Ван Гуан отправился на берег реки на разведку и сообщил, что на отмели валяется несколько дохлых псов, берег усеян собачьей шерстью и дерьмом, стоит ужасная вонь, но живых собак не видно. Они перенесли свой лагерь в другое место.

Дэчжи рассудил, что они временно разогнали собачью стаю, но вожаки никуда не делись, в скором времени они вновь воссоединятся и явятся пожирать трупы. Следующая их атака наверняка будет ещё более жестокой, поскольку оставшиеся в живых собаки обладают богатым опытом сражений, одна превосходит другую.

В конце концов мать предложила одну хитрость: закопать ручные гранаты с деревянными ручками на собачьих тропках, установив растяжки. Идею одобрили, и все тут же приступили к её осуществлению. Разделившись на группы, они закопали на трёх собачьих тропах в общей сложности сорок три готовые в любой момент взорваться ручные гранаты с деревянными ручками. Японских гранат изначально было пятьдесят семь, во время атаки на реке Мошуйхэ использовали двенадцать, осталось ещё сорок пять. Отец по справедливости выдал каждой боевой группе по пятнадцать.

За эти пару дней в собачьей стае произошёл раскол, из-за постоянных боевых потерь и массового дезертирства количество «бойцов» собачьего отряда уменьшилось примерно до ста двадцати особей. Возникла срочная необходимость переформировать войска, три больших отряда объединились в один отборный сплочённый военный коллектив. Поскольку место, где изначально стоял лагерь, четыре мелких недоноска перевернули вверх дном с помощью странных взрывающихся штуковин, похожих на жуков-навозников, собачья свора двинулась вдоль насыпи на восток, преодолела три ли и разбила новый лагерь на южном берегу Мошуйхэ к востоку от большого каменного моста.

То утро имело решающее значение. Собаки жаждали вступить в схватку и всю дорогу провоцировали собратьев, пихались и кусались. Втихаря они мерили взглядом своих вожаков. Наши Красный, Чёрный и Зелёный сохраняли невозмутимость, лишь искоса посматривали друг на друга с хитроватой усмешкой на вытянутых мордах.

К востоку от каменного моста псы уселись в круг, вытянули шеи и завыли, глядя в пасмурное осеннее небо. Тела Чёрного и Зелёного сводило судорогой, шерсть вдоль хребта перекатывалась волнами. Поскольку они вдосталь ели человечины, у некоторых собак белки глаз подёрнулись плотной сеткой красных сосудов, несколько месяцев поедания сырого мяса и кочевой жизни пробудили в глубинах их душ воспоминания, замороженные на миллионы лет покорного служения человеку. Сейчас они до костей прониклись ненавистью к этим прямоходящим тварям. Пожирание трупов противников стало не просто удовлетворением потребности в пище – важнее, что в этом процессе они смутно ощущали, будто бросают вызов человеческому миру. Это была безумная месть хозяевам, которые надолго поработили их. Разумеется, приподнять завесу примитивного тумана до рациональных высот и рационально осмыслить свои действия могли лишь три наших пса. Именно поэтому их поддерживала стая. Разумеется, физическая крепость, проворность и дух самопожертвования, который ощущался в жестоких атаках, тоже были необходимыми качествами, благодаря которым им удалось покорить себе всю свору и стать вожаками.

Человеческая кровь и человеческое мясо изменили внешний вид всех собак, их шерсть блестела, мышцы играли под шкурой, уровень гемоглобина скакнул вверх, они стали более жестокими, кровожадными и воинственными. Когда собаки вспоминали, какое жалкое существование влачили в рабстве у людей, питаясь подгоревшими рисовыми корками и помоями, их охватывал стыд. Нападения на людей стали выражением коллективного подсознания всей своры. То, что отец без конца подстреливал их собратьев, лишь укрепляло ненависть к людям.

Десять дней назад между тремя собачьими отрядами начали происходить стычки. Ничего серьёзного. Однажды жадный пёс с треснувшей мордой из команды Чёрного тайком сожрал человеческую руку, которую притащила маленькая белая собачонка из команды Зелёного. Белая собачка пошла выяснять отношение, а в итоге пёс с треснутой пастью перекусил ей заднюю лапу. Бандитская выходка разозлила всех «зелёных». С молчаливого согласия вожака они собрались и загрызли обидчика, разорвав на ошмётки даже кишки. Отряд «чёрных» не смог сдержаться при виде подобной ответной меры, а потому сто с лишним собак из двух отрядов сплелись в клубок. Клочки шерсти разлетались по лёгкому ветру вдоль реки. Псы из отряда «красных» решили не упускать удобный случай – как говорится, пользуясь пожаром, заняться грабежом – и приняли участие в грызне, вымещая личные обиды. Три наших пса с невозмутимым видом сидели поодаль и наблюдали за происходящим ледяными взглядами, хотя в их глазах бурлила свежая кровь.

Яростная битва продолжалась тогда более двух часов, семь собак так больше никогда и не поднялись, больше десятка получили серьёзные ранения и лежали на поле боя, жалобно поскуливая. После боя почти все собаки уселись на берегу и, высунув алые языки, с которых стекала целебная слюна, зализывали раны.

Вторая стычка произошла вчера в обед. В отряде «зелёных» один сизо-бурый нахальный кобель с толстыми губами и рыбьими глазами нагло приударил за симпатичной пёстренькой сучкой, снискавшей особую благосклонность вожака, с которым у неё уже были близкие отношения. Красный сильно разгневался и одним ударом лапы скинул наглого кобеля в реку, тот выскочил, отряхнул с себя грязную воду и сердито залаял. Собаки из отряда «красных» посмеивались, глядя на этого противного и жалкого уродца.

Вожак «зелёных» пару раз тявкнул на вожака «красных», Красный не обратил внимания, снова ударом лапы скинул пёстрого кобеля в реку, и тот выплыл на берег, словно гигантская крыса, выставив над водой круглые ноздри. Маленькая пёстрая сучка спряталась за Красным, кротко виляя хвостом.

В итоге Зелёный облаял Красного, как если бы один человек одарил другого холодной усмешкой.

Красный облаял Зелёного, как если бы человек ответил на холодную усмешку холодной усмешкой.

Чёрный встал между былыми товарищами и тоже что-то пролаял, как миротворец.

Собаки собрались на новом месте отдыха. Некоторые лакали воду, некоторые зализывали раны, на поверхности неспешной реки Мошуйхэ плясали древние солнечные блики, над насыпью высунул голову дикий заяц-недоросток, но испугался так, что душа ушла в пятки, и бросился наутёк.

Собачья свора нежилась в лучах тёплого осеннего солнца. Три наших пса сидели в вершинах треугольника, зажмурив глаза, словно бы вспоминали былые годы.

Красный вспомнил, какую спокойную жизнь они вели, когда охраняли двор хозяев винокурни, – тогда ещё живы были две старых жёлтых собаки. Хотя у пяти псов временами и случались стычки, но в основном они мирно сосуществовали. Красный был тогда самым хилым и маленьким, он запаршивел, и его выставили прочь из собачьей конуры. Потом он повалялся на восточном дворе на жмыхе, оставшемся после производства гаолянового вина, парша прошла, он вернулся обратно, но всё равно держался особняком: ему претило, что Чёрный и Зелёный обижают слабых, но перед сильными заискивающе виляют хвостами.

Красный знал, что вскоре состоится битва за место вожака, поскольку споры теперь происходили исключительно между тремя вожаками – свора вела себя мирно, просто того пёстрого кобеля невозможно было исправить, и он был постоянным источником беспорядков.

Наконец подвернулся удобный случай. Старая сука с драным ухом ткнулась холодным мокрым носом в нос Чёрного, после чего повернулась и призывно помахала ему хвостом. Чёрный поднялся и предался утехам со своей старой возлюбленной. Красный и Зелёный наблюдали за происходящим. Красный просто спокойно лежал, искоса поглядывая на Зелёного. Вдруг Зелёный, словно молния, метнулся к Чёрному и прижал его к земле, пока тот был занят заигрываниями.

Все собаки вскочили, глядя на их ожесточённую схватку. Зелёный без промедления воспользовался всеми преимуществами внезапного нападения, вцепился Чёрному в шею и начал с силой трясти. Шерсть на загривке Зелёного встала дыбом, а из горла вырвался рык, подобный раскату грома.

От укусов у Чёрного закружилась голова, он дёрнулся что было мочи, и в итоге Зелёный отхватил у него лоскут шкуры размером с ладонь. Чёрный поднялся, от резкой боли всё тело дрожало. Он обезумел от злости, решив, что Зелёный напал на него исподтишка в нарушение всех собачьих правил. Хороший воин не станет тайком подсыпать яд, тогда и победа окажется бесславной! Чёрный пёс дико залаял, опустил голову, кинулся на противника и вонзил зубы в шерсть на груди. Зелёный ухватил Чёрного за раненую шею и начал отрывать один за другим шматки плоти и глотать её. Чёрный разжал пасть. Зелёный тоже ослабил хватку. Вырванная на груди шкура болталась, как дверная занавеска. Красный медленно поднялся, смерив холодным взглядом соперников. У Чёрного была почти сломана шея, он не мог толком поднять голову – сколько ни пытался, она повисала. Чёрный уже ни на что не годился. Зелёный свирепо посмотрел на побеждённого, самодовольно оскалился и завыл. Потом повернулся и увидел прямо перед собой длинную морду Красного. Зелёный затрепетал. Красный пристально глянул на него, а потом бросился вперёд, пустил в ход свой излюбленный приём и повалил раненого Зелёного на землю. Не давая сопернику подняться, Красный развернул голову, ухватился за оторванный лоскут шкуры и с силой дёрнул, обнажая мышцы на груди. Зелёный вскочил, полоса меха волочилась между ног, подметая землю. Он издал громкий визг – понял, что всё кончено. Красный ударом лапы сбил едва державшегося на ногах Зелёного, и тот два раза перекувырнулся. Остальные собаки не стали дожидаться, пока Зелёный поднимется, и он под градом укусов превратился в кучу кровавых клочьев.

В этот момент Красный, уничтоживший сильных соперников, высоко задрал хвост и взревел, глядя на окровавленного Чёрного. Тот в ответ тоже залаял, поджав хвост. Его зелёные глаза уставились на Красного, и в них светилась мольба о сострадании. Жаждавшая поскорее завершить бой стая, словно взбесившись, кинулась на Чёрного, и тот прыгнул в реку, решив покончить с собой. Его голова сначала ещё появлялась над водой, но скоро пёс пошёл ко дну, а на поверхность с бульканьем всплыли несколько пузырьков воздуха.

Стая окружила Красного и, оскалив белоснежные зубы, торжественно завыла, глядя на бледное солнце в небе, которое в эту пору так редко бывает ясным.