Текст книги "Красный гаолян"

Автор книги: Мо Янь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

ЧАСТЬ IV ПОХОРОНЫ В ГАОЛЯНЕ

1

В жестоком четвёртом лунном месяце лягушки, совокуплявшиеся в реке Мошуйхэ при свете мерцающих звёзд, отложили горки прозрачных икринок, яростные солнечные лучи нагрели воду до температуры только что выжатого бобового масла, и вылупились целые толпы головастиков, которые плавали в медленной речной воде словно кляксы чёрной туши. На удобренном собачьими экскрементами берегу начала бешено расти трава, а среди ряски распускались почти пурпурные цветы паслёна. Это была прекрасная пора для птиц. Тёмно-жёлтые в белую крапинку жаворонки парили в облаках, исполняя пронзительные трели. Блестящие ласточки то и дело касались зеркальной водной глади коричневатыми грудками, и по воде скользили их тёмные хвосты, похожие на ножницы. Чернозём дунбэйского Гаоми неуклюже поворачивался где-то внизу, под птичьими крыльями. Обжигающий юго-западный ветер летел над землёй, обрушивая клубы пыли на шоссе Цзяопин.

Настала прекрасная пора и для моей бабушки, поскольку дедушка, который вступил в «Железное братство» и постепенно вытеснил Чёрное Око с главенствующих позиций, решил устроить для бабушки, погибшей почти два года назад, пышные похороны. Это обещание дедушка дал перед могилой бабушки. Новость о предстоящей церемонии ещё месяц назад разнеслась по всему дунбэйскому Гаоми. Похороны назначили на восьмое число четвёртого лунного месяца, и утром седьмого числа в нашу деревню начали стекаться жители отдалённых деревень: мужчины подгоняли ослов и волов, запряжённых в телеги, на которых ехали женщины и дети. Мелкие торговцы тоже надеялись обогатиться. На деревенских улицах и в тени деревьев на околицах обустроили свои печи продавцы горячего хлеба, расставили сковороды продавцы лепёшек с кунжутом, а продавцы лянфэня[92]92
  Тёмная лапша из бобовой пасты.


[Закрыть] натянули белые навесы от солнца. Деревню наводнили толпы людей всех возрастов и обоих полов.

Весной одна тысяча девятьсот сорок первого года между отрядом гоминьдановцев под командованием Лэна и коммунистической Цзяогаоской частью постоянно возникали трения, они несли огромные потери, учитывая, что вдобавок «Железное братство» под руководством дедушки похищало их бойцов с целью выкупа, а японцы и марионеточные войска организовывали зачистки и карательные рейды. По слухам, отряд командира Лэна спасся бегством в Чанъи,[93]93
  Городской уезд городского округа Вэйфан провинции Шаньдун.


[Закрыть] чтобы отдохнуть и набраться сил, а Цзяогаоская часть зализывала раны в болотах близ Пинду. «Железное братство» под совместным руководством моего дедушки и его былого соперника в любовных делах за год с небольшим превратилось в вооружённое формирование, имевшее в своём распоряжении более двухсот винтовок и около шестидесяти крепких скакунов, но почти не привлекало к себе внимания японцев и марионеточных войск, поскольку деятельность братства была окутана завесой тайны и отдавала религиозными предрассудками.

В одна тысяча девятьсот сорок первом году в национальном масштабе страна переживала период неслыханной жестокости, ведя войну с японскими захватчиками, но жители дунбэйского Гаоми, напротив, радовались короткому промежутку мира и спокойствия. Выжившие посеяли новый гаолян на гниющих останках прошлогоднего. Вскоре после посевной полил умеренный дождик, тучная почва пропиталась влагой, пригрело яркое солнце, температура почвы неуклонно росла, и чуть ли не за одну ночь проклюнулись ростки гаоляна, и на их ярко-красных верхушках повисли капельки чистой росы. До первого прореживания ещё оставалось немного времени, и день бабушкиных похорон выпал на период, когда крестьяне отдыхали от сельскохозяйственных работ.

Вечером седьмого числа на руинах, что остались после большого пожара, охватившего деревню пятнадцатого числа восьмого лунного месяца одна тысяча девятьсот тридцать девятого года, собрались толпы людей. На улицах, где клубилась пыль, поставили несколько десятков распряжённых телег с деревянными колёсами, а к деревьям привязали ослов и быков. Заходящее солнце освещало гладкие шкуры, заново обросшие после весенней линьки, окрашивало в кроваво-красный цвет ещё не полностью распустившиеся листья на деревьях, а их тени ложились на спины животных, напоминая оттиски старинных монет.

Когда солнце село за гору, по дороге с западной околицы приехал на муле лекарь. Из его чёрных ноздрей торчали кустики жёстких волос, похожие на ласточкины перья, голову и лоб закрывала неуместная в это время года драная фетровая шляпа, глаза мрачно смотрели из-под насупленных бровей. Въехав в деревню, лекарь соскочил с костлявого мула и с самодовольным видом двинулся в центр, размахивая блестящим медным колокольчиком. Мула он вёл за поводья из зелёной пеньковой верёвки. Был этот мул уже совсем дряхлый, шерсть у него до конца не полиняла – в некоторых местах отросла новая, блестящая, но кое-где тёмным пятном выделялась старая, отчего казалось, что у животного парша. Время от времени он подбирал нижнюю губу, которая свисала, открывая фиолетовые десна, а глазные впадины мула были такими глубокими, что в них вполне поместилось бы по куриному яйцу.

Лекарь и его тощий мул с помпой прошли по деревне, и вслед им с любопытством поглядывали собравшиеся на похороны крестьяне. Они с мулом действовали до странности слаженно, да и мелодичный звон блестящего медного колокольчика казался загадочным. Ноги сами шли за ним, поднимая облака пыли, которая летела вперёд и оседала на потном лице лекаря и спине мула, издававшей кислый запах. Лекарь постоянно моргал и шевелил ноздрями, из-за чего чёрные кустики странным образом подёргивались, и тут мул несколько раз выпустил газы. Люди оторопели, потом громко рассмеялись и разбрелись в поисках ночлега.

Когда над деревьями повис молодой месяц, деревню заполнили мрачные тени. Порывы холодного ветра долетали из полей, с реки Мошуйхэ доносилось кваканье лягушек. Прибывали всё новые и новые желающие поучаствовать в похоронах – в деревне уже не осталось места, поэтому они устроились на ночлег прямо в гаоляновом поле. После этих похорон от самой нашей деревни и до берега реки были вытоптаны несколько тысяч му тёплой и мягкой земли, гаоляновые ростки вмяли прямо в грязь, по которой текли ручейки зелёного сока. Земля оправилась лишь к пятому лунному месяцу, когда снова зарядили дожди. Уцелевшие ростки гаоляна упорно пробивались острыми, словно лезвие ножа, верхушками сквозь плотный ковёр сорняков. От стеблей и листьев гаоляна и сорной травы падала тень, в которой прятались латунные гильзы, усыпанные пятнышками патины.

Лекарь проехался на муле по тёмным закоулкам, звеня в колокольчик, то и дело нарочито громко чихая. Он добрался до конца центральной грунтовой дороги и снова обошёл вокруг шатра из циновок, который временно возвели люди из дедушкиного «Железного братства». Шатёр угнетал своими размахами, таких высоких сооружений в нашей деревни отродясь не бывало. Гроб с телом бабушки поставили посередине, а через щели между циновками пробивались лучики света от горящих свечей. У входа стояли два члена братства с маузерами, болтавшимися на поясах. Четверть головы они выбрили, обнажив блестящую кожу. Такую причёску носили все члены братства, чтобы люди пугались одного лишь их вида. Больше двухсот бойцов расселились в маленьких шалашах, расставленных вокруг шатра с телом покойницы, около шестидесяти могучих строевых коней привязали к ивовым стволам и выставили перед ними длинные кормушки. Животные раздували ноздри, фыркали, били копытами и размахивали хвостами, отгоняя мух и комаров, слетевшихся на запах. Конюхи наполнили кормушки, и под ивами поплыл запах слегка подсушенного на огне гаоляна.

Аромат соблазнял тощего мула, он усердно тянул шею в сторону лошадей. Лекарь холодно усмехнулся, с жалостью посмотрел на мула и пробормотал вроде как себе под нос:

– Проголодался? Слушай, что я тебе скажу. Враги и любовники рано или поздно встречаются на узкой дорожке. Люди гибнут за богатство, как птицы за еду. Молодые не смеются над седовласыми старцами. А цветам сколько ещё цвести? Надо уметь уступать другим, это не считается за глупость, а позже может принести выгоду…

Безумные речи и странное поведение лекаря привлекли внимание членов братства, которые в целях маскировки были одеты как обычные крестьяне, пришедшие поглазеть на похороны. Двое двинулись за лекарем следом. Когда он, не переставая нести околесицу и размахивать старым колокольчиком то медленнее, то быстрее, снова повернул к коням, один из членов братства возник перед ним, твёрдо перегородив ему путь, а второй встал за спиной. Оба держали в руках маузеры.

Лекарь ни капли не испугался. Он издал в темноте пронзительный смешок, при звуках которого руки обоих членов тайного общества невольно задрожали. Боец, стоявший впереди, увидел пылающие огнём глаза лекаря, а тот, что стоял позади, заметил, как вытянулась и напряглась его смуглая шея. Большая неповоротливая тень тощего мула падала на землю, словно рухнувшая стена. И тут два коня, не поделив корм, громко заржали.

В шатре горели двадцать четыре красных свечи из овечьего сала, пламя их трепетало, от чего всё вокруг превращалось в жутковатое марево. Алый гроб стоял посередине, в свете свечей казалось, что он полит жидким золотом, что добавляло мистицизма. Вокруг гроба расположили вырезанные из белой бумаги снежные ивы,[94]94
  Бумажные деревья – традиционное украшение перед гробом, белый цвет является в китайской культуре траурным.


[Закрыть] по бокам гроб «охраняли» фигурки из папье-маше: слева мальчик в зелёной одежде, справа девочка в красной.[95]95
  У гроба сжигают, по традиции, бумажные изображения мальчика и девочки, чтобы они на том свете ухаживали за покойником.


[Закрыть] Эти фигурки изготовил из цветной бумаги и гаоляновых стеблей известный местный мастер Баоэнь. Простая солома и бумага в золотых руках Баоэня превращалась в очень реалистичные фигурки. За гробом стояла бабушкина табличка с надписью: «Табличка в честь покойной матушки из рода Дай, преподнесённая преданным сыном Юй Доугуанем». Перед табличкой в коричневой курильнице зажгли ритуальные оранжево-жёлтые ароматические палочки, дым поднимался вверх, закручиваясь по спирали, а столбики пепла ещё долго стояли над тёмно-красными огоньками и не падали. Отец выбрил себе голову, чтобы показать, что состоит в братстве. Дедушке на бритой голове вырезали острой бритвой полумесяц. Он вместе с главой «Железного братства» по прозвищу Чёрное Око сидел в шатре за столом, наблюдая, как приглашённый из уезда Цзяо похоронных дел мастер обучает отца обряду поклонения: три раза встать на колени, шесть раз поклониться, сложив руки перед грудью, девять раз ударить лбом об пол. Мастеру было около шестидесяти, с его подбородка свисала седая бородка, похожая на серебряные нитки, зубы его были белоснежными, говорил он гладко, и с первого взгляда становилось понятно, что человек этот обладает ясным умом и большим опытом. Старый распорядитель терпеливо наставлял отца, а тому постепенно надоедало, он все движения повторял небрежно.

Дедушка строго наказал:

– Доугуань, нельзя кое-как делать, ты ведь выполняешь сыновний долг, ради этого можно и потрудиться!

Отец сделал несколько движений добросовестно, но стоило отцу отвернуться и заговорить с Чёрным Оком, как он снова перестал стараться. Вошёл какой-то человек и потребовал, чтобы мастер похоронных дел отчитался о расходах. Старик с разрешения дедушки ушёл. На похороны бабушки «Железное братство» потратило несметное количество денег. Чтобы изыскать средства, дедушка и его соратники после ухода отрядов Лэна и Цзяна выпустили в дунбэйском Гаоми свои отпечатанные на низкосортной бумаге деньги двух номиналов – тысяча и десять тысяч юаней. Изображения на банкнотах было примитивным (отдалённо похожим на человека верхом на тигре) и размытым (поскольку печатали с клише для изготовления новогодних лубков[96]96
  Речь идёт о так называемых «няньхуа» («новогодних картинах»), отпечатанных ксилографическим способом; такими картинками в 1930-е г. украшали жилища в канун Нового года.


[Закрыть]). В тот момент в дунбэйском Гаоми имели хождение как минимум четыре разновидности денег, каждая из валют то обесценивалась, то дорожала, то слабела, то укреплялась в зависимости от влияния того, кто её выпустил. Если деньги выпускали вооружённые формирования, большие или малые, это была безжалостная обдираловка простого народа. Дедушка смог устроить пышные похороны для бабушки именно благодаря подобному насильственному захвату, замаскированному под выпуск денег. В тот момент отряды Цзяна и Лэна были вытеснены, выпущенные войсками дедушки «соломенные деньги» достаточно высоко ценились в дунбэйском Гаоми, но благоприятная ситуация продлилась лишь несколько месяцев. После бабушкиных похорон банкноты со всадником на тигре превратились в ничего не стоящие бумажки.

Двое членов «Железного братства» ввели лекаря прямо в шатёр, от яркого света свечей все трое начали моргать.

Дедушка повернулся и с досадой спросил:

– Что надо?

Тот член братства, что шёл впереди, встал на одно колено, прикрыл обеими руками блестящую лысину надо лбом и сказал:

– Господин заместитель, мы шпиона поймали!

Чёрное Око, смуглый здоровяк, получивший своё прозвище из-за тёмного родимого пятна вокруг левого глаза, пнул ножку стула и во всё горло крикнул:

– Выведите его да зарубите, а потом вырвите сердце и печень и подайте нам на закуску!

– Стоять! – рявкнул дедушка конвоирам лекаря, а потом повернулся к Чёрному Оку и сказал: – Может, лучше для начала допросить, а потом уже прикончить?

– Да какого хрена его допрашивать?! – Чёрное Око одним взмахом руки смёл со стола глиняный чайник, вскочил с места, прижал локтем оттопыривавшийся на поясе пистолет и сердито уставился на бойца, обратившегося к дедушке.

– Командир… – в ужасе проблеял тот.

– Мать твою, Чжу Шунь, ты тут видишь ещё одного командира?! Сукин сын, больше мне не попадайся, ты мне как свищ в ухе! – Не переставая браниться, Чёрное Око с силой пнул глиняный чайник на земле, и черепки разлетелись во все стороны, зацепив и снежные ивы по бокам от гроба, от чего бумажные деревья зашелестели.

Паренёк примерно одних лет с отцом наклонился и собрал осколки, а потом выкинул наружу. Дедушка крикнул ему:

– Фулай, отведи командира поспать! Он напился!

Фулай подошёл и попытался поддержать Чёрное Око под руку, но тот оттолкнул его с такой силой, что подросток отлетел в сторону. Чёрное Око прошипел:

– Напился? Это кто тут напился? Неблагодарное ты ничтожество! Забыл о добре и презрел долг? Я учредил братство, а ты пришёл на всё готовенькое! Неужто тигр будет убивать добычу, чтоб прокормить трусливого медведя? Только вот ничего не получится у тебя, недоносок! В чёрном оке песчинке не бывать, вот увидишь!

Дедушка сказал:

– Чёрное Око, ты не боишься потерять авторитет в присутствии стольких братьев?

На лице дедушки застыла холодная улыбка, в уголках рта появились две жестоких вертикальных морщины.

Чёрное Око засунул руку за пояс, нащупал пистолет, затем уставшим голосом издал странное ржание и процедил:

– Да пошёл бы ты знаешь куда?! Забирай своего щенка, и катитесь оба…

Дедушка усмехнулся:

– Легко пригласить божество, да сложно его выпроводить.[97]97
  Такое выражение используется, когда кто-то из гостей долго не уходит.


[Закрыть]

Чёрное Око вытащил пистолет и нетвёрдой рукой прицелился в дедушку.

Дедушка взял чарку, сделал глоток вина, надул щёки, прополоскал рот, а потом вытянул шею и выплюнул прямо в лицо Чёрному Оку. Резкий взмах руки – и зелёная фарфоровая чарка размером с куриное яйцо ударилась о маузер Чёрного Ока и со звоном разбилась, а осколки разлетелись по полу. Рука Чёрного Ока задрожала, и он опустил оружие.

– Убери пистолет-то, – железным тоном приказал дедушка. – Ты ещё не рассчитался со мной по одному старому счёту, так что не буянь мне тут.

Лицо Чёрного Ока покрылось испариной, он что-то пробормотал, потом сунул пистолет за пояс из бычьей кожи и вернулся на место.

Дедушка с презрением посмотрел на него, а Чёрное Око ответил дедушке злым взглядом.

Всё это время на лице лекаря сохранялось пренебрежительное выражение. Внезапно он захохотал, как сумасшедший, раскачиваясь взад-вперёд и размахивая руками, словно кто-то изо всех сил щекотал его под мышками. От этого странного гогота всем присутствующим стало не по себе, они не находили себе места. А лекарь продолжал дико хохотать, и из его воспалённых глаз хлынули слёзы.

Чёрное Око не выдержал:

– Что ты ржёшь, мать твою? Что ржёшь?

Смех лекаря молниеносно смолк, он серьёзно спросил:

– Мою мать? А сможешь? Матушка-то моя давно покойница, в чёрной земле вот уже десять годков лежит. Туда отправишься?

Чёрное Око прикусил язык, родимое пятно вокруг глаза стало зелёным, словно лист на дереве. Он перепрыгнул через стол и начал осыпать лекаря тумаками. Нос у лекаря съехал на сторону, и два кровавых ручейка побежали по торчащим из ноздрей чёрным кустикам, падая на нижнюю губу и выпирающий, будто ямб,[98]98
  Русское название слитков серебра, обращавшихся в Китае до денежной реформы 1933 г. По форме ямбы напоминали ладью.


[Закрыть] подбородок. Лекарь радостно облизнулся, и фарфоровые зубы окрасились кровью.

– Кто тебя послал?

– А где мой мул? – Лекарь вытянул шею, словно бы сглатывая кровь. – Куда вы моего мула дели?

– Ну, точно японский шпион! – воскликнул Чёрное Око. – Дайте-ка плётку, сейчас мы этому сукиному сыну наваляем!

– Мой мул! Верните мула! Верните… – закричал в панике лекарь и метнулся к выходу, однако двое членов братства схватили его за плечо. Лекарь начал бешено вырываться, и тогда один из парней дал ему кулаком по виску со всей дури, шея хрустнула, как гаоляновый стебель, голова повисла, тело обмякло и опустилось на землю.

– Обыщите его! – приказал дедушка.

Члены братства обшарили каждый шов на его одежде и нашли два стеклянных шарика, похожих на те, какими играют дети. Один изумрудно-зелёный, а второй ярко-алый. В центре каждого шарика был пузырёк в форме кошачьего глаза. Дедушка взял шарик и посмотрел на свет – шарик преломлял лучи так, что получалась радуга, очень яркая. Дедушка с недоумением покачал головой и положил шарики на стол. Отец проскользнул к столу и забрал их себе, но дедушка велел:

– Один отдай Фулаю.

Отец с неохотой протянул руку в сторону Фулая, который неотступно следовал за Чёрным Оком.

– Какого цвета хочешь?

– Красного!

– Нет уж! Тебе зелёный!

– Я хочу красный! – настаивал Фулай.

– А получишь зелёный! – упрямился отец.

– Ну, зелёный так зелёный, – смирился Фулай и забрал себе шарик.

Шея лекаря постепенно приняла нормальное положение. Злобный взгляд никуда не делся, а из-под окровавленных усов упрямо торчал подбородок.

– Отвечай, ты японский шпион? – спросил дедушка.

Лекарь повторял снова и снова, как упрямый ребёнок:

– Мой мул! Мой мул! Приведите моего мула, иначе я ничего не скажу!

Дедушка озорно улыбнулся, а потом великодушно позволил:

– Приведите мула. Посмотрим, какими снадобьями этот лекарь торгует.

Старого тощего мула затащили в шатёр. Яркий свет от свечей, блестящий гроб и тёмные фигурки из папье-маше создавали обстановку, как в преисподней, мул ещё на входе перепугался так, что заартачился и ни за что не хотел идти дальше. Лекарь подошёл к нему, закрыл глаза руками и только тогда смог завести мула внутрь. Мул остановился перед дедушкой и остальной компанией и принялся без конца испускать газы прямо в сторону бабушкиного гроба.

Лекарь обнял мула за шею, потрепал по лбу, напоминающему деревянную доску и по-дружески начал увещевать:

– Дружок, испугался? Не бойся, говорю тебе. Пусть даже голову отрубят и останется шрам величиной с чашку, ты не бойся.

Чёрное Око воскликнул:

– Ничего себе чашка! Большая чашка получается!

Лекарь продолжил:

– Да хоть с таз. Всё равно не бойся! Через двадцать лет снова будешь героем!

– Отвечай! Кто тебя послал? Что тебе надо? – спросил дедушка.

– Меня послала душа моего отца, чтоб я лекарствами торговал. – С этими словами лекарь достал из перекидной сумы на спине мула свёрток и начал нараспев перечислять: – Одна порция клещевины, две – безоара, три – пчелиного яда, четыре – мускуса, семь корней лука, семь фиников, семь горошин чёрного перца, семь пластинок имбиря.

Все остолбенели, уставившись на лицо и губы знахаря, на его руки и свёрток в руках. Старый мул постепенно привык к обстановке, ноги его перестали дрожать, и он спокойно перебирал растрескавшимися копытами.

– И что это за лекарство получится?

– Помогает быстро избавиться от плода. – Лекарь хитро улыбнулся и продолжил: – Пусть даже вы и окружили себя медными стенками, железным полом да стальными решётками, пусть даже у вас медные головы и железные лбы.[99]99
  Образное выражение, которое означает «безрассудно смелый».


[Закрыть] Выпейте лекарство три раза, если ребёнок не выйдет, то я вам деньги верну!

– Твою ж мать! Ублюдок ты бессовестный! – принялся ругаться Чёрное Око.

– Это не всё! Ещё есть! – Лекарь достал из сумы очередной свёрток, поднял и нараспев произнёс: – Член кобеля в основе, а бараний ему в помощь, замешан на рисовом вине с ложнозвездчаткой, туда же подмешаны кора эвкоммии и жир морского котика, а усиливают эффект снадобья молодые побеги бамбука, сорванные в третьем лунном месяце.

– И что лечит? – поинтересовался Чёрное Око.

– Мужскую несостоятельность, даже если у тебя вялый, как гусеница тутового шелкопряда, и мягкий, как вата, выпей три раза, и будет каждую ночь стоять, как винтовка, а ежели не получится, так я верну деньги!

Чёрное Око провёл рукой по выбритому лбу и похотливо рассмеялся.

– Твою мать, сам-то небось никогда таким и не занимался! – Чёрное Око матерился, но тем не менее попросил лекаря показать лекарство.

Лекарь снял суму со спины мула и подошёл к дедушке и Чёрному Оку, затем достал из сумы лекарство, не переставая сыпать странными названиями. Чёрное око развернул свёрток, достал оттуда какую-то штуковину, напоминающую засохшую ветку, понюхал и сказал:

– Да разве ж это член кобеля?!

– Самый что ни на есть настоящий, за справедливую цену, – заверил лекарь.

– Лао Юй, посмотри-ка, это ведь совершено точно сук засохшего дерева. – Чёрное Око сунул эту штуковину дедушке, тот взял, поднёс к пламени свечей и, прищурившись, осмотрел.

Внезапно тело лекаря задрожало мелкой дрожью, выпирающий подбородок начал подпрыгивать, те места, что не испачкались кровью из носа, блестели, как серебро. Отец перестал играть со стеклянным шариком, сердце бешено заколотилось при виде того, как на глазах лекарь сжимался, уменьшался в размерах. Старый чёрный мул повесил голову, красное пламя осветило похожую на деревянную доску морду, он стал похож на немолодую тётку, которая со стыдом и тревогой сидит на супружеском ложе. Из его ноздрей текли сопли цвета зелёного лука. Отец подумал, что у мула наверняка заразная болезнь под названием сап, о которой рассказывал конюх.

Не переставая дрожать, лекарь сунул левую руку в перекидную суму, а правой махнул так, что лекарства, которые он держал в ладони, полетели прямо в лицо дедушке. В руке его что-то блеснуло, и отец увидел, что это короткий зелёный кинжал. Все остолбенели, глядя, как проворный, словно чёрный кот, лекарь метнул прямо в горло дедушке этот холодный зелёный луч. В последнюю минуту под ударами свёртков с лекарствами дедушка успел-таки инстинктивно отпрыгнуть и подставить руку, чтобы защитить лицо. Лекарь своими рукавами поднял холодный ветер. Рука отразила удар, но лезвие угодило в старую рану на плече дедушки. Дедушка пинком перевернул столик, привычным движением выхватил пистолет и трижды выстрелил. Однако он не мог толком открыть глаза, которые щипало от едких снадобий, а твёрдые собачий и бараний члены больно ударили по переносице. Дедушка палил без разбору, одна пуля попала в гроб, но тот, покрытый несколькими десятками слоёв лака, был крепче камня, и пуля, ударившись о боковину, распалась на несколько частей, которые вылетели из шатра. Ещё одна пуля угодила мулу в переднюю правую ногу. Он повалился вперёд, ударившись большим квадратным лбом о землю, но тут же вскочил и жалобно заржал, а из разбитого колена потекли белая и красная жидкости. Мул, прихрамывая, кинулся в «рощу» снежных ив. Бумага зашуршала, некоторые деревья помялись, другие и вовсе попадали, свечки на крышке гроба от удара повалились на землю, горячий воск и пламя тут же подпалило бумагу. Мрачная табличка с бабушкиным именем ярко засветилась, сухие циновки, из которых соорудили шатёр, тянулись к огню. Члены «Железного братства» резко опомнились и бросились к выходу. Лекарь, чья кожа светилась в огне, как древняя бронза, снова метнулся к дедушке. Отец увидел, что маленький кинжал в его руке, как крошечная змейка, снова приближается к дедушкиному горлу. Чёрное Око вертел пистолет, но не стрелял, а на лице его застыла злорадная усмешка. Отец вытащил свой пистолет, нажал на спуск, и закруглённая пуля со свистом вонзилась в лопатку лекаря. Высоко задранная рука тут же резко опустилась, кинжал упал на столик. Лекарь тоже повалился на столик. Отец снова выстрелил, но патрон застрял в патроннике. Глаза дедушки налились кровью, при свете пламени казалось, что они пылают. Он заорал:

– Не стрелять!

Но Чёрное Око выстрелил – ба-бах! – и голова лекаря лопнула, словно переваренное куриное яйцо.

Дедушка с ненавистью глянул на него.

В шатёр ринулась целая толпа членов «Железного братства». Внутри всё заволокло дымом, циновки тревожно шуршали и проседали со всех сторон. Мул катался по земле, чтобы сбить с себя пламя, огонь под тяжестью погас, но почти сразу вспыхнул вновь. От запаха палёной шкуры все задыхались.

Люди вылетали наружу, как рой из улья.

Чёрное Око громко закричал:

– Тушите пожар! Быстрее! Тому, кто вытащит гроб из огня, – награда в пятьдесят миллионов банкнот с всадником!

В тот период только-только прошли весенние дожди, вода в излучине на краю деревни поблёскивала. Совместными усилиями члены братства и крестьяне, приехавшие на похороны, повалили пылающий навес, похожий на красную тучу.

Бабушкин гроб окружали зелёные искры. После того как вылили несколько десятков вёдер воды, огонь потух, от гроба повалил тёмно-зелёный дым. Даже в тусклом свете он по-прежнему казался огромным и крепким. Мёртвый мул лежал, скрючившись, рядом с гробом. От трупа так резко пахло палёным, что люди закрывали носы рукавами. Было слышно, как громко трескается тёмный лак на остывающем гробе.