Текст книги "Герцог Бекингем"
Автор книги: Мишель Дюшен
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)
На следующий день, 6 июня, король решил – возможно, по совету своего друга – утвердить петицию, сказав по традиционной средневековой формуле: «Пусть право будет обеспечено в соответствии с желаемым». Так он выполнил условие, поставленное парламентом в отношении реального предоставления пяти субсидий. Вечером весь Лондон радовался, звонили колокола, горели костры, прошел слух, что Бекингема посадят в тюрьму. «Подобного ликования не видели со времен возвращения принца из Испании», – записал очевидец. Как и в тот раз, причиной всеобщей радости стал главный адмирал, но какое изменение всего за два с половиной года!
Ремонстрация против королевской власти
В более спокойное время согласие короля на «Петицию о праве» удовлетворило бы депутатов и лордов. Однако теперь ободренная успехом оппозиция решила пойти дальше. Она пожелала составить ремонстрацию, торжественный документ с перечислением всех претензий к властям. Дискуссия была направлена не просто против Бекингема, которого теперь называли по имени, но – для умеющих читать между строк -против самой королевской власти. Эдвард Кок произнес слова, чреватые тяжкими последствиями в будущем: «Народ нашей страны не обязан подчиняться никакой власти, кроме той, на которую он добровольно согласился по изначальному договору между ним и королем» {379}
[Закрыть] . Договор между королем и его народом? Карл I, подобно всем монархам того времени, укрепленный своим божественным правом, не мог согласиться с подобным заявлением. Не слушая доводов Бекингема, он решил положить конец парламентской сессии. (Заметим, что он имел в виду не роспуск, а отсрочку заседаний до 20 октября.)
26 июня 1628 года король пришел в Вестминстер и произнес перед объединенным собранием обеих палат речь, в которой коротко излагались его представления о власти: «Я слышал, что готовится ремонстрация, нацеленная на то, чтобы лишить меня права взимать налог "на тонны и фунты", каковой является одной из основных статей дохода короны. С подобным решением я не могу согласиться. Ни одна из двух палат парламента, ни вместе, ни по отдельности, никогда не имела права издавать законы без согласия короля. Ваше решение является столь серьезным посягательством на мои права, что я считаю себя обязанным прервать ваши заседания раньше, чем я планировал. […] Со своей стороны, я не отказываюсь от исполнения ни одного из данных вам обещаний и словом короля заверяю, что у вас никогда не будет повода на меня жаловаться» {380}
[Закрыть] .
То были сильные слова, но они ничего не решали. Первая сессия парламента 1628 года завершилась – используя анахроничное выражение – со счетом «ноль-ноль».
Грозовые раскаты и предвестия бури
Когда депутаты и лорды разъехались по домам, Бекингем вновь смог полностью посвятить себя подготовке экспедиции на помощь Ла-Рошели. На этот раз, поскольку его присутствие в Лондоне перестало быть необходимым, он решил лично принять командование флотом. Он, не считая, тратил деньги, но наткнулся на те же трудности, что и раньше: административный хаос, сопротивление рекрутов, некомпетентность и коррумпированность чиновников морского ведомства. Несмотря на все это, субсидии, утвержденные парламентом и счастливым образом санкционированные перед закрытием сессии, влили немного свежей крови в дряхлый организм. В конце июля 1628 года в Портсмуте было собрано около 60 готовых к отплытию военных кораблей, 40 транспортных судов, оснащенных брандерами и лодками для высадки людей на берег. На кораблях находились четыре тысячи солдат. Король сгорал от нетерпения. Он послал главному адмиралу официальное письмо, предназначенное всеобщему вниманию. Он обращался уже не к «Стини», а к герцогу: «Бекингем, я велю Вам объединить силы моей армии в Портсмуте и безотлагательно повести их к Ла-Рошели. Инструкции о способе расположения войск Вы получите перед отплытием. Пока же данное письмо послужит Вам гарантией и приказом Вашего любящего, верного и преданного друга Карла R[ex]» {381}
[Закрыть] .
Одновременно, благодаря тем же деньгам, выделенным парламентом, вовсю заработала дипломатия. Венецианский посол посоветовал Бекингему дать ларошельцам возможность договориться с Людовиком XIII и начать переговоры о франко-английском мире. Он даже полагал, что, раз уж морская экспедиция должна вот-вот отправиться, Бекингем может воспользоваться ею для встречи с Ришелье у стен Ла– Рошели. Но главный адмирал не желал ничего об этом слышать, настолько он был уверен – опять! – в успехе своего предприятия {382}
[Закрыть] .
Карл I, со своей стороны, стал подумывать о посылке новых войск в Германию, чтобы помочь Кристиану IV Датскому воссоединить фронт с Соединенными провинциями. Собирался ли он подобным образом погасить долг? Об этом нельзя сказать ничего определенного. На данный момент самым главным делом была экспедиция к Ла-Рошели.
Насколько серьезно относился Ришелье к проекту посылки армады на помощь загнанным в угол ларошельцам? Вряд ли слишком серьезно. У него были шпионы, сообщавшие о трудностях, с которыми было сопряжено снаряжение флота, о состоянии умов в Английском королевстве. Он был уверен в неприступности крепостей, окружавших осажденный город, в прочности дамбы, закрывавшей вход в порт. Но, несмотря ни на что, он был готов к любым случайное– там. «Приложив все усилия и воспользовавшись всей своей ловкостью для того, чтобы примириться с парламентом, Бекингем лично отправился в Портсмут, чтобы самим своим присутствием поторопить подготавливаемую им экспедицию помощи [Ла-Рошели], и был полон решимости отправиться вместе с ней. […] Но дамба была достроена таким образом, что у англичан не оставалось никакой возможности добиться успеха» {383}
[Закрыть] .
Тем временем в Англии над готовящейся экспедицией продолжали сгущаться тучи. Ненависть к Бекингему достигла наивысшей точки. 13 июня некий доктор Лэмб, полуврач-полуалхимик, заподозренный в дружеских отношениях с герцогом, был убит, растерзан и разорван на части озверевшей толпой, а в песенках стали провозглашать следующее:
Пусть Карл и Джордж болтают, что хотят,
Но Бекингем умрет, как умер Лэмб {384}
[Закрыть] .
Красавчика Джорджа Вильерса обвиняли уже не только в том, что он растрачивает государственные деньги, определяет своих родственников и друзей на доходные должности и поворачивает в свою пользу политику страны. В глазах народа он был теперь человеком, продавшимся дьяволу и исчадием Сатаны, что в XVII веке было исполнено конкретного смысла и имело силу. Народ ворчал:
Кто правит королевством? – Король.
Кто правит королем? – Герцог.
Кто правит герцогом? – Дьявол {385}
[Закрыть] .
Бекингема обвиняли во всех преступлениях. Он-де продался французам. Он-де якшается с иезуитами и шотландцами (странное сочетание!). Он-де убил короля Якова, маркиза Гамильтона и бог знает скольких еще лордов. Народ был готов верить чему угодно.
Обеспокоенные друзья герцога советовали ему ради безопасности надевать под рубашку кольчугу. Но он, высокомерный и, как всегда, верящий в свою судьбу, отвечал: «Против множества доспехи не помогут. Что до нападения одиночки, то в Англии больше не осталось римлян» {386}
[Закрыть] .
Однако предзнаменования несчастья и мрачные предчувствия возникали все чаще. Кларендой повсюду рассказывал историю, потрясавшую умы: призрак сэра Джорджа Вильерса, отца герцога, трижды являлся в Виндзоре некоему королевскому офицеру и велел передать послание сыну из потустороннего мира. «Услышав об этом, герцог побледнел и решил, что тот, кто открыл ему все эти вещи, мог прийти только от дьявола. […] Потом он пошел к матери и оставался у нее два или три часа. Когда же он вышел, все заметили, что лицо его изменилось, а графиня была вся в слезах и полна величайшей тревоги» {387}
[Закрыть] .
Покидая Лондон, чтобы возглавить флот в Портсмуте, Бекингем, по словам его близких, сам был полон мрачных мыслей. Он написал записку своей сестре Сьюзан, леди Денби, а та, получив ее, «омочила бумагу слезами и упала в обморок, сказав, что ее брат обречен» {388}
[Закрыть] . Герцог поговорил с епископом Лодом и попросил после его смерти позаботиться о его жене и детях. Поскольку епископ удивился подобной просьбе, Бекингем пояснил: «У меня нет никаких конкретных предчувствий, но я знаю, что смертен и могу внезапно погибнуть, как любой другой человек» {389}
[Закрыть] .
Не будем придавать особого значения этим предвестиям и сообщениям из загробного мира, которые всегда в изобилии появляются накануне (вернее, сразу после) больших исторических катастроф. Но сделаем вывод, что атмосфера в окружении Бекингема перед отплытием флота была полна пессимизма. Даже король, в начале июля инспектировавший вместе с герцогом судостроительную верфь в Дептфорде, сказал ему: «Джордж, есть люди, которые желали бы твоей смерти. Но не беспокойся из-за них: если ты умрешь, умру и я» {390}
[Закрыть] .
Портсмут, 22 августа 1628 года
16 августа Бекингем вместе с женой прибыл в Портсмут в сопровождении всего своего штаба. Он поселился в доме казначея морского ведомства капитана Мейсона. Король опередил его на несколько дней и расположился вместе с двором в замке Саутвик в десяти километрах от города. От короля к герцогу и обратно постоянно скакали конные курьеры.
августа произошел серьезный инцидент. Когда главный адмирал садился в карету, чтобы ехать к государю, его окружили триста матросов и стали требовать выплаты жалованья. Один из них даже попытался вцепиться в герцога и выволочь его из кареты. Стража схватила бунтовщика и отвела в дом Мейсона. Герцог успокоил мятежников и уехал в Саутвик. Во время его отсутствия матросы осадили дом Мейсона и потребовали освобождения их товарища, а «если Мейсон их не послушает, они разнесут весь дом» {391}
[Закрыть] .
Ни король, ни Бекингем не могли потерпеть подобного открытого нарушения порядка и военной дисциплины. Собравшийся 22 августа военный совет приговорил виновного к смерти. Сразу же начался бунт, и главный адмирал, вскочив на коня, в окружении своего штаба со шпагой в руке оттеснил мятежников, причем многие были ранены или убиты. Осужденного сразу же отвели на виселицу и казнили, несмотря на то, что за него просила герцогиня Кейт. «Если бы не было мятежа, – делает вывод очевидец событий Оглендер, – бедняга остался бы жив, но теперь его уже нельзя было помиловать, если власти намеревались укрепить дисциплину в армии».
Лондон, 17 августа 1628 года
Пока главный адмирал устраивался в Портсмуте, а король – в Саутвике, в Лондоне смаковал свои претензии и ненависть некий лейтенант в отставке по имени Джон Фельтон.
Этому человеку исполнилось 33 года. Он был мелким дворянином из Суффолка и, служа в армии, участвовал в экспедиции на остров Ре. Существуют намеки на то, что там ему отказали в повышении, когда при осаде Сен-Мартена погиб его капитан. Чин перешел к кому-то из друзей адмирала, Фельтон же считал, что он должен быть передан ему. Он был ранен в левую руку. После возвращения в Англию он дважды пытался встретиться с Бекингемом, оба раза безрезультатно. Как и многим другим офицерам, жалованье ему выплачивалось нерегулярно, и он испытывал серьезные финансовые затруднения.
Фельтон прислушивался к разговорам на улицах того лондонского квартала, в котором жил. Так он узнал, что Бекингем проклят Богом, что он – причина всех бед страны и дурной советник короля. Он прочитал брошюры, в которых публиковались ремонстрации парламента, памфлет доктора Иглишема об обстоятельствах смерти короля Якова и маленькую книжку под названием «Золотые послания» (Golden Epistles), автор которой вдохновлялся идеалами самого крайнего пуританства. Он слышал, как «пророки» на улицах призывают к покаянию и самопожертвованию ради спасения королевства.
Постепенно он прозрел… 17 августа он купил на Тауэрском холме (Tower Hill) за десять пенсов нож, спрятал его во внутреннем кармане куртки, с тем чтобы легко достать его правой рукой, не беспокоя раненую левую. Проходя мимо церкви на Флит-стрит, он зашел внутрь и попросил помолиться «за человека с мятущейся душой». После этого он пустился в путь на запад.
Он шел пешком пять дней. Иногда какой-нибудь извозчик из жалости подвозил его на пару миль в своей колымаге.
22 августа он прибыл в Портсмут. Именно в этот вечер казнили мятежного матроса.
Портсмут, 23 августа 1628 года
На следующий день, 23 августа, герцог Бекингем проснулся свежим и бодрым после ночи, проведенной вместе с Кейт. Она же спала плохо, чувствовала себя подавленной и умоляла мужа не выходить из дома. Он мягко одернул ее и спустился вниз, чтобы позавтракать в компании многочисленных офицеров своего штаба. Ему предстояла встреча в Саутвике с венецианским послом, предложившим обсудить возможность договоренности с Францией. В завтраке участвовали Субиз и депутаты Ла-Рошели. Разговор получился оживленным и сопровождался бурной жестикуляцией «согласно французскому обыкновению». Из-за этого присутствующие, не знавшие языка, сделали вывод, что собеседники спорят. Мы не знаем, правда ли это, и никогда не узнаем.
После завтрака Бекингем направился к ожидавшей его на улице карете. Прихожая была полна разных людей, офицеров, слуг. Чуть не дойдя до двери, герцог почувствовал удар, поднес руку к груди и вытащил окровавленный нож. «Ах, негодяй!» («Fie, the villian!») – воскликнул он и упал. Его положили на стол, стали искать врача, но кровь фонтаном била из раны, текла изо рта и из носа. Спустя несколько мгновений он умер.
В образовавшейся толчее Фельтону удалось ускользнуть и спрятаться в соседней комнате. Присутствующие, помня о только что состоявшемся споре с ларошельцами, кричали: «Французы! Это кто-то из французов!» («А Frenchman, а Frenchman!») То ли Фельтону показалось, что выкликают его имя, то ли он побоялся, что схватят невиновного. Он выбрался из укрытия и выступил вперед. «Это сделал я, я здесь», – сказал он. Его чуть не растерзали на месте, но некий офицер защитил его, крикнув: «Не троньте! Его должны судить. Надо узнать, кто его сообщники». Под охраной его отвели в тюрьму. В его шляпе обнаружили записку: «Если меня убьют, пусть никто не осуждает мой поступок, а каждый осуждает себя самого, ибо наши грехи ожесточили наши сердца. Тот, кто боится пожертвовать своей жизнью, недостоин называться дворянином и солдатом. Джон Фельтон» {392}
[Закрыть] .
С высоты галереи второго этажа всю эту сцену видела леди Англси, невестка Бекингема, вышедшая взглянуть на отъезд главного адмирала. Она помчалась в комнату, где еще лежала в постели герцогиня. Кейт выбежала, увидела лежащее на столе тело и издала душераздирающий крик, такой, что один очевидец написал: «Я никогда не слышал подобного вопля и надеюсь никогда в жизни больше не услышать» {393}
[Закрыть] . После этого она потеряла сознание.
Один из офицеров сразу же поехал в Саутвик, где король ожидал прибытия друга. Тот находился в часовне и читал утренние молитвы. Когда ему сообщили о трагедии, он поначалу казался невозмутим и закончил чтение молитв, после чего ушел в свою комнату, запер дверь и не выходил два дня, не желая никого видеть. Позже, уже вернувшись к делам, он называл Джорджа не иначе как «мой мученик». Что– то умерло в его душе вместе со Стини.
Глава XXI «Загадка для всего мира»
Судьба Фельтона
Известие о жестокой смерти главного адмирала, всемогущего фаворита английского короля, в момент, когда он собирался возглавить экспедицию, которую некоторые считали последней надеждой французских протестантов, пронеслось по Европе подобно грозовому раскату.
Как всегда в подобных случаях, стали искать виновных, воображать заговоры, подозревать в сообщничестве высокопоставленных лиц. Карл I на всю жизнь сохранил уверенность в том, что руку Фельтона направили враждебные королевской власти пуритане. Многие англичане, а возможно, и иностранцы задавали себе вопрос: не замешан ли здесь Ришелье? Уж больно удачно произошло это убийство, как раз накануне отправки английского флота в Ла-Рошель. Доказательств так и не нашли, а Фельтон постоянно, даже под угрозой пытки, твердил, что действовал в одиночку. Несомненно, так и было. Но разжигание ненависти к Бекингему пуританами парламента, в первую очередь Джоном Элиотом, сыграло свою роль, пусть даже только тем, что подпитывало иллюзии и распаляло злобу впавшего в отчаяние лейтенанта.
Тем временем, пока король горевал, лондонская толпа ликовала. Когда Фельтона везли в Тауэр, прохожие кричали: «Спаси тебя Бог, маленький Давид!» – приравнивая таким образом убийцу к библейскому победителю Голиафа. Люди верили, что, избавившись от вредоносного влияния герцога, Карл I повернется лицом к народу и вновь обретет его любовь. Ходили слухи, что даже приближенный ко двору Бен Джонсон, сочинивший для короля и фаворита огромное число дивертисментов и «масок», написал стихотворение, восхвалявшее Фельтона! {394}
[Закрыть] Тем не менее судебное разбирательство перед Судом королевской скамьи проводилось по принятой форме и без нежелательных вмешательств. Поначалу обсуждался вопрос о возможности того, что король прикажет применить «допрос с пристрастием» (the rack), меру исключительную, но законную, если речь шла о безопасности страны и особы государя. В конце концов к этому прибегать не стали. Итак, Фельтон заверил своего защитника в том, что действовал без принуждения и полностью берет на себя ответственность за убийство Бекингема, в котором по-прежнему видит злого гения Англии. По утверждению некоторых современников, он тем не менее выразил сочувствие вдове и детям герцога, признаваясь в своем «великом грехе» {395}
[Закрыть] .
29 ноября 1628 года, три месяца спустя после трагедии в Портсмуте, Фельтон был повешен в Тайберне. Перед смертью он заявил: «Я примирился с Богом». Его труп был, согласно традиции по отношению к государственным преступникам, расчленен на четыре части, и жуткие останки на долгое время были выставлены на всеобщее обозрение в Портсмуте (тела менее значительных убийц обычно выставлялись на Лондонском мосту).
«Августейшая торжественность…»
На следующий день после убийства тело герцога забальзамировали и отправили в Лондон. Его сердце было захоронено в главной церкви Портсмута и остается там по сей день.
Карл I хотел устроить своему другу пышные похороны, но члены Тайного совета отговорили его, опасаясь враждебных выпадов толпы. Они так сильно боялись инцидентов, что тело под строжайшим секретом перевезли ночью в Вестминстерское аббатство, а официальный кортеж сопровождал 18 сентября пустой гроб. Было десять часов вечера, стража стояла вдоль всей дороги от Уоллингфорд-Хауза до церкви, били барабаны, но ни артиллерийских залпов, ни других церемониальных действий не производилось. «Вот каким безвестным концом увенчалась жизнь этого великого человека», – с удивлением констатировал некий житель Лондона, больше заинтересованный тем, из каких средств будут заплачены долги герцога, нежели желавший почтить его память {396}
[Закрыть] .
Карл приготовил для погребения своего дорогого Стини нишу в часовне Генриха VII позади готических хоров Вестминстерского аббатства. С XVI века в этой часовне хоронили членов королевской семьи. Так что Джордж Вильерс, герцог Бекингем, покоится неподалеку от могил Марии Стюарт и Елизаветы I. Его венценосный друг хотел воздвигнуть ему великолепный памятник, но королю объяснили, что это будет неправильно понято: ведь у короля Якова не было пышного надгробия. Прошло время, и только шесть лет спустя, в 1634 году, вдова главного адмирала на собственные средства поставила надгробие в барочном стиле с изображением трубящей Славы, с обелисками, черепами и помпезной латинской надписью:
Вечная память
великому и могущественному вельможе
Джорджу Вильерсу,
герцогу, маркизу и графу Бекингему…
фавориту двух королей,
достойному любви всех людей,
отмеченному военными и гражданскими талантами,
благосклонному покровителю достойных,
отличавшемуся прекрасными человеческими качествами,
павшему под подлыми ударами
ножа кровожадного отцеубийцы…
Прославленная леди Катерина, его супруга, велела с августейшей торжественностью воздвигнуть сей монумент там, где покоятся его останки {397}
[Закрыть]
На боковой части памятника расположена табличка, в которой покойный назван «загадкой для всего мира» {398}
[Закрыть] . Тем временем из уст в уста передавалась другая эпитафия, которая, без сомнения, точнее отражала общее настроение современников:
Агония Ла-Рошели
Смерть главного адмирала все же не отменила отправки экспедиции на помощь Ла-Рошели, той самой экспедиции, которой герцог посвящал все силы в последние месяцы жизни и на которую возлагал столько надежд.
Когда стало известно о случившейся трагедии, король назначил другого командующего, человека мужественного и опытного – лорда Уиллоуби, который незадолго до этого стал графом Линдсеем. Флот наконец был готов к отплытию. В него входила сотня кораблей, из них сорок были нагружены съестными припасами и снаряжением для осажденных гугенотов. На кораблях плыли две тысячи солдат и три тысячи матросов. Флот поднял паруса 7 сентября и прибыл на расстояние видимости от Ре 20 сентября (30 сентября по французскому календарю).
Однако было уже поздно. Ла-Рошель содрогалась в агонии, и все попытки прорвать блокаду Ришелье были обречены на провал. Тем не менее Линдсей, в отличие от Денби, попытался сделать невозможное. Он послал против французских кораблей, защищавших подходы к берегу и к дамбе, брандеры и шлюпки, груженные взрывчаткой. С риском для собственной жизни закаленные экипажи «ласточек» [79]79
Такое название получили небольшие, легкие и очень маневренные корабли, которые Ришелье использовал при осаде Ла-Рошели. (Прим. пер.)
[Закрыть]Ришелье повернули их вспять. Линдсей начал было атаку против французских крепостей, но тоже безрезультатно. Увидев, что англичане не могут к ним пробиться, ларошельцы решили сдать город. Ришелье в полной мере проявил свой политический гений, предложив побежденным гугенотам исключительно выгодные условия сдачи. Даже Субизу было обещано королевское прощение, но упорный мятежник от него отказался, – он так и не вернулся во Францию и умер в Лондоне в 1641 году. Людовик XIII вошел в Ла-Рошель 1 ноября 1628 года.
Линдсей вернулся в Англию, не стяжав славы, но и не покрыв себя позором. От великого замысла Бекингема ничего не осталось. Даже если бы он выжил, это явно ничего не изменило бы {400}
[Закрыть] .
Стоит заметить, что после сдачи Ла-Рошели Ришелье приказал снести крепость Сен-Мартен-де-Ре, «каковая была прекраснейшим фортификационным сооружением во Франции и считалась неприступной» {401}
[Закрыть] . Этим поступком Ришелье подтвердил, что прошлогоднее поражение Бекингема было почетным и героическим.
После падения Ла-Рошели и замирения гугенотов военные действия между Англией и Францией лишились смысла. 14 февраля 1629 года в Сузе был подписан мирный договор, и отношения между двумя странами опять стали спокойными, если не сказать дружественными. Что до Германии, то Карл I скоро понял, что у Англии нет никакой возможности играть там значительную военную или дипломатическую роль. Он повел переговоры с Испанией и заключил мир. Наконец, после последней бурной сессии, 11 марта 1629 года был распущен парламент, и его следующий созыв произошел только спустя 11 лет. В истории Англии наступала новая эра. Трудно сказать, что произошло бы в стране, останься Бекингем жив.
Преданность короля Карла
Мы уже говорили, что преданность была одной из основных черт характера Карла I. Эта черта как нельзя более ярко проявилась в его отношении к памяти Бекингема.
На следующий же день после портсмутской трагедии король пригласил к себе вдову дорогого Стини и его детей, Молли и маленького Джорджа. Герцогиня была беременна. Пять месяцев спустя она родила сына, Фрэнсиса Вильерса. После того как у Карла I в 1630 году родился первый сын Чарльз (будущий Карл II), он велел воспитывать сына Бекингема вместе с его собственным.
Тем не менее вскоре после этого отношения между королем и герцогиней заметно охладели. Далеко не будучи безутешной вдовой, чего можно было бы ожидать, она в 1635 году снова вышла замуж, на этот раз за ирландского католика графа Антрима, и обратилась (точнее, вернулась) в католичество, веру, в которой и была рождена. В любом случае, оба сына Бекингема проявили свойственную их отцу верность короне. Старший, Джордж, второй герцог Бекингем, «прекрасный и гениальный, как Алкивиад», воевал в королевских войсках во время гражданской войны, а затем стал министром при Карле II. Он, как и его отец, заслуживает подробного биографического описания, каковое напоминало бы роман. Младший сын, Фрэнсис, погиб в 1643 году, воюя за короля.
Что касается Мэри, «маленькой Молли», столь любезной сердцу отца и старого короля Якова, то она трижды выходила замуж: за лорда Герберта, затем за кузена короля Чарльза Стюарта, герцога Леннокса и Ричмонда, и, наконец, за брата графа Карлайла. Как и ее брат Джордж, она унаследовала красоту отца и в возрасте сорока лет еще блистала при дворе Карла II.
Было бы несправедливо по отношению к памяти Стини, друга и почти брата Карла I, не упомянуть, что после его смерти Карл и его жена Генриетта Мария, преодолев первые сложности супружеской жизни, превратились в любящую (и весьма плодовитую) чету. Современники и, как мы видели, особенно французы нередко полагали, что Бекингем специально старался поссорить короля с его французской супругой, чтобы остаться единственным властителем его дум. Спору нет, поначалу герцог действительно не раз ссорился с французской свитой Генриетты. Но после того как эта свита была удалена, отношения фаворита с королевой стали безоблачными и она считала его своим другом. В этом можно убедиться, читая одно из писем Карла. Когда Бекингем находился на острове Ре, король приписал в постскриптуме одного из своих распоряжений по поводу военных действий следующую фразу, ясно дающую понять, что происходило в это время в его семье: «Я не могу не сообщить тебе, что благодаря твоим стараниям (upon this action of yours) мы с женой сейчас в наилучших отношениях. Она относится ко мне с любовью и ведет себя так, что все ею восхищаются и ценят ее» {402}
[Закрыть] (15 августа 1627 года).
После смерти Джорджа Генриетта Мария постепенно стала играть роль конфидента и советника своего мужа, заменив таким образом его погибшего друга. Честно говоря, трудно рассудить, выиграла ли Англия от подобной замены.
Набросок портрета Джорджа Вильерса
В этой книге мы привели достаточно свидетельств и мнений о Бекингеме, чтобы теперь, в конце, попытаться набросать обобщенный портрет этого человека как частного лица и как общественного деятеля.
Нарисовать психологический портрет красавчика Стини – задача не из сложных. В нем нельзя найти тех противоречий, сомнений и изменчивых нюансов, которые ставят в тупик историков при описании, например, Людовика XIII, этого «короля в стиле Корнеля» {403}
[Закрыть] , или Елизаветы I. В какой– то мере характер Бекингема можно счесть показательным в своей простоте: гедонизм, преданность, щедрость, импульсивность. Он не был человеком тонкого расчета, холодных размышлений и долгосрочных стратегий. На фоне таких изощренных политиков, как Оливарес и Ришелье, он кажется дилетантом. Первые двое его таковым и считали, в особенности Ришелье, который, как мы видели, глубоко презирал его как недостойного противника.
Однако как частное лицо Джордж Вильерс был, несомненно, наделен привлекательными чертами, и они вызывали симпатию к нему у большинства биографов. Правда, и эти качества не лишены оборотных сторон.
Например, что можно сказать о его знаменитой красоте, столь поражавшей современников и на века сохранившейся в легенде? Она несомненно поспособствовала началу его карьеры, когда его, юношу из мелкой и бедной дворянской семьи, собственная мать и высокие покровители представили ко двору, где склонный к увлечениям король Яков был покорен его обаянием. Разумеется, никто не строил иллюзий в отношении этой благосклонности короля. Так что же, осмелимся спросить: Бекингем был простым «альфонсом»? Ничего подобного. Очень скоро между королем и фаворитом установился другой тип отношений: настоящая глубокая привязанность, взаимопонимание ученика и учителя, полное доверие друг к другу.
Дабы объяснить исключительную, можно сказать уникальную, длительность «царствования» Бекингема при двух королях, следует учитывать его явные и неизменные достоинства. Он был умен, его ум был открытым и подвижным. Конечно, ему не хватало лоска воспитанности, но этот пробел был скоро восполнен. Ему удалось вызвать симпатии столь разных людей, как наследный принц Карл, королева Анна, архиепископ Эббот, канцлер Бэкон, хранитель печати Уильямс. Короче, ничего общего с обычным «плейбоем». К тому же он всегда оставался идеально верен как своим первым покровителям, так и тем, кому впоследствии сам оказывал покровительство.
Среди качеств, привлекавших к нему людей, нельзя не упомянуть его щедрость и великодушие. В наше время существует тенденция скорее упрекать его в этом, потому что, по большей части, речь идет о фаворитизме, о щедротах, изливавшихся на головы членов его семьи, на его близких и друзей. Это далеко от современных (хотя бы теоретических…) понятий демократии. Но в XVII веке политическая власть не могла существовать, не опираясь на преданных людей и клиентелу. И потому не стоит упрекать Бекингема в том, что он вел себя подобно всем своим современникам. Наоборот, можно лишь пожалеть, что те, кто пользовался его благосклонностью, зачастую оказывались ненадежными, а то и нечестными людьми. В этом плане его действительно трудно извинить. Ришелье, например, никогда не допускал подобных ошибок.
В рамках той же щедрости (и гедонизма) следует рассматривать и блестящую роль мецената и любителя искусств, которую играл Бекингем. Опять же: не будем впадать в анахронизм. Страсть к искусству входила в XVII веке в понятие аристократического образа жизни. Она была одним из атрибутов придворного круга. Вспомним знаменитых итальянских коллекционеров из Флоренции, Венеции, Рима или Екатерину Великую в России. В наши дни мы изумляемся, читая об огромных суммах, которые тратились на то, чтобы удовлетворить экстравертированное «я» подобных людей, в том числе на одежды, расшитые золотом, жемчугом и бриллиантами, на кареты, обитые атласом и кружевами. Однако в те времена подобная роскошь шокировала разве что пуритан, и Бекингем всего лишь следовал примеру своих современников, таких как граф Эрандел, с той лишь разницей, что последний не был выскочкой из мелкого дворянства.
