Текст книги "Затерянный мир Кинтана-Роо"

Автор книги: Мишель Пессель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

8. Нефриты богов

К одиннадцати часам мы собрались в дорогу. Я был очень рад, что мне не придется нести мешок и что я встретил такого замечательного человека, как хозяин кокаля Сан-Франсиско. У этого маленького худенького косумельца с тихим голосом я был в неоплатном долгу уже за то, что он спас меня от жажды, когда я, полумертвый, вдруг появился на его кокале.

Через три часа мы подошли к жутким остаткам кокаля, где недавно промчался ураган Жанет. Мне еще ни разу не приходилось видеть последствий сильного урагана. Все здесь было разорено. Как ампутированные конечности, торчали сотни голых стволов кокосовых пальм, потерявших свою пушистую вершину. Страшное зрелище! Но еще больше стволов, целые тысячи, лежали на земле, будто поваленные рукой великана, аккуратно разложившего их в особом порядке. В этом месте прошел глаз циклона. Видимо, действовал здесь не только ветер, но и морские волны, захлестнувшие весь кокаль до самой лагуны. А вот кокаль Сан-Франсиско уцелел, хотя и был совсем рядом. Его хозяин потерял лишь несколько сот деревьев.

В конце острова, за этим печальным кладбищем стволов и страшных пней, стояла жалкая хижина. Ее повалил и потрепал ураган. Хижину потом подняли и починили, подперев стены большими кольями. Все жители кокаля погибли во время урагана, а хижина стала приютом рыбака, на которого я возлагал теперь все надежды.

У входа нас встретила старая мексиканка, видимо мать рыбака. Сам он ушел ставить сети и верши между островами мангров.

Я остался ждать рыбака, а кокалеро попрощался со мной и ушел обратно. Старая женщина не в пример большинству старух была совсем неразговорчива, поэтому в ожидании хозяина я решил пока взглянуть на окрестности. Хижина стояла на песчаном мысе. На востоке простиралось синее Карибское море, а на юге – желтоватые воды горловины залива Асенсьон, протянувшегося на двадцать миль. Противоположный берег залива терялся в туманной дымке. Кое-где я видел маленькие островки с кустами мангров, как бы блокирующих вход в залив. На западе залив уходил за горизонт, глубоко вдаваясь в сушу. По берегам его тоже были мангры, они тянулись с севера, параллельно тому песчаному острову, по которому я пришел сюда. Трудно было понять, где там твердая земля, где лагуна, скорее всего это была цепь маленьких лагун, идущая к большой лагуне у Чунйашче.

Должно быть, во времена древних майя по всем этим лагунам от одного поселения к другому без конца сновали лодки. Здесь был большой портовый центр, гигантская Венеция на каналах и лагунах, усеянных островками мангров и твердыми песчаными отмелями, где высоко в небо грозно поднимались пирамиды. Теперь все тут было пустынно. Одни лишь лагуны с мутной водой, чередующиеся со светлой зеленью мангров и маленькими островами. Где-то там на берегу залива находился порт Вигия-Чико, бывший некогда единственным выходом к побережью для осажденной армии генерала Браво. Раньше по берегам залива жили индейцы Чан-Санта-Круса, теперь же эти места совершенно обезлюдели, лишь несколько метисов с Косумеля обитает на пустынном побережье. В семнадцатом веке залив Асенсьон был важнейшей пиратской гаванью – дикое, уединенное естественное укрытие. Однако на его предательских мелях гибло не одно пиратское судно, поджидавшее здесь в засаде появления испанских кораблей, которые шли с юга навстречу пассатным ветрам, направляясь в Сантьяго-де-Куба.

Среди поломанных стволов пальм валялся помятый ржавый остов маленького бакена. Судя по его новой конструкции, бакен был установлен здесь недавно.

К полудню вернулся рыбак. Сначала о нем возвестил лай собаки, а потом я увидел маленькое суденышко с грязным треугольным парусом. Оно медленно плыло вдоль побережья, направляясь к песчаному пляжу, где вскоре со скрипом остановилось. На берег вышел сильный коренастый мужчина и стал наматывать на столб причальный канат. Выглядел он настоящим пиратом: закатанные до колен бледно-голубые пропитанные солью штаны, такого же цвета широкая, распахнутая на груди рубаха в заплатах, обветренное лицо, маленькие густые усы, повязанный на пиратский манер вокруг головы красный платок и длинный нож на боку. У него даже была золотая серьга в ухе. Одним словом, персонаж моих детских грез. Мне невольно представилось, как он держит в зубах нож. Но к моему разочарованию, мужчина просто подошел ко мне и довольно громко спросил по-испански, что мне нужно.

Я объяснил ему, что пробираюсь пешком в Белиз, разыскиваю храмы и руины и что мне нужна его помощь.

– А-а, – сказал мужчина, – ты ищешь сокровища. Я уже встречал таких людей. Есть у тебя карта?

Меня совсем не удивил этот вопрос, звучавший так естественно в устах человека с внешностью Долговязого Джона Сильвера [22]22
  Персонаж из книги Р. Стивенсона «Остров сокровищ».


[Закрыть]. Я поспешил уверить его, что у меня нет никаких тайн и никаких карт. Он, кажется, поверил и обещал за двадцать песо перевезти меня завтра через пролив. Место, где мы причалим, называется Кармен и еще как-то (второго слова я не разобрал), только рыбак сомневался, что я смогу пройти потом дальше, так как к югу все кокали уничтожены ураганом. К тому же теперь сильно поднялась вода в лагунах, и их нельзя ни перейти вброд, ни обойти по берегу. Но он знает человека, который живет в местечке Кармен, и попросит его помочь мне.

Обрадованный, что с переправой через залив Асенсьон все уладилось так просто, я поблагодарил пирата и попросил у него еды и пристанища на ночь.

Проснувшись на рассвете, я узнал, что из-за встречного ветра переплывать залив пока невозможно. Для меня это было полной неожиданностью. Все утро я с беспокойством вглядывался в море, бегал чуть ли не каждую минуту в хижину сообщать о малейших изменениях, казавшихся мне благоприятными. В конце концов это даже разозлило хозяина.

Через три часа он наконец счел погоду подходящей и, попросив сперва показать ему деньги, повел меня к маленькому суденышку, не больше «Лидии». С попутным ветром мы отчалили от берега, обогнули крайнюю точку острова и вышли из синих вод Карибского моря в мелкий залив Асенсьон, направляясь к отдаленным островам с манграми. Теперь было видно, что вход в залив загроможден мелями. Как я потом узнал, залив был раньше глубоким и судоходным, а сейчас он для крупных судов недоступен. До сих пор моряки пользуются очень старыми и неточными картами, новых карт или лоций для этих районов побережья не существует. Очевидно, береговая линия Кинтана-Роо никогда не выверялась, так что на всех мировых картах она может быть смещена на целых полградуса.

Однако моего капитана-пирата это мало трогало. Он вел судно прямым курсом через лагуну, а я лежал на спине, изредка провожая взглядом фламинго, пролетавших по небу. Теперь я уже привык к одиночеству и молча размышлял о всех странных обстоятельствах, что привели меня на побережье, и о всех последующих событиях, завершившихся этим вот плаванием через залив Асенсьон.

Плыть пришлось три часа. К полудню показался противоположный берег залива, мы направлялись в его юго-западную часть. Берег предстал перед нами частоколом мертвых кокосовых пальм и зарослями мангров. Через некоторое время я с изумлением заметил, что все мертвые деревья торчат корнями вверх. Видимо, сначала они были унесены ураганом, а потом приливные волны втиснули их как попало в песок корнями кверху. Мы подходили к узкой полоске песчаного берега, наполовину отвоеванного манграми. Там стояла какая-то странная хижина с крышей из пальмовых листьев. Вернее, это была одна лишь высокая крыша, поставленная прямо на песок, примитивное жилье без стен, с отверстием для входа.

Когда лодка подошла поближе, из хижины вылез оборванный старик в рубашке из сплошных заплат. Причаливая к берегу, мы вспугнули пару черных диких уток, сидевших с расправленными крыльями на поваленном стволе пальмы. Старик бросился нам навстречу, издавая какие-то странные, пронзительные крики. Видимо, он был безумным или по крайней мере слегка помешанным. Старик говорил по-испански, но, прежде чем произнести фразу, он издавал множество всяких гортанных звуков и бессмысленных слов.

Мой капитан-пират объяснил ему, зачем я сюда приехал, и спросил, может ли он проводить меня до следующего населенного места, если оно тут есть. После бесконечных заиканий старик ответил, что на юг едва ли можно пройти. На побережье слишком много разных проток и проливов, с началом сезона дождей все они вздулись, человеку там будет с головой. Он добавил, что кокаль Пунта-Пааро на южной стороне залива теперь заброшен и на побережье живет лишь единственная семья косумельцев, в восьми лигах отсюда, то есть примерно в двадцати пяти милях. Услышав такие безотрадные новости, я задумался. Однако у меня не было выбора, да и на худой конец можно вплавь перебраться через эти проливы. Я стал упрашивать старика проводить меня и предложил ему деньги.

Деньги его соблазнили, только он сказал, что не умеет плавать, а рио там очень глубокие.

Пират попрощался и уехал на своем маленьком суденышке, а слабоумный старик стал собирать еду в дорогу. Вполне возможно, что странное заикание и явное слабоумие моего проводника были результатом абсолютного одиночества. Ведь он живет все время вдали от людей, на пустынном побережье, питается рыбой, которую ловит вершей. Любой человек, оставшись, как и он, один на болотистых берегах этого пустынного залива, лишился бы рассудка.

Когда все было готово, старик взвалил себе на плечи мой мешок, и мы тронулись в путь. В тех местах, где мангры наступали на узкий берег залива, приходилось идти прямо по воде. Жара стояла невероятная. Солнце не только палило на нас сверху, но и, отражаясь от воды, било в глаза снизу, заставляя щуриться. Зато в такую жару не изводили комары. Все притаилось и замерло под палящими лучами полуденного солнца, лившимися в сероватые воды залива, словно расплавленный свинец. Солнце было такое ослепительное, что все вокруг теряло свои краски и выглядело как на черно-белой фотографии. Случайная рябь на воде превращалась в тысячи искр и слепила глаза. За густыми манграми на берегу торчали ужасные останки погибших пальм, перевернутых ураганом вверх корнями. Душные джунгли порой действуют на человека угнетающе, но они не идут ни в какое сравнение с унынием и мертвенной пустынностью лагун под беспощадным солнцем.

Вскоре путь нам преградил водный поток, заросший манграми. Его удалось перейти вброд. Быстро высохшая на солнце одежда стала жесткой от соли.

Временами мой проводник оборачивался и бормотал какие-то неразборчивые слова. К счастью, ответа на них он не ждал.

Я начинал изнывать от зноя и жажды, но воды взять было негде, нельзя было даже рассчитывать на случайную кокосовую пальму. Песок на берегу так накалился, что приходилось то и дело охлаждать ноги в воде.

Скоро нам встретился еще один водный поток, который мы одолели без труда, потом еще один, на этот раз пошире и с быстрым течением. Здесь проводник мой немножко помешкал, затем, оставив вещи на берегу, осторожно вошел в воду и добрался до середины рио. Вода доходила ему почти до подбородка. Из-за сильного течения он стал терять равновесие, но в конце концов ему удалось найти твердую опору на песчаной мели и благополучно выбраться на другой берег. Мне предстояла нелегкая задача самому перенести мешки через поток. Но я был повыше своего проводника, вода нигде не доходила мне до груди. Я медленно шел по дну против течения, чувствуя, как вымывается песок у меня из-под ног, и без особых происшествий добрался до противоположного берега. Это было последнее препятствие на нашем пути к южной оконечности залива, где песчаный мыс отделял его мутные воды от Карибского моря.

Освежающий ветерок дул над пустынным мысом, и перед нами открылось страшное зрелище гибели и разрушения. Прежде на этом месте был кокаль, тут стояли две большие хижины, от которых остались лишь жалкие обломки, разбросанные среди множества изуродованных стволов вырванных с корнем деревьев, принесенных сюда откуда-то из джунглей. На песке валялось несколько ржавых измятых котелков – печальное напоминание о том, что раньше здесь жили люди. Во время урагана погибла вся семья из четырех человек. Очевидно, были сметены даже археологические развалины, потому что, сколько я ни искал вокруг, так ничего и не нашел, а ведь на карте доктора Альберто Руса у Пунта-Пааро стояла отметка развалин. Последние ураганы и сильные волны сравняли с землей строения майя, которые чудом сохранялись больше тысячи лет.

В Пунта-Пааро побывал знаменитый археолог Морли. Плавая вдоль побережья, он обнаружил также руины между заливами Асенсьон и Эспириту-Санто и назвал их Чак-Мооль, по имени бога древних майя – полупростертой загадочной фигуры, напоминающей сфинкса древних египтян. Чак-Мооль и был тем местом, куда мы в тот день направлялись. Около него находился наполовину уничтоженный кокаль, где все еще жили люди. Очень жаль, что Морли и другие археологи, бывавшие в Кинтана-Роо, исследовали побережье с моря – они не заметили многих руин. Потому-то и считалось, что на всем побережье, длиной в три сотни миль, было лишь с полдюжины поселений древних майя.

К югу от Пунта-Пааро мы наткнулись на маленький храм. Возможно, что вдали от берега за манграми тут было еще пять или шесть сопутствующих построек, так же как и в других местах, открытых мною. Храм стоял в нескольких милях от Пунта-Пааро, и мой чудаковатый проводник наконец понял, что именно я ищу. Это было маленькое разрушенное квадратное строение, не очень-то величественное, но тем не менее значительное, так как свидетельствовало, что в древние времена на этом пустынном берегу тоже были поселения.

По словам моего проводника, место, где стоял маленький храм, называлось Пунта-Арена. Немного передохнув, мы двинулись дальше, следуя вдоль берега, окаймленного джунглями и бесконечными, нагретыми солнцем болотами.

Никогда прежде я не постигал с такой ясностью, что значит берег, место, где встречаются суша и море. В тот день у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить о неподвижности берега и неустанном движении моря, приносящем всякую всячину, смытую с других берегов. Некогда море принесло сюда со своими волнами и ветрами испанцев, а теперь, как и всегда, приносит разные обломки с далеких земель. Прибитые сильным Юкатанским течением, на берегу дерзко красуются такие удивительные вещи, как спасательные пояса, бутылки, электрические лампочки. Для меня все эти фабричные предметы казались подарком, счастливым напоминанием о мире, который остался где-то позади. Мне попалась бутылка, тюбики дезодоранта, французские и американские лампочки и бесконечное множество других незначительных предметов, имевших, однако, в моих глазах важное значение. Что же находили древние майя на этом берегу? Возможно, им попадались римские вещи и множество разных примет Африки и других мест Старого Света.

Таким же образом в 1511 году сильные течения принесли к побережью Кинтана-Роо двух испанцев – Гонсало Герреро и испанского монаха. Точно так же к острову Косумель был прибит один из жителей Ямайки, а позднее трое французских бандитов. Вполне вероятно, что и до испанской Конкисты течения и ветры приносили к майя каких-нибудь моряков из Старого Света, сбившихся с курса. Возможно, первыми людьми, увидевшими Новый Свет, были потерпевшие крушение арабы или португальцы, которых течения Атлантического океана забросили к берегам царства майя.

Мы медленно продвигались вдоль берега, шагая то по камням, то по песку, то по гнилым красным водорослям, похрустывавшим у нас под ногами. Иногда мой гид нарушал молчание, произнося одну или две бессмысленные, на мой взгляд, фразы. В одном месте я еще издали заметил какой-то странный предмет. Это оказался огромный двигатель с погибшего у берега судна, жертвы рифов.

С наступлением темноты, уставшие до изнеможения, мы подошли к остаткам растерзанного ураганом кокаля Санта-Роса. Он располагался неподалеку от развалин Чак-Мооль. Как только мы прибыли на кокаль, мой странный проводник моментально куда-то исчез, и больше я его не видел. Тут, на кокале, меня приветствовал метис с Косумеля. Он был удивлен моим появлением, однако явно обрадовался встрече и отнесся ко мне очень доброжелательно.

За все это время я отлично научился вести беседы с кокалеро. Хозяин Санта-Росы весь вечер расспрашивал меня о побережье и о своих друзьях, с которыми он не видится годами. Я старался ответить на его вопросы и рассказал все, что мог, о кокалях, где успел побывать.

Было уже совсем поздно, когда я повесил в пустом сарайчике свой гамак. Теперь я научился делать это мастерски, что имело для сна немаловажное значение. Надо стараться не очень сильно растягивать гамак и определить точный изгиб, наиболее удобный для спящего. Забираясь в гамак под свою ветхую противомоскитную сетку, я каждый раз возносил хвалу древним богам за то, что они послали в этот неустроенный мир такой славный подарок.

Утром я принялся расспрашивать кокалеро о руинах, но оказалось, что, кроме тех построек, которые были рядом с кокалем, он ничего не видел. Разговор наш слышал маленький индеец по имени Чук (он был из группы индейцев Чан-Санта-Круса). Перебив хозяина, Чук сказал, что видел когда-то во время охоты большую постройку далеко на болотах. Хозяину, видно, не понравилось, что ему возражают; он выслушал эти слова с сомнением, а я обрадовался и стал просить Чука вспомнить это место и проводить меня туда. Место он, пожалуй, смог бы разыскать, но сейчас к нему без лодки не добраться: после дождей лагуны стали слишком глубоки. К моему огорчению, на кокале лодок не было. Все же я надеялся как-нибудь пройти через лагуны и продолжал уговаривать Чука проводить меня. Он охотно согласился, только снова повторил, что из этого ничего не выйдет.

Я взял свой фотоаппарат, и около девяти часов мы с Чуком отправились в путь. Сначала дорога шла по берегу, а примерно через милю Чук остановился и показал на густые заросли мангров и нагромождение мертвых деревьев за песчаной полосой, где раньше был кокаль. Тут надо было сворачивать в джунгли.

Пробираться через путаницу стволов, мангров и лиан было нелегко. За четверть часа мы продвинулись всего лишь на несколько футов. Чук рубил направо и налево, как свирепый сарацин в битве на Востоке. Под непрерывным натиском мачете Чука кругом летели щепки, с шумом валились скользкие ветки мангров.

Вскоре под ногами у нас захлюпала вода. Заросли становились все гуще, вода прибывала, и наконец показалась лагуна. За полосой мангров поднималась целая гора деревьев, вырванных или сломанных катастрофическим ураганом. Ноги вязли в теплой вонючей грязи. Мои сандалии пропитались этой жижей и наконец свалились с ног. Разыскивая их в липком иле, я вымазал руки по самый локоть. Потом сандалии пришлось все же снять и шагать босиком по острым камням и сломанным веткам. Чук шел впереди, выбирая места помельче.

Осторожно переставляя ноги и размахивая руками, словно канатоходцы, мы медленно двигались через лагуну, стараясь держаться поближе к островам мангров. Два или три раза мой фотоаппарат чуть не оказался в воде, его удалось спасти только благодаря немыслимым акробатическим трюкам. Как единственный свидетель всех моих открытий, аппарат теперь приобрел для меня исключительную ценность. От сырости кожаный футляр его позеленел, металлические части покрылись ржавчиной. Вместе нам пришлось вынести немало трудностей, оттого-то он стал для меня еще дороже. Сначала, болтаясь на шее, фотоаппарат мне порядком надоедал и казался просто туристским украшением. Потом я к нему привык и не упускал случая (часто потрясая людей, никогда не видевших такой штуки) запечатлеть каждое лицо, каждую постройку, какие встречал на этой удивительной земле.

Три часа пробирались мы через лагуну и болота, шли по густым зарослям островов среди нагромождений поваленных деревьев. Без конца вытягивая шею, Чук старался разглядеть свои зарубки, указывающие дорогу к развалинам.

Бредя по мелкому болоту между стволами и манграми, я вдруг увидел, как навстречу мне плывет ядовитая водяная змея (недаром Чук все время громким голосом предупреждал меня, что идти надо осторожнее). Редко в своей жизни я испытывал такой страх. Убежать здесь было некуда. Боясь привлечь своими движениями внимание ужасного пресмыкающегося, я застыл на месте. Плавно извиваясь, змея проплыла мимо в дюйме от моих голых ног.

Как бы в награду за перенесенный страх вскоре показались руины. Сперва мы увидели просто скопление кустов, поднимавшихся над болотом, но потом они приняли определенные очертания большого прямоугольного здания. На его верхушке, наполовину скрытой кактусами и пальмами, поднималось что-то вроде небольшой квадратной башни высотой в один ярд с дверными проемами со всех сторон.

В целом постройка производила удивительное впечатление, отражаясь в мутной воде, словно венецианское палаццо. Мы подошли к храму с востока, с той стороны, где не было никакого входа и только виднелся фриз, украшенный крестиками из кораллов. Такой рисунок я уже видел на храме по другую сторону залива Асенсьон.

Здание имело пятнадцать ярдов в длину, восемь в ширину и около пяти ярдов в высоту. Только с одной, западной, стороны в нем был широкий прямоугольный проем. Притолоку поддерживали две массивные круглые колонны с квадратными капителями. Фриз шел вокруг всего здания, а по обеим сторонам от входа на каменной стене были высечены две головы дракона. Храм на удивление хорошо сохранился, видимо потому, что стоял посреди соленой лагуны.

Судя по размерам, это могло быть главное здание всего поселения, возможно торгового центра, одного из звеньев цепи морских портов – Сан-Мигель-де-Рус, Чамаш, Чунйашче. Вполне вероятно, что порт имел связь с другими прибрежными поселениями через давно исчезнувшие внутренние каналы.

Я нерешительно вошел в храм. Внутри на голом гладком полу валялись обвалившиеся с потолка камни. Вдруг где-то у меня над головой послышался шум. Взглянув вверх, я увидел в полумраке сотни летучих мышей – вампиров. Одни из них кружились под потолком, другие, зацепившись своими огромными когтями за камни, висели вниз головой. Когда мои глаза привыкли к слабому свету, я заметил в задней части храма три низких входа во внутреннее помещение. Согнувшись, я прошел в эту комнату, где было почти совсем темно и раздавался писк вампиров. Я чувствовал, как они рассекают воздух и носятся, будто сумасшедшие, у меня над головой.

Обе комнаты тянулись во всю длину храма, у каждой был высокий массивный потолок с характерным ступенчатым сводом. Пока я обследовал внутренние помещения, Чук нерешительно топтался у входа, не рискуя войти. При слабом свете, проникающем в заднюю комнату, я рассмотрел на полу поднятие высотой в один фут, образующее широкий прямоугольный алтарь. Возможно, здесь сидела знать и помещались идолы и статуи свирепых богов майя. По всей вероятности, я был первым человеком из внешнего мира, кто со времени исчезновения древних майя проник в эту святая святых. Казалось, ничто не нарушало покоя храма с тех пор, как его покинули. Если не считать широкой трещины на алтаре, все во внутренней комнате было в полном порядке.

Я позвал Чука в храм. Пусть убедится, что я не причиняю вреда древнему зданию. Чук спросил, что здесь было прежде, не старое ли это ранчо. Я объяснил, что здание построили древние майя очень и очень давно, но, кажется, он мне не поверил.

Присев перед алтарем, представлявшим собой широкую плоскую каменную плиту, покрытую штукатуркой, я пытался рассмотреть что-нибудь в трещине, но сначала видел только обломки штукатурки. Когда я объяснил Чуку, что разыскиваю глиняные черепки и хочу взять их с собой в Мексику, он посмотрел на меня с явным недоверием. Но ему не пришлось долго стоять сложа руки. Вскоре я вытащил из-под плиты черепок с искусным витым рисунком. Это очень заинтересовало Чука, и он тут же принялся помогать мне, роясь под алтарем и в трещине.

Скоро мы начали вынимать оттуда один за другим черепки из разной глины всяких размеров и форм. Значит, это не остатки идола. Черепки, видимо, были просто замешены в штукатурку. Я собрал около двадцати штук маленьких обломков. На некоторых из них был вытравлен рисунок из крестиков или кружков.

Черепков набралось уже вполне достаточно, чтобы по ним можно было потом определить время постройки храма. Я было хотел бросить поиски, когда Чук, рывший своим мачете глубже, чем я, вдруг выкопал какой-то маленький ярко-красный предмет и протянул его мне. К моему удивлению и восторгу, это оказалась цилиндрическая бусина из красного камня.

Я принялся рыть снова и вскоре рядом с тем местом, где Чук нашел бусину, откопал красивый нефрит в форме трапеции размером в два квадратных дюйма. В верхней части трапеции было отверстие, чтобы нанизывать нефрит в ожерелье. Я уже мечтал о сказочных сокровищах и, позабыв, что любителям не полагается вести раскопки, продолжал рыться под плитой, просеивая сквозь пальцы сухие комья штукатурки, среди которых оказалась еще одна бусина из нефрита. Размером она была чуть поменьше первой и имела овальную форму.

Теперь меня уже ничто не могло остановить, да и Чук увлекся, роясь в щели под алтарем. Однако все дальнейшие поиски оказались бесплодными. Я понимал, что пора прекращать раскопки, и чувствовал себя, как голодная собака перед лавкой булочника. Но продолжать поиски было бесполезно. Ведь раскопки надо вести методически, с соответствующим снаряжением. Мне снова захотелось вернуться сюда еще раз при более благоприятных обстоятельствах и с хорошими специалистами-археологами. А пока я был доволен и тем, что первый увидел эти заброшенные храмы.

Находиться внутри помещения становилось уже трудно. Воздух был душный и спертый, одолевали комары, над головой по-прежнему носились вампиры. Все вокруг выглядело жутко и странно. Порой мне начинало казаться, что я просто задохнусь тут, в этом забытом храме посреди болотистой лагуны, что за каждым моим движением следят загадочные индейские глаза моего проводника Чука, а его длинный мачете может сослужить ему хорошую службу, если только он заподозрит, что я что-то от него скрываю. Ведь нефритовые бусины лежат уже у меня в кармане.

Я двинулся к выходу, и Чук, явно миролюбиво настроенный, последовал за мной, поторапливая в обратный путь. На открытом воздухе я немного пришел в себя и, вздохнув полной грудью, стал осматривать и фотографировать храм снаружи. По монолитности это было единственное в своем роде сооружение. Таких я еще не видел ни на побережье, ни в других частях Юкатана. Массивность прямоугольного здания контрастировала с воздушной легкостью маленькой башни. Интересно, какое назначение имела эта открытая прямоугольная надстройка. Может, это был своего рода маяк древних майя? Ведь огонь внутри башни должен быть виден издалека. Я еще больше укрепился в своем предположении, когда на следующий день увидел сходное с этим сквозное сооружение, стоявшее на высоком земляном холме рядом с главным храмом Чак-Мооля – развалин у кокаля Санта-Роса.

Перед тем как пуститься в обратный трудный путь через болота и лагуны, Чук расчистил здание от покрывавшей его растительности, и я смог сделать хорошие фотографии.

Когда мы снова брели через лагуну, я пытался вообразить, какими были внутренние воды во времена древних майя. Я представлял, как бесчисленные четырехвесельные лодки непрестанно скользят между городами на побережье и по ту сторону лагун.

Руины, где мы только что побывали, индейцы называют Тупак. Я очень гордился новой находкой. Эта Венеция Кинтана-Роо тоже не была отмечена на картах ни одним археологом.

С такими мыслями я и уснул. Это была моя тридцать третья ночь на побережье Кинтана-Роо. Во сне мне снился Болл и наши планы поездки в Колумбию. Однако действительность превзошла сны. Мне уже давно казалось, что я всегда принадлежал этому странному миру храмов, песчаных пляжей, джунглей, болот – миру побережья Кинтана-Роо. Я даже не мог представить себя отдельно от побережья. Оно уже перестало быть для меня просто белым пугающим пятном, как на карте в Тепостлане. Теперь это была земля легенд, людей, пейзажей, храмов, земля с таким богатым прошлым и настоящим, что я дорожил ею, как своим отечеством.

Открыть храм или даже сразу шесть храмов стало для меня обычным, повседневным делом. Я говорю здесь об этом потому, что, когда я вернулся из экспедиции, многие упрекали меня в недостатке серьезности. Им казалось, что каждый день моего пребывания на побережье требовал, чтобы я отдавал исследованию все силы. Люди, для которых находка вазы – великое открытие, не могут понять, что я просто потерялся среди всего увиденного в Кинтана-Роо. Мой глаз слишком привык ко всему, что в иной обстановке показалось бы действительно необычным. Кроме того, не надо забывать, что из-за таких прозаических, однако очень существенных обстоятельств, как комары, жажда, усталость, неуверенность, страх, я часто упускал многое и в открытых памятниках, и во встретившихся мне людях. Мой мозг был постоянно занят решением мелких будничных задач, что отодвигало научный интерес на второй план. Каждый раз, когда над лагунами сгущались сумерки, мне приходилось думать, где я проведу ночь, но еще более важной для меня проблемой была вода, малярийные комары и ядовитые змеи. Я боялся, что никогда не дойду до Белиза. Ведь за все первые двадцать три дня пути я ни разу не услышал ни одного обнадеживающего слова. И в любую минуту я мог ожидать, что мне придется отступить и возвращаться тем же путем обратно. Но разве это было возможно? День за днем распадались звенья таинственной человеческой цепи – от индейца к кокалеро, от кокалеро к рыбаку, от рыбака к чиклеро. А ведь только благодаря им я и смог пройти это побережье.

На следующее утро я достал блокнот, где уже были записаны индейские названия мест, которые я узнал, когда приехал в Мексику. Теперь эти непривычные индейские слова звучали для меня настоящей музыкой: Пуа, Ак, Шкассель, Ялкоу, Тулум, Чунйашче, Чамаш и вот теперь Тупак и Чак-Мооль. Странные, непривычные для нашего языка слова, но они ласкают слух, когда мягко и прерывисто звучат в устах майя. Для меня все эти названия означали скрытые сокровища, которые с каждым ударом мачете показываются на свет божий и предстают перед взором современного человека.

В двадцать один год радость открытий опьяняла меня, но все-таки не была такой отравой, как для других людей, которых я простодушно посвятил во все свои тайны. К счастью, мне не пришлось разочароваться в этих людях.