Текст книги "Не забывать никогда"

Автор книги: Мишель Бюсси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)

19
Аромат неизвестности?

Мона решила принять душ и только потом присоединиться ко мне в самой верхней комнате виллы. Я услышал на лестнице ее шаги. Она тоже закуталась в халат Kevin Klein. Рубинового цвета.

Одарив меня поцелуем в губы, она полюбовалась окрестностями, уснувшей долиной и слепыми волнами, лизавшими берег, а затем, подойдя к одному из окружавших нас книжных шкафов, схватила за торчащий уголок книгу и вытащила ее. Грациозно уселась на стол, покрытый пурпурной кожей.

– Морис Леблан! – провозгласила она, раскрыв желтый томик. – Отец Арсена Люпена. Свои первые романы он написал здесь, в Вокотте. Здесь даже разыгрывается действие одного из его рассказов…

Мне наплевать, что она говорит.

Я хотел забыть дело Варрон–Аврил–Камю.

Хотел забыть жандармов, которые шли за мной по пятам.

Хотел забыть все, кроме белого тела Моны, закутанного в рубиновый халат.

Она закинула ногу на ногу; махровый халат, перетянутый на талии поясом, слегка приоткрылся.

– Послушай, Джамал, этот рассказ Мориса Леблана должен тебя заинтересовать. История одного бедолаги, который проходил мимо шикарного дома в Вокотте. Его звали Линан. Забавное имечко, ты не находишь? Он проник в дом с намерением стянуть чего-нибудь съестного, чтобы накормить своих голодных детей. Но ему не повезло: в его присутствии хозяин дома выпустил себе пулю в лоб. Самоубийство!

Подойдя к ней, я медленно развел в стороны полы халата, чтобы освободить ее белые, словно алебастр, груди.

– А потом? – прошептал я.

С едва слышным шелестом халат медленно соскользнул на стол, обнажив ее тело до талии. Теперь Мона напоминала красный плод, с которого сняли кожицу, чтобы добраться до мякоти. Она позволила моим рукам разгуливать по ее груди. В ее голосе зазвучали хриплые нотки, но она не потеряла нить рассказа:

– Жуткий грохот, Линан запаниковал, что-то уронил, прибежал слуга, увидел у ног Линана тело своего хозяина… Нетрудно догадаться, что потом. Арест. Процесс. Все думают, что это бедняга Линан убил хозяина дома, никто не верит в самоубийство.

Мои руки продвинулись еще ниже и теперь ласкали живот, замирая возле рубинового пояса, завязанного ниже пупка.

– И чем все кончилось? – прошептал я ей на ухо.

Она вздрогнула, вскинула голову и подняла книгу на уровень глаз.

– Мммммм… Ты хочешь, чтобы я прочла тебе последние строки? Слушай, это очень поучительно, тебе понравится.

«Служитель правосудия возвестил о начале утра.

– Приготовьтесь к смерти, Линан.

Над ним совершили последний туалет. Его связали. Он позволял делать с собой все, что они считали нужным – словно покорное животное, словно вещь. Они должны были подвести его к эшафоту.

Зубы его стучали. Он заикался.

– Я н-не… не убивал… Не убивал».

Мои пальцы развязали обмотанный вокруг талии пояс, и он соскользнул вниз. Полы красного махрового халата распахнулись, словно лепестки розы с первыми лучами солнца.

– «Эшафот», – прошептала Мона. Рассказ, опубликованный в газете «Жиль Блаз» 6 февраля 1893 года. Один из первых памфлетов против смертной казни!

Продолжая сидеть на столе, она отложила книгу в сторону. Она напомнила мне мадам Кончетти, преподшу по английскому, которая любила вот так сидеть, отчего весь наш класс просто тащился. Конечно, преподша была чуть более одетой.

Мои руки заскользили по обнаженным бедрам.

Самоубийство? Невиновный. Липовый убийца.

Спасибо, Мона. Посыл понят.

– И ты хочешь, чтобы я сдался фликам?

Когда, опершись на стол, я губами прижался к ее шее, она, словно фокусник, ногой развязала на мне пояс халата. Не довольствуясь этим подвигом, она принялась пальцами ноги исследовать мое тело, скрытое под складками светлой махровой ткани.

Внезапно, растопырив пальцы, она уперлась обеими руками в мягкую кожу стола и изогнулась. Груди взметнулись к небу. Две вершины-близнецы, рожденные одним вулканом. Обеими руками я сжал их, в то время как мой язык, словно с горы, спускался по ее животу, и я пьянел от этого бесконечного спуска, завершившегося на подстриженном и влажном газоне.

Мона спала на покрытом кожей столе, свернувшись клубочком, словно ребенок. Засыпая, она заставила меня пообещать, что разбужу ее до рассвета, чтобы она смогла долететь до своей комнаты в «Сирене».

Маленькая шаловливая вампирша… Чувственная и предприимчивая.

Я не мог не задаться вопросом, что больше возбуждало Мону. Заниматься любовью с беглецом, обвиненным в насилии и убийстве, или, отдавшись ему на письменном столе своего научного руководителя, прижиматься охваченным сладострастием телом к мягкой красной коже на том самом месте, где препод правил ее работу?

Несомненно, и то и другое.

Мне не хотелось спать. Я ходил кругами по комнате – в прямом и переносном смысле. Взгляд мой уже несколько часов блуждал между звездами, зажженными отливом, обнаженным телом Моны и окружавшими меня книгами.

Старые карманные издания соседствовали с огромными фотоальбомами, толстыми научными фолиантами и десятками архивных папок. Я машинально читал надписи на корешках.

1978–1983–1990–1998–2004…

2004?

Год смерти Морганы Аврил и Миртий Камю.

Я взял папку и открыл ее, ожидая найти записи лекций, студенческие работы, ксероксы научных статей.

Ничего подобного!

Я закусил губу, чтобы не вскрикнуть от неожиданности. Профессор Мартен Денен, специалист по молекулярной химии, развлекался тем, что собирал статьи из «Курьера Ко», где говорилось о деле Морганы Аврил.

Выхватив наугад несколько листков, я лихорадочно бросил папку на ближайший стул. Пожелтевшие листочки рассказывали ту же самую историю, которую я узнал из документов, присланных мне незнакомцем.

Ничего нового, содержание большинства статей мне известно.

Ничего нового… за одним исключением.

Почему профессор, крайне редко бывавший в Ипоре, собирал эти вырезки?

Я не решился разбудить Мону и задать ей этот вопрос.

Потом.

Я снова углубился в содержимое папки, посвятил остаток ночи внимательному прочтению статей, пытаясь выловить из них некую ускользнувшую от меня деталь, которая могла стать путеводной звездой в этом деле, ключом ко всем его загадкам…

Как же я был наивен…

Пробежав глазами с десяток статей, я вдруг увидел красочный разворот.

Дело Аврил.

Специальный номер «Курьера Ко».

Издание от 17 июня 2004 года, четверг.

Статья называлась «О тебе, Моргана».

У меня не закралось никаких подозрений.

Я не сразу заметил большую фотографию молодой девушки, улыбающейся, в восточном костюме, видимо, во время показа танца живота.

Внезапно я замер: руки опустились, рот открылся. Я впервые видел лицо Морганы Аврил. Ни в одной из присланных мне статей не было ее фотографии. Или же кто-то постарался изъять их. Теперь я понял почему.

И заорал как оглашенный.

Стены круглой комнаты задрожали, словно при запуске космической ракеты.

– Черт-черт-черт! Этого не может быть! Это не она!

Я снова впился глазами в газету. На фотографии, помещенной на развороте страницы газеты 2004 года…

…улыбалась Магали Варрон! Девушка, родившаяся на десять лет позже и на моих глазах спрыгнувшая с обрыва. Вчера.

Проснувшись, Мона одним прыжком соскочила со стола. Набросив халат и позабыв про пояс, она с тревогой подбежала ко мне.

– Ночной кошмар?

Дрожащими руками я протянул ей газетный листок.

– Что за хрень, Мона. Посмотри на это фото.

Она прочла заголовок «О тебе, Моргана», затем сосредоточилась на снимке.

– Жуть как хороша, – проговорила исследовательница.

– Черт… Мона, ты принимаешь меня за идиота?

– Нет, а что?

Я провел рукой по ее губам, желая стереть с них ироническую улыбку.

– Девушка на фото. Та, кого в старой газете называют Морганой Аврил. Это она вчера вечером совершила самоубийство. Это… Магали Варрон.

Мона долго и пристально смотрела на меня, словно решала сложное уравнение со множеством неизвестных. Прежде чем выдать решение, она машинально запахнула полы халата. Не подхваченные поясом, они снова распахнулись.

– Они похожи, Джамал.

– Нет, Мона! Это не простое сходство. Это… Да нет, это она!

– Ты видел Магали всего несколько секунд…

– Возможно. Но ее лицо врезалось мне в память, можешь ты это понять? Каждая мельчайшая черточка ее лица…

– Ты так говоришь, словно успел в нее влюбиться.

Мона говорила нарочито спокойными голосом. С капелькой цинизма. Я предпочел не отвечать и повернулся к ней спиной, чтобы изучить остальные материалы архивной папки. Перебирая статьи, я находил все новые фото Морганы Аврил – в фас, в профиль, портретные фото и фото в полный рост.

Это она! Каким бы невероятным это ни казалось, но это Магали, я уверен, не мог ошибиться.

Похоже, моя одержимость не пришлась Моне по вкусу. Она запахнула халат под самое горло и, упершись руками в край стола, уставилась на меня, как на нерадивого ученика.

– Нет, Джамал, подумай хотя бы пару секунд. Мы с тобой согласились, что в этом деле есть сакральные теневые стороны, но два факта не дают оснований для сомнений. Первый – Моргана Аврил умерла 5 июня 2004 года. Все средства массовой информации сообщили об этом, вся полиция Франции искала ее убийцу. Второй – Магали Варрон умерла 19 февраля 2014 года, и ты стал тому свидетелем. Все остальное – я согласна с тобой – окутано тайной, но обе смерти – аксиомы…

– Что?

– Аксиомы. Факты, которые можно рассматривать как бесспорные и на которых можно выстраивать дальнейшие рассуждения.

– Продолжай! Каковы же твои рассуждения?

Мона изучила фото Морганы Аврил, извлеченное из «Обозревателя Брэ».

– Итак, мы знаем, что Магали Варрон усиленно подражала Моргане Аврил. Спустя десять лет. Те же школы, те же увлечения, та же профессия… Даже смерть та же. Потрясающая мимикрия. Не удивительно, что она стремилась походить на нее и внешне.

– Это больше чем сходство, Мона! Это она!

– Больше чем сходство? Что ты этим хочешь сказать?

Мона завелась. Я начинал понимать, почему она считалась идеальным исследователем: она могла найти правдоподобное объяснение любого парадокса.

– Даже не зная друг друга, Магали и Моргана могли оказаться родственницами. Ты говорил, Моргана родилась в результате ЭКО, сделанного в Бельгии? Спустя десять лет Магали могла родиться от того же биологического отца. После убийства она увидела фото Морганы, когда его показали по телевизору. Задалась вопросом, откуда такое сходство, расспрашивала, обнаружила, что у них один отец, это травмировало ее психику…

– Настолько, что заставило инсценировать насилие и удушение, а затем броситься с обрыва…

– Почему бы и нет? Я ищу, Джамал, ищу, как и ты, рациональные объяснения.

– В этой истории нет ничего рационального…

В комнате повисло тяжелое молчание. Мы ощущали себя двумя сторожами на маяке, которых гроза отрезала от остального мира.

– Ничего рационального, – повторил я. – Почему, к примеру, твой научный руководитель, который приезжает сюда едва ли раз в год, посвятил столько времени сбору вырезок из местной газеты?

– В 2004 году он писал обоснование, необходимое для занятия руководящей должности. Работа на несколько сотен страниц. Необходимое условие для получения места профессора в университете. У него было направление от Национального центра научных исследований. Год без чтения лекций. Он провел здесь несколько месяцев, разговаривая только с галькой, микроскопом и текстовым редактором. Надо полагать, иногда ему становилось скучно. И он увлекся этим делом, ведь все произошло всего в нескольких километрах от его эрмитажа. Увлекся, как и все здешние жители.

Как и все здешние жители.

Снова у Моны на все готов ответ!

Мне казалось, что она отвечает мне хорошо заученный урок.

– Странно однако! Каждый раз, когда некий исследователь приезжает в Ипор собирать галечник, юная девушка совершает самоубийство!

Еще не произнеся свою реплику до конца, я уже пожалел о ней. Мона не удосужилась мне ответить. Она взбила волосы, поставила в шкаф книгу Мориса Леблана, завязала халат на талии.

Спокойная. Естественная.

– Я иду одеваться, Джамал. Сейчас три часа утра. Я должна вернуться в «Сирену». Жандармы наверняка захотят меня расспросить о вчерашнем вечере, о нашем ужине тет-а-тет, об одной комнате на двоих, о позднем пробуждении. Мне придется сказать им, что ты был моим дружком всего на один вечер и со своими замысловатыми историями показался мне настоящим параноиком. И, Бог свидетель, у меня нет ни малейших соображений, где бы ты мог находиться.

– Я верю тебе, Мона. Ты очень хорошо умеешь рассказывать истории.

Я не знал, что еще сказать. Мое безудержное воображение, которое привлекло ее ко мне, куда-то испарилось. Я смотрел, как она спускается по лестнице.

Она в последний раз обернулась ко мне.

– Еще одно техническое уточнение, Джамал. Наша команда исследователей каждый год собирает галечник в Ипоре. С тех пор как существует наша лаборатория. А если говорить точно, то уже двадцать три года.

Она исчезла, оставив меня одного сторожить маяк.

Она приняла меня за безумца. А за кого иначе?

Я наблюдал, как «фиат-500» Моны выехал на усыпанную гравием аллею и исчез за первым поворотом дороги.

Подчиниться ей? Все бросить? Позвонить в полицию? Ждать, когда они придут меня арестовывать?

Нет, не сейчас!

Я еще не сдал все карты, а потому не готов сложить оружие. Я единственный свидетель. Кристиан Ле Медеф и старушка Дениза тоже рассматривали застывшее лицо Магали Варрон и могли сравнить его с Морганой Аврил.

Я оторвал лист «Курьера Ко» с большой фотографией Морганы Аврил.

Никакая логика не могла поколебать мое убеждение.

Это не простое сходство.

20
Ночной кошмар?

Было чуть больше четырех утра, когда я, взяв фонарь, пустился в путь. Два километра до Ипора я шел по берегу моря, прижимаясь к подножию скалистого берега.

Я не спал всю ночь. Завтра найду время выспаться. Целый день. Спрячусь в каком-нибудь подвале моего замка с привидениями. Если полицейские не окажутся хитрее и не вычислят моего убежища. Если Мона не выдаст меня раньше.

При свете фонаря отвесный меловой берег казался крепостной стеной, непреодолимой и нескончаемой.

Ипор спал. В отблесках синих неоновых огней казино, терзавших своим светом ночную мглу, я стал искать глазами «фиат» Моны среди десятка машин, припаркованных на стоянке напротив моря. Не нашел. Наверняка Мона бросила его где-нибудь в глухом переулке.

В этот час светлые ставни в комнатах «Сирены» плотно закрыты.

В моей комнате.

И в той, где спала Мона. Одна.

Невидимая рука сжала мне сердце. Я шагнул на темный причал, изо всех сил стараясь сосредоточиться и не отвлекаться на мелочи. Терять время больше нельзя. Последние две сотни метров представляли собой наибольшую опасность: на сонной деревенской улочке всегда есть риск встретиться с нежелательными лицами. Возможно, полиция объявила меня в розыск или что-то в этом роде, например, пообещала недурное вознаграждение тому, кто выдаст им хромого насильника. Никогда еще я не чувствовал себя настолько уязвимым. Здесь, в отличие от квартала-4000, невозможно раствориться в лабиринте лестничных клеток или подземных парковок, соединяющих густонаселенные многоэтажки.

До дома Кристиана Ле Медефа двести метров по открытому пространству.

Я двигался бесшумно, не смущая сон обитателей Ипора мрачным постукиванием, иначе говоря, не уподобляясь капитану Джону Сильверу, возвращавшемуся на «Эспаньолу».

Со временем я научился скользить протезом в нескольких миллиметрах от асфальта.

Неожиданные звуки заставили меня вздрогнуть.

У меня за спиной.

Я ускорил шаг, а затем резко остановился.

Звуки не стихали. Напротив, нарастали. Размеренные… Приближающиеся.

С сильно бьющимся сердцем я съежился под портиком агентства «Ипор-недвижимость», пытаясь целиком уйти в тень.

На холодной улице послышалось хриплое дыхание. Топот шагов по тротуару участился. Несколько секунд ожидания превратились в бесконечность, затем по мне пробежала тень.

Старый пес не меньше меня удивился нашей встрече.

Я приложил палец к губам, давая ему понять, что пора прекращать шуметь. Подчинившись, он сел, но стоило мне двинуться по улице, как он пошел следом, соблюдая дистанцию в несколько метров.

Его желтые глаза напоминали фары, свет которых не освещал ничего. Несчастный серый пес скакал на трех лапах. Без деревянного, алюминиевого или карбонового протеза для облегчения передвижения, только негнущаяся культя, подогнутая под углом и покрытая шерстью. Быть может, он преследовал меня исключительно из зависти?

Я остановился перед домом Ле Медефа и тотчас заметил, что сквозь ставни первого этажа пробивается свет.

Мой свидетель не спал! Держу пари, этот депрессивный тип еще и страдал бессонницей.

Пес сел на тротуаре напротив, видимо, собираясь ждать меня.

Я вошел в калитку и тихонько постучал в дверь.

Нет ответа.

Я повернул ручку, уверенный, что она не откроется и мне придется придумывать способ, как сообщить Кристиану Ле Медефу о своем приходе, при этом не перебудив весь квартал.

Зря!

Дверь открылась, словно Ле Медеф ждал моего визита. Я осторожно вошел в дом и тихо, едва слышно произнес:

– Кристиан? Кристиан Ле Медеф?

Мне не хотелось, чтобы этот параноик выстрелил в меня.

Ответа не было. Лампочка освещала высокую лестницу. Возможно, депрессивный Медеф накачался снотворным…

Атаракс…

Поднимаясь по лестнице, я старался топнуть на каждой ступени. Плохо закрепленные лестничные перила дрожали в моей вспотевшей ладони, мне даже показалось, что они вот-вот рухнут. Разве Кристиан Ле Медеф получал деньги не за то, чтобы поддерживать дом в порядке?

Я ступил на ковровое покрытие, устилавшее лестничную площадку.

– Кристиан?

По-прежнему ни звука.

Я осторожно толкнул дверь спальни, ожидая найти Ле Медефа в постели. Обколотого или пьяного.

Глаза мои уперлись в пустоту.

В комнате никого не было. Безупречно заправленная кровать. У изголовья рядом с зажженной лампой книга. На стойке для одежды немного барахла: пижама, футболка, бежевый пуловер.

Комната старого холостяка.

Я остановился, собираясь с мыслями. Едва слышное потрескивание сбило меня с толку. Я вприпрыжку спустился по лестнице.

«Комната старого холостяка», – повторял я про себя. Однако этот холостяк встает очень рано! Ясно же, что Ле Медеф уже встал. Звуки, сбившие меня с толку, больше всего напоминали треск плохо отрегулированного транзистора. Ле Медеф, похоже, завтракал. Я засеменил по выложенному черной и белой плиткой полу. Помимо прихожей, на первом этаже была всего одна комната: небольшая кухня, совмещенная с гостиной.

В центре стоял стол. И стул.

Я застыл на пороге, не в силах пошевелиться.

Черт, что здесь могло произойти?

На столе стояла тарелка. Кусок мяса, явно пережаренного, утопал в море спагетти. Рядом наполовину опустошенный стакан красного вина и почти пустая бутылка. Нож, вилка, клетчатая салфетка, все на своих местах. Половинка багета.

И ни следа Ле Медефа.

– Кристиан? – снова позвал я.

«Франция, которая не спит, на излете ночи», – глухо ответил мне транзистор, прежде чем запустить «Мой старик» в исполнении Даниэля Гишара. На случай, если Кристиан в душе или в туалете, я позвал громче.

Ничего.

Сегодня Ле Медеф не ночевал дома.

Он даже не завершил свой вчерашний ужин.

Мой мозг отказывался соображать.

Черт, что могло случиться?

Я быстро обыскал каждый угол дома общей площадью не более шестидесяти квадратных метров и убедился, что Ле Медефа в нем нет. Не было и трупа Ле Медефа…

Ничего. Только несколько личных вещей, одежда, книги, ноутбук, пароля к которому я не знал, полный холодильник, стопка местных газет, лекарства, антидепрессанты, но среди них ни атаракса, ни анафранила…

Словно Ле Медефу пришлось срочно уехать.

Когда?

Наплевав на отпечатки, я пощупал хлеб на столе. Мягкий.

Поковырял золу в камине. Теплая.

Ле Медеф, похоже, исчез менее десяти часов назад, наверняка в час ужина. Это примерно соответствовало тому времени, когда Мона приехала ко мне в Вокотт. Я снова окинул взором гостиную. Она напомнила мне квартиру дяди Юсуфа. Когда я вместе с матерью туда попал, мне было семь лет. Дядя умер от инфаркта за три часа до нашего прихода, и матери надо было забрать документы для организации похорон. На столе остывал суп в чашке, рядом лежал надкушенный кусок хлеба, под стулом стояли тапочки.

Неужели Кристиан Ле Медеф скончался?

Его убили? Похитили? Подтолкнули к бегству? Почему?

Последние слова, сказанные им вчера перед домом прессы, зазвучали у меня в голове:

«Я продолжу копать, чтобы побольше разузнать про Магали Варрон.

В этом заговоре молчания есть что-то ненормальное».

Неужели он что-то раскопал?

Он верил в заговор, в махинации.

Молчание газет.

Молчание жандармов.

Неужели полиция забрала Ле Медефа, чтобы он не заговорил?

«Смешно!» – тихонько нашептывал мне голосок разума. Во Франции полиция не хватает граждан по вечерам, не дав им завершить трапезу.

Я посмотрел на часы. 4 часа 35 минут. Я на десять минут превысил время, отведенное мною на визит к Медефу; пора возвращаться в Вокотт. Пока не проснулся Ипор. Я открыл все ящики, провел рукой под шкафами, скинул с полок книги, а с вешалок одежду. Ничего.

За исключением одной штучки.

Заложенного в телефонный справочник белого листочка, на котором, без сомнения, сам Ле Медеф нацарапал несколько цифр:

2/2 | 3/0

0/3 | 1/1

Дрожащими руками я закрыл справочник. Неужели Медеф вышел на тот же след, что и Пироз? Неужели из-за этого его убрали?

Пот из подмышек струился у меня по рукам, затоплял ладони, и на всем, к чему я прикасался, оставались влажные следы.

Ручки, щеколды, выключатели…

Литры ДНК, которые, как только соседи поднимут тревогу, позволят обвинить меня в исчезновении Кристиана Ле Медефа.

Через ставни я посмотрел на улицу. Она по-прежнему пустынна, не считая сидевшей под фонарем трехногой собаки. Свернув листок с цифрами, я опустил его в карман и вышел из дома.