Текст книги "Мичуринский проспект (СИ)"

Автор книги: Митя Чертик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Целыми днями мы просто просиживали казенные штаны на парах. Большая часть преподавателей мало чем отличалась от слушателей – им тоже на все насрать. Они, зачастую, даже не знали своего предмета. Многие из них просто приходили на пары и рассказывали нам истории из жизни.

Случались и приятные исключения. Один из наших лекторов обладал просто феноменальной памятью, ораторским талантом и энциклопедическими знаниями. Как часто случается с незаурядным людьми вид он имел комичный – огромный и широкоплечий, посмеивающийся, в неизменно коротких штанах. Зато его лекции приятно было слушать и записывать. На каждое новое занятие он приходил и спрашивал у аудитории – на какой фразе мы закончили? Ему называли последнее предложение, записанное в тетрадке, и он начинал говорить. Говорил полтора часа. И никто даже и не думал отвлекаться ни на что. Всего он преподавал около семи разных предметов. И все таким вот образом.

По сути, единственным предметом, который действительно нужно было учить – это иностранный язык. Мне, например, достался один из самых простых европейских языков – испанский, однако им заведовала самая суровая кафедра. Это я познал эмпирически, совместно с моими однокурсниками, в процессе обучения. Делать задания по иностранному языку приходилось просто потому, что по языку нам каждый день что-то задавали. По другим предметам заданий не было в принципе, просто приходишь на семинар и отвечаешь на заданные вопросы. Успевай только в учебнике находить. Также всем преподавателям, кроме языковых было наплевать, присутствуешь ты на паре или нет. Любой предмет можно подготовить за три дня перед экзаменом. На занятиях по иностранному языку нужно каждый раз говорить на определенную тему, а без подготовки это непросто. Несмотря на жесткие требования и сотни академических часов в семестр, мало кто из моих однокурсников хорошо освоил эту дисциплину. А тем, кто освоил, он совсем не понадобился после распределения.

6.

Парко-хозяйственный день у нас проводился по понедельникам, после занятий. На это мероприятие в полном составе мы выходили раза три от силы. С третьего раза самые прошаренные уже стали всеми правдами и неправдами от этих работ косить. Позволить себе не явиться на данное мероприятие могли не самые хитрые, а самые авторитетные. Руслан, например, не ходил на уборку, просто потому, что был самым здоровым на курсе и ни командир группы, ни старшина не могли на него повлиять никаким образом. Ехали домой и шли в общагу также друзья Чачи. Всем остальным приходилось выходить. У меня же, как у человека, у которого не заладились отношения со всеми, в том числе и Чачей, шансов откосить не имелось в принципе. И если оставшемуся, не привилегированному большинству можно было не явиться по какой-либо причине раз в месяц, то мне нет.

Такое состояние дел меня совсем не устраивало. Убирать говно в свое свободное время претило моим амбициям, ведь в шесть лет я хотел стать миллионером, а когда в старшей школе открыл для себя панк музыку – рок звездой. Меня тошнило от образа жизни моих родителей, от их маленьких обывательских радостей, от их дачи и телевизора. От их непонятной работы. От их жалкой, обычной судьбы. Мне мерещилось, что сразу по окончании школы, я со своей группой поеду в турне. Пусть даже по России, на поезде плацкартом, но в каждом городе нас будут встречать толпы фанаток, вино и трава. Все будет круто. И, что самое главное, не серо, не заунывно. Не обыденно.

У меня толком не выходило рубить по струнам, а у моего одноклассника Андрея – петь. В итоге мы решили работать в связке. Затея эта была изначально обречена на провал, ведь нас объединяло не наличие талантов в какой-то области, а их отсутствие. Кроме того, наши музыкальные предпочтения не совпадали: мне нравилась тяжелая и быстрая музыка, ему – унылый русский рок. Возможно, и русский рок ему толком не нравился, просто его было куда проще сыграть. Каждый раз, когда я просил его выдать тяжелый и крутой риф, он говорил, что у него не получается. Поэтому мы, в основном, играли каверы на песни отечественных рокеров, а то, что пытались писать сами, походило то ли на Чижа, то ли на Чайф.

Но нас это не останавливало. Нас вообще мало что останавливало. Ни у кого из моих знакомых, например, не было дома ударной установки. Потому найти толкового барабанщика, который мог бы играть даже самые примитивные вещи не выходило. Поэтому решили взять знакомого. Им оказался мой дачный собутыльник, сын директора банка.

В то время в Москве было много репетиционных баз. В основном они располагались на заброшенных заводах, в гаражах и подвалах. Оборудование ничуть не резонировало с обстановкой – вдоль несущих плакатов стояли убитые усилки, а на пьедестале – убитая ударная установка без железа. Зачастую и без пластика. По большому счету, ради этой установки большинство ребят и собиралось. Трудно ведь в старших классах школы понять, что требуется для функционирования музыкального коллектива, еще трудней попадать в ноты... Но кого заботят такие мелочи, когда есть барабаны?

Когда на первой репетиции мой дачный собутыльник впервые сел за установку, не понимал, зачем нужна бас-бочка и отказывался по ней бить. А может не понимал, как это делать. Но, это мелочи. Главное нам понравилось и получалось громко. Дальше этого уровня мы так и не ушли, разве что к нам пришел новый ударник, который выстукивал ногой бас-партии, в основном мимо, но все же.

Помимо такого нужного и, как выяснилось, редкого навыка, новичок на фоне остальных участников коллектива он выделялся тем, что был мажором, и у него была своя ударная установка дома. В нашей стране купить установку ребенку могут очень немногие. Его отец в молодости тоже играл, был лабухом, играл на ударных. А потом он зачем-то устроил себе карьеру и стал заместителем генерального директора какой-то крупной организации, какой именно организации я не в курсе, просто потому, что не вдавался в подробности.

Сына заместитель главного директора назвал Георгием, а тот, в свою очередь, представлялся Герой. К тому моменту я знал трех Георгиев и все они упорно предпочитали разные сокращения своего имени, другие интерпретации своего имени принимая за оскорбление. Второй, например, представлялся Гошей, а третий Жорой.

С Герой я знакомился два раза, и, как это обычно бывает в таких редких случаях, знакомство получилось продуктивным. В первый раз мы встретились с ним в детском лагере. Мы поехали туда на весенние каникулы и попали в разные отряды, и, как и все подростки тринадцати-четырнадцати лет, мы думали только об одном – о девочках.

В тринадцать, благодаря порнографии, ты изучаешь теорию секса в совершенстве, но без практики такие теории не стоят ничего, ведь ты даже не знаешь с чего начинать. И мы, так само собой вышло, начали с ненависти между отрядами, вполне возможно такое поведение представляло из себя ничто иное, как бессознательную попытку привлечения внимания прекрасного пола. А может – просто буйство гормонов. С другой стороны – какая разница? Просто в тот раз с Герой мы не подружились, так как являлись представителями враждебно настроенных социальных групп. Я даже не запомнил его имени тогда.

Вторая наша встреча произошла не менее случайно и намного более неожиданно: в том же году, только летом, опять на отдыхе. Это не было совпадением. Просто его мама и мой отец работали в одной и той же организации, и эта организация по старой советской традиции выделяла путевки сотрудникам. Только в этот раз мы приехали с родителями, во враждебные лагеря попасть у нас не получилось, а потому мы подружились. Ясное дело, я рассказал ему о своей группе, он – о барабанах, и по приезду в Москву, мы начали репетировать.

Поступление в Академию разрушило мои планы на будущее связанные с группой. Для такого увлечения нужно много свободного времени, которого не осталось вовсе. Первое время я отказывался опускать руки, несмотря на очевидные препятствия. Когда я учился на первом курсе мы сделали свою репетиционную точку, в школе, над актовым залом, в какой-то заброшенной рубке, почти как в песне. Доступ к нашей базе мы могли получить только два раза в неделю, вечером, по будням, по согласованию с администрацией. Естественно один из дней выпадал как раз на ПХД. Сколько я не упрашивал Чачу, он меня не отпускал. Поэтому в один прекрасный день, я просто решил уехать сразу после пар, никому ничего не сказав.

Не успели мы подключиться к комбикам и настроиться, как мне пришло смс от Чачи, мол, где я, блядь. Я взял такси и вернулся в шарагу.

Уборка была в самом разгаре, народ собирал мусор, листья, скидывал все в пластиковые пакеты и бросал в большой мусорный контейнер. Замполит чутко направлял процесс и давал ценные указания. Он, почему-то, требовал от нас, чтобы мы использовали копеечный пластиковый пакет по несколько раз, пока тот не придет в непригодность. Благо, что эти пакеты рвались быстро, и наполнить их удавалось не более трех раз.

Сбор мусора, а точнее фигурное держание пакета на весу вводило в медитативное состояние. Ко мне пришло, наконец, понимание, что моим мечтам пришел конец. Теперь моя жизнь будет связана вот с этим. Конечно, я буду расти карьерно, и этот проклятый пакет всю жизнь держать мне не придется, но мечтам моим не суждено уже сбыться.

7.

Ярик вообще ничем не занимался. Хотя вру – он выбирал мерседес. Одному сидеть дома скучно, от того он постоянно звонил всем знакомым. Почти все его знакомые тоже ничем особенным не занимались и имели кучу свободного времени. Иногда они к нему заезжали и бездельничали вместе.

Ярик постоянно сидел на кухне и курил. Полторы пачки сигарет в день плюс грамма полтора гашиша или гидропоники, как повезет. На кухне хорошо этим заниматься, она к этому располагает.

На тумбочке стоял телевизор с подключенной к нему приставкой с двумя геймпадами единственной игрой – хоккеем. И этого хватало, ведь после пары матчей Ярик выбирал вместе с гостем мерседес.

Ему было восемнадцать, он, как дагестанец, долго и часто говорил по телефону, носил длинные волосы и мерседес покупал ему папа. Еще его интересовали девушки. Причем интересовали перманентно, он постоянно пытался кого-то найти. В основном находились проститутки.

– Привет, Дэн! – Ярик был рад меня видеть.

Его жилище не отличалось особым лоском – мелкий мусор на давно не мытых полах, пустые бутылки – ничего сверхъестественного, рядовая холостяцкая конура. Они жили в этой трехкомнатной квартире со старшим братом и тремя догами, иногда к ним заезжала мама, иногда – девушка старшего брата.

– Будешь чай? – он протянул мне пластиковую бутылку с холодной коричневой жидкостью. Я сделал пару глотков.

Мы познакомились с ним в старшей школе. Не помню даже как. Он каждое утро и каждый вечер выгуливал своих огромных псов. Единственное, в чем я уверен, что почти каждый раз, когда мы с ним виделись, он предлагал покурить травы. От травы я порой не отказывался. Откуда он её брал только.

Наверно от старшего брата. Ярик был большой мастер историй про наркотики. И машины. И девушек. Да, наркотики определенно занимали нижнюю, третью ступень, на пьедестале его страстей.

– Дэнчик, – заливался он, – я в девятом классе сидел на трамале. И в определенный момент понял – надо завязывать. И завязал.

– И что ломало? – я был заинтригован.

– Ага.

– И как это?

– Ну, просыпаешься ты с утра, а у тебя все мышцы болят, пот, температура под сорок. А мама говорит – иди в школу. И ты выходишь на улицу, но в школу не идешь, потому что там ты размутишь еще таблеток и все по новой.

– А почему не остаться дома? Сказать маме, что заболел?

– И что я ей скажу? У меня температура сорок, а ни соплей, ни кашля. Спалит моментом.

Чай в бутылке закончился. Он прожег в ней сигаретой круглую дырку, внизу, у самого донышка, и стал нарезать плюшки. Я внимательно наблюдал за процессом.

– Мерин беру себе, – начал он.

– Ничего себе. Круто. А брат у тебя на чем ездит?

– На мамином минивэне.

– А что так? Он же старше тебя. Почему тебе мерин, а брату мамин минивэн?

– Да он с отцом не общается.

– А.

– Ты будешь? – к варке были готовы четыре больших порции черного гашиша.

– Воздержусь, я больше по пиву.

Он положил расплющенную душистую мякоть на конец сигареты и засунул её в бутылку. Столбики дыма поднимались вверх, упирались в крышку, врезались в нее и превращались в клубы. Ярик продолжил:

– Да Влад еще и беху разбил. Лет семь назад.

– В твоем возрасте.

– Угу, – он вдохнул в себя сладкий дым, – Тут прям разбил, у родного семьдесят шестого.

– У отделения мусарни что ли?

– Угу, – он рассмеялся, – пьяный, в четыре часа утра, уходил от погони и влетел в забор у самого дома, напротив отделения. Сам приехал. Машина под списание.

Мы сыграли пару матчей в хоккей. Ярик хотел еще, но меня игра не вдохновляла – отсутствие навыков лишало меня шансов не только на победу, но и на достойное сопротивление.

– Возьми приставку, потренируйся, – сказал Ярик, когда я собрался уходить.

– Ок, спасибо.

Всю неделю, возвращаясь из Академии домой, я практиковался в хоккей. Ничего не выходило – одолеть компьютер получалось только на среднем уровне сложности. Для противостояния с Яриком требовалось выигрывать на самом сложном. Эта задача казалась непосильной. В субботу, после последней второй пары, я думал вернуться домой и продолжить свои упражнения, однако я не смог отказать Сизому в просьбе выпить с ним пива.

Сизый знал, что мои родители на даче и у меня есть квартира, куда можно привести девок. Ни у меня, ни у него не нашлось подруг, которые бы согласились прийти. Мы решили искать любовь на улице. Любовь во всех отношениях долгую и серьезную, но чтобы непременно с бурным началом в первый же вечер.

– Привет, девчонки, а давайте знакомиться? – подошел я к первым попавшимся на глаза студенткам.

– Ну попробуйте.

Студентки с одной стороны были не против, а с другой – не были за. Патовая, почти безвыходная ситуация. Я сделал первый шаг, а потом мне стал помогать Сизый. Он плел какую-то ерунду и пытался шутить. И почему-то назвал наше учебное заведение Академией шоколада. На мой взгляд, сравнение совсем неуместное, по крайней мере, в том контексте, что озвучил Стас. Такое сравнение подходило только в аллегорическом, сорокинско–басковском смысле.

Я понимал, что знакомство не клеится, утешало только то, что Сизый взял общение на себя – вероятно питал еще какие-то иллюзии. В попытках побороть досаду по очередному провалу в сердечных делах, я взял на всех пива, припал к бутылке. Я и не заметил, как мы дошли до воландовского места, и остановились, облокотившись на каменные перила.

Вид одноэтажной Москвы примирял меня с собой и окружающим пространством. Внутри меня стало как-то тихо, мысль о том, что ближайшие, возможно лучшие пять лет моей жизни я проведу в неприятном мне месте, с неприятными мне людьми, и, самое главное с абсолютно неясными целями больше не ранила сердце. "Значит так надо, – подумал я, – значит такая судьба".

Понятия не имею, сколько бы продолжалась эта нудная, затянувшаяся до неприличия пытка, если бы не позвонил Ярик.

– Дэнчик, привет!

– Здорова.

– Я слышал, у тебя квартира сегодня свободна.

– Ну да.

– Отдохнуть не хочешь?

– Любой каприз за ваши деньги, – проговорил я про себя, а затем добавил вслух, – да можно, почему нет.

Дорога до дома заняла у меня минут пятнадцать. Не успел я войти в квартиру, как в дверь позвонили. Такая оперативность Ярика приятно удивила, и я, ободрившись таким скорым началом вечеринки радостно и быстро открыл. На пороге стоял сосед Никонов с гитарой.

– Привет, Дэн.

Я ничего не ответил, просто развернулся и пошел обратно в квартиру, Никонов знал – это приглашение пройти. По-хорошему, нужно было его слить, выдумать что-нибудь и отправить его на все четыре стороны. Но я не умел ни врать, ни выгонять. Появился риск сорванного веселья.

– Пиво будешь? – я прошел на кухню, а Никонов прошел в комнату и уже начал что-то бренчать.

– Давай.

Бутылка отвлекла соседа от гитары. Зазвонил домашний телефон.

– Ну что, ты дома? – в трубке послышался голос Ярика.

– Ага... А ты вовремя...

– Что случилось?

– Да ничего, заходи давай.

Ярик подтянулся минут через десять. Наличие в моем доме Никонова нисколько его не смутило. Он его знал, но в отличие от меня не воспринимал как помеху.

– А у тебя бумага есть?

Я дал Ярику листок А4. Он высыпал на него гидропонику, размешал с табаком и стал набивать смесью пипетку. Алкоголь не дал мне отказаться от травы в этот раз. Меня хорошо придавило. Дальнейший разговор проходил для меня как из дзота. Глухо слышно, плохо видно, в голове гудит.

– Ну что, готов? – спросил Ярик.

– К чему? – я удивился. Меньше всего сейчас мне хотелось делать хоть что-то.

– За телками поедем.

– На чем?

– На такси.

– Ок.

Я знал что у Ярика может быть в кармане очень много денег. Не знал только откуда, да и не хотел знать. Мой взгляд упал на Никонова. Если я в тот момент находился в дзоте, то он – в зиндане.

– Поедешь с нами? – спросил я.

Никонов молчал. В беседу включился Ярик.

– Да нет, не надо. С троими точно телки не поедут, – сказал он мне, и повернулся к Никонову, – я тебе еще пипетку забью, пивко в холодильнике, подожди нас тут, мы быстро.

На улице уже зажглись фонари и теплая, последняя, или одна из последних, сентябрьская ночь впустила нас к себе. Мы неспешно добрались до проспекта и довольно быстро поймали черную волгу на автобусной остановке. Водитель попался разговорчивый, они часто разговорчивые.

– А что это вы парни по проституткам решили ударить? – задорно начал он.

– Отдыхаем, – ответил Ярик, он сидел впереди, я – сзади. Хорошо, что говорить приходилось ему, мне совсем не хотелось этого делать.

– Я вот никогда не пользовал шлюх. У меня как-то никогда проблем с бабами не было.

Ярик промолчал. То ли ответить было нечего, то ли неловко было. Водила понял, что ляпнул не то, и сменил тему.

– А вы точки-то знаете? На тверской они лет десять назад стояли, сейчас не знаю уже.

– Да найдем.

– Ну да, если чего, спросим.

По пустым ночным дорогам мы быстро добрались до центра. Дурь уже начала отпускать потихоньку, и я пялился в окошко. Мы остановились возле двух девушек стоящих у дороги. Одна из них выглядела лет на тридцать, с пузом (последние месяцы беременности), другая худенькая, чуть старше нас. Водила остановился и опустил окно.

– Мальчики, продажной любви ищете?

"Ага, – подумал я, – не пользуется он услугами проституток, сразу мамку признал".

– Да вот, пацаны ищут, – ответил водила.

– Как вам Анечка? – мамка показала на свою спутницу.

– Сколько? – включился Ярик.

– Пятнадцать ночь.

– А еще есть?

– Ну да. Выходите, в переходе.

Мы вышли. В переходе стояло еще девчонки четыре. Одну, худую и красивую ощупывал какой-то мужик. Как дыню

– У нас уже всех разобрали. Остались только по пятнадцать, – торговала мамка, она поняла, что столько у нас нет, – но если хотите, я вам могу сказать, где точка.

– Говорите, – ответил Ярик.

– Через два поворота прямо, сворачиваете в арку, там точка. Много девочек, на любой вкус.

Какой вкус? – подумал я, – вопрос только в цене. У кого есть деньги тот берет красивых за пятнадцать, у кого денег чуть меньше, берет пострашней за десять, а у кого их совсем мало достаются не особенно ликвидные остатки за шесть.

Водитель заехал в тихий двор и осветил ближним светом толпу вульгарно наряженных девушек. К нам тут же подошла другая мамка, тоже беременная.

– Мальчики, вы за продажной любовью?

– А то! – засмеялся Ярик.

– Какая ценовая категория интересует?

– Тысяч за шесть есть?

– Конечно.

Она вернулся к девчонкам о чем-то с ними поговорила и напротив волги, выбирая более выгодное освещение выстроились в ряд четыре проститутки.

– Вот, смотрите какие красотки, Анжела, Вероника и Оксана за шесть, а Катенька за восемь.

– Тебе какие нравятся? Спросил Ярик.

– Да мне все равно, ты же платишь, ты и выбирай.

– Я вот эту, черненькую бы взял.

– Бери.

Оксана прыгнула на заднее сиденье, рядом со мной, Ярик расплатился с мамкой и водитель развернул свой тарантас:

– Так, красавица, пригнись, – скомандовал бомбила.

Она послушно сползла куда-то вниз, так чтобы её невозможно было заметить в окно.

– А зачем это? – поинтересовался я.

– Да, чтобы ментов не привлекать, – ответил бомбила.

Мы ехали по полупустой набережной, я смотрел в окно и вид имел усталый и угрюмой. Оксана обратила на это внимание, и чтобы как-то развеять обстановку , спросила:

– А чего это вы решили гульнуть, ребят?

– Выходные все-таки...

– А девушка у тебя есть?

– Нет. Есть подружки, но их не получилось сегодня никуда вытащить.

Когда мы подъехали к подъезду, Ярик расплатился с водителем и тот попрощался:

– Хорошо отдохнуть ребят, а тебе красавица, желаю пойти нахуй, – он выдержал паузу, – а потом домой.

8.

Если ты играешь в группе, то у тебя куча знакомых, которые тоже играют, только в других группах. И редко кто из них не дает концертов. На их совместные выступления с ордой других точно таких же никому неизвестных коллективов даже интересно ходить. Первые два раза. С третьего же раза тебя уже не может не тошнить от дерьмового звука, бавленного пива и неслаженной игры на расстроенных инструментах. Но какая, к черту, разница, куда идти и что слушать если есть амфетамины?

Наконец закончилась отвратительная, очередная проведенная впустую неделя. В моем распоряжении имелось немного денег, свободная ночь с субботы на воскресенье и желание провести это время где угодно, только не у себя дома, а потому, после учебы я там не задержался – переодевшись и приняв душ, я тот час вышел в промозглую декабрьскую пакость.

Меня всегда тянуло к чему-то паршивому, именно поэтому, дождь, а особенно лужи на мокром асфальте, полные поэзии лужи, нравились мне. Ливень смывает всю людскую суету с улиц, как дворник сор метлой, а потому, когда идешь один по городу, потому что дураков больше нет, без зонта и валится на твою пустую голову вода с неба, есть уверенность – нет, не сор ты, но человек.

Жаль что хожу я быстро, да и идти не далеко до Бунина. Я набрал зазубренный лучше таблицы умножения код на дверном замке, поздоровался с вахтершей и поднялся на лифте на третий этаж. У аляповатой железной двери не было звонков. Но меня это не смущало – я знал, что она открыта. Пройдя первый кордон, я очутился у второго – отделяющий жилище Бунина от общего коридора. Вторая дверь, отделанной коричневым кожзамом, была усеяна маленькими и большими дырками, из которых торчал желтый поролон. Кто-то из пьяных гостей в сердцах истыкал обивку ножом. Я утопил пальцем черную кнопку и услышал как противно завизжал звонок. Мне открыл Штакет.

– Привет!

– Привет, – ответил я, – ты какой-то странный сегодня...

Штакет посмеялся и пошел в комнату. Я снял ботинки и проследовал за ним. В комнате, на старом тряпичном диване лежал Иван. Он протянул мне руку.

– А что со Штакетом? – поинтересовался я.

– Та, – Иван махнул рукой, завел ее за голову и уставился в ламповый телевизор в другом конце комнаты, у окна.

– А пиво есть? – поинтересовался я.

– В холодильнике.

У Ивана, несмотря на прогрессирующий алкоголизм, всегда в холодильнике имелся алкоголь. А еще в шкафу. Пребывание в его доме всегда приносило мне радость. Я открыл бутылку ледяного пива и сел на пол, уставившись в ящик. Программа "Чрезвычайное Происшествие" не волновала меня нисколько. А потому я отвлекся на Штакета, совершающего над столом какой-то таинственный ритуал.

– Чувак, ты что делаешь?

Штакет ничего не ответил, только посмеялся опять. Я привык к его смеху, он много курил травы. Загадки манят – я поднялся, чтобы подойти к столу, задел откупоренную бутылку и пиво вылилось на палас. Несмотря на то, что палас был нашим ровесником и впитал в себя литров сто разных жидкостей, Иван, в ультимативной манере, послал меня за тряпкой.

Вместе с тряпкой я притащил еще пива, провел ей по ворсу пару раз и собрался относить обратно. Бунин не унимался.

– Лучше протри!

– Да куда лучше? И зачем?

– Давай.

Я провел еще раз тряпкой по паласу. Бунин махнул рукой. Я, с чувством выполненного долга, открыл новую бутылку.

– Ну чо? – я обратился к Штакету, заметив две ровных белых дорожки на столе.

– Будешь?

– Ой... Не знаю, проверки же у нас теперь.

– Ну как хочешь!

Штакет свернул сторублевку и шумно набил обе ноздри порошком.

Бунин стал комментировать происходящее на экране ТВ.

– Чурбаны ебаные, – продекларировал он.

– Ага, – решил я поддержать разговор, – я как не посмотрю криминальные хроники – одни хачи.

– Не совсем, тут еще много скинов.

– А, ты поэтому ЧП Вайт Пауэр ньюс называешь?

– Ага.

– Я чего-то ни разу их тут не видел.

– Потому что не смотришь.

– Ну чо, – включился в нашу вялую полемику бодрый Штакет, – пойдем?

– А мы куда-то собирались? – удивился я.

– Ну да, на концерт к Гарику, – ответил Иван, – вы идите, подождите на улице, я пока оденусь.

Гарик только вышел из больницы. Он ходил на концерт хардкорной группы. На выходе, по оконачнии мероприятия, ребят поджидали фашисты. Они, как ни трудно догадаться, хотели встретить антифашистов, но почему-то шесть ударов ножа в пузо поймал Гарик, который никакого отношения ни к тем, ни к другим не имеет.

Во дворе уже зажглись фонари, дождь красиво рябил на желтом конусе света, мы остались стоять у входа в подъезд, под козырьком. Я достал пачку, Штакет жестом попросил поделиться. Мы закурили.

– Штакет, а ты так и не пошел никуда учиться?

– Неа... Год погулять решил.

– Везет.

Штакет утробно гыкнул и расплылся в широкой улыбке, даже если он полноценно не смеялся, то обязательно выдавливал откуда-то из глубины себя смешок.

– Но, со следующего года обязательно собираюсь!

– А куда?

– Пока не определился, на что-нибудь творческое.

Иван вскоре вышел, и мы, натянув капюшоны и затарившись пивом в палатке, пошли к остановке. Сначала ехали в троллейбусе, что-то обсуждали, Штакет нюхал, потом нырнули в метро, что-то обсуждали, Штакет нюхал... Мне казалось, что запасы его неистощимы. Он нюхал часто. Но видимо мало. Наверняка именно для этих целей, он и пересыпал зелье в маленькую, диаметром меньше ноздри, склянку с пробкой.

На Новослободской, прямо на трамвайных путях нас ждали человек пятнадцать. Кого-то из них мы знали, кого-то нет, но, какая разница? Из этой толпы Бунин сразу выудил зорким глазом Гарика. И тут же, при всех, потребовал предъявить боевые шрамы.

– Да у меня там бинты.

– Эх, какая досада, – расстроился Бунин.

Клуб стоял в пятнадцати минутах ходьбы от станции, на тех же самых трамвайных путях. Весело и шумно, мы, наконец, добрались до заветного подвала. Внутри даже ремонта не делали. Просто поставили где бильярд, где бар, а где низенькую сцену, благо места хватало – я насчитал семь комнат. Сборный концерт был в разгаре – играли какие-то модники, бестолково, но громко – на танцполе слэмилось несколько парней и девчонка.

Мы прошли в отдельный зал, для групп, как я понял. Там стояло несколько деревянных грубых столов, с такими же лавками и все. Больше не было ничего. Компенсация за гримерку. Мы заказали на всех еще пива. Штакет высыпал немного порошка на стол.

– Штакет, ну не здесь, – Гарику не понравилась детская непосредственность наркомана.

– Лан, пойду в другое место.

Количество алкоголя в моей крови достигло уровня, когда забота о будущем, а конкретно о проверке на наркотики просто перестает существовать, есть только текущий момент, которым нужно насладиться. Я проследовал за Штакетом.

Он заметил меня, когда открывал кабинку туалета.

– У тебя там еще осталось? – поинтересовался я.

– Решился? – Штакет снова улыбнулся, – для тебя найдется.

Мы закрыли за собой деревянную дверь, изуродованную свастиками и прочей чепухой. Штакет высыпал на крышку бачка унитаза остатки из колбы. И разделил карточкой на две равные горки. Он в сотый раз свернул трубочкой купюру и протянул ее мне. У меня не получилось осилить всю свою порцию. Штакет мне помог. И мы вышли к сцене.

Вокруг парня из нашей компании собралась толпа. Он с какими-то непонятными целями толкнул здоровяка, которые был выше его на голову и шире в плечах раза в два. Здоровяку это не понравилось.

– Да ладно те, – вступил я в разговор с амбалом, так как чувствовал прилив сил, душевный подъем и улучшение ораторских навыков, – ты больше его в два раза, он пьяный и ничего не соображает, забей.

– А хули он толкается? – парировал амбал, впрочем без агрессии.

– Извинись перед ним, – повернулся я к небольшому но отчаянному парню. Он ничего не ответил, просто потому, что не мог связать двух слов и слабо понимал, где находится и чем занимается.

– Он не в себе, – снова обратился я к амбалу, – в конце концов, это ж слэм. Забей. Что нам, русским, делить. Лучше хачей пиздошить. Ты же правый?

– Да.

– И чо, гоняешь хачей?

– Ага. Месяц назад мы вдвоем с корешем на четверых здоровенных прыгнули. Получили, конечно...

Он, ясное дело, врал, но конфликт был исчерпан.

9.

Солнце уже начало пробиваться сквозь сплошные серые тучи, асфальт подсыхал понемногу, зима подходила к концу, напоминая о себе невысокими и почерневшими горками снега на лысых газонах. Одурманенные молодостью, солнечными лучами и предвкушением теплого лета, девчонки и парни выскакивали из своих берлог и стряхивали с себя зимнюю спячку навстречу наступающей, полной красок и впечатлений, весне.

Каждый хочет и имеет право на счастье. Беда в том, что у меня никак не выходило представить себе в чем и как оно воплотиться. У меня не получалось его визуализировать, когда я думал о своем месте под солнцем, фантазия рисовала абстракции. Я загнал свою трагедию куда-то глубоко в сердце, и она, всей своей тяжестью, лишила меня способности радоваться хоть чему-то.

Второй семестр был в самом разгаре. У меня так и не вышло наладить отношений со своими сослуживцами. Я стал изгоем, нет, не благородным, с горящим взглядом пассионарием, а жалким и безвольным мальчиком для битья. Система перемолола меня окончательно, ей понадобилась меньше года. От того я пытался погрузиться в учебу: в скучные, неинтересные для меня правовые дисциплины, мрачную историю России и бестолковое изучение испанского. В этом я не видел никакой пользы и развития для себя. Погружаясь в эти буквенные нагромождения, я просто уходил от гнетущей реальности. Такая учеба сродни беспробудному пьянству.

Из всей группы меня не презирал только Сизый. Еще я много общался с Иваном, ему скучно было одному ездить в шарагу, и я всегда составлял ему компанию. Иван потихоньку становился моим другом, но он сразу почуял во мне слабину, а от того он относился ко мне с большой долей пренебрежения. В Иване жило что-то животное, он жил по законам стаи, опираясь в отношениях с одногруппниками на инстинкты. Особенно не выделяясь из бурлящей злобой серой массы роты, он гармонично социализировался.