Текст книги "Наследство колдуньи"

Автор книги: Мирей Кальмель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава 23

Полусидя на постели и опершись спиной о подушки – положение, в котором удобно было кормить Элору грудью, – Альгонда растроганно наблюдала за малышкой. Пальцем она легонько пощекотала крошечную ручку новорожденной и невольно залюбовалась ее красивыми тонкими ноготками. Инстинктивно пальцы ребенка сомкнулись вокруг пальца матери с силой, неожиданной для такой крошки. Элора была так мала, что помещалась на согнутой руке матери, и только одна Альгонда ощущала таящуюся в ней силу.

Обе они должны были умереть. Вместе. Альгонда знала, что это дочь вернула ее к жизни и до сих пор поддерживала в ней силы. Руководил ли ею инстинкт самосохранения? Неужели младенец понял, что его выживание зависит от жизни матери? Или это был результат любви и взаимопонимания – настолько сильных, что мать и дочь уже не могли, существовать друг без друга? Колыбель стояла рядом с кроватью Альгонды, но Элору укладывали туда только на ночь. На протяжении дня она лежала на животе матери, поверх ночной сорочки, прижав голову к тому месту под левой грудью, где хорошо прослушивалось биение сердца. Если Альгонда переворачивалась, малышка начинала плакать. Матери приходилось снова укладывать дитя под свою налитую молоком грудь, и Элора тут же успокаивалась.

Кроме Франсин, служанки, приносившей ей еду, и Филиппины, до недавнего времени покидавшей ее комнату только ночью, Альгонду никто не навещал, поэтому у нее было много времени, чтобы обдумать случившееся. Она была уверена, что зелье Марты разбудило в ней остатки яда вивера. Но при рождении дитя было окутано светом, значит, зло, которым гарпия хотела его отметить, его не коснулось. Как не коснулось оно и самой Альгонды. Не было сомнений, что разлучить ее с Элорой после родов было огромной ошибкой, но можно ли было за это осуждать повитуху, желавшую оградить слабенького ребенка от болезни, подтачивавшей здоровье матери? Да и сама Альгонда не стала против этого возражать. Даже после того, как Филиппина заявила, что это эликсир сестры Альбранты исцелил ее, Альгонда продолжала верить – чудо исцеления произошло только потому, что ей вернули ее девочку. И она больше не хотела с ней расставаться. Что до ее нынешнего недомогания, то она до сих пор не находила ему объяснения. Повитуха сказала, что раны ее зажили. Молодая женщина несколько раз в день принимала настоянную на железе воду, которая давно должна была поставить ее на ноги, однако даже встать, чтобы помочиться, она не могла, – такая слабость была во всем теле. О том, чтобы ходить, речи быть не могло, поскольку ноги почти не слушались. Словно бы она сама отказывалась возвращаться к привычной жизни. Выходить из этой комнаты. Видеть Марту. Что она предпримет, узнав, что ее чары не сработали и Альгонда с Элорой не будут ей подчиняться? Убьет обеих? Быть может, именно поэтому Альгонда не торопится поправляться? Она сама не знала ответа на этот вопрос.

И все же сегодня она чувствовала себя лучше.

Прошлой ночью к ней явилась Презина в своей призрачной ипостаси.

– Твоя мать скоро приедет и привезет тебе эликсир Древнейших. Ты должна жить, Альгонда! Так нужно!

– Марта этого не допустит. Она знает правду. О вас, обо мне и об Элоре. Все потеряно.

Презина приложила свою призрачную руку к ее лбу.

– Вспомни то видение из будущего, о котором ты мне рассказывала. Ты, стоящая на носу лодки с плоским дном…

И Альгонда вспомнила. Вспомнила все до мельчайших подробностей – плеск весел у себя за спиной, запах озерной воды и бархатистый туман, расступающийся перед ее раскинутыми крестообразно руками… И из просвета в тумане на нее изливается свет… Она увидела Матье, постаревшего, со шрамом от раны, которую нанес ему ястреб.

А ведь, когда видение посетило ее впервые, на сына хлебодара ястреб еще не напал…

– Ты должна верить в свою судьбу, Альгонда! Она – единственная истина в этом мире! – сказала фея и исчезла.

С той самой минуты к Альгонде вернулись уверенность и покой.

Элора выпустила ее палец. Она уснула во время кормления и теперь ничем не отличалась от любого другого младенца. Легкая улыбка коснулась губ Альгонды. Презина не решилась бы отправлять флакон в Бати, ставший логовом Марты, если бы не была уверена, что эликсир уравновесит силы в этом мире.

Она погладила дочь по золотистым волосам, осторожно вынула у нее из ротика сосок и уложила ее поудобнее.

* * *

– Ты почему такой хмурый, а, Матье? Ты же стал отцом! – ткнув юношу локтем в бок, спросил мэтр Жанисс.

Что-то пробурчав себе под нос, Матье собрался было пригубить кружку с пивом, но она предательски задрожала у него в руке. Ничего не ответив собеседнику, он стал пить. Две девицы из челяди, усадив их за стол и подав им пива, уселись в дальнем углу и, хихикая, стали обсуждать приезжих.

Как только повозка прибыла на задний двор, Филиппина отвела мужчин в комнату позади кухни, пообещав позвать их, как только Альгонда примет чудодейственное средство. Жерсанду она увела с собой. Матье же оставалось только ждать объяснения с Альгондой, желательно подальше от посторонних глаз и ушей. Но нужен ли вообще ему этот разговор? У Альгонды родился ребенок. «Твой ребенок», – так сказала Филиппина. «Отец ребенка – ты, Матье», – подтвердила Жерсанда. Но, кто знает, ведь Альгонда могла зачать его и от барона? Он никак не мог перестать об этом думать. Иначе почему Альгонда ничего ему не сказала? Разумеется, они расстались не по-доброму. Он разорвал помолвку, отменил свадьбу, но… Ребенок! Разве может он не думать о ребенке?

Мэтр Жанисс в третий раз своей полной рукой схватился за кувшин и налил в свою кружку добрую пинту.

В горле пересохло и сильно хотелось есть. Повысив голос, он обратился к девицам:

– Вы что, не слышали приказания своей хозяйки? Немедленно дайте нам бульона! И побольше! Так она сама сказала! Или мне самому сходить на кухню и взять?

Едва дверь приоткрылась, как его носа коснулся аромат жаркого. Настоящий гурман, он в нетерпении облизнул губы.

– Задний окорок косули в брусничной подливке!

Закрыв глаза, мэтр Жанисс продолжал принюхиваться.

– Голуби на вертеле… Фламбеиз мирабели… Хм-м-м… Суфле… Пирог с шампиньонами… Клянусь богом, я отведаю всего понемногу! А ты что скажешь?

Не услышав ответа, он повернулся к поглощенному ревнивыми мыслями Матье и снова насел на него:

– И долго ты собираешься дуться?

Матье покосился на своего спутника.

– А я не дуюсь. Я думаю.

– О чем же это, черт возьми, ты думаешь? Или ты больше не любишь мою малиновку?

– Сейчас дело не в этом, мэтр Жанисс…

– По мне, так именно в этом! Фанетта, конечно, хорошая девушка, но, как мужчина мужчине… Как бы это сказать… Это как сравнивать омлет с… с… – Он задумался. – С паштетом из трюфелей!

Сравнение вышло таким забавным, что Матье невольно улыбнулся.

– Ну вот, ты же и сам понимаешь! Вы помиритесь, поженитесь и будете растить малышку…

Мэтр Жанисс прищелкнул языком.

– …И поскорее, а то нам надо возвращаться! В этом доме честных людей принято морить голодом! Эй, вы, тали! – крикнул он в сторону двери и привстал на лавке.

Как бы мэтр Жанисс не кричал, поварята были слишком далеко и не слышали его. Но стоило ему сесть, как появилась служанка с супницей и двумя мисками. Следом за ней вторая внесла на блюде порядочный кусок жареного окорока, еще дымящийся.

* * *

Сердце Альгонды подпрыгнуло от радости, когда порог комнаты переступила ее мать. Мгновение – и Жерсанда уже сидела на краешке постели и обнимала маленькую Элору. Филиппина заперла за собой дверь и передала им слова Филибера де Монтуазона.

– Мне пришлось уступить, мадам Жерсанда. Но вы уверены, что эликсир нейтрализует действие яда?

– Думаю, да.

– Тогда не будем медлить! – решила Филиппина.

Жерсанда уложила Элору в колыбельку, повернулась к молодым женщинам спиной и, приподняв юбки, вынула из мешочка пирамидальный флакон. Когда она протянула его Альгонде, у Филиппины округлились глаза от изумления.

– Погодите, Жерсанда! Можно мне посмотреть на флакон?

Мать с дочкой переглянулись. Альгонда кивнула, и Жерсанда передала дочери барона флакон из синего стекла. Та повертела его в руках.

– Он очень похож на тот, что я однажды видела в руках сестры Альбранты. Именно из него она налила лекарство, которое излечило тебя от жара, Альгонда!

– Наверняка это совпадение. Знахарка из Сассенажа рассказала мне, что этот эликсир сохраняет свои свойства только в таких вот синих флаконах, – сказала Альгонда и откупорила бутылочку со снадобьем.

Теперь она знала, кому Презина передала на хранение второй флакон. И сразу же об этом пожалела: если гарпия снова проникнет в ее сознание, то узнает и эту тайну. Решив пока не думать о неприятном, она поднесла горлышко к губам и залпом выпила горькую жидкость.

Тотчас же тепло распространилось по ее телу, и ей пришлось сбросить одеяло. На коже обильно выступил пот. Пока эликсир оказывал свое действие, Жерсанда встала и спрятала пирамидальный флакон на прежнее место, под юбку.

– Вы уверены, что ей нужно было выпить все до капли? – спросила Филиппина. Она смотрела на Альгонду. Та закрыла глаза. Под воздействием внутреннего огня все тело ее, от головы до пальцев на ногах, постепенно становилось пунцово-красным.

Со стороны казалось, что молодой женщине трудно дышать. Вернувшись к кровати дочери, Жерсанда погладила Филиппину по плечу.

– Не беспокойтесь напрасно. Зло превозмочь непросто. Нам нужно подождать.

Альгонда и вправду не испытывала ни боли, ни иных неприятных ощущений. Она утратила связь с реальностью, обратив все внимание на происходившую в ней внутреннюю трансформацию. Она не знала ее природы, но ощущение было такое, словно эликсир постепенно заполнял каждую клеточку ее тела. Там, где пламя гасло, оставалась не зола, а нечто новое, иное. Той же природы, но более сильное, концентрированное, вибрирующее. Это было похоже на чудесный танец ярких красок, время от времени взрывавшихся россыпью звезд…

Филиппина приложила пальчик к сонной артерии Альгонды, как ее учила сестра Альбранта, когда они вместе лечили дуэлянтов в Сен-Жюс де Клэ, и с тревогой посмотрела на Жерсанду.

– Ее сердце бьется как сумасшедшее! Я едва слышу паузы между биениями. Боюсь, вместо того чтобы спасти Альгонду, мы ее потеряем!

– Успокойтесь, Елена! Я доверяю знахарке и верю, что моя дочь справится с недугом.

– Может, нужно положить ей на живот Элору? Вам я могу сказать: когда я так сделала, вокруг них появилось облако волшебного света и обе приподнялись над кроватью чуть ли не на туаз. И вскоре после этого Альгонда пришла в себя.

– Потерпите еще немного, – с умиротворяющей улыбкой попросила Жерсанда, хотя сама она умирала от тревоги, стараясь этого не показывать.

Внутреннее путешествие закончилось. Но тут же началось новое. Когда перед мысленным взором Альгонды начали возникать, сменяя друг друга, картины из иного, чуждого ей мира, она поняла, что эликсир содержит в себе память о прошлом. Как это происходило, объяснить она не могла. Альгонда видела улицы огромного белого города, который показывала ей Презина. В центре его сверкало озеро. Из него, словно лучи звезды, изливались реки и покидали город каждая через свои ворота. За пределами городских стен реки текли на протяжении нескольких лье, переливаясь в ореоле светящегося тумана, а потом исчезали. По ним на лодках плыли люди. Как и в том видении, когда Альгонда увидела себя и Матье в лодке. Приблизившись к кругу, люди раскидывали руки крестообразно и исчезали из виду, проникая через неосязаемую преграду туда, где по берегам рек раскинулись цветущие луга. Окружающий пейзаж дышал покоем. Скрывался ли ключ к разгадке красот и совершенств этого края в высокой белой башне, под хрустальным куполом которой обретался голубоватый свет? Внутри нее находились люди высокого роста. «Настоящие великаны», – подумала Альгонда. Она увидела, что они стоят возле прозрачного стола с начертанной на нем картой. Три флакона пирамидальной формы из синего стекла стояли на столе в тех местах, где были выгравированы в числе многих других соответствующие им символы. Серебряное кружево, которым был инкрустирован каждый флакон, сплелось, образовав небольшой треугольник, через который откуда-то снизу проходил луч света. Этот голубоватый мягкий свет, многократно отражаясь от хрустальной поверхности стола, наполнял залу.

Альгонде почудилось, что этот свет заполняет и ее – как в тот день, когда Филиппина положила ей на живот маленькую Элору. Но на этот раз свет останется в ней.

В этом Альгонда была уверена. Добро победило.

Очень скоро к ней вернулось ощущение реальности. Она услышала голос матери, успокаивавшей Филиппину.

– Смотрите, мадемуазель Елена, она возвращается! Худшее позади!

Молодая женщина открыла глаза и с улыбкой посмотрела на Филиппину.

– Я прекрасно себя чувствую. Боюсь, мсье де Монтуазону придется как следует постараться, чтобы от меня избавиться!

– Я хочу убедиться, что с тобой все хорошо! Встань-ка с кровати! – потребовала Филиппина, которой хотелось расцеловать Альгонду, но в присутствии Жерсанды об этом нечего было и думать.

Альгонда сбросила одеяло и коснулась паркета пальцами ног. Свет все еще пульсировал в ней. Она ощущала его как приятное покалывание во всем теле. Может быть, так ощущает его и крошка Элора? Мать протянула ей руку, и Альгонда схватилась за нее, опасаясь, что от долгого лежания мышцы ослабли и могут не выдержать вес тела.

Однако ничего подобного не случилось. Она выпрямилась, засмеялась, обхватила Жерсанду за талию и закружила ее по комнате.

* * *

Сидония не виделась с Жаком с того самого дня, как он призвал к себе Марту. На следующее утро он уехал из замка в сопровождении сира Дюма с отрядом солдат, младшего сына и старинного друга Эймара де Гроле, барона де Брессье. В последнее время крестьяне стали жаловаться, что волки подходят совсем близко к домам и задирают овец на пастбищах. Сидония решила, что он отправился на место происшествия, чтобы самому во всем разобраться, а оттуда поехал дальше, дабы осмотреть границы своих владений. Это была не первая подобная поездка.

Марта восприняла новость спокойно.

– Ты остаешься, – сказала она Сидонии после разговора с бароном.

– А как же Жанна? – подняла к ней покрасневшие от слез глаза Сидония.

Марта не удостоила ее ответом. Сидония так и не узнала, что между ними с Жаком произошло и о чем они говорили. Она очень скучала по супругу.

– Почему нам нельзя носить волосы распущенными? – спросила Изабелла, одна из младших сестер Филиппины, любуясь своим отражением в зеркале.

Как и остальные сестры, она сидела на низеньком табурете, пока ловкие руки горничной расчесывали ее кудри и укладывали их в замысловатую прическу. Этот невинный вопрос отвлек Сидонию от грустных мыслей. Она с улыбкой посмотрела на падчерицу.

– Разве вам не нравятся косы, которые вам заплела Мари?

– Нравятся, но я думаю, что мне красивее с распущенными волосами.

Сидония перекинула на грудь собственную толстую тяжелую косу.

– В ваши годы я тоже мечтала подставить волосы ветру. И вот однажды я расплела косы и выбежала в сад.

Глаза Изабеллы широко распахнулись от удивления и зависти.

– Это было приятно?

– Скорее ужасно! Волосы так спутались, что ни один гребень не мог мне их вернуть. Пришлось остричь косы.

Девушка охнула:

– Какое несчастье!

Сидония засмеялась:

– Я тоже так думаю.

– А когда мы будем примерять платья? – спросила Франсуаза, вторая сестра Филиппины.

Как того и желал Жак, Сидония не мешкая занялась туалетами и обучением его дочерей. В Романсе им предстояло поразить гостей и участников турнира своей красотой и роскошными нарядами.

– Через пару дней. Нужно потерпеть еще немного. Неужели вам так не терпится выйти замуж и покинуть нас?

– Я точно не хочу остаться старой девой, как Филиппина! – ответила девушка, подставляя щеки горничной, чтобы та их припудрила.

Сидония вдруг стала серьезной.

– От кого вы это слышали, Франсуаза?

– Да об этом все говорят! Разве вам не кажется странным, что она все время сидит с этой Альгондой и мы ее почти не видим? Луи говорит, что дочери барона так вести себя не подобает, и я, по правде говоря, с ним согласна.

– Луи часто говорит глупости. Ваша сестра милосердна и сострадательна, вот и все. Разве не этому вас учили в Сен-Жюс де Клэ?

Франсуаза потупилась. И тогда самая младшая из девочек, до сих пор молчавшая, решилась задать вопрос:

– А правда, что Альгонда – простая служанка?

Ее сестры с любопытством уставились на Сидонию. Та откашлялась, чтобы выиграть время. Как объяснить, какие выбрать слова? Наконец она встала и строго посмотрела на падчериц.

– Не знаю, где вы собираете все эти сплетни, кузины, но мне неприятно это слышать. Если кто-то из вас еще раз нелестно отзовется о Елене, то будет наказан – вместо того, чтобы отправиться с отцом и братьями в Романс, останется дома.

– О нет, прошу вас, не надо! – взмолилась Изабелла, бросая на младшую сестру грозный взгляд.

Сидония сказала со вздохом:

– Выбрать себе супруга не так легко, как кажется. Многие на месте вашего отца навязали бы вам в мужья самого богатого и знатного. Мой вам совет, кузины: выберите того, кто будет любить вас всем сердцем.

На глаза у нее навернулись слезы. Оставив их заканчивать туалет, она грациозным жестом приподняла скользящую по паркету юбку и удалилась в музыкальный зал в надежде, что песни менестреля развеют ее тоску.

Глава 24

Заброшенная пустынь находилась в самом сердце леса Кульм. Там было тихо и пустынно – именно такое место Жак де Сассенаж и искал. Звук шагов по плиточному растрескавшемуся полу эхом отдавался под низкими позеленевшими сводами святилища, поэтому, вздумай кто-то пойти за ними следом, они бы об этом сразу же узнали. Напряжение, которое сводило ему плечи с того самого разговора с Мартой, чуть отпустило. Барон Жак еще раз выглянул в коридор, дабы убедиться, что там никого нет, затем закрыл за собой массивную, обитую гвоздями дверь. Они оказались в маленькой комнатушке без окон – одной из трех, которые сохранили жилой вид, в отличие от остальных помещений, за многие годы колонизованных насекомыми и растительностью. Местные жители наведывались сюда крайне редко, если не считать воров и разбойников. Поэтому, если в окрестностях случались ограбления или вооруженные нападения, Прево со своими людьми в первую очередь заглядывал сюда.

Прево и порекомендовал Жаку де Сассенажу это место, когда проблема с волками была улажена. «Про эту пустынь давно забыли и Бог, и дьявол!» – были его слова. Барон Жак именно в таком месте и нуждался.

Он остановился в мигающем свете фонаря, который Прево отвязал от своего седла и передал ему перед тем, как уехать обратно в деревню. Барон зажег его и пригласил своего младшего сына Франсуа и друга Эймара де Гроле проследовать за ним в полуразрушенное здание пустыни.

Оба его спутника с серьезными лицами ожидали, когда же он заговорит. Эймар де Гроле стоял, прислонившись спиной к стене, чуть согнув ноги и упираясь в поросший мхом пол подошвами сапог. Руки он скрестил на груди. Франсуа присел на старый деревянный табурет, сплошь источенный жуками. Рядом с ним валялся древний, набитый соломой матрас, в котором подрастал выводок крошечных мышат.

– Вы наверняка спрашиваете себя, что мне взбрело в голову и зачем я привез вас сюда, – начал Жак, устремляя взгляд на облупленное распятие, висевшее на ржавом гвозде на стене, прямо над головой его сына.

От этого распятия расходилось звездами тончайшее кружево огромной паутины, протянувшейся через весь сводчатый потолок.

– Наверняка с вами, друг мой, приключилась какая-то неприятная история, – отозвался Эймар.

Жак кивнул.

– Хуже и быть не может. В моем доме поселился дьявол.

Франсуа вздрогнул.

– Что вы такое говорите, отец?

– Правду, сын. Я сражался с ним, а потому знаю, каков он и на что способен.

Эймар нахмурился, и густые прямые брови его сошлись в одну темную черту. Он промолчал. Барон Жак был его закадычным другом, поэтому он ни на мгновение не усомнился ни в его храбрости, ни в том, что он пребывает в здравом уме.

Франсуа переводил испуганный взгляд с отца на его друга и обратно. Жак подошел к нему и погладил по плечу.

– Все, о чем я вам сейчас расскажу, должно оставаться тайной. Кроме вас никто не должен это знать.

Франсуа поднял голову и посмотрел на отца. Он был белый как полотно.

– И даже Луи?

– Особенно Луи.

– Но ведь он – старший, – возразил Франсуа. Он не чувствовал в себе достаточной силы, чтобы сразиться с дьяволом, даже если отец его об этом попросит.

Жак вздохнул и сказал:

– Луи слишком резкий и бескомпромиссный. Он не смог бы смириться с существующим положением вещей, если бы узнал правду. И наверняка постарался бы, не сообщая мне, что-то предпринять, поставив под угрозу нас всех.

– Даже если сам дьявол перешел тебе дорогу, Жак, ты можешь на меня рассчитывать! – сказал Эймар де Гроле, ударяя себя кулаком в грудь.

Барон поблагодарил его невеселой улыбкой и снова обратился к сыну:

– Ты помнишь свою мать?

– Почему ты спрашиваешь, отец? При чем тут она?

Жак сделал пару шагов назад, чтобы лучше видеть лица обоих своих собеседников. Он прекрасно знал, что Эймар боготворил Жанну де Коммье, но, узнав о том, что они с Жаком любят друг друга, отступился и стал для нее верным другом.

– Нам врали. Все эти годы! И то была страшная ложь!

– Что ты этим хочешь сказать, Жак? – спросил Эймар, у которого при упоминании о Жанне, как обычно, чаще забилось сердце.

Жак на секунду закрыл глаза. Здесь, в месте, освященном многолетними молитвами монахов, услышит ли его дьявол и покарает ли за признание, которое он собирается сделать? Нет! Дьявол остался в Бати и плетет там свои интриги, а ему предстоит найти средство обезопасить от них себя и родных. Голос его понизился до шепота, веки же оставались полуприкрытыми, когда он начал свой рассказ:

– Твоя мать до сих пор жива, Франсуа.

Юноша вздрогнул всем телом. Стул, источенный жуками и избыточной влажностью, не выдержал: ножка отломилась, и Франсуа повалился спиной на пол. Пока он вставал, ругаясь себе под нос, Эймар де Гроле с волнением смотрел в глаза своему другу Жаку.

– Ты хочешь сказать, что это она одержима дьяволом?

Жак печально покачал головой.

– Нет, но от прежней Жанны в ней ничего не осталось. Она сошла с ума.

Пока сын отряхивал брэ от пыли и потирал ушибленное о выступающие края плитки место, досадуя на себя за неловкость и совершенно сбитый с толку словами отца, Жак де Сассенаж рассказал ему и Эймару о событиях последних дней.

* * *

– Перестань немедленно, или меня стошнит! – со смехом вскричала Жерсанда и увлекла дочь обратно к кровати.

Она присела на край постели, чтобы отдышаться. С таким весом и после таких треволнений у любого голова пойдет кругом!

Альгонда уселась рядом с матерью. Филиппина так и осталась сидеть на прежнем месте и с изумлением смотрела на кружащихся по комнате мать и дочь. Эффективность эликсира была просто поразительной!

– Сейчас не время хворать, милая моя матушка! – проговорила Альгонда и звонко чмокнула мать в пухлую щеку. – Я словно снова на свет родилась!

– Я вижу, вижу, моя малиновка! Господи, как же я этому рада!

Она с улыбкой обняла девушек за плечи. Но в это мгновение проснулась и заплакала маленькая Элора, нарушая чудесным образом установившееся между тремя женщинами взаимопонимание.

Альгонда вскочила на ноги и подошла к колыбели. Рядом на стене висел роскошный обюссонский гобелен, на котором были изображены рыцарь и дама его сердца.

– Прелесть моя! – пропела она, беря девочку на руки и прижимая к груди.

Элора сразу же затихла. Сердце Альгонды радостно застучало. При желании она с легкостью вспоминала белый прекрасный город и голубоватый свет, который, она была в том уверена, исцелит все ее душевные раны, даже самые застарелые. Все страхи ее волшебным образом испарились. Она не знала, каким образом обведет вокруг пальца Марту, как спасет от нее себя и свое дитя, как добьется исполнения пророчества, но одно было ясно: у нее все получится.

– Ой-ля-ля! Что скажет мэтр Жанисс, когда увидит меня растрепанной? – проговорила Жерсанда у нее за спиной.

Альгонда повернулась и с радостным удивлением воззрилась на мать.

– Мэтр Жанисс приехал с тобой?

Щеки управительницы замка зарделись.

– Ты должна знать, Альгонда! Мы собираемся пожениться. Конечно, если барон позволит.

– Какая замечательная новость, Жерсанда! – воскликнула Филиппина и коснулась ее рукава своей холеной ручкой.

– Похоже, она всех радует, – почти извиняющимся тоном отозвалась управительница, увидев, каким счастьем светится лицо дочери.

– Ты же знаешь, я люблю его как отца! Позови его, пускай посмотрит на маленькую Элору! Наверное, он тоже волнуется! – предложила Альгонда и подошла к окну, скрытому за задернутыми занавесями.

– Не покажешься же ты ему в таком виде! – с упреком сказала ее мать. – Ты ведь в одной рубашке!

Альгонда совсем забыла, что раздета.

– Ты права, пойду приведу себя в порядок. Мне давно пора занять свое настоящее место в этом доме!

– Дело в том, что мы приехали не одни… – проговорила Жерсанда, кусая губы.

При виде виноватого лица матери Альгонда остановилась и посмотрела на нее вопросительно.

– Матье тоже здесь, – сказала Жерсанда. Ситуация была неловкой, и ей хотелось поскорее объясниться с дочкой.

У Альгонды задрожали руки. Матье… Ее Матье!

– Он знает об Элоре. Я сама ему сказала! – вступила в разговор Филиппина.

У Альгонды подкосились ноги – поступок ее юной госпожи знаменовал собой большие перемены. Она присела на обитый камчатной тканью табурет, так, чтобы видеть обеих женщин, и прислонилась спиной к стене. Жерсанда и Филиппина смотрели на нее с одинаковой нежностью.

– Я не все рассказывала тебе в письмах и, по правде говоря, не знаю, почему он согласился ехать с нами, – сказала Жерсанда, которой не хотелось, чтобы Альгонда тешила себя надеждами, грозившими обернуться большим разочарованием.

Альгонда с беспокойством посмотрела на мать. Жерсанда продолжала, нервно теребя подол своего платья:

– В последнее время они с Фанеттой всегда были вместе…

Альгонда опустила голову. Она перестала качать Элору, но даже не заметила этого.

Филиппина пожала плечами:

– Теперь, когда родился ребенок, хотела бы я посмотреть, как эта Фанетта его удержит! Он женится на тебе, Альгонда. Я об этом позабочусь.

Раньше Филиппина клялась, что не допустит, чтобы они с Матье были вместе, теперь же… Такая перемена удивила Альгонду, однако она не стала ни о чем спрашивать. Судя по всему, причиной было чувство, которое ее юная госпожа питала к принцу Джему. И все же Альгонда не могла допустить, чтобы Матье взял ее в жены по принуждению. Не этого она хотела… А еще была Марта. Если даже Филиппина позволит им с Матье быть вместе, что предпримет гарпия на этот раз, чтобы их разлучить? Альгонда не забыла, что по своей воле отказалась от Матье, чтобы его спасти. Она и сейчас была готова принести эту жертву. Невзирая на появление на свет Элоры… Ради Элоры!

– Не нужно, мадемуазель Елена! – сказала она и с ласковой улыбкой посмотрела по очереди на дочь барона и на мать.

– Ты не хочешь? – удивилась Филиппина.

– Нет. Мы должны уметь позволять тем, кого мы любим, самим решать свою судьбу. Иметь право выбора так же ценно, как и быть свободным. Не хочу, чтобы Матье его лишили.

Филиппина опустила глаза. Щечки ее порозовели – она осознала всю справедливость слов своей наперсницы. Быть может, в этих словах крылся даже укор… Однако она не обиделась. Она его заслужила. Опустив глаза, Филиппина стала разглаживать ладошкой подол своего желтого платья из переливчатого шелка, измявшийся во время, обратной дороги. На нее вдруг навалилась усталость. День подходил к концу, и он принес достаточно треволнений. Филиппина подняла свой чуть курносый носик и сказала:

– Я сделаю так, как ты захочешь, Альгонда! Знай, на этот раз я не стану препятствовать, даже если ты захочешь вернуться в Сассенаж, если тебе там будет лучше…

Альгонда улыбнулась. Действительно, ее госпожа сильно переменилась.

– Пока еще рано говорить об этом, мадемуазель Елена. Подождем сначала, что скажет мне Матье при встрече!

Она встала, передала Элору матери, которая к этому времени успела поправить свои косы. О том, чтобы появиться перед хозяевами растрепанной, и это вдобавок к измятому и запыленному в дороге платью, не могло быть и речи.

– Покачай ее немного, мамочка! Мадемуазель Елена, прошу вас в первый и последний раз, помогите мне одеться! В одиночку я с корсетом не справлюсь!

От удивления Филиппина часто-часто заморгала.

– Я? Но ведь…

Альгонда засмеялась и, подмигнув, сказала:

– Если сир де Монтуазон не врет, только Франсин может каждый день кормить меня ядом. И я очень хочу посмотреть, какое у нее будет лицо, когда я встречу ее одетой и здоровой!

Эта мысль пришлась Филиппине по душе. Качаясь от усталости, она все же встала с кровати, оставив Жерсанду шептать ласковые слова на ушко своей крошечной внучке. Говоря себе, что Луи пришел бы в ярость, узнав, что она собирается сделать, Филиппина последовала за Альгондой в ее уборную. Но стоило у них за спинами упасть толстой бархатной занавеси, как в награду за покладистость она получила страстный и сладкий поцелуй.

* * *

В сердце старинного полуразрушенного эрмитажа снова воцарилась тишина. Жак де Сассенаж стоял, слушая глухой стук собственного сердца и глядя на друга и сына, опустивших головы в глубоком раздумье. Он прокашлялся и отошел от двери, к которой прижимался спиной. От волнения он вспотел, но теперь ему вдруг стало холодно. Его спутники не шелохнулись. Мыслями он снова вернулся в прошлое, ставшее сейчас тяжким бременем. Последние четыре дня он только и делал, что предавался воспоминаниям. Многое стало понятно, многое открылось с новой стороны, многие маски упали, многие недомолвки Марты обрели смысл. Не столько события последних дней, о которых он только что рассказал сыну и Эймару, сколько его собственные догадки и выводы, стоившие ему немало трудов, занимали его мысли.

– Знайте, что до сегодняшнего дня я, как и вы, пребывал в сомнениях, не знал, что мне делать, – сказал он, подойдя к ним поближе.

Эймар де Гроле и Франсуа невольно сделали то же самое, чтобы лучше слышать, и теперь они втроем стояли возле ниши, в которую сын барона поставил фонарь. В нем по-прежнему горела восковая свеча, наполняя комнату едва слышным запахом дыма и меда. Жак положил руки им на плечи так, что вместе они образовали треугольник. Сын и друг внимательно смотрели ему в глаза и ждали. Эймар де Гроле, который никогда не сдавался без борьбы, спросил:

– Ты не думал передать это дело в епархию?