Текст книги "Песнь колдуньи"
Автор книги: Мирей Кальмель
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)
– Сюда, – шепнула Мелюзина ей на ухо. – Нас не должны видеть!
И фея увлекла Альгонду за собой к укрытой густой тенью скале.
Вот мы и пришли, мессир, – сказал мэтр Дрё и поднял фонарь, чтобы получше осветить арку, соединявшую проход с пещерой.
Жак не колеблясь вошел в подземный зал. Пучок света, проникая сквозь отверстие в своде на высоте пару сотен футов мягко освещал бронзового цвета озеро, более темное к краям и светлое в центре. Этого света было достаточно, чтобы оценить гигантские размеры пещеры и ее великолепие. Никогда не случалось Жаку де Сассенажу видеть на столике для рукоделия у высокородной дамы кружева, подобные тем, что создала здесь природа. Они изысканными складками спадали с потолка, тончайшей ажурной паутиной окутывали известняковые колонны, с которых то и дело срывались вниз капельки влаги. Капающая вода создавала иллюзию, будто пещера полнится пением, которое то смолкало, то снова набирало силу.
– Великолепно! – прошептал барон.
– «Феерично», сдается мне, более уместное слово, заметил, подходя ближе, мэтр Дрё.
Жак де Сассенаж не стал спорить. Он подошел к самой воде. Озеро как раз заволновалось, и барон с любопытством проследил за пробежавшей по поверхности волной.
– Угорь. Говорят, в Фюроне водятся рыбины в несколько туазов [4]4
Туаз – старинная французская мера длины, 1 туаз = 1,949 м.
[Закрыть]длиной, – сказал он управителю строительных работ.
Мэтр Дрё ответил улыбкой, но от берега предпочел отойти. Если они побеспокоят Мелюзину, то что ей стоит утащить их обоих на дно? Пускай барон поступает как знает, но он поостережется. Найдя довольно далеко от воды плоский камень, мэтр Дрё сел на него и не без тревоги стал ждать, что же будет дальше.
Глава 14
– Не шевелись, хотя оттуда ему нас не увидеть, – шепнула Мелюзина Альгонде, узнав в мужчине, склонившемся к темным водам озера, барона де Сассенажа.
Девушка кивнула. Боль в груди утихла, хотя в легких при каждом выдохе все еще слышался свист. Альгонда находилась в воде по пояс и только теперь ощутила, насколько она холодная: ей пришлось сцепить зубы, чтобы они не стучали. Пальцы, которыми она, чтобы оставаться на поверхности, держалась за камень, скрывавший их с феей от взоров двух мужчин, посинели и занемели. Она спросила себя, понимает ли Мелюзина, как она замерзла. Альгонда повернула голову и посмотрела на фею. Как и во время их первой встречи, при виде ее зеленоватой, неровной, дряблой и шелушащейся кожи ее затошнило, но на этот раз страха она не испытала. За ушами Мелюзины, под редкими светлыми волосами, открывались жабры. Некогда улыбающиеся пухлые губки, если верить портрету, очень похожие на губки Альгонды, превратились в жесткую линию с опущенными вниз концами. Груди потяжелели, но не утратили своей формы. За спиной виднелось жалкое подобие роскошных крыльев, Которыми фею наделяла легенда. И только взгляд, сейчас устремленный поверх камня, оставался живым, пронзительным. Девушке вспомнились слова Матье, когда фея вероятно, почувствовав ее взгляд, повернулась к ней и посмотрела на нее в упор.
– У вас глаза цвета Фюрона, – прошептала Альгонда. Было ясно, что Мелюзина удивлена.
– Я и есть Фюрон, – ответила она так, как если бы это было чем-то само собой разумеющимся.
Альгонде показалось, что в словах феи больше грусти, чем гордости.
– Где мы? – спросила девушка, подавляя в себе чувство жалости, которое фея, лишь отдаленно напоминавшая себя давнишнюю, в ней вызывала.
Несмотря на ужасный холод, ситуация располагала к откровениям, и Альгонда решила этим воспользоваться.
– В Ля Рошетт, – ответила Мелюзина, наблюдая за бароном.
Тот бродил по берегу озера, время от времени наклоняясь, чтобы поднять камешек, взглянуть на него и через мгновение выбросить.
Она знала, что именно он ищет, и улыбалась, довольная.
– Под поместьем? – удивилась Альгонда.
– Именно. Из замка сюда ведет подземный ход.
– Зачем? – спросила девушка.
Мелюзина повернулась к ней.
– Ты любопытная. Я тоже была такой, – сказала она. – Впрочем, ответ на твой вопрос только один: все дело в пророчестве.
– Вы попросили принести вам ребенка, о котором говорится в пророчестве, но я, по правде говоря, не понимаю, зачем это нужно. Что это за ребенок? Где его искать? Где находятся Высокие Земли, которые ему предстоит покорить? И что это за змея, укус которой наделяет человека удивительными способностями? И зачем они мне, если только сила Мелиоры может освободить вас с Плантиной?
Мелюзина рукой с перепончатыми пальцами погладила Альгонду по щеке.
– Ты будешь рядом с ребенком, когда он родится, это неизбежно. Ты и он – вы связаны, и я с ним связана тоже. Это – единственное, о чем тебе надо беспокоиться. Остальное тебя не касается. Мне жаль, Альгонда, но у меня не было выбора – барон должен был сломать печать. Только этот тайный ход из моей комнаты мог привести тебя ко мне. Змея, которую ты видела, – хранительница крипты. Она оберегает мой секрет. И укус ее смертелен для любого, кто не примет противоядия. И в этом мы без него не обойдемся – добавила она, указывая на Жака де Сассенажа, как раз поднявшего к свету камешек, чтобы получше его рассмотреть.
Альгонда нахмурилась. Барон нахмурился. На лице его было написано любопытство, хотя губы изогнулись в скептической усмешке.
– Что он нашел?
– То, что подпитает его сомнения и заставит исполнить мою волю.
– Но что именно? – настаивала Альгонда. Она видела, что Мелюзине нравится говорить загадками.
– Моя хрустальная слеза.
– Возвращаемся, мэтр Дрё, – услышали они слова барона.
Барон вернулся к управителю, спрятав камешек в карман.
– Мелюзина так и не показалась, – с ноткой сожаления в голосе проговорил тот, поднимаясь с камня.
– Легенды, друг мой, легенды… Скажите, вы сами верите в бессмертие?
– Предложи мне кто-нибудь стать бессмертным, я бы, пожалуй, в это поверил. Почему нет? И тем не менее жить в этом месте мне бы не хотелось, пусть даже целую вечность.
Тяжелая тишина нависла над Мелюзиной и жутко замерзшей Альгондой. Только вдалеке затихали шаги возвращавшихся в замок мужчин. Когда фея нарушила молчание, голос ее прозвучал убежденно:
– Спасая тебя там, в водах Фюрона, я наделила тебя способностью какое-то время жить с ядом змеи в крови. Но он убьет тебя, если не приготовить противоядие. А для этого есть один-единственный способ – сегодня ночью забеременеть от моего потомка. То есть от Жака.
Альгонда вздрогнула. Неужели фея говорит серьезно?
– Я знаю, насколько то, о чем я прошу, для тебя тяжело, – опередила ее Мелюзина, кладя руку на плечо девушки. В этот миг Альгонда так побледнела, что Мелюзина наконец поняла, что девушке нехорошо.
– Какая же я дура! – пробормотала она. – Я-то живу здесь долгие годы и не подумала, что ты-то еще не привыкла… Следуй за мной, – сказала она протягивая Альгонде руку.
Девушка схватилась за нее, ужасаясь от мысли, что придется еще глубже погрузиться в ледяную воду, но в душе надеясь, что скоро эта пытка закончится. Находясь на грани потери сознания, она снова позволила утащить себя под воду и при этом испытала те же ощущения, что и раньше, но на этот раз она почти перестала чувствовать свое тело. Вынырнули они в пещере поуже предыдущей, наполненной паром. Мелюзине не пришлось закрывать ей рот и щипать за нос. Переход от состояния удушья к нормальному дыханию произошел сам собой. Ее тело привыкало: едва оказавшись под водой, она задержала дыхание, а вынырнув, обрела способность дышать снова, пусть и в такой странной атмосфере. Мелюзина вытащила ее на берег.
– Ляг поближе к теплому источнику. Скоро согреешься.
Альгонда подчинилась. Несколько минут она лежала и прислушивалась к свисту у себя в легких, которые, испытав многократное воздействие то воздуха, то воды, уже не знали, как им работать. Зубы ее стучали, по телу то и дело пробегала дрожь. Опершись локтем о плоский камень, Мелюзина внимательно наблюдала за ней, и было очевидно, что она чувствует себя виноватой в недомогании девушки. Убедившись, что той стало лучше, фея вздохнула с облегчением. Альгонда повернула голову и посмотрела на Мелюзину. Окружавший их пар делал лицо феи еще более отталкивающим. Взгляды их встретились. Фея смотрела на девушку с бесконечной нежностью. Альгонду это тронуло, но всего на мгновение, потому что в следующее она вспомнила устремленный на нее похотливый взгляд барона и почувствовала себя так, словно только что получила пощечину.
В ужасе, заполнившем душу, тонуть было страшнее, чем в водах Фюрона.
– Я не хочу, я не могу, – сказала она просто.
Мелюзина нахмурилась. Она понимала, что должна воспользоваться ее слабостью, чтобы убедить девушку в том, что та должна ей довериться… Найти нужные слова… Не оставить ей времени подумать…
– Многие вещи кажутся нам непреодолимыми, – прошептала она безжизненным голосом. – Только полюбив мужчину, я поняла, как наша мать любила отца. Нельзя было насмехаться над ее чувствами, над тем, что она простила его. Мы-то простить не смогли. Думаешь, мы поступили эгоистично? И это правда, но тогда мы этого не понимали. На Авалоне нас не научили обуздывать присущие человеку гнев, злопамятность, мстительность. Мы получили их в наследство в полной мере, но оказались к этому не готовы. Ты не можешь представить, Альгонда, как я злилась на мать за то, что она так нас наказала, но, встретив Раймондена, я ее простила. Рядом с ним я поняла, какой именно урок она хотела нам преподать. Я поняла как она страдала и как была счастлива в прошлом, и я решила освободить отца, но он уже умер. Я нашла одну кельтскую жрицу и умоляла ее все объяснить Презине. Рассказать, что я искренне раскаиваюсь и сожалею о содеянном. Вот тогда-то я и узнала о пророчестве. Мать же моя исчезла. Никто на Авалоне не знал, где она. Все, что смогла сделать жрица, – это передать мое послание по цепочке в надежде, что когда-нибудь оно достигнет ушей моей матери. И я ждала, надеялась, что она рано или поздно узнает, и уповала на то, что любовь моего супруга ко мне сильна и он никогда не поступит со мной так, как поступил мой отец с моей матерью. Я подарила Раймондену восемь детей, построила несколько замков, в том числе Лузиньян и Сассенаж, и жадно ловила новости в надежде, что услышу что-нибудь о матери. Увы! Что случилось потом, ты знаешь. Раймонден потерял голову от отчаяния, услышав, что один из наших сыновей поджег аббатство Майезе, в котором жил его родной брат. Он смотрел на меня, обезумев от горя и непонимания, он обвинил меня в том, что я испортила его род. Я поняла, что он видит во мне чудовище, – так же, как отец видел его в матери, а ведь она так сильно его любила! И я стала жить в водах Фюрона. Прошли века. Узнав о смерти Мелиоры, я осознала, что у каждой из нас есть ахиллесова пята, но так и не смогла узнать, что представляет собой моя собственная. Ее потомки вырождались, так же как и мои. И я решила, что предсказательница ошиблась. Я уже почти отчаялась, когда вдруг нашла тебя в Фюроне.
– Зачем вы мне все это рассказываете? – спросила Альгонда, взволнованная этой красноречивой исповедью.
– Потому что ты нужна мне, Альгонда. Твоя жертва – это мое освобождение.
Альгонда села и притянула колени к груди. Рядом, в котловине, клокотали и пузырились воды теплого источника.
Ей снова стало плохо, но на этот раз дело было не в боли и холоде. Грустная история феи тронула бы ее куда больше если бы уготованная ей самой участь не казалась страшной несправедливостью.
– Вы потребовали, чтобы я отвадила Матье ради служения вам. Неужели этого моего горя недостаточно? Вы ведь знаете, чего мне это стоит. Я не хочу спать с бароном. Не хочу рожать от него ребенка. Что я потом буду с ним делать?
– Я тебе уже говорила. Из плода ты приготовишь противоядие яду змеи. Мне очень нужен этот ребенок. Ты должна жить, Альгонда. Жить, чтобы принести его мне. Жить, чтобы нас освободить. Без силы трех это невозможно, ты же знаешь.
Альгонде стало не по себе. Тень легла на уж слишком ласковую улыбку феи. Откуда-то пришла уверенность, что ее хотят обвести вокруг пальца.
– Какая мне от всего этого польза? Что, если я предпочту умереть, чем принять эту судьбу? Я, конечно, праправнучка Мелиоры, но разве это само по себе налагает на меня какие-либо обязательства? И почему я должна отвечать за то, что ваша сестра струсила и покинула вас? Почему я должна занять ее место? Вы лжете, Мелюзина. Ваша ахиллесова пята – это гордость. Вы, как и Мелиора, могли бы лишиться бессмертия, предложив Раймондена вашей змее, я в этом уверена. Правда в том, что вы всегда больше всех любили себя, и теперь мечтаете стать той, кем были раньше. Вот так! Я же не хочу жить без любимого мужчины. Не хочу искупать преступление, которого не совершала, только потому, что для вас я всего лишь грязнокровка и средство для воплощения ваших стремлений!
Последовала продолжительная пауза. Отзвуки голоса Альгонды долго еще были слышны в пещере. Было очевидно, что Мелюзина не ожидала от нее такого сопротивления.
Голос ее стал жестче, хоть и не потерял своего очарования.
– Ты неправильно поняла меня, мои намерения, но я считаю, что ты вправе сомневаться. Ты поступишь по своему усмотрению. Я не могу тебе в этом помешать. И все же ты должна знать: если ты предпочтешь смерть, то ей будут предшествовать страшные страдания.
Альгонда пожала плечами. Во взгляде ее, когда она посмотрела на фею, уверенности только прибавилось.
– Худшие, чем объятия барона, – сказала фея.
Альгонда крепче обхватила колени и положила на них подбородок.
– Я не хочу носить его ребенка.
– А кто говорит об этом, Альгонда?
– Несмотря на свою невинность, я знаю, что такое «забеременеть»!
– Однажды ночью, в полнолуние, ты, с этих пор обладающая силой иной, нечеловеческой природы…
– Вот именно! – подхватила Альгонда. Ей было страшно подумать, какое существо она может произвести на свет.
– Хорошо, – решилась Мелюзина. – Я думала, что лучше сначала тебе не говорить, но ты вынуждаешь меня. Хотя, если ты будешь знать все наперед, легче примешь решение. Если ты согласишься разделить с бароном ложе, его семя проживет в тебе всего шесть месяцев.
– Всего лишь шесть месяцев? Наверное, для вас, фей, и для нас, смертных, время течет по-разному. Женщина носит ребенка девять месяцев.
– Когда придет время, из твоего тела появится нечто, похожее на яйцо, – продолжала, не обратив внимания на ее замечание, Мелюзина. – Три лунных месяца оно будет сохнуть, а потом ты сотрешь его в порошок. Этот порошок ты съешь, чтобы яд перестал отравлять твое тело, но со-хранишь щепотку, чтобы положить ее в ротик новорожденному, прежде чем его поднесут к материнской груди. Это нужно, чтобы защитить его. Принеси мне этого младенца, Альгонда. Он – самое главное в пророчестве. В нем соберется сила трех. Принеси его мне, и на этом твоя миссия закончится, обещаю. Ты будешь вольна любить своего Матье, выйти за него замуж и родить ему столько детей, сколько тебе заблагорассудится.
– Детей-змей? – цинично бросила Альгонда.
Мелюзина старалась обуздать раздражение. Решительно, у этой девицы обо всем свое мнение! И вполне обоснованное. Заставить ее плясать под свою дудку будет гораздо труднее, чем она полагала. А значит, игра должна быть тонкой…
– Ты не грязнокровка, Альгонда. Не говори о себе так. Ты смертная, да, но в твоих жилах течет кровь феи, и в большем количестве, чем в твоих предках. Доказательство тому – наше внешнее сходство. Пользоваться или нет волшебной силой, унаследованной от Мелиоры, а теперь и моей, которая перешла к тебе с укусом змеи, решать тебе. Ни на одном из наших с Раймонденом детей не было чешуи. И у твоих ее тоже не будет.
Однако Альгонда не собиралась сдаваться.
– Моя мать знает об укусе змеи, о бароне и обо всем остальном?
– Нет. Я никогда и никому об этом не рассказывала.
– Вы сказали, что мне нужно отдалиться от Матье, чтобы оградить его от несчастья…
– Я и сейчас скажу тебе то же самое. Вы не должны быть вместе, по крайней мере, до тех пор, пока не исполнится пророчество.
– Но почему?
Мелюзина спрятала торжествующую улыбку. Она выбрала правильную тактику: страх потерять своего ненаглядного заставит упрямую девчонку делать то, что от нее требуется.
– Гарпий выпустили на свободу.
Гнев Альгонды уступил место удивлению.
– Матушка упоминала о них, но я не знаю, что они такое.
– Гарпии – три бессмертные полуженщины-полуптицы безобразные внешне, порочные и злокозненные. Из Греции их прогнали, после чего их пленили и держали взаперти на Авалоне. Когда пророчица предрекла верховной жрице Моргане, что дитя нашей крови воссядет на Трон Древних и снимет с нас проклятие, она не смогла с этим смириться. До конца своих дней она пыталась родить наследника, чтобы передать ему свой трон, но безуспешно – все дети рождались мертвыми. Хуже того, никто, кроме британского короля Артура, которому она приходилась сводной сестрой, не соглашался вступить с ней в союз, предпочитая влияние христианских священников влиянию друидов. Состарившись, верховная жрица решила отомстить всем – людям, которые ее унизили, Мерлину, пренебрегшему ее чувствами, моей матери, нам с сестрами. Она заключила с гарпиями магическую сделку: предложила им королевство Высоких Земель, малой частью которого является Авалон, в обмен на смерть ребенка, о котором говорится в пророчестве. Чтобы облегчить им задачу, она превратила их в людей, посоветовала поступить на службу к моим, Мелиоры и Плантины потомкам и выпустила их, а сама бросилась в море. Мелиора умерла, и никто не знает, были ли у нее дети. Гарпия, которой было поручено их найти, вернулась на Авалон за указаниями, где и была поймана Мерлином. Об этом мне рассказала дочь одной из последних жриц – я встретилась с ней в Анжу. Я не знаю, где сейчас гарпия, которая ищет потомков Плантины, но где третья, мне прекрасно известно, да и тебе, думаю, тоже.
– Марта… – прошептала Альгонда, снова холодея.
– Она, скорее всего, знает, что одна из сестер снова оказалась в заточении, но и только. Нас только двое, Альгонда. Мерлин не может покинуть Авалон, чтобы нам помочь. Пока гарпия не знает, кто твоя прародительница. Она дожидается рождения малыша, чтобы его убить, уверенная в том, что мы с Мелиорой и Плантиной все так же находимся под властью проклятия и не сможем ей помешать.
– Она не могла не заметить, что мы с вами очень похожи.
– Она никогда меня не видела. Только портрет мог нас выдать, но ты, сдается мне, его из комнаты унесла. Однако не теряй бдительности – теперь, когда моя комната открыта, гарпия будет на чеку. И станет искать причину происходящего.
– И никто не может ей помешать?
– Ты. Ты, Альгонда, можешь. Если поспособствуешь тому, чтобы пророчество сбылось. Когда я стану свободной, я буду править Высокими Землями до тех пор, пока дитя не достигнет возраста, когда можно будет передать ему власть. Свободная, я обрету былую силу и вырву вас с Матье из когтей гарпии. Видишь, Альгонда, как важна для меня твоя помощь!
Альгонда вскочила. Гнев снова обжег ей душу.
– О да! Я вижу, причем настолько ясно, что от этой ясности меня тошнит! Я не желаю, чтобы кто-то играл моими чувствами, моими убеждениями и моей жизнью! Если даже я не умру от яда змеи, меня всю жизнь будет преследовать Марта! И все это ради чего? Чтобы вы получили в свое владение какое-то мифическое королевство, до которого никому из людей нет дела!
– Ради всеобщего блага, Альгонда.
– Ради вашей славы, на самом деле. Вот что я вам скажу, Мелюзина: не рассчитывайте на меня! Я не собираюсь укреплять в Марте желание меня уничтожить. Наоборот! Пусть она забирает этого младенца и делает с ним что хочет, мне все равно! Я забуду об этом кошмаре, если со мной рядом будет Матье, я так решила и никому ничего не стану рассказывать. Если ради этого я должна отдать барону свою девственность, да будет так, на это я пойду, но это единственное, чем я пожертвую для исполнения вашего пророчества! Единственное, слышите? Что до остального, вы ошиблись, и я не та, кто вам нужен.
И она сама бросилась в темную воду, исполненная решимости найти дорогу назад, даже если фея не захочет ей помочь. И тут же рука Мелюзины обняла ее за талию.
Через несколько минут Альгонда выбралась из бассейна и прошла по залу крипты, не повстречав на своем пути змею. Она снова была уверена, что сама распоряжается своей судьбой.
Глава 15
Кудахтанье цесарки – вот что услышал Филибер де Монтуазон, когда ослабли объятия полубреда, вызванного ранением. Он увидел себя на заднем дворе гоняющимся за домашней птицей. Вот он уже вытянул вперед руки, чтобы ее поймать, и улыбается в предвкушении…
Крик изумления – и картинка потеряла четкость. Однако ему и в голову не пришло открыть глаза, чтобы восстановить связь с действительностью, наоборот, он решил, что это его мать, увидев, чем занят сын, решила надрать ему уши. Сжавшись от ужаса, он инстинктивно прикрыл уши руками и, как черепаха в панцирь, втянул голову в плечи.
Решив, что послушница взвизгнула от удовольствия, Лоран де Бомон, бесстыдно задрав ей платье и тяжело дыша от возбуждения, продолжал гладить ее бедра. Наделенный от природы пылким темпераментом, давно не находившим выхода, он позволил себе увлечься хорошенькой Марией, помощницей сестры Альбранты, давно бросавшей на него нежные взгляды. Пары часов хватило Лорану де Бомону, чтобы понять: девушка влюблена в него без памяти. И трех ночей, полных развратных сновидений, чтобы убедить себя: не будет ничего предосудительного в том, что он поможет бедняжке проверить, достаточно ли она набожна до того как она примет постриг. Придя к такому решению, он убедился, что сестра Альбранта занята приготовлением снадобий (она обычно удалялась для этого в кладовую около девяти утра) и настиг сестру Марию в закутке, у постели Филибера де Монтуазона. Несколько верно подобранных слов – и девушка упала в его объятия, настолько взволнованная его ухаживаниями, что все приличия были забыты. Он прижал ее к каменной стене, повернувшись спиной к шевалье и оставив щелку между занавеской и стеной, чтобы видеть происходящее в комнате.
– Святой Иисус! – снова воскликнула Мария и попыталась увернуться от рук юноши.
Лоран де Бомон понял, что на этот раз девушка ускользнула – целомудрие, а может, и стыдливость, внезапно проснувшись, помогли ей прийти в себя. И это его совсем не обрадовало.
– Я не могу больше, моя крошка, иди ко мне, – прошептал он ей на ушко, в спешке расстегивая пуговицы на своих брюках.
– Не перед ним! О, только не перед ним! Он просыпается, барон… Я не смогу… – умоляла девушка, отталкивая его обеими руками.
Она отбивалась теперь с такой силой, что он решил отпустить ее прежде, чем она закричит. Сгорая от гнева, он смотрел, как она подбежала к Филиберу де Монтуазону. Лоран де Бомон был преисполнен решимости взять ее, пусть даже она стоит на коленях у изголовья кровати шевалье, но тут, бросив взгляд на раненого, понял, что девушка не ошиблась. Туго натянутая ткань его штанов в области ширинки в один миг провисла.
– Мсье де Монтуазон… мессир! Вы меня слышите? – умоляющим тоном вопрошала сестра Мария.
Лоран де Бомон подтянул штаны, презрительным взглядом окинул своего жалкого, умирающего соперника и скрылся за занавеской. Он решил выйти подышать, чтобы усмирить в себе вновь проснувшееся желание его прикончить.
И хотя Филибер де Монтуазон с трудом узнавал этот приглушенный голос, он, пребывая во власти своего детского бреда, был уверен, что пальцы, пытающиеся оторвать его руки от ушей, – это пальцы его матери. Зажмурившись как можно крепче, наморщив нос и закусив губу, он решил, что так просто не сдастся. Увидев эту гримасу и не зная, что ей делать, юная послушница оставила его в полусне, как минутой ранее Лорана де Бомона во власти его похотливых фантазий, и бросилась за помощью.
Стоя у очага, сестра Альбранта угрюмо помешивала в небольшом котелке отвар из лекарственных трав. Она вздрогнула, услышав, как резко распахнулась дверь, и живо отстранилась, чтобы искорки взметнувшегося от притока свежего воздуха пламени не попали ей на наплечник. Зажав в руке деревянную ложку на длинной ручке, она обернулась и строго посмотрела на свою помощницу, которая замерла на пороге, прижимая руку к груди, – она никак не могла отдышаться. Платье ее сидело криво, волосы были растрепаны.
– Что за манеры, сестра Мария! Разве вас не учили, что нужно стучать?
– Простите, сестра, простите! – скороговоркой извинилась юная послушница. Она задыхалась от бега и волнения.
– Что случилось? – сердито спросила Альбранта. Филиппина уехала много дней назад, но хорошее настроение к ней так и не вернулось.
Страстное желание Марии заменить Филиппину не изменило ситуацию к лучшему, скорее наоборот. Сестра Альбранта предугадала замысел Лорана де Бомона относительно этой девчушки, миленькой и слишком уязвимой. Сестра Альбранта всегда снисходительно относилась к людским слабостям, но и ее доброжелательности, равно как и терпению, есть предел…
– Филибер де Монтуазон! Думаю, он очнулся! – выпалила наконец сестра Мария.
– Вы уверены? – скептически бросила Альбранта.
– Да, я в этом уверена, – заявила девушка, выпячивая грудь, – она была горда тем, что несет ответственность за больного.
– Хорошо, – сказала сестра-целительница, не желая ее обижать. – А где Лоран де Бомон?
Щеки послушницы заалели.
– Пошел прогуляться, я думаю, – сказала она. Альбранта вздохнула. Неужели у купидона нет других дел, кроме как нарушать покой в их аббатстве? Она сунула ложку в стоящий на полке глиняный горшок с другими ложками и подошла к Марии. Та замерла на месте, вспоминая непристойные ласки молодого человека и с каждой секундой краснея все больше.
– Вы много думаете, но веры в вас недостаточно, чтобы посвятить свою жизнь служению Господу.
Девушка в смущении опустила глаза.
– Уверяю вас…
– Молчите! Лгать грешно, а вы и так в этом преуспели, – заявила сестра-целительница.
Девушка задрожала, и Альбранта поняла, что она вот-вот разрыдается. Смягчившись, она подошла к Марии и положила ей руки на плечи:
– Ведь ничего непоправимого не случилось?
Девушка помотала головой.
– Завтра Лоран де Бомон уедет, он уже достаточно окреп. Я полагаю, что во всем виноват именно он и поэтому ничего не скажу аббатисе о ваших амурах. Вы сами поговорите с преподобной матерью и уведомите ее о вашем решении отказаться от послушничества.
– Это необходимо? – жалобно спросила сестра Мария, поднимая голову.
– Это не наказание, дитя мое. Полгода назад, когда вы только приехали к нам, я сразу поняла, что вы решили стать монахиней в угоду родителям, а не по зову души. И мне не хочется думать, что дурной пример Филиппины оказался для вас заразительным.
– Я ни за что не стала бы ее осуждать, – поспешно сказала девушка.
– Хорошо. Я поделюсь с аббатисой своим мнением относительно вашего призвания. Но я запрещаю вам приближаться к этому дьяволу до его отъезда.
Мария побледнела и вся сжалась от отчаяния, но кивнула.
– С этим мы разобрались. Теперь расскажите, что выкинул наш шевалье, разговаривающий во сне.
– Но он ничего не говорил, – поправила сестру-целительницу Мария. Она уже поняла, что та ей не поверила.
– Как не говорил? Что же он тогда сделал?
Выслушав девушку, Альбранта с трудом удержала готовое слететь с языка ругательство, опустив к груди свой поросший редкими черными волосками подбородок, а выпрямившись, поспешила к постели Филибера де Монтуазона. Она сгорала от любопытства.
Сестра-целительница застала шевалье опирающимся спиной на подушку. Взгляд его, скользивший по стенам, остановился на монахине, которая замерла, приподняв рукой занавеску. Мария стояла у нее за спиной.
– Именем всех святых, значит, это правда! – воскликнула сестра-целительница, крестясь.
Легкая улыбка придала жизни бледному лицу больного, в то время как совладавшая с эмоциями Альбранта подошла к нему, чтобы проверить пульс на шее.
– Похоже, у меня выросла борода, сестра, – сказал ей шевалье, ощупывая подбородок. – Какой сегодня день?
– Две недели прошло с того дня, как вы сцепились с Лораном де Бомоном. Об этом вы помните?
Шевалье наморщил лоб.
– Значит, сегодня шестнадцатое августа, – подсчитал он. Было видно, что это известие его огорчило.
– Вы помните, что дрались на дуэли, мессир? – не отступала Альбранта, приподнимая ему веко, чтобы лучше рассмотреть глазное яблоко.
– И о Филиппине тоже помню.
– В таком случае, – вовсе не радостным тоном сказала Альбранта, – с уверенностью заявляю, что вы спасены. Хотите есть?
– И пить. А еще я хочу увидеть Филиппину, ну и аббатису, мне нужно с ней поговорить.
– Я немедленно пошлю за аббатисой. А вот на встречу с Филиппиной вам рассчитывать не стоит, мессир. Она покинула стены нашей обители, – добавила Альбранта жестко.
Во взгляде Филибера де Монтуазона заметалось беспокойство.
– Она…
– Филиппина вернулась к отцу, – успокоила его Мария. Ее вмешательство огорчило сестру Альбранту, о чем она моментально дала понять девушке взглядом, в котором читался упрек.
Филибер де Монтуазон, напротив, поблагодарил юную послушницу улыбкой.
– Ваш голос… – начал он. – Вы были у моего изголовья, когда я очнулся от этого странного сна?
– Я не знаю, что вам снилось, мессир, но я была рядом… – любезно ответила девушка.
– Бегите на кухню и принесите шевалье еды, приказала сестра Альбранта. Не хватало еще, чтобы теперь юная Мария оказалась во власти чар Филибера де Монтуазона…
Девушка, кивнув, убежала.
– Я уберу это, вам оно больше не нужно, – сообщила сестра Альбранта, отбрасывая одеяло, стоило занавеске опуститься.
Шевалье, опустив взгляд на свое тело, не успел сообразить, что происходит, как монахиня без всяких предосторожностей выдернула у него из уретры соломинку. Боль была такой острой и неожиданной, что он вскрикнул.
– Не думала, что вы такой нетерпеливый, – насмешливо бросила Альбранта, небрежно опустив истерзанный орган.
В голове у Филибера де Монтуазона пронеслась мысль, что сестра могла запросто лишить его состоятельности в амурных делах, но он предпочел эту мысль прогнать. Его мужская сила всегда останется при нем!
– Не знаю, как и благодарить вас за ваши заботы и уход, сестра, – учтиво произнес он.
Альбранта подняла с пола ночной горшок, сунула туда соломинку, радуясь про себя, что удалось заронить в разум шевалье зерно сомнения. Так ему и надо! Из-за него ее ненаглядная Филиппина столько мучилась! Не говоря уже обо всем остальном. Пока не доказано обратное, Альбранта не могла отогнать от себя мысль, что Филибер де Монтуазон может оказаться убийцей. А она еще тратила на него свой драгоценный эликсир!
– Первое время при мочеиспускании вам будет больно. Если через три дня это не пройдет, я подберу вам лекарство. А пока вам не принесли еду и питье, самое лучшее, что вы можете сделать, – это прилечь и отдохнуть.