Текст книги "Полный карман песка (ЛП)"
Автор книги: Мишель Лейтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
– С кем он разговаривает?
Она не отвечает, пока мы не возвращаемся в мой двор, и даже тогда понижает голос.
– Со своей дочерью. По крайней мере, я только о ней знаю.
«Его дочь умерла?».
Я закрываю глаза, сопротивляясь побуждению наклониться и засунуть голову между коленей. О, боже! Я чувствую, будто кто-то ударил меня кулаком в грудь, весь воздух выходит из моих легких с резким шипением.
– Е-его дочь?
Джордан кивает.
– Да. Я думаю, она могла умереть в автокатастрофе. Хотя, кажется, подробностей никто не знает. Либо просто не говорят об этом. Ну, в знак уважения.
Я хочу задать еще кучу вопросов, но не могу. Слова не срываются с моих губ. Все, о чем я могу думать, – это о своей Эмми, и что бы я делала… что бы чувствовала, если бы она…
Нет. Я не могу об этом думать. Я не смогла бы жить без нее. Просто не смогла бы.
– Думаю, во многих отношениях его жизнь закончилась в тот день. Весь мир был на его ладони. Богатый, горячий, успешный футболист, красивая жена, обожаемая дочь, а потом – БАМ. Ушло. Все.
– Как это…
Мой вопрос прерывает Джейсон.
– Джордан, я же сказал тебе идти открывать магазин. Стром Таггл только что звонил. Он ждет на парковке больше пятнадцати минут.
– О, доставучий Стром. Он там только для того, чтобы, как и каждый другой день, взглянуть на мой зад. Он может подождать. – Джордан кидает на меня извиняющийся взгляд и крутит ключи на пальце. – Иногда заходи в гриль-бар. Я куплю тебе выпить и сэндвич с цыпленком.
– Я на самом деле не могу… не с Эмми… – Я указываю большим пальцем на коттедж, мое сердце болит, когда я думаю о своей маленькой девочке, своем целом мире, мирно спящем внутри. Живом и здоровом.
– О, хорошо, хорошо. Ну, тогда я приду к тебе. Мне нужна новая подруга. Этот городок страшно нуждается в ком-то не стервозном, – объявляет она с усмешкой.
– Джорда-а-ан, – предупреждающе взывает Джейсон.
– Иду. Иду.
Пока Джордан неторопливо идет к грузовику, я стою, уставившись ей вслед, желая, чтобы она вернулась и ответила на миллион вопросов, роящихся у меня в голове.
Глава 5
Иден
Старая духовка прогревается, а я замешиваю смесь для кексов, когда Эмми выбегает из своей комнаты.
– Доброе утро, спящая красавица! – зову я через плечо, когда слышу топот ее ног. – Что у тебя…
– Мамочка, посмотри, что я нарисовала! – возбужденно говорит она, останавливаясь рядом со мной и приподнимаясь на цыпочки, чтобы сунуть лист бумаги мне в лицо.
Я опускаю миску и беру из ее пальцев карандашный рисунок. Пусть он нарисован грубо – подобно тому, как рисует большинство детей шести лет, – но легко можно узнать замок из песка и слишком большую ромашку на верхушке одной из башенок.
– Как красиво, ягодка, – восклицаю я, мое сердце снова пронзает боль, когда я думаю о мужчине на той стороне улицы. – Может, мы попробуем построить такой в следующий раз, как пойдем на пляж.
– Мы можем пойти сегодня?
– Нет, у тебя сегодня домашнее задание, юная леди. Но, может быть, завтра. Если не будет слишком холодно.
С визгом Эмми выхватывает картинку из моих пальцев и бежит к холодильнику, где выдергивает из-под магнита рисунок двухдневной давности и заменяет его этим. Когда она пытается уйти, я ее останавливаю.
– Эммелин Сэйдж, пожалуйста, подними его и положи в ящик. – Я уже снова вожусь с тестом, поэтому головой указываю на рисунок, что теперь покоится на полу. Этот изображает собаку, которую мы видели на днях; она куда-то бежала.
Эмми не жалуется; она просто подхватывает листок и отправляет его в кухонный ящик, куда попадают все остальные ее работы, когда она устает видеть их на холодильнике.
Она убегает, и, мгновение спустя, я слышу щелчок телевизора, сопровождаемый музыкальным звуком ее любимого мультфильма. Я выливаю синее тесто в форму для кексов, выскребая последние ягоды черники из миски. Я слизываю немного смеси с пальцев, одновременно ставлю миску в раковину и пускаю воду.
Когда я открываю дверцу духовки, чтобы поставить кексы, оттуда вылетает облако дыма, заставляя меня задохнуться. Кашляя и чихая, со слезящимися глазами, я ставлю противень и машу рукой в воздухе; наконец, я вижу, как пробраться к окну, чтобы открыть его.
Конечно, его заклинило; оно запечатано толстым слоем свежей краски. Я бегу к двери и рывком открываю ее, толкаю дверь-ширму в надежде, что дым найдет свой путь наружу. Хватаю с крыльца кресло-качалку с прямой спинкой и вклиниваю его в проем, чтобы дым мог выйти наружу, а сама возвращаюсь внутрь, чтобы выключить духовку.
Я машу журналом, словно веером, когда топот ног привлекает мое внимание к двери. И я перестаю – двигаться, думать, дышать – когда вижу его. Коул Дэнзер, огромный, вдвое более привлекательный, идет по моей кухне. Мгновение он осматривается, потом тянется над раковиной, чтобы распахнуть заклиненное окно. Он делает это с поразительной легкостью, и на несколько секунд я фокусируюсь только на гладких мускулах его бицепсов.
Я словно под сильным гипнозом, к тому же потрясена. Само собой. Он только что возник из ниоткуда. И теперь он здесь. В моем доме. В моем личном пространстве.
И я понимаю, как сильно я хочу, чтобы он был здесь. В моем доме. В моем пространстве.
Я гадаю, почему просто стою статуей – в своей все еще запачканной футболке,
держа журнал, с приоткрытым ртом смотрю на него. Я не удивляюсь его грубости, когда он обращает свой почти яростный взгляд на меня. Начинаю думать, что он всегда такой.
– Я подумал, что ваш дом горит, – рычит он своим хриплым сексуальным голосом. – Что случилось?
Он похож на грозовую тучу, что внезапно возникает, потрескивая от рвущегося наружу электричества. Он даже заставляет подняться волоски на моей руке, подобно тому, как меняет полярность вокруг меня. Думаю, это от его близости.
Его лицо в нескольких дюймах от моего, я все еще упираюсь в угол шкафа. Я выдувала дым через дверь. Теперь просто стою здесь, странно смущенная.
Стоя передо мной здесь, в моей крошечной кухне, он кажется даже выше и шире. И, несмотря на удушающий дым, я могу почувствовать запах его мыла – свежий и хвойный. Я делаю ошибку – глубоко вдыхаю, и это заставляет меня закашляться.
Присущая ему хмурость становится глубже, стоит мне чихнуть, но, когда я задерживаю дыхание, он смягчается, поднимает бровь. Словно безмолвно произносит: «Ну так что?»
Когда он так на меня смотрит, я даже не могу вспомнить вопрос.
– П-простите? – заикаюсь я, продолжая разглядывать его, несмотря на то, что могу показаться грубой.
Боже, он потрясающий! Конечно, я подумала, что он невероятно красив, еще в первый раз, как увидела его. И он все еще красив, зол ли он, или хмурится, или пытается меня игнорировать. Но вот так… когда он не смотрит на меня сердито… он самое великолепное существо из всех, что я когда-либо видела. Его голубые глаза кажутся более яркими, губы – более точеными, челюсть – более сильной. Притяжение к нему моего тела, моей души – магнетическое. Гравитационное. Непреодолимое.
– Что случилось? – повторяет он, помогая мне выйти из ступора.
– Я… я не знаю. Я прогревала духовку, чтобы испечь кексы. – Я гляжу на противень, что покоится на столешнице. – А потом…
После того как большая часть дыма выплывает через открытое окно, Коул распахивает дверцу духовки. Оттуда извергается еще одно серое облачко. Он просто смахивает его прочь и наклоняется, чтобы заглянуть внутрь.
– Что-то застряло в решетке. Вы не почистили ее, прежде чем включить?
Его вопрос заставляет меня обороняться. Теперь моя очередь хмуриться.
– Вообще-то почистила. Полагаю, я просто не подумала проверить нагревательные элементы. Да и зачем бы это? Кто готовит еду на решетке?
– Ну, она слишком горячая, чтобы чистить сейчас. Вам придется подождать, пока она остынет, – объявляет он, закрывая дверцу и выпрямляясь.
– Спасибо за этот мудрейший совет, – резко отвечаю я, мой голос сочится сарказмом.
Брови Коула снова принимают хмурое выражение.
– Я просто не хотел, чтобы вы обожглись. – Его забота кажется искренней.
О.
Теперь я чувствую себя супер-чувствительной задницей.
– Я знаю. Простите. Просто… это была длинная пара недель.
Коул смотрит на меня гипнотизирующими голубыми глазами. Не говорит ни слова, просто смотрит. Я могу сказать, что он думает. Его губы двигаются, будто он кусает внутреннюю сторону щеки.
– Что привело вас сюда? В Миллерс Понд? – наконец спрашивает он, почти нехотя, как если бы на самом деле спрашивать не хотел, но не смог сдержаться.
– Новое начало, – отвечаю я, забыв всю тщательно отрепетированную полуправду и откровенную ложь.
– А что было не так со старым?
Я смутно думаю про себя, что должна укорить его за чрезмерное любопытство, чтобы отбить желание задавать столько вопросов в будущем. Но прежде чем успеваю это сделать, я вижу, как в поле зрения позади Коула медленно возникает любопытное маленькое лицо.
Эмми.
Должно быть, она не в настроении.
Я бросаю свой журнал и протискиваюсь между Коулом и столешницей; теперь я могу направиться к дочери. Ее большой палец уже во рту.
Когда я беру ее на руки, она поворачивает свою голову и прижимает щеку к моей; наши лица повернуты к Коулу. Ее большие зеленые глаза решительно направлены на него.
– Это мистер Дэнзер, – говорю я ей, не доставая обычными «мамочкиными» фразами вроде: «Можешь сказать «Привет». Она не станет. И доктора говорят мне, что не стоит ее заставлять. Это лишь добавляет чувство давления, а дополнительные волнения ей ни к чему. – Это моя дочь, Эмми.
Коул немного бледнеет. Он не выглядит таким… нездоровым, как в тот день, когда мы бежали к нему на пляже, но в его взгляде все еще читается испуг; и теперь я его понимаю. Я размышляю о ребенке, которого он потерял – сколько лет ей было, на кого была похожа, были ли они близки? Полагаю, что были.
– Привет, Эмми, – здоровается он; когда он обращается к ней, его голос приглушенно-хриплый. Он вызывает у меня мурашки на руках и ком в горле. Я представляю, что это его «отцовский» голос, который говорит: «Ты любима, я никогда не раню тебя». Я слышу это ясно, как день, и в моей груди ноет при мысли о его потере.
Коул не приближается к нам, а Эмми, конечно, ничего не говорит. Хотя, посмотрев на него несколько мгновений, она поднимает свободную руку и указывает на холодильник. Напряженные голубые глаза Коула поворачиваются в том направлении и останавливаются на висящей там картинке. Он медленно подходит к ней, тянется, чтобы коснуться пальцем ромашки.
– Песок и ромашки, – говорит он, его голос чуть выше шепота.
Он смотрит на изображение несколько долгих секунд, и я в растерянности, не знаю, что сказать. Чувствую, как его печаль наполняет мою кухню туманом, таким же плотным, как дым.
Когда он, наконец, приходит в себя, то поворачивается к нам и – Боже, помоги мне – он улыбается. И что это за улыбка! Она полностью меняет его лицо. Он был великолепен раньше. Даже умопомрачителен. Но когда его губы кривятся, его зубы блестят, а глаза светятся, он, на мой взгляд – самая действенная мужская сила, которую я когда-либо встречала.
Я беспомощно смотрю, как он разговаривает с моей дочерью.
– Красиво, Эмми. Я рад, что тебе понравился замок.
Ее глаза устремлены на Коула (и я не могу ее за это осуждать). Эмми покачивается, пока я не опускаю ее вниз. Она медленно пятится, не отводя взгляда и не вытаскивая палец изо рта. Когда она доходит до края кухни, то поднимает свои пальцы, показывая ему жестом следовать за ней.
Коул смотрит на меня, ожидая одобрения. Я киваю; понятия не имею, куда это заведет, но жажду узнать. Эмми никто не привлекает. Никто с тех пор, как мы покинули дом. Именно по этой причине теперь мое сердце так полно надежды, что я практически могу чувствовать его трепет, словно предвкушая нечто чудесное.
Коул следует за Эмми, а я следую за Коулом назад в комнату Эмми. Она останавливается в дверном проеме и указывает на ромашку, которую Коул дал ей. Она захотела поместить ее в рамку, чтобы можно было повесить на стену.
Она не выпустила ее из рук, пока мы не пришли домой в тот день. Когда наконец сделала это, то настояла, чтобы мы ее сохранили. Я позволила ей помочь мне сжать цветок между газетами и картоном, а затем мы придавили ее на неделю тяжелой книгой.
Когда все было готово, я использовала одну из своих старых рамок, чтобы разместить ромашку. Эмми захотела повесить ее прямо у кровати, где могла бы видеть ее каждый день, – так она сказала.
Коул садится на корточки в холле, снаружи комнаты Эмми, не приближаясь к ней слишком близко.
– Ты сама это сделала?
Она трясет головой и указывает на меня.
– Твоя мама помогала?
Она кивает.
– Мамы – хорошие помощницы, так ведь?
Она снова кивает.
– Ну, вы проделали хорошую работу. Может быть, однажды ты сможешь помочь мне сделать такую же. Для подарка.
Эмми ничего не говорит, только смотрит на нашего посетителя как олененок, попавший в свет фар. В этот странно-трогательный момент мы все совершенно неподвижны. В конце концов, Коул медленно встает и говорит, ни к кому особенно не обращаясь:
– Думаю, я лучше пойду.
Он поворачивается, чтобы проскользнуть мимо меня в узкий коридор, запах его мыла терзает мой нос, а тепло его тела – остальную часть меня. Я вжимаюсь в стену, боясь коснуться его. Ради меня или него, не знаю. Чувствую только, что это могло бы открыть дверь к чему-то такому, что я не смогу контролировать.
Эмми выходит в коридор, и мы обе смотрим, как он уходит. Только перед тем, как он исчезает, я говорю:
– Спасибо.
Он поворачивается, вновь кивает с тем же непроницаемым лицом, что и раньше, а затем уходит.
Когда мы с дочерью смотрим сквозь пустой дверной проем в пустой двор, я спрашиваю себя, было ли хорошей идеей позволить ему приблизиться к Эмми, увидеть ее комнату. Ведь если он сумасшедший, кто знает, на что он способен?
Обычно я не насмехаюсь над своей паранойей, но в этот раз делаю исключение. Что-то говорит мне, что Коул скорее умрет, чем позволит Эмми пролить хоть слезинку. Или любой маленькой девочке, если на то пошло. Я бы сказала, что, если бы она и оказалась когда-то в хороших руках, сумасшедших или нет, эти руки принадлежали бы Коулу Дэнзеру.
И я гадаю, относится ли то же самое и ко мне.
Глава 6
Коул
Я знаю, что эта маленькая девочка – не Черити. Она похожа на нее. Практически в точности. Даже пахнет так же – тот же сладкий запах порошка, что я буду помнить до самой смерти. Но я знаю, что это не она. Просто не может быть она. Знаю.
Хотя я бы отдал что угодно, чтобы это была она. Чтобы получить второй шанс. Стать лучшим отцом. Проводить больше времени, уделять больше внимания, делать все то, что был должен. Мог бы делать. И не делал. Но я утратил свой шанс и никогда не прощу себя за это. Никогда. Просто не смогу.
Вот почему я не могу позволить ей уйти. Не на этот раз.
Несмотря на разговоры о том, что я сумасшедший, несмотря на мнение докторов по поводу того, что я вижу и слышу, я знаю, что моя дочь ушла. Знаю, что не могу ее видеть или слышать, или говорить с ней. Но все же делаю это. Потому что боюсь, что иначе потеряю ее навсегда. А я не могу так рисковать. Не могу позволить ей уйти.
Я никогда не хотел снова чувствовать. Ничего. Вообще ничего, кроме мучительной тоски, что напоминает мне о том, что случилось. О том, кто я и что сделал. Я больше никогда не хотел чувствовать надежду, любовь, желание… Я не заслуживаю чувств. По крайней мере, хороших. Лишь боль, страдание и тоску. И вину. Удушающую вину.
Но, черт возьми, как же это трудно с ней! Когда она смотрит, проникая в меня своим взглядом, в котором отражается душа. Смеется со своей дочерью, с девочкой, слишком похожей на все то, что я потерял.
Я знал, когда впервые увидел их в тот день на пляже, что они принесут мне проблемы. И был прав. Я уже не могу перестать думать о них – маленькой девочке, которая так похожа на мою, и женщине, чье лицо я вижу во сне.
Глава 7
Иден
Сегодня воскресенье. Мы провели в Миллерс-Понд ровно месяц. Мы с Эмми идем на пляж. Я подумала, что лучше насладиться им, пока можем. Кажется, погода день ото дня становится холоднее. К тому же, мне нужно было выбраться из дома. Я ловлю себя на том, что одержимо высматриваю, не появится ли Коул поработать в доме через улицу, но его нет. Первое утро, когда он отсутствует, с тех пор, как мы здесь, и по какой-то причине мне не по себе.
Я провела первые два часа, постоянно поглядывая в окно, не пришел ли он. Затем, когда он не появился, следующие два часа я раздумывала, почему. Что-то не так? Он закончил свою работу? Куда он теперь пойдет? Увижу ли я его снова?
Конечно, у меня нет ответов, что расстраивает еще больше. Так что мы с Эмми решили выбраться на прогулку.
Я одеваю ее в толстовку с капюшоном поверх кофты, прежде чем мы направляемся на короткую прогулку по пляжу. Я хотела, чтобы она надела перчатки, но она любит чувствовать песок, и, поскольку я не могу позволить ей ходить босиком, мы сошлись на том, что я понесу ее перчатки в кармане. Они могут ей понадобиться еще до конца дня.
– Мы можем сегодня построить замок из песка?
– Не сегодня. Слишком холодно. Вода может превратить тебя в кубик льда размером с Эмми, и что я буду с ним делать?
Она хихикает.
– Ты не сможешь положить меня в свой напиток. Я утону.
Я улыбаюсь.
– Да, ты утонешь, если я положу тебя в напиток, поэтому давай обойдемся без замка из песка, пока не станет теплее. Хорошо, глупая букашка?
– Хорошо. – Она не кажется излишне разочарованной.
На пляже Эмми гоняется туда-сюда за волнами, но не так долго, как обычно, поскольку не может мочить ноги. Она подбирает немного мокрого песка и несколько раз бросает его в прибой, но и это не длится долго. Через двадцать минут она подбегает ко мне, так что можно идти гулять.
– Теперь мы можем прогуляться, мамочка?
– Конечно, – отвечаю ей. – Давай я проверю твои руки.
Она послушно кладет свои пальчики на мои, так что я могу чувствовать температуру. Они замерзают.
– Время для перчаток. – Я достаю их из кармана и держу открытыми, чтобы пропихнуть ее крошечные руки внутрь. Она сгибает пальцы несколько раз, пока перчатки не садятся как следует. Затем я трогаю ее уши и нос. – И давай наденем капюшон. У тебя уши холодные.
– Мама, – ноет она. Я знаю, что когда она зовет меня «мамой», то недовольна.
– Не «мамкай». Надевай капюшон, или пошли домой.
Уставясь на меня угрюмым взглядом, она надевает капюшон и протягивает мне веревочки, чтобы завязать под подбородком.
– Спасибо.
Мы направляемся вдоль пляжа. Эмми бросается вперед по пустому ровному участку. Она бежит так быстро, как могут нести ее маленькие ноги по твердому, слежавшемуся песку.
Думаю, мы обе видим замок одновременно. Я благодарна, что Эмми замедляется, так что я могу схватить ее и остановить раньше, чем она подойдет ближе.
– Он строит другой замок, мамочка, – говорит она возбужденно, с расширившимися глазами, когда голова Коула появляется из-за строения. – И еще есть цветы.
Она порывается подойти, но я останавливаю ее.
– Может быть, ему нравится это делать, когда никто не смотрит, Эм. Давай позволим ему достроить, а мы можем вернуться завтра и посмотреть, когда все будет готово. Что скажешь?
– Но у него есть цветы, – печально спорит она, указывая на букет ромашек, закопанных в песок. – В прошлый раз он дал мне один.
– Я знаю, малыш, но, думаю, ему хотелось бы оставить их здесь для кого-то особенного.
Я раздумываю, имеет ли это какое-то отношение к его мертвой дочери. Очевидно, что увлечение замками – нечто большее, чем просто забава. Даже с этого расстояния я вижу, какими красными и злыми выглядят его сильные руки. И могу только представить, как холодно им, должно быть, работать с мокрым песком в такой промозглый, ветреный день. К тому же, кто знает, сколько он пробыл здесь, строя очередной замок.
Каждая его деталь так же тщательно продумана, как в первом, что мы видели. Может быть, даже больше. Почему он это делает? Для кого он их строит?
Эмми, должно быть, раздумывает над тем же самым, потому что начинает задавать вопросы, когда я разворачиваю ее, чтобы вернуться тем же путем, которым мы пришли.
– Для кого он оставляет цветы, мамочка?
– Я не знаю, милая, но, бьюсь об заклад, они для кого-то очень особенного для него.
Задумчивая пауза.
– Где его маленькая девочка?
Я устремляю на нее взгляд, к мудрым зеленым глазам, что смотрят на меня. Она так быстро растет. Слезы затуманивают мое зрение, когда я фиксирую каждую деталь этого момента – розовые щеки Эмми, пряди темных волос, выбивающихся из-под капюшона, ее маленькие пальчики в перчатках, сжимающие мои. Она моя причина, чтобы жить. Была ей с того самого дня, как родилась. Все, что я делала, было для нее. Я не могу представить свою жизнь, если Эмми не будет ее частью. И даже не хочу этого.
– Что заставляет тебя думать, что у него есть маленькая девочка?
Она пожимает плечами, не отвечая на мой вопрос. Она очень проницательная, но я не могу предположить, что привело ее к этому заключению.
– Так есть?
– Больше нет.
– Что с ней случилось?
– Я не знаю.
– Она на небесах?
– Думаю, да.
Она успокаивается на несколько минут, пока мы идем, ее пальцы твердо обхватывают мои. Когда она, наконец, заговаривает снова, ее слова разбивают мне сердце.
– Некоторым малышам не суждено остаться внизу со своими мамами. И папами. Некоторые малыши – ангелы. А ангелам суждено быть на небесах.
Она не спрашивает меня. Она рассказывает, словно взрослая, пытается деликатно объяснить. Будто помогая мне понять.
– Может быть, милая.
– Некоторым из них суждено быть здесь совсем немного, а потом уйти.
– Возможно.
Я раздумываю над ходом ее мыслей, над тем, как она в своей голове оправдывает смерть ребенка. Я не знаю, в каком возрасте большинство детей способны реально понять смерть, но Эмми достаточно сообразительна, чтобы правильно выразиться уже сейчас. Я не хочу добавлять еще тревог, объясняя бессмысленную трагедию.
И снова длинная пауза; Эмми на ходу рассматривает носки своей обуви.
– Ты будешь такой же печальной, как он, если я уйду на небо?
Мое сердце замирает в груди. Всего лишь мысль… но от нее перехватывает дыхание
самым болезненным способом.
– Я бы никогда снова не стала прежней, – говорю я ей, пытаясь контролировать дрожь в голосе.
– Но я не хочу, чтобы ты была печальной. Я хочу, чтобы ты была счастлива, даже если меня не будет рядом, чтобы сделать тебя счастливой.
– Я никогда не смогу быть счастлива без тебя, Эмми. Ты весь мой мир. Мой солнечный свет.
Она молча обдумывает это, и я немедленно сожалею, что была с ней так откровенна. Я не хочу, чтобы она несла это бремя – удерживать свою мать от падения. Нет ребенка, способного выдержать подобную ответственность.
– Может быть, тогда я смогу остаться, пока у тебя не появится еще что-то счастливое.
Я останавливаюсь, приседаю перед своей дочерью, беру обе ее руки в свои. Смаргиваю слезы. Я не хочу ее пугать.
– Эмми, ты никуда не уйдешь. Его маленькая девочка погибла в аварии. Такое иногда случается, но это не значит, что то же произойдет с тобой.
– Но я не смогу всегда быть рядом, мамочка. И я не хочу, чтобы ты была печальной. – В ее взгляде отражается сердце. Она на самом деле беспокоится об этом. Обо мне. О том, что может случиться со мной, если ее здесь не будет.
Я прикасаюсь к ее гладкой, холодной щеке.
– Не беспокойся обо мне, малыш. Это моя работа – беспокоиться о тебе. Не наоборот.
Она смотрит глубоко в мои глаза, в ее юном мозгу крутятся мысли, которых мне, вероятно, никогда не понять.
– Мамочка?
– Что, милая?
Весь этот разговор приводит меня в ужас. Я сопротивляюсь желанию схватить ее в объятия и держать так крепко, что она станет частью меня, так же, как тогда, когда я носила ее почти девять месяцев.
– Ты обещаешь попытаться?
– Попытаться что?
– Быть счастливой, когда я буду на небесах.
– Эмми…
– Мама! – в отчаянии выкрикивает она.
– Эмми, что все это означает?
– Обещай!
Я сглатываю комок в горле. Никогда откровенно не лгала своей дочери. До сегодняшнего дня. И даю обещание, которое я точно не способна исполнить.
– Я обещаю.
Она похлопывает меня по руке – слишком «старческий» жест для кого-то такого юного.
– Но это обещание, о котором нам с тобой не стоит волноваться. Тебе суждено быть здесь, со мной, Эммелин Сэйдж. Не думай ни о чем другом.
Возвращаясь в коттедж, мы не разговариваем. Воздух тяжел от множества эмоций, которых просто не должно быть.
Глава 8
Иден
Очевидно, что в штате Мэн погода может измениться внезапно. Хотя вчера и было очень холодно – такой ветер мог бы дуть зимой, – но сегодня холодно вдвойне.
С тех пор как я учу Эмми на дому (больше из необходимости – из-за ее тревог и наших частых передвижений), жизненно необходимо найти что-то, чем можно заниматься, сбежав за пределы дома, где бы мы в данный момент ни находились. Здесь, в Миллерс-Понд, в качестве побега выступали прогулки вниз по дороге или к пляжу, поскольку ближайший город, Эшбрук, – еще миль на тридцать дальше. Но теперь, с изменением погоды, пляж отпадает, поэтому я рассматриваю причины отважиться выбраться в «Бэйли». Сегодня я решаю вывести Эмми на обед. А в «Бэйли» есть гриль.
Когда мы приходим, Джордан, постоянная принадлежность всеобъемлющего магазина, встречает нас за кассовым аппаратом.
– Ну, привет, леди! – восклицает она; в ее речи явно заметен северный акцент. Может, говори она более внятно, он не был бы так ярко выражен.
«Уже выпила? В полдень?»
Я начинаю думать, что у Джордан могут быть некоторые проблемы с выпивкой.
– Привет, Джордан!
Эмми, как всегда, крепко сжимает мои ноги.
– Что сегодня привело вас двоих? Мое великолепное искусство общения? Мое невероятное чувство юмора? Мое непоколебимое равновесие? – Она произносит последнее, изображая, что идет по канату и почти оступается на слове «непоколебимое». При этом она смеется, и я не могу удержаться от улыбки. В конце концов, она забавная, когда выпьет.
– Ее необъяснимая способность раздражать покупателей? – Джейсон появляется за прилавком, как часто делает.
Джордан окидывает его взглядом, полным отвращения, но он игнорирует ее, улыбаясь мне.
– Привет, Иден. Рад тебя видеть.
– Привет, Джейсон.
– Я заходил к тебе домой в прошлое воскресенье. Думал взять вас с Эмми на пикник.
Меня это удивляет.
«Он заходил? На пикник? Даже не спросив заранее?»
Когда я впервые встретила его, то догадывалась, что Джейсон – немного самоуверенный, но это как-то слишком… дерзко для меня. И не особенно нравится.
– О, ну… нас там не было.
– Да, я это заметил.
Я смеюсь, чувствуя себя глупо. Я ужасно лгу «на лету». Мне нужно время, чтобы обдумать, спланировать, отрепетировать. Хотя это и не было ложью, по какой-то причине он всегда заставляет меня испытывать дискомфорт. Словно хочет знать обо мне слишком много. То, как он на меня смотрит, следуя за мной своим взглядом...
– Мы ходили на пляж.
Он кивает, и, поскольку молчание затягивается, я пытаюсь придумать хороший способ отговорить его впредь от подобных «заездов». Прежде чем я могу что-то предложить, он сам дает мне возможность.
– Я бы позвонил, но у меня нет твоего номера.
– У меня нет телефона.
Он хмурится.
– Думаешь, это хорошая идея, если учесть, что у тебя ребенок?
Конечно, я не могу объяснить своих причин для этого, но, даже если бы и могла, то не прониклась бы его замечанием. Очевидно, и Джордан тоже.
– У тебя же так много детей, которым нужна забота. Идиот! Почему бы тебе не заткнуться, к черту, и перестать третировать моего покупателя?
– Твоего покупателя? Единственная причина, почему ты не довела нас до банкротства, это я. Думаю, это тебе нужно сменить поведение.
– По крайней мере, я не достаю каждого, кто сюда заходит, засранец!
Эмми все сильнее цепляется за мою ногу по мере того, как их ссора обостряется.
– Думаю, мы лучше присядем, – говорю я спокойно, направляя свою дочь к табурету в той стороне, где расположен бар-закусочная.
Их голоса скатываются до раздраженного шипения, пока я снимаю куртку Эмми и кладу ее себе на колени. Когда я открываю для нее меню, Джейсон появляется у соседнего стула.
– Я достаю тебя? Серьезно? – судя по выражению лица, он искренне раскаивается.
– Все в порядке, – отстраненно отвечаю я.
– Я не хотел. Клянусь. Я только… всего лишь немного беспокоился. Вот и все. Я хочу сказать, что, если хочешь, я был бы счастлив поставить тебе телефон.
Я чувствую, что голова Эмми тыкается мне в руку, толкая ее вбок, чтобы прислониться к моей груди. Похоже, она пытается вжаться в меня, чтобы скрыться. Повышенные голоса вызывают у нее тревогу. А этого у нее и так в избытке.
– Я это ценю, но мы в порядке.
– Ты уверена?
– Уверена. Мы просто пришли немного поесть. Вот и все. – Я смягчаю фразу улыбкой, чтобы это не прозвучало грубо.
– О, хорошо… ладно. – Тон его голоса меняется, и теперь сильно напоминает его сестру. Шлепнув ладонью по стойке, он встает. – Тогда я вас оставлю.
Кивнув, Джейсон поворачивается, чтобы уйти. В этот миг дверь со звоном распахивается, привлекая взгляды всех присутствующих. Входит Коул Дэнзер во всем своем мужском великолепии – ошеломляющем, заставляющем замирать сердца. Его взгляд мгновенно находит меня, удерживает на месте, не отпуская. Внезапно я чувствую, что задыхаюсь, словно он, открыв дверь, выпустил из комнаты весь воздух.
Снова увидеть его для меня подобно физическому удару. Я не видела его неделю. С тех пор, как погода стала холоднее, он, должно быть, занимается чем-то другим. Или работает внутри, и я просто не вижу, когда он приходит и уходит. А я смотрела. Часто. Поверьте мне. Но снаружи никогда не было машины или грузовика, так что, если он здесь, то, должно быть, живет достаточно близко, чтобы дойти пешком.
При этой мысли словно холодные пальцы пробегают вниз по моему позвоночнику, вызывая дрожь. Всего лишь мысль о том, что он мог быть так близко от меня… все это время… днем и ночью…
– Че-ерт возьми, – шепчет Джордан, вероятно, громче, чем намеревалась. Полагаю, это все недостаток сдержанности, вызванный алкоголем. – Привет, Коул.
Коул отпускает мой взгляд ровно на столько, чтобы взглянуть на Джордан и кивнуть. Затем его глаза снова возвращаются к моим, а он приближается.
Я так поглощена его появлением, что забываю – Джейсон все еще слишком близко.
– Кстати, Иден, – произносит Джейсон, склоняясь ко мне, – если тебе нужна какая-то помощь, то я здесь. В это время года погода может быть жестокой.
Я откашливаюсь, переводя взгляд на него; отклоняюсь подальше, пока он не выпрямляется.
– Думаю, у нас все будет в порядке, но, если что, я знаю, где тебя найти.
Джейсон не делает даже движения, чтобы уйти. Он просто поворачивается лицом к Коулу и скрещивает на груди руки. У меня неосознанное подозрение, что это его способ застолбить свое право или что-то в этом роде.
