Текст книги "Полный карман песка (ЛП)"
Автор книги: Мишель Лейтон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)
Наконец, один уголок его рта злобно приподнимается.
– Да, почему бы тебе не уйти, маленькая Эмми? Нам с мамочкой нужно о многом поговорить. Кое-что наверстать.
Когда он встает, то потирает промежность. Внутри у меня все переворачивается.
Взгляд падает на Эмми.
– Не выходи, малыш. Неважно, что ты услышишь, не выходи, пока я за тобой не приду.
Она кивает, и я почти слабею от облегчения, когда она бежит по коридору и захлопывает дверь своей комнаты. Я слышу, как звенит ручка, когда она поворачивает замок.
«Хорошая девочка», ― думаю я про себя.
Теперь мне нужно понять, что делать с Райаном.
– Как ты нас нашел? ― спрашиваю я, преодолевая короткое расстояние до дивана.
– Ты на самом деле думаешь, что Люси просто позволила бы вам исчезнуть? Ты знаешь, что она из тех, кто следит за всем и каждым. Контролирует. Это ее долг.
Мое сердце падает.
– Она следила за мной?
Он кивает.
– С того самого момента, как ты покинула дом. Я удивлен, что ты этого не ожидала. Может, ты не так умна, как я всегда думал, ― произносит он.
Полагаю, я должна была этого ожидать. Но я была так напугана, так жаждала убежать, увезти Эмми, что просто ушла. Не оглядываясь назад. Ни разу. Даже чтобы посмотреть, не преследуют ли нас.
Райан приближается, садится рядом со мной на диван. Он так близко, что его бедро касается моего, вызывающе трется, когда он откидывается назад и скрещивает руки на своем плоском животе. Его взгляд устремлен на меня, и я выдерживаю его. Я его не боюсь. Не за себя. Я боюсь за свою дочь. Если со мной что-то случится, у нее не будет никого, чтобы защитить. Уберечь от людей, подобных ему. Ей придется жить с ними и терпеть жестокое обращение, пока она не сможет убежать. Но к тому времени будет уже слишком поздно.
– Почему ты ждал так долго, чтобы приехать сюда?
«Пожалуйста, Боже, не дай ему сказать, что он ждал, пока Эмми станет старше. Чтобы больше ему понравиться».
Внутри у меня все переворачивается при этой мысли.
– Она долгое время хорошо это скрывала. Но не только она умеет действовать в своих интересах. Так что я здесь. Чтобы увидеть тебя. И свою дочь.
Мой пульс ускоряется от того, как он подчеркивает, что Эмми его. Она биологически его потомок, но ни в коем случае не дочь. Это не считается. И никогда не будет. Пока я дышу.
Я поворачиваюсь к Райану, смотрю ему прямо в глаза, даже наклоняюсь немного ближе. Удерживаю его взгляд. И говорю медленно, четко.
– Ты на самом деле думаешь, что я не буду бороться за нее ногтями и зубами? Что когда-нибудь ты станешь частью ее жизни?
Самодовольно улыбаясь, он качает головой.
– Полагаю, мои шансы очень высоки.
– И почему ты так думаешь? Ты спятил?
– Я могу быть очень… убедительным, Иден, ― произносит он, тянется, чтобы провести по мне своим пальцем, вниз от подбородка до ложбинки между грудей. Я хочу сжать его в кулаке и сломать. Но не двигаюсь. Я все еще удерживаю его взгляд. Сегодня я не отступлю. Сегодня или любой другой ночью.
– Я лучше проведу жизнь в бегах за твое убийство, чем ты получишь пять минут с моей дочерью. ― Одна ровно изогнутая бровь приподнимается. ― И если ты не уберешь свой палец, имеешь хороший шанс его лишиться.
Пламя разливается во мне. Ярость, накопленная за годы, что я была безвольной секс-игрушкой, наполняет мои вены. Злость от того, что этот человек предъявляет права на мою дочь, как на свою собственную, горит внутри меня.
И в то же время я чувствую силы противостоять ему, злость от того, что ждала так долго, и ужас, что это не сработает в мою пользу.
Но это должно сработать.
Мне нужно это сделать.
Райан не шевелится и какое-то время молчит. Он не убирает свой палец, но и не продолжает движение.
Но затем все меняется.
Он так быстро начинает двигаться, что я взвизгиваю от удивления. Сжимает в кулаке мою рубашку и резко сдергивает меня с дивана, наваливаясь на меня, и мы оба падаем на пол. Резкий удар выбивает из меня воздух. Я судорожно пытаюсь вдохнуть, но не получается. Он давит на меня своим весом, и мои легкие не могут расшириться.
Я начинаю пинаться и царапаться, но он легко прижимает мои руки к бокам. Как привык делать.
И тогда появляется страх. На несколько секунд я снова ― испуганный ребенок, отданный на милость того, кто старше и сильнее. Мое сердце ускоряет ход, а грудь горит от потребности в кислороде. Я поднимаю вверх подбородок, отчаянно пытаясь хоть раз
вздохнуть. Но не получается. Райан прижимает меня своим мускулистым телом, и я чувствую, словно голова моя может взорваться.
Я едва слышу стук в дверь сквозь шум крови, пульсирующей у меня в ушах. Но слышу. И пытаюсь издать какой-нибудь звук, но все, что выходит, это хриплый дребезжащий стон. А потом рука Райана накрывает мой рот, и дышать становится еще труднее. Я извиваюсь, как только могу; все, что угодно, чтобы освободиться, чтобы хоть на дюйм высвободить руку или ногу. Но все бесполезно. Я слишком маленькая. Он слишком большой. Слишком тяжелый.
Моя голова начинает слегка кружиться от недостатка кислорода. Единственное, что еще приходит в голову ― вонзить зубы в палец, что касается моих губ. Что и я делаю. Собрав до капли всю силу, я сжимаю челюсти. Чувствую, как плоть отделяется от костей. Ощущаю медный привкус крови, проникающей мне в рот. Слышу рычание моего захватчика.
А потом я вижу Коула, яростного ангела, обрушившегося на Райана. Его большие руки, хватающие Райана за плечи. Чувствую, как мне становится легче, когда Коул сбрасывает его с меня. И облегченно дышу, когда в легкие устремляется свежий воздух.
Неуверенно отползаю прочь, сознавая только грохот ломающихся предметов. Я неистово стремлюсь в другой конец комнаты. Привалившись к углу возле двери, молча смотрю на Коула, зло выбивающего кровь и дыхание из Райана.
Он оседлывает его, жестоко ударяя то одним кулаком, то другим. Снова и снова, не останавливаясь.
Кровь начинает брызгать на стены, лицо и рубашку Коула. Райан перестал двигаться несколько ударов назад, и его лицо совершенно неузнаваемо. Какая-то часть меня наслаждается происходящим, но есть и другая часть, которая понимает, что это не закончится хорошо. Как бы сильно мне ни хотелось узнать о смерти Райана, как бы мало он ни заслуживал жить, этого не может произойти. Просто не может.
– Коул, стой, ― говорю я хрипло. Он даже не останавливается. ― Коул, стой! ― кричу я громче.
Это он слышит.
Когда он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, кажется, будто он все еще видит Райана. Всего секунду. Может, две. Он выглядит смертоносно. И почти сбит с толку, что перед ним я. А потом выражение его лица смягчается. Настолько, что мне хочется заплакать, свернуться в его руках и никогда не двигаться.
Но затем он отворачивается. Обратно к Райану, который лежит под ним без сознания. Слезает с него, хорошенько пнув разок под ребра, потом лезет в карман за телефоном.
– Я позвоню в полицию.
И он так и делает.
Когда он говорит с оператором 911, я встаю на дрожащие ноги и направляюсь к комнате Эмми. Стучу в дверь.
– Эмми? Открой дверь, милая. Я хочу войти.
Я жду, слушая шорох или крик, боясь, что могу найти.
И ничего не слышу.
Стучу снова, на этот раз немного громче.
– Эмми, открой, малыш, это мамочка.
Жду. Слушаю. Ничего.
Я трогаю ручку. Она не поворачивается. Определенно, заперто.
– Эмми, ты меня пугаешь. Пожалуйста, открой дверь. Теперь ты в безопасности. Я обещаю. Коул здесь.
Мое сердце снова ускоряет шаг, душа сжимается от какого-то неясного страха. Я стучу снова. Опять дергаю ручку.
– Эмми, пожалуйста. Открой дверь.
Я чувствую присутствие Коула прежде, чем вижу, как рука его тянется к дверной ручке, дергает ее.
– Заперто, ― зачем-то объясняю я. ― Она закрылась, когда я попросила ее оставаться в комнате и не выходить, пока я за ней не приду.
– Эмми, ты можешь открыть дверь? Пожалуйста, ― просит он, стуча костяшками пальцев.
Нет ответа. Я прижимаю ухо к двери. Ни звука. Полная тишина.
– О боже, боже, боже, ― бормочу я, бросаясь в ванную за шпилькой для волос, чтобы открыть замок. Когда я возвращаюсь и склоняюсь, чтобы вставить ее в замок, Коул отодвигает меня в сторону и пинком распахивает дверь, заставив меня вскрикнуть.
Первое, что я чувствую, когда дверь открывается, это холодный воздух. Я вижу, что она открыла окно. И весь мир вокруг приходит в движение.
Глава 29
Коул
На ее выразительном лице читается страх. Ужас от того, что все, что любишь, все, ради чего живешь, висит на волоске. На невидимом волоске, держащем чашу неизвестных весов.
Паника туманит ей зрение. Взгляд Иден в замешательстве мечется по комнате и возвращается к открытому окну, снова пробегает по комнате, и опять ― к окну.
– Эмми! ― зовет она, пересекая комнату, словно что-то почувствовав. ― Эм-м-м-и! ― кричит, приближаясь к окну.
Внутри возникает томящая пустота, когда я смотрю на нее, на женщину, которую люблю. Она пытается осознать одну из самых ужасных вероятностей в жизни. И в то же время отвергает ее.
Я хочу что-нибудь сказать, но знаю: даже если можно было бы найти что-то утешительное, она бы это не услышала. Единственное, что нужно сейчас Иден ― найти дочь.
Так что это я и собираюсь сделать.
– Оставайся здесь. Я ее найду, ― спокойно произношу я. Мой голос звучит твердо, выражение лица уверенное, мое присутствие надежно. Устойчиво. Но внутри все сдавливает от страха. Ужас, сгустившийся в воздухе, слишком напоминает черные тучи.
– Я пойду с тобой, ― сообщает она, даже не встречаясь со мной взглядом. Сам дьявол гонит ее. Я хорошо знаю это чувство. И понимаю, что спорить бесполезно.
Я выхожу в коридор и тянусь за курткой Иден. Протягиваю ей, пока она обувается. Перед тем, как направиться к двери, я беру покрывало, что лежит на спинке дивана. Эмми оно понадобится, когда мы найдем ее.
А мы ее найдем.
Я обещаю это себе.
Мы выходим, оставив на полу, посреди гостиной Иден, подонка, что валяется без сознания среди обломков мебели и разбитых вещей. Теперь он ― последняя из моих забот. Будем надеяться, шериф приедет и позаботится о нем, пока мы не вернемся. Это более важно.
Важнее всего.
Иден не может потерять Эмми. Я знаю, как это влияет на человека, и не могу позволить, чтобы с ней случилось подобное. Кроме того, я тоже не могу потерять Эмми. Я нужен ей. А она нужна мне. Мы все нужны друг другу.
Мы идем по дороге, от дома к дому, оба зовем Эмми. Ветер дует с океана, завывая вдоль улиц, унося наши голоса к морю прежде, чем они разносятся в воздухе. Я слышу в голосе Иден поднимающуюся панику. Она все резче, все отчаяннее произносит имя Эмми.
Сердце тяжело стучит у меня в груди, и я пытаюсь представить, куда могла бы пойти маленькая девочка, когда монстр из ее прошлого внезапно возник у нее на крыльце.
Ледяные пальцы ужаса сковывают меня, когда я думаю о ее любви к пляжу, о том, что пустое пространство темного песка может показаться испуганному ребенку безопасным местом, где можно укрыться. Местом, где никто не стал бы ее искать. Я прогоняю мысль прочь. И отказываюсь рассматривать эту возможность, даже когда мои ноги поворачивают в этом направлении.
Мы зовем ее по имени. Тишина. Нет ответа. Как нет и маленьких фигурок, укрывшихся в тенях или бегущих к нам в лужах желтого света, льющегося из уличных ламп.
– Давай проверим дом, где я работаю, ― предлагаю я, направляя ее к тротуару. ― Может, она прячется там.
Я молюсь, чтобы она оказалась там, но сильное предчувствие подсказывает, что там ее нет. И, даже если она и приходила, то, увидев, что дом пуст, ушла.
Я отпираю дверь и открываю ее для Иден. Она входит, перемещаясь из комнаты в комнату, зовет свою дочь, а я обхожу дом снаружи, снова и снова повторяя ее имя.
– Ее здесь нет! Здесь нет! ― всхлипывает Иден, когда мы встречаемся у двери. Она
хватает меня за руку своими дрожащими пальцами, ее беспокойство растет. ― Где она может быть? Куда могла пойти? ― спрашивает она.
– Может, она пошла ко мне домой, ― предполагаю я, молясь, чтобы она так и сделала. Чтобы смогла найти его в темноте. И оказалась достаточно хладнокровна, чтобы подумать об этом.
– О боже, боже, боже, ― бормочет Иден, ее голос дрожит, когда мы минуем поворот, что ведет к пляжу.
Мы оба смотрим по сторонам, и зовем, зовем, зовем. Мой пульс учащается по мере того, как мы приближаемся к пляжу.
Лохмотья снега все еще покрывают длинные ряды песка. Они светятся серебром в лунном свете. Все остальное почти контрастно черное.
Сквозь порывы ветра я слышу прерывистое дыхание Иден. Тяжелые всхлипы, сопровождаемые печальной песней имени дочери, что произносят губы. Внутри у меня все сжимается. Сердце обливается кровью от страха за Эмми. Так похожей на мою дочь. Получившей свою долю страданий. Она не заслуживает этого. Они обе не заслуживают.
Мы быстро идем вдоль пляжа, все ближе и ближе подходя к моей хижине. И тогда я, переводя взгляд слева направо, вижу нечто. Оно плавает как раз возле берега, чуть дальше того места, где начинают разбиваться волны. И движется взад и вперед в луче лунного света, что склоняется к океану.
Не раздумывая, я бросаюсь бежать вниз по пляжу к кромке воды. Сосредотачиваюсь на плавающем нечто. Волны поднимают и скрывают его. Потом они разбиваются, и снова его открывают. Я вижу крошечную бледную ручку, плывущую по поверхности, и знаю, что это Эмми.
Я бросаю покрывало и бегу к воде. Почти не обращаю внимания на холодную воду ― пятьдесят с чем-то градусов11, когда она врезается в мое тело. На то, как сжимаются мышцы живота, когда вода заползает под мой свитер. Я поднимаю подбородок, в груди у меня все немеет. Еще чуть-чуть, и я смогу схватить ее.
Всего лишь немного дальше.
Я поворачиваюсь боком и тянусь, вытягивая руку так далеко, как только возможно, чтобы ухватить пять маленьких пальчиков, что плавают ко мне ближе всего. Я сжимаю один, но мои суставы не гнутся, и он выскальзывает из моего захвата. Я бросаюсь вперед, хватаю снова прежде, чем она уплывет дальше на глубину.
На этот раз я сжимаю кончик ее пальца так сильно, как только могу, и подтягиваю к себе, пока не получается ухватиться лучше.
Палец. Два пальца. Пять пальцев. Ее рука. Пока я тяну ее к себе, каждое крошечное движение дается невероятно тяжело. Когда я, наконец, подтягиваю к себе холодное, безвольное тело Эмми, мои мышцы вялые. Я обнимаю ее и поворачиваю к берегу. Ноги борются с подводным течением. Стонут, когда я заставляю их нести нас вперед. Шаг за шагом.
Ближе к берегу помогают волны, выталкивая нас на песок. Я падаю на колени, бережно удерживая тело Эмми. Едва слышу крики за стуком собственного сердца. Мир безмолвен, и я вижу Иден, лишь когда она опускается передо мной на колени и тянется к своей дочери.
А потом я слышу ее крик.
– Не-е-е-е-е-е-е-е-ет!
Глава 30
Иден
― Нет! Эмми! ― кричу я, слезы заливают мое лицо, когда я беру ее из рук Коула. ― О боже, малыш, открой глазки! Посмотри на меня!
Она такая холодная. Как лед. Руки вяло покоятся на темной синеве мокрой рубашки, а ноги безжизненно свисают вниз.
– Эмми, малыш, пожалуйста, проснись, ― причитаю я. ― Что мне нужно делать? ― спрашиваю я Коула, который смотрит на меня так, словно заново переживает худший день в своей жизни.
– Иден, позволь мне помочь. Мобильник у меня в кармане, и я уверен, что сейчас он не работает, так что тебе нужно бежать ко мне домой. Боковая дверь не заперта. Немедленно звони в 911. Я пойду за тобой. Я сделаю ей искусственное дыхание и потом принесу ее внутрь. Дай мне пять минут.
– Нет, я не могу ее оставить. Я не могу покинуть ее, Коул! Она моя маленькая девочка. Мой малыш. Я не могу оставить ее. Она должна быть в порядке. Она испугается, когда проснется. Я не могу оставить ее.
Чем дольше я говорю, тем большую ярость чувствую. Я слышу свои собственные слова. Отчаяние. Страх. Их питает ужас, что нарастает внутри, вокруг меня. Угроза затопляет меня. Как океан, что пытался утопить мою дочь.
– Иден! ― резко кричит Коул, его пальцы сжимают мои плечи, зарываются в них. Его глаза ― обнаженные дыры, я вижу его беспокойство. Тревогу. Страх. Безнадежность. Борьба ― его способ оставаться на плаву. Бороться, чтобы контролировать. ― У нас мало времени. Делай, что я говорю, и быстро. Эмми нужна наша помощь. Прямо сейчас.
Не ожидая моего согласия, Коул берет Эмми из моих напряженных рук и мягко кладет ее на мокрый песок. Широко раскрытыми горящими глазами я смотрю на его действия ― он проверяет пульс на шее, слушает в груди звуки дыхания, поднимает вверх подбородок, зажимает нос, вдувает воздух ей в легкие.
Ее грудь поднимается и опадает, раз, два. Он бросает на меня резкий взгляд и одно громкое слово.
– Иди!
А потом тыльной стороной ладони нажимает ей на грудь, прокачивая спасительную, наполненную кислородом кровь через неподвижное тело моей дочери.
Рыдания вырываются из моего горла, я поднимаюсь на ноги и мчусь со всей возможной быстротой к дому Коула. Нахожу боковую дверь и распахиваю ее, даже не позаботившись закрыть за собой. Я бегу на кухню к телефону. Уверена, он должен быть там.
Я сразу замечаю его и набираю 911. Борясь с овладевающим мной упадком сил, я говорю с оператором, направляя спасателей в это место ― лучшее, что я могу сделать, не имея настоящего адреса. Она переключает меня на работника скорой помощи, который начинает задавать вопросы об обстоятельствах, в которых мы нашли Эмми. Он спрашивает о воде и о том, как долго она могла в ней находиться. О ее реакции и цвете ее кожи. Он уверяет меня, что сдавливание груди ― лучшее, что мы можем сделать до их приезда, и что согревать ее нужно очень медленно и удостовериться, что она будет спокойна и лежать в горизонтальном положении.
Когда я вешаю трубку и направляюсь обратно к боковой двери, то натыкаюсь на Коула, вбегающего с Эмми. Он несет ее в гостиную, отшвыривая с дороги кофейный столик, чтобы положить ее спиной на пол. Не говоря ни слова, он сразу же возобновляет сжатие груди.
Мой взгляд останавливается на дочери. Синеватый отлив кожи, темно-багряный цвет губ. Закрытые веки, безжизненные конечности.
Я даже не осознаю, что у меня подгибаются ноги, пока не оказываюсь на коленях в нескольких дюймах от ее тела. Я беру ее холодную руку в свою и подношу к своим
дрожащим губам.
– Пожалуйста, вернись ко мне, Эмми. Я не могу жить без тебя, милая. Ты ― весь мой мир, ― со слезами говорю я ей. ― Пожалуйста, Боже, не забирай ее! Не забирай ее у меня!
– Сними с нее одежду, ― спокойно произносит Коул. ― Потом мы укроем ее одеялами.
Когда я поднимаю на него вопросительный взгляд, он смотрит на меня. В его глазах боль и потеря, совершенное опустошение, что сжимает мне сердце. И в это мгновение я понимаю, почему. Понимаю, почему он здесь. Почему не смог уйти. Почему не может сдаться.
Его дочь. Моя дочь. Кровь от нашей крови. Смерть не изменит такую любовь. На самом деле она не разделяет родителей и детей. Ни в сердце. Ни в душе.
Я начинаю раздевать Эмми, не прерывая спасительного процесса прокачки сердца и наполнения воздухом легких. Не знаю, сколько прошло времени, когда мы слышим стук во входную дверь, и суровый деловой голос сообщает:
– Служба спасения.
С того момента, как открываю дверь, я оказываюсь в ночном кошмаре. Я смотрю на мужчин в толстых куртках и белых рубашках, которые обсуждают и оценивают мою дочь, обмениваясь такими фразами, как «почти утонула» и «переохлаждение». Наблюдаю сквозь прутья своего личного ада, как двое мужчин кладут крошечные подушечки на грудь моей дочери и питают ее сердце электричеством, следя за жизненным ритмом, возникающем на маленьком экране. После второй попытки я слышу обнадеживающий писк. И странный навязчивый стон. Чувствую руки, обвивающиеся вокруг меня. И только когда Коул прячет мое лицо у себя на груди, я понимаю, что его издала я.
Двое мужчин работают очень эффективно и слаженно, подготавливая мою дочь к транспортировке, принимая все меры, чтобы спасти ее жизнь, мозг, органы. Чтобы вернуть ее мне в состоянии, максимально возможно близком к тому, в каком она убежала из дома.
Я смотрю, убитая горем и ужасом, желая, чтобы я смогла как-то помочь. И зная, что ничего не могу сделать, лишь оставаться рядом с ней и молиться, чтобы она проснулась.
Поездка в больницу ― расплывшееся пятно. Скорость и сирены, мониторы и признаки жизни, теплые капельницы и согревающие одеяла. Я смутно помню, как Коул говорит, что догонит нас, но память отказывается работать так же, как и разум. Как сердце.
Я мучаю себя мыслями о жизни без Эмми, воспоминаниями о самых драгоценных моментах, вопросами о ее недавней одержимости моим счастьем без нее. Могла она как-то увидеть это в своем будущем? Каким-то образом узнать, что Господь заберет ее у меня?
Мысль вызывает тихие рыдания, что сотрясают все тело. Сидя рядом с носилками Эмми, я склоняюсь к ней, прислоняюсь лбом к ее лбу, борясь с безнадежностью и тошнотой, что угрожающе поднимается внутри меня. Она не умерла, напоминаю я себе. И не собирается. Ее сердце теперь бьется. Грудь поднимается от быстрого, неглубокого дыхания. Это признаки жизни. Жизни. Она еще может с этим справиться.
– Эмми, это мамочка, ― шепчу я, поглаживая тыльной стороной пальцев ее холодную щеку. ― Ты сильная, малыш. Такая сильная. Ты должна бороться, чтобы остаться со мной. Слушай мой голос. Чувствуй, как я касаюсь тебя. Знай, как сильно тебя любят. Больше, чем любую маленькую девочку в целом мире. Нам слишком многое еще нужно сделать, милая. Построить замки из песка, прочитать истории, посмотреть мультфильмы. И скоро наступит Рождество. У меня для тебя так много всего. «Я хочу посмотреть, как ты откроешь все свои подарки», ― говорю я ей, думая о том, что куплю ей даже луну, если она просто ко мне вернется. ― Дыши, малыш. Дыши и выздоравливай, чтобы тебе было тепло и уютно, а потом возвращайся ко мне. Хорошо? Да, Эмми?
Слезы капают с моих ресниц на ее влажные волосы. Я бы отдала ей свою кровь, если бы это помогло, свою жизнь, если бы она могла ей воспользоваться. Если бы она только проснулась и попросила меня об этом, я бы отдала ей все, чего желает ее сердце. Все. Все для моей маленькой девочки.
⌘⌘⌘⌘
Они позволяют мне остаться в углу палаты экстренной помощи, пока занимаются моей дочерью. Я заново оживаю, когда слышу нечто вроде «синусовый ритм», «чистые легкие» и «внутренняя температура поднимается». Они перебрасываются тысячей терминов, которых я не понимаю, нависая над неподвижным телом моей дочери. И все, что я могу, это смотреть. И слушать. И молиться.
Когда ее объявляют стабильной, доктор подходит, чтобы поговорить со мной. Я перевожу внимание на него. Хотя это и напоминает просмотр телешоу. Получается думать лишь половиной мозга и слышать так, словно я стою в другом конце туннеля.
Я мучительно пытаюсь уловить то, что он говорит, понимая лишь обрывки фраз.
Почти утонула.
Переохлаждение.
Непохоже, что она была в воде очень долго.
Сначала замедлилось поступление крови к конечностям.
Изменение сердечного ритма.
Кровоснабжение органов.
Насыщение кислородом.
Подвергалась риску.
Вероятно, ваша реакция спасла ей жизнь.
Теперь дышит сама.
Следующие восемь часов критические.
Усиленный педиатрический уход.
Говорить с ней.
Надеяться, что она скоро придет в сознание.
Подняться с ней наверх.
Я благодарю его.
Я думаю.
Вызовы сделаны. Отчет предоставлен. Все те же ключевые слова.
Медсестра, одетая во все голубое, просит меня пройти с ней. Она и еще одна медсестра везут Эмми к лифту. Я следую за ними.
Ее везут в крыло педиатрии, и мы идем вдоль коридора, окрашенного в спокойные желто-зеленые тона. На стенах медведи танцуют на больших красных мячах. Я заглядываю во все двери, мимо которых мы проходим. Вижу измученных родителей, некоторые плачут, некоторые нет, наблюдая за тем, как спят их тяжело больные дети. Они разного возраста, дети, но в глазах их родителей то же постоянство. Подавленность. Отчаяние. Безумное беспокойство. Оно здесь, в каждой палате, бродит, словно нежеланный гость.
Мы сворачиваем в палату, предназначенную для Эмми. Меня просят сесть на стул в углу, а мою дочь, находящуюся без сознания, перемещают на другую кровать и прикрепляют тянущиеся от нее различные трубки и шнуры к другой станции мониторинга.
Когда суматоха затихает, я остаюсь с одной медсестрой, наверное, лет на десять меня старше. Она обращается ко мне с доброй улыбкой, присев рядом со мной на корточки.
– Могу я называть вас Иден? ― спрашивает она. Я киваю. ― Хорошо, Иден, я Вера. Я буду присматривать сегодня за Эмми. Может, подойдете и расскажете мне о ней?
Так я и делаю. Иду с Верой к кровати Эмми и рассказываю ей все о своей дочери, пока она осматривает ее с головы до пят, слегка приоткрывая небольшие участки тела, что-то проверяя, а потом укрывая их снова. Она задает мне вопросы, такие, что одна мать может задать другой. Вопросы, что вызывают слезы у меня на глазах и панику в сердце. Этого не может быть с моей Эмми. Просто не может быть.
И вот Эмми укрыта и устроена в своей яркой палате; мягкий свет лампы льется из угла, где буду сидеть я. Вера берет меня за руку.
– Она будет в порядке, Иден. Вы просто все время разговаривайте с ней, будьте для нее утешением и силой. Я позабочусь об остальном. Может, вам что-нибудь принести? Что-то поесть или попить? Кофе?
Она должна знать, что я не буду спать. Я киваю.
– Это было бы чудесно. Спасибо.
Приближаясь к двери, она брызгает свою руку какой-то антибактериальной пеной, а затем снова поворачивается ко мне.
– Я могу вам кого-то позвать? Кого-то вы бы хотели здесь видеть? Для себя или для Эмми?
Она спрашивает о ее отце.
Но я думаю о Коуле.
«Коул».
Мое сердце, мое разбитое, ободранное, больное сердце сжимается при упоминании его имени. Оно соскальзывает с моего языка, словно мольба.
– Коул, ― говорю я ей. ― Коул Дэнзер, возможно, скоро будет здесь.
Сколько времени прошло с тех пор, как мы с Эмми покинули дом на «скорой»? С тех пор, как он сказал, что поедет следом?
Очередной приступ паники разрывает мне грудь. Что, если… Я задерживаю дыхание, стараясь успокоить дрожащие внутренности.
«Пожалуйста, Боже, пусть он будет в порядке. Сейчас я больше не вынесу. Ничего больше. Пожалуйста».
– Я оставлю сообщение в отделении экстренной помощи. Вероятно, сначала он заглянет туда.
Я пытаюсь улыбнуться. Не уверена, что мои усилия эффективны.
– Спасибо.
Она кивает.
– Конечно. Я вернусь с вашим кофе.
Как только дверь закрывается, я направляюсь к кровати Эмми. Сажусь бедром на край матраса.
– Эмми, это я, ― тихо сообщаю.
Я слушаю ответ. Что-нибудь. Слово, стон, всхлип. И не слышу ничего, кроме мягкого жужжания машины для обогрева, накачивающей теплый воздух в пластиковое одеяло, что покоится между ее кожей и тканью.
– Ты можешь открыть свои глазки и посмотреть на меня, малыш? ― я пытаюсь держать голос твердым, хотя он и хочет задрожать. Как мой подбородок. Но я сдерживаю дрожь, слезы, рыдания. Я хочу, чтобы она проснулась, а не испугать ее.
– Эмми. Эмме-е-е-лин Сэ-э-йдж, ― произношу я певучим голосом. ― Проснись, спящая красавица.
Она не шевелится. Я тянусь под одеяло и беру ее медленно теплеющую ручку, глажу каждый крошечный пальчик от основания до кончика, массируя их, пытаясь помочь убедить кровь вернуться в них.
Я начинаю напевать ее любимую песню. Из мультфильма, который она любит. Она всегда подпевает, когда он начинается, и потом снова, когда заканчивается. Я останавливаюсь каждые несколько фраз, чтобы произнести ее имя. Сказать ей, что люблю ее. Попросить ее открыть глаза.
Я чувствую запах кофе прежде, чем слышу, что Вера принесла его. Но когда я поворачиваюсь, чтобы поблагодарить, не Вера держит горячую кружку. Это Коул.
Он бледен. Его волосы в беспорядке, словно он провел пальцами по длинным локонам тысячу раз. Безжизненный взгляд встречается с моим.
– Ничего, что я здесь? ― спрашивает он, его низкий голос ― успокоительный бальзам для моих измотанных нервов.
Я киваю, неспособная найти слова, чтобы сказать ему, как сильно я благодарна, что он пришел сегодня вечером, что помог мне найти дочь, что помог спасти ее жизнь.
– Я увидел шерифа у твоего дома, так что остановился и все уладил.
Райан. Я и забыла о нем, когда пропала Эмми.
Эмми.
Моя драгоценная Эмми.
Я киваю, и всхлип прорывается. Я подавляю его прежде, чем он может прозвучать в палате, уткнув голову в руки и задушив звук. Запах кофе делается сильнее, когда Коул приближается. А потом все, что я вдыхаю ― его запах. Холодный океан и теплая кожа. Соль и мыло. Коул.
Он окутывает меня своим запахом, притягивая в объятия. Я прячу лицо на его шее и плачу. Молча. Все мое тело сотрясается от усилий оставаться спокойной. Я молюсь и кричу, прошу и проклинаю. Я люблю и ненавижу, и все это ― не издав ни звука. Лишь мое дыхание касается горла Коула.
Когда приступ проходит, я отстраняюсь, тихо шмыгнув носом, и поворачиваюсь обратно к Эмми. Снова беру ее руку в свою, и мы вместе, Коул и я, охраняем ее, защищаем, желая вернуть обратно к жизни.
В тишине палаты, с приглушенными гудками и жужжанием мониторов и машин на заднем фоне, Коул рассказывает Эмми историю.
– Давным-давно одинокий человек строил на пляже замок из песка. Он привык к холодному песку и пронизывающему ветру, но никогда не чувствовал бриза теплее, чем в один особенный день. Он прилетел с не моря или юго-востока, как это часто бывает. Этот прибыл из какого-то более близкого места. С руками, перепачканными в песке, человек вдруг остановился и обернулся. Позади него стояла самая красивая маленькая девочка. Она была так похожа на кого-то, кого он любил и потерял. У нее были блестящие черные волосы и большие зеленые глаза. Она была очень похожа на свою маму, которая стояла рядом с ней. При виде них человек лишился дыхания. Он хотел отвернуться, но не смог. Не смог повернуться к ним спиной. Вместо этого он дал маленькой девочке ромашку. Это были любимые цветы ребенка, которого он потерял. А потом маленькая девочка и ее мама ушли. Человек понял, что после этого уже никогда не будет прежним. Он знал, что никогда не забудет двух красавиц на пляже в тот день. И не забыл. Он думал о них каждый день. Иногда они ему даже снились, снилось, как они вместе смеются, вместе играют. Что он любит их так, как семьи любят друг друга. Он начал беспокоиться, что никогда их больше не увидит, но у Господа был иной план. Маленькая девочка и ее красивая мама переехали в соседний дом, и человек видел их каждый день. Иногда просто через окно, но этого было достаточно. Он понял тогда, что мог бы влюбиться в маленькую девочку и ее маму. И он так и сделал. Точно так же, как и мечтал.
Коул не смотрит на меня, пока его слова не затихают, не придают тяжесть молчанию и не падают бесшумно на пол. Но когда он поднимает взгляд, медленно переводя его с бледного лица Эмми на мое, я чувствую всю любовь, в которой он признался. Чувствую ее, словно жар пламени. Вижу, как цвет на картине. Дрожащие вспышки красного и зеленого, синего и желтого, усеивающие безрадостный пейзаж. Проникающие сквозь тучи.
