Текст книги "Пожиратели логоса"

Автор книги: Мила Бояджиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Лично в детали не вдавался, верю вам.

– Почерк тот же, что с Векслером и Лоран Дженкинс, – капитан Пахайло ловко разлил кофе из приготовленного на сервировочном столике кофейника. Вопросительно задержал над чашкой шефа горлышко коньячной бутылки. Получив одобрительный кивок, хлестнул ровно пятьдесят грамм.

Брюнет от смежников снова подал приятный, спокойный голос:

– Увы, как я и предполагал убийства, начатые в доме менеджера компании "Софвеарт" в декабре прошлого года продолжаются. В январе последовал английский правозащитник Векслер из Эдинбурга в отеле "Савой" и, наконец, этот... Случилось самое неприятное – из всех городов мира эпидемия выбрала Москву.

– Могу отметить ещё одну очевидную деталь: действие перенеслось на литературный фронт, – капитан Пахайло распахнул блокнот. – Мистер Коберн известный критик, фигура одиозная и неоднозначная. Прибыл в Москву из Лозанны позавчера по линии Пенклуба на церемонию вручения премии имени Батайля. Сегодня утром, после выявления лауреатов и присуждения премий произнес в кулуарах весьма критическую речь в адрес наших мастеров концептуализма. Особо неприязненным был его отзыв в отношении господина Воронина и отдельных произведений Ер.Орфеева, классифицированных как "авангард третей свежести" и "конъюнктура постваучерной эпохи". Вот у меня тут выдержки из стенограммы... "Искусственно подогреваемая допингами тяга к жестокости и патологии могут стать предметом продажи на рынке протухающего концептуализма и способны принести далеко не бесталанным подельщикам крупные барыши. Но эти, условно говоря – писатели, не способны оставить следа в той сфере, которую принято называть литературой, кроме одного смердящего зловония... Бизнес, который воняет... Коньюнктура клоаки..." и так далее и тому подобное – не лестно и, думаю, далеко не объективно. Ну, вы сами ознакомитесь со стенограммой. Вечером в ресторане отеля состоялся банкет, во время которого Коберн покинул зал и больше к застолью не вернулся... В анусе погибшего обнаружено высоко оцененное жюри произведение мэтра Воронина.

– Это как раз того малого, что в последнее время все на голубом экране светится, – проявил осведомленность Севан.

– Голубой на голубом... красиво... – кривя рот передразнил Пахайло Очин.

– Он, кажется, не из этих. Гений российского модернизма. Единственный в своем великолепии. К нему малышня "Идущая рядом" привязалась. Парнуха, то, се... Подали в суд. Ну и накрутили ему рейтинг, – Пахайло с наслаждением отхлебнул кофе. – Да вы знаете – памятник в виде унитаза изобразили и туда его, значит, произведения, складывали. Для сохранности в вечности.

– Подняли пыль мальчики на радость умному дяденьке, – Севан ласково улыбался. – Думаю, он им и впрямь не нравится. Как гений.

– Унитаз, говорите, соорудили... Малышня значит... А вот кто за ними стоит? И не похоже что-то на случайное совпадение... – увлекся размышлениями Очин. – Кто кашу заваривает вокруг саентехники?

– Вечный анальный юмор. Всегда в моде, но в разных дозах. Почерк преступления здорово смахивает на "письмо" Воронина. Мотив вполне в дуге концептуальной деструкции – "благодарность" критику за нелестную характеристику. Только... Не могу сказать, как сильно зашла деформация личности гения и способен ли литератор на мокрое дело. Но вот книгу свою он рвать бы не стал даже для того, что бы так изящно, извините, пошутить. Это факт. Детишек, "Идущих рядом", я бы всерьез не принимал. – Пахайло вернулся к записям в блокноте, – не исключен мотив финансовой заинтересованности. Орфеев и Воронин, как мне известно, самые печатные русскоязычные авторы в зарубежных издательствах. Проверить линию литературных разборок? – без особого энтузиазма предложил капитан, скорее сбивавший со следа, чем прояснявший ситуацию.

– Займись этим... – полковник сжал виски. – Что же им все иностранцы понадобились? Мало своих засранцев? Ломай теперь голову над официальной версией. И так политические отношения не слишком идиллические. Этот Коберн, естественно, голубой?

– Не без того. Но в последние дни придерживался традиционной ориентации. Есть непосредственная свидетельница – переводчица.

– Пригласите.

Капитан удалился. Вскоре в комнате запахло духами и валерьянкой. В пухлое кресло рухнула приятная, но чрезвычайно бледная и заплаканная дама, одетая по банкетному – в строгое и черное.

– Я гипотоник. Ношу линзы от близорукости... В глазах почернело, как увидела мистера Коберна... Вернее, останки... Схватилась за лицо, знаете так судорожно..., сдернула линзу... В общем, ничего не видела... Затараторила она отработанную версию и невпопад всхлипнула: – Господи, как, как это могло произойти?

– А что по вашему мнению, уважаемая Мария Карповна, здесь случилось? Изложите ход событий, – вкрадчивым голосом попросил полковник, пододвигая даме чашку кофе и раздувая ноздри: он жадно ловил запах её духов, именно тех, из-за которых вчера обозвал жену кокоткой.

Дама взяла себя в руки: поправила каштановые волосы, тяжело падающие на плечи, пригубила кофе. К ней возвращались жизненные рефлексы, голос зазвучал вполне уверенно.

– Вручение премий прошло без конфликтов, даже торжественно. Присутствовали ведущие литераторы, критика, пресса... Господин Коберн был так любезен и остроумен... Вообще, все мероприятием остались довольны. Даже те, кто не получил ничего, пили шампанское и шумели громче лауреатов.

– На банкет пришли обиженные классики и обойденные номинанты? уточнил Севан.

– А как же! Еще бы – на халяву. Я все время была возле Хендрика Коберна. Около одиннадцати он шепнул мне, что должен подняться к себе и... посмотрел так, что вроде, я могу понадобиться... Ну, вы понимаете... я одинокая женщина, воспитываю дочь... у мамы катаракта... – Женщина горько всхлипнула.

– Вы хотите сказать, что покойный не имел в Москве гомосексуальных связей? – вернулся к деловому тону полковник.

– Имел... имел вполне нормальную половую жизнь, – она снова зарыдала, комкая и кусая носовой платочек. – Но, говорили, что кое-кто из голубых остался этим недоволен. Ой, они такие ревнивые! Хуже женщин.

– Значит, вы поднялись в люкс Коберна?

– Минут через десять после него... Дверь номера была не заперта. Я обошла комнаты, решила, что мы разминулись и случайно заглянула в туалет... О... О-о.. – Мария Карповна тяжело задышала и зажмурилась. Севан привычно поднес к покрасневшему носику дамы хитрый пластиковый флакончик, запахший нашатырем. Вопросительно посмотрел на измученную женщину и ласково предложил:

– Опишите подробнее, что вы видели в санузле?

– Ничего! Я потеряла линзы... минус шесть с половиной – страшная близорукость...

– Умница. Именно это вы должны говорить любому другому лицу, кроме находящихся здесь, – Очин окинул брезгливым взглядом непонятливую даму, слившуюся в его воображении с исковерканным трупом. – Но никакие другие лица вас об это не спросят. Ясно?

– Кто-то засунул Хендрика головой в унитаз и утопил его! И... и я думаю, он был изнасилован. Противоестественным образом... С каким-то изуверски смыслом! Но я совсем ничего не поняла! Кажется, отключилась... проговорила несчастная, опасливо поглядывая на хмурых мужчин.

– Уважаемая! Выпили на банкете, отключились – и отлично! Будете спать спокойно, – невесело улыбнулся капитан – Благодарю, ваши показания очень помогли нам.

– Повторяю для ясности, – вмешался Очин. – Вы понимаете, что дело может вылиться в международный скандал. Учтите, утечка информации совершенно невозможна в ваших же интересах. С кем живете?

– Мама гостит у сестры в Воронеже. Дочке четырнадцать. Она уже спит. Музыкальная школа, синхронное плаванье. Ксюша в группе почти самая способная.

– Вот и переключитесь на позитивные эмоции. Мы постараемся оградить вас от следственной волокиты, – Пахайло проводил даму и, закрыв за ней дверь, доложил: – Трошин ждет.

– Пригласите, – кивнул Севан. Даже в мягком свете торшера вырисовывалась особая стать агента – вполне голливудская, несколько кавказская и при этом не режущая глаза броскостью. Спортивный корректный брюнет лет сорока с бархатистым, насмешливым от усталости голосом, держался в тени, вид имел иронический и ненавязчивый. Как Грегори Пэк в "Римских каникулах". Сейчас он взял на себя начальственные полномочия, поскольку ожидавший под дверью Трошин был привлечен к секретному расследованию по его инициативе.

4

Вошел длинноволосый, долговязый, тощий, взволнованный происшествием гражданин из породы вечных студентов, скромный, но с явно выраженной активной жизненной позицией. Переполнявшие его эмоции были готовы вылиться в позитивную помощь следствию. Глубокие глаза, близко посаженные у переносья крупного с горбинкой носа, смотрели по-птичьи встревожено из-за стекол старушечьих очков, в которых добрые бабушки заливают в ротик малюткам спасительный "Панадол". Светлый воротничок сорочки, выпущенный из-под круглого ворота, свидетельствовал о желании владельца потертых джинсов и разбухших от влаги ботинок выглядеть если и не совершенно официально, то хотя бы достойно. Одернув и без того растянутый рябой меланжевый свитер, "студент" потоптался у двери и все ещё раз отметили, что он удивительно похож на Высокого блондина в черном ботинке. Причем, соматическое сходство, как это часто бывает, предопределило общность мимики, интонации, жестов российского гражданина с любимым в стране Советов французским актером.

– Садитесь, Теофил Андреевич, – Севан предложил лохматому кресло напротив. – Вот уже второй раз мы привлекаем вас в качестве нетрадиционного эксперта.

– В данном случае скорее позавидуешь слепцу, – смиренно, но с достоинством заметил тощий, – Ради Бога, если это возможно, избавьте от подобных испытаний... Я могу проконсультировать на расстоянии, по фотографии. У меня чрезвычайно тонкий механизм восприятия. Негативные впечатления его подавляют. Шарашат, знаете, как отбойным молотком по швейцарским часам... – Выпалив заготовленную ноту протеста, он горестно обхватил голову руками и сник – очки свалились, повиснув на шнурке. Глаза ясновидящего оказались испуганными и удивленными, как у потерявшегося ребенка.

– "В феврале на заре я копаюсь в золе. В феврале на холодной заре..." * (Здесь и далее помеченные звездочкой строки принадлежат Тимуру Кибирову) – пробубнил чуть слышно опечаленный специалист по мистическому.

– Успокойтесь, – Севан протянул сигареты, Трошин попытался закурить, ломая спички дрожащими пальцами. Севан поднес огонек зажигалки, сделав затяжку, лохматый закашлялся:

– Вообще-то я не курю... Помочь постараюсь. Но должно пройти время. Сегодняшние впечатления подействовали негативно, сенсорные механизмы сбились. Зачем, спрашивается, мне надо было показывать все это? – птичьи глаза стрельнули в Пахайло.

Полковник хмыкнул, капитан подсел к ясновидящему и обратился с примирительной интонацией:

– Давайте мыслить отвлеченно, логически. Надо попытаться прекратить бесчинства? Надо. Случай-то не единичный. Теперь можно говорить об определенной серии преступлений под кодовым названием "Арт Деко" Я вас не посвящал в американское дело. Преступление было совершено под новый год в Нью-Йорке. Взгляните, – он метнул перед блондином веер фотографий, на первой из которых была запечатлена ярко улыбающаяся молодая женщина. – Эта милая дама, трудившаяся менеджером на фирме компьютерных игр, была зверски убита в собственном особняке. Вот, что осталось.

Теофил опустил веки, напрягся, морща лоб. Фото представляло нелепейшее зрелище: изгибался мощной лианой слив унитаза, из чаши его, как из пасти хищного цветка, торчали женские ноги в самом неприличнейшем гинекологическом ракурсе. Особенно же ошарашивающим было то, что верхняя часть тела женщины отсутствовала – оно как бы перерастало в белый изогнутый фаянс.

– Как это назвать...? Ну, этот симбиоз? – ясновидящий сосредоточенно прищурился.

– Кентавр – соединение лошади и мужчины, сфинкс – женщины и льва... подсказал догадливый представитель смежников.

– А унитаза с человеком? – ободренный пониманием, Трошин обратил взгляд к ненавязчивому кавказцу.

– Сейчас это не имеет значение, – вмешался в завязывающуюся дискуссию капитан. – Соберитесь, дружище, сопоставьте ощущения по трем эпизодам американскому и двум московским. Что подсказывает планетарное информационное поле?

– Уничел!.. Универсальный человек, получающийся при спаривании высоко с низким, духовного – с оскорбительным, грязным! Живого – с мертвым. С унитазом, то есть. Это же код! Это их образ мыслей! – озарился догадкой очкастый.

– Боюсь, ваши поиски идут не в том направлении. Обратите внимания на главные атрибуты, те, что так красноречиво представил нам преступник. Задний проход англичанина был нашпигован фотодокументами, которые правозащитник приводил как иллюстрации своего доклада по поводу содержания заключенных в российских тюрьмах. Книга В. Воронина "Голубой жир" с оторванной обложкой красноречиво украшала анус обидевшего его критика. У американки, простите, несколько в ином месте обнаружены компьютерные диски с играми, выпускаемыми её фирмой!

Трошин пожал плечами:

– По-моему, намерения преступника совершенно ясны! Он хочет обратить внимание общества на борьбу с насилием или провоцирующими его фактами. Тюрьмы, допустим, личный мозоль злодеятеля, а диски с жестокими компьютерными играми, и литературные сочинения, перегруженные патологическими кровавыми эффектами – явления одного порядка. Преступника волнует масс-медиа, как стимулятор агрессивного поведения.

– Вы не эксперт по вопросам культуры, милейший. Без вас разберутся относительно эстетических и символических достоинств использованных инструментов убийства, – мягко отстранил капитан Трошина от обсуждения мотивов преступлений.

– Это не инструменты, а говорящие улики. Убили их до этого, а потом украсили, как фазанов петрушкой. Неспроста же! – настаивал Трошин. Уничел... Слияние человеческой плоти и инородной силы с целью создания совершенства... Маниакальный синдром, отягощенный извращенным садизмом и жаждой мифотворчества!

– Если во всех безобразиях искать метафорический смысл, то бутылку "Пепси", монтировку и даже древко знамени бывшей союзной республики Казахстан, использованных аналогичным образом, приходилось бы осмысливать в определенном идейном контексте. Ан нет! Извращенцы без всяких концепций применили то, что оказалось под рукой, – жестко посмотрел на Теофила Очин, ощутивший желание хорошенько вмазать по "сенсорному механизму" этого трепача. – Попытайтесь мыслить конкретно: кто совершил преступление, как, зачем. В случае с предыдущими жертвами специалисты установили – некто, обладающий фантастической силой, удерживал несчастных на унитазе. Внедрялся в тело через естественные отверстия и уничтожал внутренности. Затем расчленял тело путем отрыва головы, верхней части туловища и устраивал известные вам композиции. Какова же физическая сила исполнителя? Какими должны быть инструменты? Или здесь орудовала целая группа, так сказать бригада хирургов с группой дрессированных хищников? Где же следы уникальной операции? Увы, никаких мало-мальски вразумительных версий вы нам предложить не можете...

– Никита Сергеевич прав. Кого, собственно, колышет это самое слиянии с сантехникой! Откуда появляется преступник? Куда пропадают улики? Вот над этим помозгуйте, господин Трошин, а не сочиняйте псевдофилософские теории, – с раздражением и заведомой безнадежностью втолковывал экстрасенсу Пахайло. – Предметы надругательства, как полагает господин Очин, не носили особого смысла. Они просто попались под руку. Возможно, убийца реализует известную русскую присказку "засуньте себе в жопу". Нет сомнения и в гомосексуальном аспекте преступлений. Надругательство над женским естеством и акцентирование анального внедрения.

– Ничего себе – сексуальность!... – пробормотал экстрасенс, вернув на переносицу косые очки. – Оторвать голову и выгрызть внутренности до самой диафрагмы. Так где же они!? Ведь следов ликвидации большого объема...м..м... тканей не обнаружено? – Он вскочил, метнулся к окну, отдернул портьеру пытаясь высмотреть пейзаж за дубовыми рамами.

– Дошло наконец! – икнул полковник. – Окна в номерах, где совершалось преступление и в данном и в прошлом случае закрыты герметически, из них ничего не выбрасывали, в коридор не выносили. И никто не выходил.

– Наш эксперт потрясен увиденным. Надо сделать скидку на профессиональную неподготовленность к такого рода зрелищам. Теофил Андреевича – филолог, – выступил в защиту своего кадра представитель смежников. Теофил обратился к нему, как достойному собеседнику.

– В моей работе конкретика не так важна. Доминантные модуляции информационного поля дают представление об энергетической парадигме... – он внимательно вгляделся в белесый от городского освещения ночной небосклон, перевел взгляд на темные окна противоположного дома и глубоко вздохнул. Причем в тонком поскуливающем звуке, исторгнутом экстрасенсом улавливался толи крик раненной души, толи подавленный зевок. – Пока могу посоветовать обратить внимание на низовые пласты бытийной сферы. – Он шаркнул ботинками по бежевому ковролину. – Что там у них – дерево, бетон?

– Проверим. Можете досыпать, Трошин. Извините, что побеспокоили среди ночи. Думали, по горячему следу... Ступайте домой, а мы с коллегами сейчас начнем вскрывать полы, – пообещал Севан, смеясь уголками рта.

– Трубы в санузле и вентиляционные шахты непременно проверьте!.. уже от двери уточнил Трошин.

Тощий экстрасенс с торчащими под свитером лопатками вышел в коридор, ощущая прилипшую к спине сорочку и вновь подкатившую кислую тошноту – то ли от голода – за весь день трудящемуся организму был предоставлен один хилый чисбургер – то ли от полученных впечатлений, совсем для него, в отличии о мэтров литературы, не очистительных. Не психоделического шока, ни эротического возбуждения, ни эстетического позыва к самостоятельному творчеству увиденное не вызвало. А вот в смысле стошнить, это пожалте-с... Вот прямо здесь, на мраморное благолепие... Он на секунду прислонился к стене, зажмурился, явственно представляя вращающееся в черном небе огненным колесом слово "жуть" – раскаленная до бела, сыплющая искры адская печать.

Из полумрака коридора к тем же дверям устремился на смену вышедшему массивный джентльмен, резко остановился, вперив в эксперта непомерной радости взгляд и распростер объятия.

– Филька!? – облапил здоровяк очкарика, встряхнул, чуть приподнял и поставил перед собой. – Вот так встреча!

– Да уж... Вот уж... Не ожидал, – Трошин конвульсивно сглотнул слюну.

5

Через полчаса в ресторане тихого ночного клуба, из тех, что прячутся в темноватых московских переулках, за угловым столиком сидели двое. Очкасто-джинсового привел второй – находящийся именно в таком виде, как полагается посещать солидные ночные заведения – пиджачно-галстучном. Одного взгляда на поздних посетителей ресторана было достаточно, что бы понять круто разметала судьба школьных друзей.

Торопливо начали с холодной водки, закусывая малосольным огурчиком и хрустя щепотями квашеной капусты. Копченая севрюга пока в рот не шла. Не шло и общение. Но после третьей полегчало. Николай – грузный, сивый, с лицом доброго бульдога, норовил окружить заботой тщедушного Филю – отогреть и накормить. Стол метнул пышный и пальцем жестким от избытка дружеских чувств все под ребро патлатого тыкал:

– Ты уникум на стабильности зациклился, в том же свитере, поди, фигурируешь и хайр сохранил со школьных времен.

– Парикмахерскую из экономических соображений игнорирую. Жду, когда можно будет в какой-нибудь институт красоты скальп загнать. Пусть носят люди общественно зримые, харизму пестующие. Тут на двоих хватило бы, – он взъерошил волосы, вымытые до блеска и чрезвычайно живописные. – А я тебя, старикан, по ящику видел. Все рядом с мэром отираешься. – Он деликатно отодвигал подальше тарелку с доставленным бифштексом, косясь на кусок мяса оценивающим взглядом: пойдет или не пойдет?

– Не отираюсь, а консультирую. Поскольку возглавляю общественную Комиссию по ситуации в столице. Какая она у нас, ситуация эта... скажем, запутанная – ты в курсе? Похоже, не очень. Мало в реалии входишь, от этого и аппетит слабый. Да ешь ты, экий оказался впечатлительный. Али телевизор не включаешь, по улицам не ходишь? В подъезде, небось, швейцар с галунами освежителем воздуха прыскает? Может, ужастиками и порнухой пренебрегаешь?

– Не увлекаюсь я указанной продукцией. Швейцара сегодня второй раз в жизни с личными целями использовал. К садо-мазохизму склонности не испытываю. Ни к каким ложным ценностям не привязан – покой и волю ценю пуще всего. Созерцатель с обочины жизни. Тихий я стал. Видишь ли, Коля, у меня своя стезя вырисовалась. И никуда с нее, как не крутись, уже не спрыгнешь.

– Значит, с правдой-маткой теперь на рожон народу и его лидерам не лезешь?

– Вспомнил, как я в школе товарищей, что лживый отчет в горком комсомола накатали, заложил? "Пока свободою горим, пока сердца для чести живы..." Переходный возраст, гормональное бурление, песни про Сокола и всякое такое волнение по поводу сердца Данко. Дурной был, доверчивый.

– И меня таким же дуриком, под Афган подставил. На голубом глазу, буркнул Николай.

– Удар ниже пояса, – Теофил поднялся, резко отодвинув стул. Качнулся, роняя салфетку. – Сам виноват. Ходил за мной, как привязанный. А меня комиссия по близорукости не аттестовала... Я писал тебе, искал. Потом сообразил что ты в обидку впал и других теперь друзей заимел. Боевых товарищей.

– Да я ж все правильно тогда понял! – Николай вернул строптивого друга за стол. – Зря в трубу лезешь.

– Лез, лезу и буду лезть, – уголок пухлой губы дернулся, показав крепкие мелкие зубы. В быстром взгляде изподлобья полыхнул прежний жар. Для меня эти словеса о Смысле и о Совести не пустой звон тогда, старик, были. Ребята ж погибали. Я стал на фронт проситься, может, думал, и с очками подойду – не все равно, кого в гробы паковать. Чего, спрашивается, за мной потащился, доброволец? Ты ведь уже в институт поступил и твой папаня тебя по всем статьям отмазал.

– Так друзья же, блин... Я за тобой хвостом ходил. Что коротышка рыжий задумает и я туда же – увалень двухметровый. Хорошая была парочка.. смутился под натиском Николай. – Спасибо свирепым маджахедам. Через две недели нанесли мне серьезное ранение и тем самым обеспечили отправку героя домой.

Помолчали, заминая опасные давние темы, юлить между которыми приходилось, как на минном поле. Перемахнул Николай опасную зону и под смакование соленого грибка заметил:

– Помнишь, как мы в дальний лес ходили? Мрачное было место, фабрика какая-то разрушенная, ни огонька, ни дороги. А ведь ты затянул сочинитель! И ещё ночевать остался, а я, хорошо сообразил, домой поперся.

Филя недоуменно вытянулся, уронив нож:

– Мы ж вместе до утра у оврага сидели! Да ты что, забыл ту ночь? И человечков наших?

– Помню. Из коры лобзиком пилили. Эх, где ты, пионерская моя бодрость...

– Постой, Коляныч, опупел? – Теофил снял очки и посмотрел странно, будто не узнавая. – Не пилил я их, а подпиливал! Отдельные детали выявлял. Для выразительности. Они ж сами по себе были – неопознанные объекты! В этом разница между нами, старикан, принципиальная разница.

– Как между былью и небылью, героем и предателем, – не весело хмыкнул Николай. – И получается, значит, такой расклад: тот, кто ни в какие ниспосланные свыше знамения не верит – рационалист и приспособленец. А тот, кто остался верен вымыслу, – прекраснодушный идеалист, принципиально в товарно-денежную структуру бытия не вписывающийся. Для себя ничего материального не стяжает, пищей духовной исключительно пробавляется и в толпе не трется, боится кому-нибудь ногу оттоптать. – Николай побагровел и даже вилку в кулаке сжал с нешуточной силой. Очкастый примирительно положил руку ему на плечо:

– Извини, если на больной мозоль наступил. Ничего такого я ввиду не имел. Просто люблю точность, ты ж меня знаешь. Атавизм прямо какой-то – во все вникать. Наследие извращенного идеологического воспитания. – Филя не без удовольствия взялся за фаршированные грибами помидоры. – Так достали со Смыслом, что пришлось огромную помойку разгребать, выискивать, что под ней спрятано. Выпьем за Смысл. Нет, за помойку.

– Нашел? – с облегчение перевел дух Николай, махнув рюмку водки. Возрадовался душой и телом – с Филькой вот жизнь свела, желудок перестал бунтовать – водочку принял и шашлычок.

Повеселел в результате выпитого и Трошин:

– Теперь вроде ясно, кто аз есмь и зачем толкусь промеж соплеменников на этом шарике... Бастурму вот очень люблю, очи девичьи пылкие. Холодное пиво и теплое море.. "Ты сегодня в новом платье, цвета – ах! – морской волны! как златой песок Ривьеры волосы озарены..."* Тебе ж насчет моей фантазии объяснять не надо. Мощнейший инструмент. Мне с Синди Кроуфорд на яхте Онассиса выезжать в круиз – лишнее беспокойство. Кайф ловлю тут и сейчас, преображая реальность магией собственного воображения. И в такие дебри, друг ты мой, иногда заносит... – появилось в осанке и в голосе щуплого нечто такое, что прихватило грудь Коли ностальгической тоской и захотелось ему следовать как и прежде за рыжим лидером с совершенно безрассудными целями. Понял он, что вела его не только мальчишеская преданность и любопытство. Вела Кольку зависть. К задиристой вспыльчивости Фили, к его байкам, привораживающим ребят, к исписанным стихами листочкам, которые мечтали заполучить самые заметные девчонки в школе.

– Пишешь все? – поинтересовался он как бы между прочим.

– Бывает... Но не это главное, – Филя оторвал взгляд от тарелки и с исповедальным откровением вперил его в собеседника: – Думаешь, всякая парапсихология – дребедень? Полагаешь – бизнес для шизанутых.

– Ну... Не приходилось сталкиваться. Мне мужики сказали, что привлекли тебя к делу по части эзотерики. Как мощного экстрасенса. Значит, не дребедень. У тебя всегда "крыша" особого фасона была, энергетика лидерская так и перла. Имел на массы воздействие.

– Так то ж в переходном возрасте. Потом словно переродился я – пар уже не в гудок, а во внутрь пошел – механизмы скрытые заработали. Рос до двадцати пяти и рыжина в патлах даже с годами как-то спала. Может, в рост и в везение пошла. Метр семьдесят, дипломом с отличием, аспирантура... А потом меня так тряхнуло... Всю структуру личности перекорежило. Ну об этом в другой раз. – Внезапно помрачнел Трошин. – И летом на солнце я опять как клоун.

– Странно, что мы с тобой над этим вонючим делом лбами столкнулись. Ну, давай ещё по одной, что бы снять послевкусие. Тухлая ситуация. Но тут, думаю, инопланетяне и сексуальные маньяки не причем. Творческие разборки. Вернее – пиаровские. Да поимели они мистера Коберна – концептуалисты долбанные.

– Классики то наши живые – мужики тертые, извращенцы по призванию, харизму себе лепить горазды, – зло прищурился Теофил – Но такие финты закручивать – извини... Не их это стезя. Тут сюжет посложнее распознать надо.

– Думаю, молодежь резвиться, – Николай со смаком закурил. – Я ж за этой ситуацией год наблюдаю: Воронина то туда, то сюда засовывают. А он в гитлеровские усики чихает и тиражи накручивает. Кто б о нем знал, если бы не энтузиазм юных защитников морали! Пылкие такие и, между прочим, по унитазам спецы. "Идущие рядом"! Ха! С кем и по какому такому случаю шагают? Вот в чем разобраться надо. Разберутся! Такие силы задействованы ФСБешники, Нехиво.

– Что ещё за Нехиво такое?

– Правда не слышал? Секретный код. Севан этот – "нуль-нуль Сема" отделом секретным в одном очень хитром предприятии руководит. Аномальные явления парни вынюхивают. Уж не знаю, как они в самом деле называются, но их Нехиво прозвали – Отдел Нехимических Воздействий.

– Ясно – в отличии от химического. Это для тех, кого дуст не берет, Теофил разрумянился от выпитого – такие белокожие легко краснеют и становятся похожими на девушек. Особенно, если с кудрями. Однако оттенка нетрадиционной ориентации во внешности Трошина не было и черты пылкой нежности не вредили мужскому достоинству.

– Я от команды мэра к расследованию "Арт Деко" в качестве наблюдателя приставлен. Вызывает у городских властей тревогу торжествующий беспредел. И совершенно не фотогеничное оформление преступных деяний – ни по ТВ не покажешь, ни с иностранцами толком не объяснишься, паскудство одно. Это я для бодрости похихикиваю. Сам, когда впервые на седалище английского правозащитника взглянул, едва сознания не решился. А уж американочку они так уделали! Чуть не похудел после просмотра видеоматериалов – только за стол, а она перед глазами. Хуже диеты. И вообще – впечатление мрачное. На толчок, не поверишь, с опаской садился.

– Американка, англичанин – причем тут "Идущие"?

– Так они ж просто скопировали вдохновившее их дело! Делай как мы, делай вместе с нами! Мозгов много не надо.

– Не надо мозгов!? Для такого закрученного преступления? А как же они... – взревел Теофил и чуть было не ляпнул про совершенно непроясненную технику умерщвления жертв. Видать не посвятили помощника мэра в детали! Он только махнул рукой, зацепив блюдо с зеленью.

– Узнаю Фильку! – Николай отряхнул салфеткой веточки петрушки с солидного пиджака. – И надо же – встретились! Сидим вот, будто ничего и не было.

Однокашники переглянулись, Филя опустил глаза к тарелке. Напольные часы раскатисто отбили четыре гулких удара, напоминая о текучести времени.

– Семнадцать лет не виделись. Полагал, ты в каком-нибудь лицее про мертвые языки лабуду юным отморозкам впариваешь. В Зеленограде там или в Солнцево. Не знал, что тоже в Москву перебрался, – как-то сразу протрезвел Николай.

– Не перебрался я. Так в Люберах и проживаю, в бабкином доме. Царство ей небесное. Ту нашу двухкомнатную хату в пятиэтажке мамане оставил, она замуж вышла, а у нас с отчимом консенсус не сложился, – охотно вещал весело захмелевший Трошин.

– Сам-то в семейные отношения не вступил?

– Эх, у меня с этим делом такая лента Мебиуса завернулась... Окончил я филологическое отделение "педа" и остался в аспирантуре. Вел семинары по традициям фольклора и однажды чудесным летом махнул с группой своих учениц – особо пытливых девочек в глухие карельские леса обряды и обычаи у стариков выпытывать. Там кошмарная история вышла – едва под суд не загремел, из Института пришлось уйти.

– Ничто человеческое, значит, не чуждо пылкому Филимону, хмыкнул Николай, – да разве в таком бабьем омуте, как ты попал, моральные кодексы выдержишь? Акселераточки нынче отчаянные пошли. Ох и забавные, скажу тебе акселераточки! Был тут один конкурс – Мисс столица... – в голубых глазах Николая зажегся огонек мужского торжества и подкатила к горлу жажда высказаться. Но Трошин тяжко вздохнул и потянул одеяло на себя.