Текст книги "Мичуринский проспект (СИ)"
Автор книги: Митя Чертик
Жанр:
Разное
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)
После истерики я вернулся в спальню и забылся то ли сном, то ли бредом.
Когда я очнулся во второй раз, за окном было темно, и я не мог разобрать то ли утро, то ли вечер. Я встал с кровати, и как был, в трусах, снова спустился на второй этаж. Из столовой доносился мужской голос. Речь шла о хоккее. Не знаю откуда, но мой воспаленный разум знал, кому этот голос принадлежит, может дядя Боря рассказывал, а может я просто выдумал этого человека.
Это был тренер, у которого на тренировке погибли два мальчика.
– Пошел вон отсюда! У тебя дети гибнут, а ты тут водку жрешь? – заорал я на него.
Дядя Боря рассмеялся, я никогда не слышал такого зычного и страшного смеха. Казалось, что вся его боль вышла из самой глубины души наружу. Тренер ушел с опущенной головой.
Мне хотелось есть. Я вошел в столовую и сел за стол. Дядя Боря молчал. На столе стояла бутылка водки и нехитрая закуска. Рюмки рядом с ним я не увидел. Тетя Нина, его жена, видимо услышала шум и пришла к нам.
– О! Денис проснулся, – улыбнулась она, – есть хочешь?
– Да.
– Я готовила обед, но ты спал, сейчас разогрею тебе.
Тетя Нина грела еду в молчании. Мое плачевное состояние не давало мне возможности расслабиться и насладиться размеренным ходом деревенской жизни. Время здесь шло по-другому. Пять минут прожитых в шумном и загазованном мегаполисе равнялись одной минуте, проведенной здесь, в покое и тишине.
Тетя Нина накрыла на стол, пожелала приятного аппетита и вышла. Я начал есть, а дядя Боря прервал молчание.
– Завтра мы крест на церковь поднимать будем. Поможешь ли ты мне?
Я промолчал и снова поднялся в спальню. Не знаю, сколько времени я проворочался в кровати – уснуть не получалось. В комнате не было часов, а от того я просто потерялся во времени. По солнцу ориентироваться не выходило, сумерки за окном говорили мне только о том, что световой день закончился. А утро ли, вечер или даже ночь, определить не получалось.
Загородную тишину то и дело нарушал детский плач. Ребенок то вопил, то затихал. В его истошном, рваном реве содержалось столько вселенской скорби, что становилось страшно. Почему дети плачут? От того, что только пришли в этот мир, и он им не нравится? От того, что близки еще богу и сердцем, чистым своим сердцем понимают, что впереди их ждет трудный, полный тоски и разочарований путь?
Лежать я уже не мог. Мне казалось что кровать, перины, простынь и покрывало пропитались тяжелым духом болезни, хотелось открыть форточку и проветрить. В бреду мне никак не удавалось понять, как же она открывается. И потерпев фиаско, я снова пошел на лестницу.
Я остановился на пролете, возле ветвистой подставки для горшков. Мой взгляд приковали к себе цветы, с сильными и зелеными стеблями. Они тянулись из грунта к окну, к солнечному свету. Их существование и было жизнью, вечной борьбой за свой кусочек прекрасного. Я решил вмешаться в естественный ход вещей, примерить на себя роль всевышнего и поменял горшки местами.
Плач стих. В столовой, на том же месте молча сидел дядя Боря, а напротив, также молча, сидел уже другой человек, худой, с длинными волосами: черные пряди сменялись серебряными с геометрической точностью. Я решил не нарушать покоя и вышел во двор.
У самого крыльца, оспиной лежала яма. Странно, но я не мог припомнить её, кто успел вырыть эту траншею? Мне безумно хотелось работать и, взяв прислоненную к стене штыковую лопату, я начал копать. Копал я быстро и бестолково, затрачивая много сил и извлекая мало пользы.
Я и не заметил, как седой мужик вышел покурить. Когда я обернулся и увидел его, он уже выкурил половину сигареты. Мимо него пробежала кошка. За ней еще две. Все три были странными, с усеченными хвостами.
– Люди говорят, что я им хвосты отрубаю, а это не так. Они такими рождаются. Порода такая, – угадал мои мысли мужик.
Оперевшись на черенок лопаты, я поднял глаза выше мужика, на фасад дома. На втором этаже два симметричных окна разошлись, и между ними появилось третье.
Утро наступило совершенно неожиданно. Ночь прошла, однако что происходило этой ночью, я решительно не понимал. То ли я бредил, то ли спал, да и я ли это был?
Восприятие подводило: действительность кусками проваливалась в пустоту. Из моего ума бесследно исчезали минуты, десятки минут. А может и часы. Не успел я осознать, что прошла ночь, как уже сидел в стареньком мерседесе дяди Бори и двигался в направление увиденной накануне церкви.
– Опять не работают, – пожаловался дядя Боря, захлопывая дверь.
– Кто?
– Солдаты. В бытовке сидят.
Спящий во мне зверь проснулся, я подошел к бытовке и начал со всех сил бить ногой по железной обивке.
– Работать, блядь! – заорал я, – и снимите ремни и шапки, легче будет.
Солдаты прошмыгнули мимо меня, я смог различить только их спины. Я двинул подошвой тяжелого ботинка по сложенным друг на друга бетонным блокам, они завалились с грохотом и раскололись.
А вечером приехали санитары. Скрутили меня и пихнули в газель.
– О, зеленое небо, – сказал я, поглядев в окно.
– И правда зеленое, – сказал санитар.