Текст книги "Пожиратели логоса"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Хорошо, допустим, какие-то группировки в верхах враждуют, подсовывая друг другу нераскрываемые злодейские преступления. Допустим кому-то нужно раздуть шумиху вокруг Арт Деко. Но... – Филя придвинулся к собеседнику вплотную, снял очки и заглянул в голубые глаза. – Но я-то сам видел. Я видел их, Коляныч, вот как этот "чулок" с твоей меткой. ясновидением я только прикрылся!

– И "чулок" – ловкая ДЕЗА, направленная против меня. Пойми же: тобой манипулируют очень ловкие и опытные люди!

– Нужен я им...

– Не ты – я! Поразмыслил я и смекнул: не зря Трошина в гостиницу пригласили, не зря мы с тобой у дверей лбами столкнулись! Не спроста твои стихи мне секретарша притащила, а они, незнамо как, на столе мэра оказались! Слушай меня внимательно, Филя: особый интерес проявляют враждебные элементы к правительственному аппарату, идейным и духовным лидерам. У меня много врагов. Возможна провокация, желание скомпрометировать. Ты ж сам знаешь, какие подводные течения скрывает большая политика.

– Уж очень ты непробиваемый стал. Ну и черт с тобой, начальник.

– А ты меня за живое не цепляй! – Николай побагровел и потянулся к вороту Филиного свитера, но тот вскочил, гордо вскинув голову, как молодой Пушкин.

– Да я ж тебе как другу... Как другу помочь хочу! У меня от всего этого заворот мозгов случился. Смотри, Колян, поздно будет...

Николай обмяк, опустился на табурет.

– Полагаешь, у меня ноу пароблем? Кругломордый, гладенький такой хозяин жизни. Ан нет, Филя. Они тоже – и на уровне живота и на уровне головы. Только на другом витке. А вьется эта спираль в бесконечность и не на всякого Бел Гедеса, оказывается, находиться свой Майкрософт. Есть мастера получать приключения на жопу без всяких поощрительных призов, – он похлопал себя ладонью по раблезианскому бедру. – Я то после быстротечного для меня афганского подвига больше на амбразуры не лез – бочком, бочком. по линии наименьшего сопротивления к удобному месту протискивался – и себе спокойнее и другим проблем меньше. Философия такая – разумный эгоизм, переходящий в глобальный пофигизм при определенном состоянии окружающей среды. А состояние среды, сам понимаешь, вредное. Смертоносное даже для отдельных индивидуумов... Ясно же уже всем как божий день – святоши в социуме не выживают! Нельзя выбраться из драчки с чистенькими руками. А кто ж тебе без драчки место под солнцем уступит, кусок жирного пирога отстегнет? Кто позволит двигать стаю ощерившихся двуногих животных к разумному, вечному? Сунься-ка в народ с позитивными реформами! Это тебе не Древняя Иудея – так руки и оттяпают. Чистота духа, о которой ты талдычишь, поэт, сплошная для нас абстракция. Отстраненность для неё прежде всего требуется, невмешательство, а следовательно – эгоизм. Для этого уходили праведники в пустыню и жили там на столбе в бочке. На столбе от соблазнов оборонялись! Чума, мор, пороки, варварство – им все по фигу. Святость духа молитвой поддерживали, а добрых людей искали с фонарем. С фонарем, Филя! Оно и понятно: откуда ж им взяться, если поводыри стадо бросили и от бед житейских в бочки попрятались...

– "...Настоящих людей очень мало – на планету совсем ерунда, а на Россию одна моя мама, только что она может одна..." – чуть слышно выдохнул Филя.

– Это ты верно подметил.

– Не я – Окуджава. Он что-то знал. Что-то очень важное...

– Не впадай в экстаз. Пусть у Очина голова болит.

– Да не могу я, Коляныч! Слишком уж много знаю. Рядом пули свистят, совсем рядом. Ты в опасности, пойми! Тебя хотят запутать и обратить в монстра.

– Тьфу, заладил, как юродивый на паперти! Это тебя запутали с ног до головы! – Николай пошарил за пазухой и выложил на клеенку черный аппарат. Телефон узнаешь? С элементом слежения, между прочим. Если ты определенный номер набираешь, то сигнал в нужном месте срабатывает и прослушивание подключается.

– Это он для моей безопасности сделал, Вартанов С.О. Что бы подстраховать.

– А где сейчас твой Севан знаешь?

– Я звонил на работу, говорят – в ответственной командировке.

– Н-да... В психушке он. Зациклился на фантастических домыслах, сочинил целый трактат и даже пытался дать интервью по каналам ТВ и радио. Поведать миру свою историю про свирепствующий на земле Ад.

– Выходит, решился... – Филя опустил голову.

– Ты тоже считаешь, что вся наша жизнь – антимир с перевернутыми законами добра и зла? Что нет чести, совести, сострадания, любви? А передо мной сержантик двадцатилетний в Афгане на гранату грудью упал, чтобы мы, сопляки, жили. И чтобы я, в частности, сейчас тебе, запутавшемуся, мозги прочищал.

– Сострадание и любовь есть... Я в ад не верю... У Вартанова свои соображения были, – упрямо бормотал Теофил. Хотелось ему рассказать про зловещее пятно мутантов и странное происхождение выросшего в приюте мальчика. Решил умолчать. Лишь коротко отговорился: – Севан имел веские основания думать так. Где он лежит?

– Этого тебе никто не скажет. Ну, скис ты, Филя. Не ожидал, что судьба "куратора" так потрясет тебя. Извини... А ведь я приятное сообщение в клюве принес, как аист. Насчет издания твоего сборника уже точно договорился. За счет культурного фонда. Ты составь сам, что считаешь нужным. Ведь есть же хорошие, идейно осмысленные и эстетически оформленные вещи!

...Их тьмы и тьмы. А нас всего лишь свет!

Но чашечка весов нас поднимает выше

имущих право жить. И горек вышний бред

от предвкушенья бед, и подвиг неподвижен...

Вот это – настоящее! Так в память и врезалось. Добра мало, перевешивает зло. Но чашечка весов поднимает ввысь Добро! У него ж удельный вес по духовной шкале выше! Здесь у тебя так точно закручено... Только... ты извини, старикан, стихи теперь народу не близки. Продукт для избранной аудитории. Да, узок ваш круг и чрезвычайно далеки вы от народа.

– Кто это "мы"? Ты меня с ними не сравнивай. Я по другую сторону баррикады, с Александром Сергеевичем. "Пока свободою горим, пока сердца для чести живы..." – как тебе такая постановка вопроса? "Сердца для чести живы!" Ты вдумайся на секунду!

– Так это ж Пушкин. Другое дело.

– А если я, Теофил Андреевич Трошин скажу тебе: "– Мой друг, отчизне посвятим души прекрасные порывы!" Ты ж меня в психи запишешь и обхохочешься. Какие такие порывы? Какие сердца живы для чести? О чем это он? – юмор, Коляныч, черный юмор. Если не розовая банальность, – вскочив, Филя метался по веранде. – Извини, что разволновался. Печатать мои сочинения не надо. Не ко времени, ни ко двору...

– Садись, выпьем. За великую силу искусства.

– За её, триклятую, – Филя мрачно уставился на запятнанную скатерть и выговорил с непривычным напором:

...Смейся, смейся, не слушай меня

Страхом, видимо, я ослеплен.

Но во тьме не придет сатана,

Я то знаю, как выглядит он...

... Ничего-то ты, Колян, не понял...

Машина Николая энергично умчалась в туманную перспективу улочки. Филя постоял на крыльце, недоумевая, как будет дышать в трубочку гаишника далеко не трезвый водитель. Потом вернулся в дом, прошел в темную горницу и долго сидел, уставившись в золотой угол. Оттуда смотрели две женщины – та, что произвела на свет Бога и та, что была матерью Теи. К пианино Филя подсел с острым сожалением – оказывал подрастающий Теофил бурное сопротивление матери, пытавшейся затерзать его гаммами. А вот притерпелся бы, овладел инструментом и грянул бы сейчас бетховенскую сонату. Или это дивное шопеновское "сочинение 27", что может перебирать лишь едва – едва непослушными пальцами.

Шагов он не услышал. Легкие руки, обвившие шею, пахли медом и летом. На лицо обрушился шелк её волос и окутал теплом, покоем.

– Ты не должен печалиться. Ты умеешь заклинать звуки. Ты знаешь, как победить духов. Это правда.

Она улыбалась в отсветах золотого угла – бедная, потерянная, совсем одинокая девочка.

38

Очин сжался, втянув голову в плечи – пуля просвистела рядом. Штабель пустых канистр, скрывавший его, качнулся и обрушился с громовыми раскатами. За раскатами последовала тишина – ни шороха, ни выстрела. Выждав пару минут, полковник осторожно выглянул. Грязна стена складского ангара с разинутой пастью черной двери, ящики, бочки, ржавый металлический хлам, больше напоминали свалку, чем место хранения железнодорожного инвентаря. Гиблое место, дрянное. Ветер, ставший сырым и пронзительным, как только солнце скрылось за козырьком сизой тучи, шнырял среди мрачного запустения. Шаги...Тяжелые, размерянные, с железным лязгом мерили растрескавшийся асфальт. Ближе, ближе... Никого... Ладони Очина, сжимавшие короткую рукоять миниатюрного автомата стали липкими. С загривка стекала к лопаткам струйка пота. Пригибаясь к земле и стараясь быть бесшумным, как ниндзя, он переметнулся к укладке шпал. И вовремя остановился – в трех метрах чернели ботинки лежавшего за ящиками трупа. Кошмарные пластиковые бахилы или как там у них называется это, торчали носками вверх – рифленые смоляные кувалды... Кувалды зашевелились, противник, явно живой, сумел подняться и высунуть из-за угла свою зловещую харю. Очин подался назад, в спасительное укрытие ящиков и захлебнулся от ненависти – похоже, они окружили его! Полупрозрачное забрало шлема скрывало физиономию монстра, принюхивающуюся хрящеватым хоботом. Он чуял добычу, развернувшись всем негнущимся корпусом к появившейся в поле зрения новой мишени

"– Лелька! Куда! "– охнул про себя Никита Сергеевич, увидав вышедшую из ангара жену. Яркий спортивный костюмчик, джинсовая каскетка на апельсиновых, небрежно разметанных прядях, веточка с белыми цветами в руке.

– Никита, ты где? – она озиралась, обманутая затишьем. В мазутно-помойном зловонии мощно повеяло её любимыми духами. Еще секунда и женщину сразит пуля притаившегося убийцы.

"Была не была!" – Очин метнулся к укладке рельс, вызывая огонь на себя. Сзади застрочил автомат. Кто-то прикрывал Очина и прижавшуюся к стене ангара Елену. "Свои!" – с облегчением подумал он и тут увидел двоих с хрящеватыми хоботами, выскочивших за спиной. Да ведь они убиты! Убиты!

Он вскинул короткий автомат и с остервенением нажал гашетку. Застрочила очередь. Очин видел, как на сером комбинезоне монстра расплылось пятно. Одно, другое, третье... Не красными были они – светились ядовитой зеленью. Промычав что то невнятное, убитый подломился в коленях, рухнул на пыльный асфальт. Тут же загрохотало, завоняло пронзительно-кислым. Полковник упал, не успев выругаться, Лена ойкнула, схватившись за голову. Каскетку её как ветром сдуло, а прямо на загоревшем лбу обозначилось алое отверстие. Женщина закричала.

– Никита, с ума вы сошли! Третий час забавляетесь, – она терла лоб носовым платком. – Разукрасили, как клоуна. Тебе на массаж пора. Анна Владимировна заждалась. Ой, противный какой, прямо жуть! Я ж тебя ночью бояться стану. – Лена с отвращением потянула скрывавшую лицо мужа маску космического пришельца.

– Будет! Отбой! – павший монстр встал, поднял забрало шлема и отер лицо рукавом "скафандра". – Забегались. Адреналинчик-то прямо кипит. – Он протянул руку, помогая Очину подняться и дружески тряхнул её. – Мое почтение победителю.

– Э, не честно так, Гена! Нельзя подыгрывать из уважения к возрасту. Я ж ещё о-го-го! Ваших трупов пять. У нас – шесть с Лелькой.

– Елена Владимировна вне игры. Вы, Никита Сергеевич, не убиты, а ранены. Так что перевес налицо. Правда, госпожа Очина? – "Монстр" расстегнул комбинезон, поигрывая мускулами.

– Предлагаю ничью. Победила дружба. Это событие мы после ужином непременно отметим. Идет, Геночка? – Очина игриво кинула в накаченного монстра цветок.

– Шашлыки за мной, – пригрозил атлет в комбинезоне супермена.

– Ой, вредно то как! – театрально вздохнула Леля и крикнула удалившемуся по нужде за угол ангара мужу: – Пупсик, ты там поскорее, машина ждет!

39

Крым и в апреле – все равно Крым. А бывшая совминовская дача и без Совмина пуста не бывает. Отремонтировались, конечно, новые хозяева, обставились – все на уровне.

А что официантка подает блюда в кружевной наколке – это даже волнует, цепляет ностальгией по "Книге о вкусной и здоровой пище", которая была бестселлером в полном дефицитов детстве Никиты.

Дефицит – где ты, ау! Ишь, как все переменилось! При даче магазин деликатесов – не хуже, чем к каком-нибудь Париже. И ресторан – с доставкой заказов в номера или на пикник среди природы – как пожелаете! На клумбе перед столовым корпусом – натуралистическая скульптура "Леда". Это вместо шагающего в соц. даль гранитного Ильича. На плацу для собраний – поющий фонтан. Не лупят вечерами отдыхающие по тугому баскетбольному мячу, не затевают турниры в пинг-понг. Оттягиваются по-другому. "Киллербол" – не дешевая затея, зато какая разрядка, особенно для кабинетного работника, нашпигованного стрессами, как взрывчаткой!

Геннадий Пинкер – хозяин одного из московских банков – главный затейник и тренер. Он сколотил две команды из круга наиболее активных отдыхающих, обеспечил совсем не дешевыми причиндалами – техника, костюмы, оружие – все американское. Объяснил тактику боя, раздал снаряды пластиковые шарики, наполненные красителем и вывез участников к заброшенной железнодорожной ветке. И развернулся там, в декорациях сталкеровской "зоны" очень даже серьезный триллер! Хари масок страшенные, "пушки" совсем как настоящие! Мокруха вышла страшная – справа летят зеленые снаряды, слева красные. Бой на полное уничтожение. Очин мочил противников, обряженных в униформу бойцов "звездных войн" с полной самоотдачей. Воображал всех, кто заслуживал пулю в лоб – занудного шефа-генерала, зажимающего повышение, капитана Пахайло, измучившего недопониманием тонкостей политики в серии "Арт деко", гипотетических исполнителей гнусных унитазных убийств, даже соседа по даче, выгуливающего свору своих слюнявых мастивов под его резными дубовыми воротами.

Каким далеким кажется вся эта дребедень на кушетке, под умелыми пальцами массажистки, как далеко Москва, когда за деревьями вздыхает и шелестит черная гладь южного моря! Потом чинный ужин в столовой ресторанного типа и отдых в собственных трехкомнатных апартаментах.

– Ужин был совершенно не выразительный, – Леля, переодевшаяся к вечеру в платье из миланского бутика, возлежала в шезлонге на огромной лоджии.

– Так ведь диета же. Спасибо, лапушка, – Очин сгрузил на тарелку с шампура, поданного официанткой, кусочки поджаристого мяса. – А вот мы его с помидорчиком! Ленок, к нам присядешь или в койку подать?

– К вам, к вам! Только про работу, чур молчок! Я ж секреты разгласить могу. Если под пыткой конечно, или врага полюблю, – взгляд узких, умело подведенных глаз обжег Геннадия. Дама томно поднялась и переместилась за легкий плетеный стол, где дружески перекусывали и обмывали сражение бывшие противники. Внизу, за кипарисами играло ласковой волной совершенно черное море, у фонаря толклась мошкара, запах шашлыка не портил букет, свойственный южной ночи, когда уже расцвело нечто бурно кустистое, ароматное, светящееся во тьме.

– Ни-ни! Какие тайны? Я ж, считайте, бухгалтер – лицо к деятельности Никиты Сергеевича абсолютно не причастное. Мы лучше морально-этические аспекты затронем, – согласился Геннадий. – Вам, Елена Владимировна, игра понравилась? Сейчас, знаете ли, столько вполне изысканных дам ею увлекаются. Особенно, кто на службе перенапрягается – в бизнесе, на ниве искусств. Главное, чтобы финансы позволяли и тяга к этому делу обозначалась.

– Дамы в вашей команде сегодня были, уж извините, как переодетые мужики. У меня другой стиль, – Елена провела ладонью по обтянутым искристым трикотажем пышным формам. Увы, женственность сейчас не в моде. – Она вздохнула, опустив бархатные ресницы.

– Это, Леленька, вечное, – Очин с аппетитом жевал сочное мясо. – Вот я на днях отчет эксперта по одному нашему делу получил. Насчет нравственного, так сказать, аспекта всякой видео продукции с изобилием насилия и секса.

– Котик, это ж разные вещи! Эротика необходима искусству.

– Насиловать подгнивший труп – это искусство?

– Господи, при чем здесь секс! И вовсе не к столу, – наморщила короткий вздернутый нос Леночка. Она была младше мужа на двадцать лет, усвоила тон капризной дочки, и рискованные приемы кокетства весьма темпераментной женщины.

– Не секрет, что выброшенные на мировой рынок американцами видеоигры категории "бифштекс с кровью" самым прямым образом провоцируют преступления, – Очин сурово посмотрел на разнеженных ужином и теплой ночью собеседников. Ох, и неплохо было бы встряхнуть голубков выразительным рассказом про Лоран Дженкинс и мистера Коберна. Это господину банкиру не игрушечная перестрелка красящими шариками. Не крысиная возня с поддельными счетами – абстрактными цифирками в компьютерных пасьянсах. Приятно было бы пугануть разрезвившегося и явно положившего глаз на Елену господина. Но Очин ограничился многозначительной паузой во время которой принял доставленную официанткой вторую порцию шашлыка. Банкир тоже молчал, ощущая прильнувшее колено Лели.

– У меня шестнадцатилетний сын, я обязан быть бдительным, – продолжил полковник, думая о том, что повторяет сейчас свой доклад в высшей инстанции. Серия "Арт деко" была признана им в результате проделанного кропотливого исследования, провокацией изощренных противников, а весь акцент перенесен на критику растлевающего влияния СМИ.

– Некоторые видеоигры этого жанра не только развращают фантазию, но и пробуждают совсем нездоровые инстинкты, – Очин припомнил алтайское дело – в лесочке обнаружилась поляна, на которой едва прикопанные, выпирали из земли зверски расчлененные трупы девушек и женщин, как шампиньоны на щедром лугу. Маньяк действовал с беспрецедентной наглостью и жестокостью, похищая жертв средь бела дня и шинкуя их в капусту в собственном сарае. Около двадцати трупов за один "грибной" сезон. Ясно ведь, что подогрело монстра вседозволенность, дурная наследственность выморочной нации, увлекательный пример оборзевших СМИ. Очин с внезапным отвращением отодвинул подальше блюдо с мясом и продолжил, обращаясь к банкиру:

– И вот интересно мне, чего же это народ вдруг так озверел? Представьте: в видео играх предусмотрен один моментик – уровень кровавости устанавливает по своему усмотрению сам её участник. От играющих, стало быть, зависит, сколько трупов они хотят получить. И что вы думаете? До максимума доходит почти каждый. Наше подрастающее "будущее" смакует жестокость не хуже Чекотилы. Поколение "Ч"!

– Просто тошнит слушать, – Леля обратила к молчаливому банкиру разрумянившееся лицо. – Я не согласна с Никитой. Сейчас другое время, другие запросы молодежи. Уж лучше им у компьютера разрядиться, или как вы сегодня, чем осуществлять свои мечты и чаяния на практике.

– Да ведь они упражняются в садизме, как ты не поймешь, Леля! завелся Никита Сергеевич. – Это прививает неуважение к жизни. "Замочить" человека – теперь раз плюнуть. Посмотри мои сводки.

– И не стану, не стану, не стану! Всегда урла была, всегда криминал буйствовал. Только теперь об этом все время талдычат.

– А наркомания? А сексуальные извращения? А что они читают! Вам нравится, Гена, Перервин? Он сам на "колесах" сидит, а они все, это наше "светлое будущее", от него тащатся. А потом по подъездам колются и соловеют. Отморозки – отморозки и есть. – Очин потерял интерес к шашлыку. Злость залила алой краской все прелести юга. Никита Сергеевич постарался усмирить разбушевавшиеся нервы, расслабился в кресле, повторяя про себе стержневой тезис санаторского наставника аутотреннинга: "Ваша поза удобна. Тело невесомо. Вы спокойны, спокойны, спокойны... И жрать хотите больше чем дискутировать!" Последнее он добавил от себя, втягивая крупными ноздрями соблазнительный шашлычный дух.

– Молодежь нуждается в ниспровержении одряхлевших ценностей и кумиров. И в собственном пути поиска. Полном, непременно же, своих проб и ошибок. Своих! Нормальный процесс, – Геннадий спорил вяло, без всякого энтузиазма. Похоже, его устраивала и поза и охватившее тело истома, Веяния, как всегда, поступают из Штатов. Там молодежь потребительская система так задолбала, что они готовы из жира дам взрывчатку варить и ею свое благополучие подрывать.

– Мы далеко не так благополучны, смею заметить. Нам надо вначале научиться прокормить себя, силенки приложить, что бы стать богатенькими. А подрывать потом. "... Мы старый мир разрушим до основанья, а затем..." помните революционный мотивчик? Так ведь было что рушить! Другой вопрос зачем? – вышел на любимую тему Никита Сергеевич – недавно ещё считавший себя "застрельщиком Перестройки" в "органах".

– Да и вообще, пусть американцы сами потрошительством развлекаются! Мы в такой молодежи не нуждаемся! Не мечтаю я быть задушенной в подъезде и что бы мне ученики в сумочку троилл сунули, – вспыхнула неожиданно Леля.

– Леночка в лицее новую историю преподает. Иногда, представьте, своих учеников побаивается. Поди разберись, что у него на уме, верзилы половозрелого. У педагогов это больной мозоль, – Очин поморщился, вонзив усилием воли зубы в жестковатый кусок телятины. – А у меня вот ахиллесова пята во рту. С детства зубами маюсь.

– Не пята там у тебя, а "мерседес". Уж и говорить не буду, во сколько нынче голливудский оскал обходится.

– Вот, кстати, кино! – не успокоился Очин. – Ведь это же учебник для подрастающих садистов! Вы видел, Гена, как американские подростки задушили папашу? А тот только мычал, как баран.

– Снял бы ремень и выпорол за милую душу. И выпорю своего балбеса до крови, если за чем-нибудь подобным застану, – лениво отреагировал банкир. Вы, Никита Сергеевич, правильно все говорите. Но надо различать тонкости. Особо агрессивные видеоигры и триллеры, конечно же, способствуют тяге к уничтожению. "Киллербол" совсем другое дело! Он учит сопротивляться и гасить негативные эмоции в игровой ситуации. Вот, допустим, Елена Владимировна, посмотрели вы "Дикую орхидею" и от сексуальной озабоченности избавились. Никаких фантазий насчет интима уже нет. Можете спать спокойно.

– Ну, это... – возмущенно фыркнула дама. – Это спорно.

– Если честно – не надо нам вашего Киллербола! Казаки разбойники, жмурки, спортивные соревнования в конце-то концов! Баскетбольным или теннисным мячом ещё никого н убили, да и цели такой не имели! Ясно же, как божий день – насилие и бизнес в одной связке. Ты потрафляешь дурным инстинктам и загребаешь бабки. Пример – наркобизнес. Насильственные видеоигры, кино и литература, пропагандирующие садизм – то же самое, из одной бочки разливали. Из сатанинской. – Упорно гнул Очин, уводя дискуссию в сторону от эрогенных тем.

– Ну не все же становятся убийцами! Не все замужние дамы Эммануэлями, – Банкир проводил волнующую подстольную игру, касаясь коленом упругого бедра соседки. – Кроме того это не наша проблема. Это проблема продавцов и родителей. Если мы начнем запрещать все, что провоцирует убийство, то должны начинать с Библии.

– И кого там убили? – округлил глаза Очин.

– О, сплошные трупы. Не считая главного, конечно, – Геннадий горестно усмехнулся и резко прервал трапезу и флирт. – Отбой, господа. Пора переходить к водным процедурам и здоровому спортивному сну.

До завтрака Очин совершал пробежку вдоль моря по Царской тропе усыпанной мелким гравием совершенно ровной дорожке. Справа круто поднимался берег, заросший цветущими кустами, слева сквозь редкие стволы пирамидальных тополей синело море. На пляже чинными рядами выстроились пустые топчаны, вскипали у пирса с надстройкой солярия шипучие волны, похрустывали под кроссовками камушки. Во она, жизнь, о которой мечтают миллионы в зловонных тюремных камерах, десятки миллионов по месту службы или нищенского проживания – в шахтах, в цехах, в траншеях, в разгромленных домах, жалких избах, в смердючих больничных палатах, залах заседаний, торговых палатках, на рыночных рядах... А что понадобилось Очину для успешного взлета? Упорство, смекалка, желание выбиться и мудрая, ох мудрая жизненная тактика. Он не встревал в серьезные гешефты, не напрягал себя масштабными сделками с совестью. Крымский санаторий – не собственный дом на Кипре. Но ведь и взаимовыгодные связи с деловыми кругами – ещё не коррумпированность. Вот помог Геннадию провернуть выгодный контракт с зарубежным партнером, загнал следствие по гибели содиректора банка в тупиковый лабиринт, да и сейчас махнул рукой на Лелькин флирт. Разве стоит она этаких денег, что осели при содействии Геннадия Пинкера на далеком счету Очина?

Нет, жаловаться грех, грех портить удовольствие самоедством и брюзжанием. И чего вчера на молодежь бочку покатил? Хреновая, по большому счету, молодежь и развращают её очень хитрожопые дяденьки. Так что теперь грудью на амбразуру переть, "Арт Деко" раскапывать? Ведь состряпанное дело! Мастерами состряпанное! Кому-то очень нужно сделать из "органов" козлов отпущения и напустить мистического дыма. Не зря же сам мэр стихами на сигнал реагирует. Может и надо было бы поднажать, докопаться до правды-матки. Так ведь стремное это дело – правдоискательство. Только в кино всякие там "крепкие орешки" справедливость устанавливают и то в последнем кадре. Не жизненный пример, не убедительный. Убедителен банковский счет, море и солнышко, которое светит всем, особенно умным, в правилах самосохранения разбирающихся. Вот по этой причине блаженствует сейчас полковник Очин в крымском раю, а не потеет перед начальством в московских кабинетах, добиваясь серьезного расследования вместе с бедолагой Вартановым.

Каждому свое. Кому вечный бой и соответственно – вечная память, а кому и покою довольно. Утречка этого беззаботного. А птички то, птички! Вот Божьи твари – так и заливаются, оглашая мир радостью. Молчит пришпиленный у пояса мобильник. Молчит. Значит ничего не произошло в Москве, хотя на носу Первомай. И зря распинался окончательно сбрендивший Вартанов. Ворвался в кабинет, устроил спектакль. Монолог пылкий произнес про ад, про змеев-искусителей, про лиловые пометки на руках обреченных. Шаркал ботинками по ковру, изображая, какие следы оставляет тело незримого врага вроде метлой махнули... Запугивал, запугивал, господин агент... Вот не понять только, на кого работает? Но свою линию гнет четко. Чего только не нагородил. Ушел, оставив официальное донесение с описанием всех этих ужасов. Не стал Очин пускать дело в ход, спалил листы тут же на подносе из нержавейки и включил кондиционер на полную мощь. А потом сделал запрос на срочную госпитализацию гражданина Вартанова в спецбольницу и отбыл в Крым по заранее намеченному расписанию. Если и разыгрывал представитель НЕХИВО роль по чье-то указке, то не запугал, не спровацировал Очина на решительные действия. Обмишурился.

– С добрым утречком! – прервал размышления Очина трусивший навстречу Геннадий.

– Приветствую вас, вождь зеленокровых! – засмеялся разрумянившийся физкультурник притормозив ход, и протянул ладонь.

Банкир ответил на рукопожатие, подмигнул, продолжил свой маршрут.

Очин же не двинулся, онемев всем телом. Вот она, инфекция безумия навязчивая идея Севана. Примерещилось полковнику, что мелькнула на руке Геннадия – левой, предусмотрительно убранной за спину, лоснящаяся лиловая кожа. Неужели перчатка при такой-то погоде!? Полковник обернулся, но бегуна и след простыл, лишь остались на песке волнистые разводы, точь в точь, как от жесткой метлы. Фу... чур, чур меня...

Вмиг покрывшись холодным потом, Никита Сергеевич опустился на скамейку и набрал московский номер.

– Очин беспокоит. Соедини с Вартановым. Немедленно. Пусть найдут. Как так вообще пропал? Оттуда не пропадают. Да ты в своем уме, Пахайло!? – не дослушав объяснения капитана, Очин отключил связь. И вдруг понял – все его вчерашние пылкие монологи о зреющих ужасах – не поза блюстителя нравственности. Прячущаяся в подсознании правда. Задушенный показной бодростью страх прорвался в благодать южной ночи, что бы усыпить совесть. Совесть!? Откуда явилось словечко затертое, да не в обычном замызганном облачении докучливого пердуна-моралиста, а в сверкающих доспехах карающего Архангела? Скверно, муторно, зябко. И чего так нагло кричит воронье?

...А тем временем в спальне люкса Очина, рядом с включенным пылесосом, лежала без сознания пожилая горничная. Она только что отворила дверь в ванную комнату и рухнула на трехцветный тикинский ковер: то, что произошло с супругой товарища Очина не подлежало ни осмыслению, ни описанию.

Витал в номере кипарисовый ветерок, взметая тонкие шторы в балконной двери, соскользнул на паркет атласный лиловый халатик Лели. А под ним, если присмотреться, шли по блестящему лаку мутные разводы, словно мели пол окровавленным веником.

... "Что ж ты, Божия птица

мучишь нас и зовешь?

Улетай в свою Ниццу,

а не то пропадешь..." – бубнил из репродуктора голос неизвестного поэта.

40

Приближаясь к месту работы, Филя отметил необычное оживление у развала Жетона. Зычно звучал усиленный мегафоном голос, вещая нечто невразумительное ледяным, угрожающим тоном. Нет, не Женькино исполнение. Ведет, наверно, наступление на клиента какая-то сбрендившая маркетинговая компания. Или проводит санкционированную акцию организация сатанистов. Он прислушался, оценивая реакцию прохожих на грохочущие слова.

"...Двуногие! Господь ваш – самый изощренный и развращенный садист. Ни у одного двуногого не хватило бы терпения, чтобы в течении тысячелетий созерцать мучения своих ближних. На такое зверство способен лишь Отец ваш всевышний... Вы напрасно верите, что солнце излучает живительное тепло, что добро спасает душу, а земля кругла. Солнце сжигает плоть, добро издыхает в смертных судорогах, ваша душа – разлагающееся дерьмо. Земля – плоская старая сука! Морщинистая, дряхлая, издрызганная, ей давно пора бы в гроб. Мы – черви и хозяева на её вонючем теле. Нет, мы пробрались глубже, мы в её влагалище, давно уже ничего не производящем. Мы в её сморщенной заднице...."

Голос разносился из магнитофона, над которым согнулся Жетон, колотя по клавишам. Несколько прохожих с бомжовой внешностью спокойно глазели, ожидая разборок. Еще не разошлись по рабочим местам бригады нищих: беженцы с малолетними детьми, "солдатики" на гремучих тележках, инвалиды с младенцами, гармошками и деревянными протезами. Живописная массовка для "нового кино".

– Что тут у тебя за театр у микрофона? – Филя нажал "стоп", но аппарат не остановился. Механический голос робота продолжал изрыгать угрозы.

"– Мы – то, что несет вам смерть. Мы – ваша жадность, жестокость, лживость. Тротил в подвале дома, игла в вене вашего сына, ракеты, высовывающие свои акульи морды из недр земли – это тоже мы. Мы везде и нет от нас спасения.."