Текст книги "Масонство в прошлом и настоящем"

Автор книги: Микеле Морамарко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Пьер не мог и не хотел прерывать этого молчания. – Он есть, но понять его трудно, – заговорил опять масон, глядя не на лицо Пьера, а перед собою, своими старческими руками, которые от внутреннего волнения не могли оставаться спокойными, перебирая листы книги. – Ежели бы это был человек, в существовании которого ты бы сомневался, я бы привел к тебе этого человека, взял бы его за руку и показал тебе. Но как я, ничтожный смертный, покажу все всемогущество, всю вечность, всю благость его тому, кто слеп, или тому, кто закрывает глаза, чтобы не видеть, не понимать его, и не увидать, и не понять всю свою мерзость и порочность? – Он помолчал. – Кто ты? Что ты? Ты мечтаешь о себе, что ты мудрец, потому что ты мог произнести эти кощунственные слова, – сказал он с мрачной и презрительной усмешкой, – а ты глупее и безумнее малого ребенка, который бы, играя частями искусно сделанных часов, осмелился бы говорить, что, потому что он не понимает назначения этих часов, он и не верит в мастера, который их сделал. Познать его трудно. Мы веками, от праотца Адама и до наших дней, работаем для этого познания и на бесконечность далеки от достижения нашей цели; но в непонимании его мы видим только нашу слабость и его величие… Пьер с замиранием сердца, блестящими глазами глядя в лицо масона, слушал его, не перебивал, не спрашивал его, а всей душой верил тому, что говорил ему этот чужой человек. Верил ли он тем разумным доводам, которые были в речи масона, или верил, как верят дети, интонациям, убежденности и сердечности, которые были в речи масона, дрожанию голоса, которое иногда почти поерзывало масона, или этим блестящим старческим глазам, состарившимся на том же убеждении, или тому спокойствию, твердости и знанию своего назначения, которые светились из всего существа масона и которые особен но сильно поражали его в сравнении с своей опущенностью и безнадежностью, – но он всей душой желал верить, и верил, и испытывал радостное чувство успокоения, обновления и возвращения к жизни. Он не постигается умом, а постигается жизнью, – сказал масон.

– Я не понимаю, – сказал Пьер, со страхом чувствуя поднимающееся в себе сомнение. Он боялся неясности и слабости доводов своего собеседника, он боялся не верить ему. – Я не понимаю, – сказал он, – каким образом ум человеческий не может постигнуть того знания, о котором вы говорите.

Масон улыбнулся своей кроткой отеческой улыбкой.

– Высшая мудрость и истина есть как бы чистейшая влага, которую мы хотим воспринять в себя, – сказал он. – Могу ли я в нечистый сосуд воспринять эту чистую влагу и судить о чистоте ее? Только внутренним очищением самого себя я могу до известной чистоты довести воспринимаемую влагу.

Да, да, это так! – радостно сказал Пьер.

– Высшая мудрость основана не на одном разуме, не на тех светских науках физики, истории, химии и т. д., на которые распадается знание умственное. Высшая мудрость одна. Высшая мудрость имеет одну науку – науку всего, науку, объясняющую все мироздание и занимаемое в нем место человека. Для этого чтобы вместить в себя эту науку, необходимо очистить и обновить своего внутреннего человека, и потому прежде, чем знать, нужно верить и совершенствоваться. И для достижения этих Целей в душе нашей вложен свет божий, называемый совестью».

Разговор Пьера после посвящения его в масоны с князем Андреем. Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.

– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, – отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.

– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.

– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это нерелигиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.

Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.

Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; все остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза все исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал, частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.

Князь Андрей молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.

Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они пошли на паром.

Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.

– Ну, что же выдумаете об этом? – спросил Пьер. – Что же вы молчите?

– Что я думаю? Я слушал тебя. Все это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека и законы, управляющие миром. Да кто же мы? – люди. Отчего же вы все знаете? Отчего я один не вижу того, то вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу. Пьер перебил его.

– Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.

– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.

– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его; и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь, как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – все ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно – дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого? Разве я не чувствую, что я в этом бесчисленном количестве существ, в которых проявляется божество, – высшая сила, – как хотите, что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим? Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница, которой я не вижу конца внизу, она теряется в растениях. Отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше до высших существ. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что, кроме меня, надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.

– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся), и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа!

И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.

– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!

– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек

этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И я заглянул…

– Ну, так что ж! Вы знаете, что есть там и что есть кто-то? Там есть – будущая жизнь. Кто-то есть – бог. Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.

– Ежели есть бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их.

Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там, во всем (он указал на небо). – Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома, и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны течения с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «Правда, верь этому».

Князь Андрей вздохнул и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но все робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.

– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и, выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз после Аустерлица он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел, лежа на Аустерлицком поле, и что-то давно заснувшее, что-то лучшее, что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь»[60]60
  Tолстой Л. H. Собр. соч. В 22-х т. Т. 5. М., 1980, с. 73–76, 121–124.


[Закрыть].

II. ИНИЦИАЦИЯ

Доступ в масоны открыт благодаря инициации. Мирянин, взыскующий «масонского света», не может прямо войти в помещение храма. Сначала он должен оказаться в «зале размышлений». Здесь господствуют черный цвет и эмблемы смерти: клепсидра (время неумолимо бежит и, подобно мифическому Хроносу, пожирает своих детей), фонарь, кости скелета, кусок черствого хлеба, кувшин воды. Последние два символа Буше[61]61
  См.: Boucher J. La simbologia massonica, p. 29.


[Закрыть] связывает с одним из образных комплексов Ветхого Завета – Третьей книгой Царств (19, 5–8). Илия, прежде чем убежать от гнева Иезавели в пустыню и затем к горе Хорив, «лег и заснул под можжевеловым кустом; и вот Ангел коснулся его и сказал ему: встань, ешь (и пей). И взглянул Илия, и вот у изголовья его печеная лепешка и кувшин воды. Он поел и напился, и опять заснул. И возвратился Ангел Господень во второй раз, коснулся его и сказал: встань, ешь (и пей); ибо дальняя дорога пред тобою. И встал он, поел и напился и, подкрепившись тою пищею, шел сорок дней и сорок ночей до горы Божией, Хор ива».

Хлеб и вода в «зале размышлений», следовательно, являются символической пищей мирянина до того, как он начнет «путь» инициации. Но это – одно из возможных толкований. Черствый хлеб может символизировать мотивы старения и немощи на лоне плодородной природы. Вода, заключенная в сосуде (бессмертная душа, заключенная в тело-могилу, в соответствии с пифагорейскими и платоническими традициями?), может навеять представления о скрытой, невыраженной жизни, пребывающей в материнском лоне, в пещере, в ночи. Психологическая школа Юнга рассматривает эти образы как взаимозаменяемые и принадлежащие к одному архетипу – женскому началу.

«Зал размышлений» – место медитации, схождения в ад, в утробу Земли.

Инициируемый видит начертанную на одной из стен надпись из инициалов V. I. Т. R. I. О. L., приписываемую розенкрейцерам: Visita Interiora Terrae, Rectificandoque Inveniens Occultum Lapidem, то есть посети утробу земли, и, исправив свой путь, ты найдешь тайный камень. Это – приглашение, побуждающее глубоко осмыслить теневые стороны своего существа, своей непросвещенности и непосвященности, замешенных на слепоте и страдании. Путешествуя мысленно в царстве смерти, можно потерять «правый путь», как Данте в «сумрачном лесу» или как те юноши из первобытных племен, которые прежде, чем они станут шаманами, падают наземь, слов но подкошенные «инициационным мором», биясь в конвульсиях и горячечно бредя. Вот почему для того, чтобы выйти из этого царства и найти философский камень – сознание (совесть), необходимо «выправить» свой путь, причем не единожды, а многократно – вся кий раз, когда он подводит к бездонным пропастям отчаяния и отказа от борьбы. Но человек, совершающий обряд посвящения в масоны, уже как бы заранее знает, пребывая в «зале размышлений», о том, что ему было торжественно обещано: «Будь настойчив, и ты очистишься, выйдешь из бездны тьмы и увидишь Свет». Посвящаемого просят оставить символическое завещание, в котором поименованы его обязанности. Согласно правилам личного самоусовершенствования, разра ботанным Джузеппе Мадзини, а до него Эдмундом Бёрком, обязанности предшествуют «правам». Масонская этика предписывает исполнение обязанностей в силу их внутренней самоценности, а вовсе не в ожидании результата или выгоды, которые могут быть получены. Речь идет об обязанностях человеческой личности прежде всего в отношении самого себя и в отношении мира.

Непосвященный, таким образом, умирает. Его же завещание, будучи отражением сознания человека, готового к «новой жизни», является идеальным пропуском для входа в храм.

По обычаю посвящаемый в масоны должен постучать в дверь храма. В ряде масонских «катехизисов», бывших в ходу в Англии, содержится объяснение этого ритуального жеста посредством следующего стиха из Евангелия от Матфея: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (7, 7). Бернард Джонс напоминает также, что, согласно свидетельству Дурандуса, ритуал освящения церкви в XIII предусматривал, чтобы епископ трижды обошел вокруг храма, стуча при этом каждый раз в дверь. Троекратный «стук» читался тогда указанием на Святейшую Троицу христиан[62]62
  См.: Jones В. E. Freemasons' guide and compendium, p. 272.


[Закрыть].

Сейчас трудно сказать, каков именно источник происхождения этого ритуала в масонстве. Главное, что «три четких удара», свидетельствующие о желании кандидата войти в храм, являются общепринятыми в ритуале масонства, разумеется не будучи связанными с тем смыслом, который вкладывали в него средне вековые христиане.

Одежда соискателя (другой термин, который в масонской практике применяется в отношении инициируемого) должна быть в беспорядке, и, что примечательно, одна нога у него – разута. В библейской книге Исход (3, 5) Господь, взывая к Моисею из горящего куста, приказывает ему снять обувь, «ибо место, на котором ты стоишь, есть земля святая». То же предписание входящим в Иерусалимский храм со держится в Талмуде[63]63
  См.: Idem, p. 266.


[Закрыть].

В греческой мифологии Ясон, перед тем как возглавить аргонавтов, отправляющихся в путь (яркий пример инициационной практики) за Золотым руном, предстает перед царем босым на одну ногу.

Беспорядок в одежде призван символизировать состояние замешательства непосвященного, который, входя в храм, еще не прошел обряд инициации. Можно даже сказать, что у непосвященного не просто одежда в беспорядке: одежда есть внешний покров, поэтому она символизирует «разложение» внешней оболочки в процессе символической смерти, которую принял кандидат в «зале размышлений».

На посвящаемом также не должно быть ничего «металлического», то есть символически не должно быть денег, оружия, страстей, потрясающих мир. Он должен запомнить этот момент «бедности», так как в дальнейшем одна из его обязанностей отдавать излишнее тем, кто нуждается.

После введения в храм непосвященный просит Света. Глаза его закрыты повязкой, так как он слеп. Мастер, прежде чем одарить его Светом, объясняет посвящаемому некоторые каноны масонского Ремесла, затем приглашает принести присягу на «кубке возлияний». Сладкое и горькое питье, чередующиеся в чаше, А. Регини[64]64
  См.: Reghini A. Considerazioni sul rituale dell'apprendista libero muratore, p. 25.


[Закрыть] связывает с источником Мнемозины (памяти) и водой из реки Леты (забвения). Мнемозина – греческая богиня памяти. Вспомним, что для пифагорейцев и платоников познание самого себя осуществляется посредством «анамнеза», то есть воспоминания о путешествии собственной души во Вселенной. Лета – река, ведущая в Аид, и ее вода – «летальная», то есть мертвая, вода – несет гибель и смерть. В масонской символике сладкое и горькое питье являются, очевидно, представлением о двух возможных путях, которые еще открыты перед непосвященным: путь просвещения, если он искренне отнесется к своему посвя щению, и горечь «второй смерти» – смерти духовной, иначе говоря, несостоявшейся инициации, которая призвана освободить человека от «первой смерти», то есть мирской жизни. Испить горечь суждено тому, чьи губы совершат клятвопреступление, тому, кто откажется от взятой на себя обязанности этического и духовного строительства своей личности, вменяемой всякому, вступившему на масонский путь.

В сопровождении одного из братьев кандидат должен совершить последних три символических путешествия – «в воде, воздухе и огне». Первое путешествие – под землей – он уже совершил, находясь в «зале размышлений».

Кандидата представляют собравшимся как человека «свободного и добрых обычаев». Добрые обычаи – это значит человек честный и умеренный. Он свободный человек потому, что свободен от предрассудков и сковывающих разум цепей фанатизма, ибо, как утверждает один из масонских источников, «тот, кто не может пользоваться свободой, должен быть отторгнут от наших тайн как не умеющий управлять своим поведением и неспособный выполнять взятые на себя обязанности»[65]65
  Istruzioni del grade di apprendista. (Grande Oriente d'ltalia, 1955.)


[Закрыть].

Преодолев два квалификационных экзамена, кандидат должен тем не менее совершить очищение, то есть пройти через четыре элемента – землю, воду, воздух и огонь, – являющиеся основными компонентами материи в физике Эмпедокла и Аристотеля. Согласно послед нему, эти элементы составляют «подлунный» мир и в чистом виде построены по вертикали, начиная с элемента более тяжелого (земли) и кончая самым легким – огнем. Выше огня – эфир, который Аристотель понимает как некую небесную субстанцию, владеющую совершенством кругового мира. Представление о четырех элементах, образующих материю, было в виде многочисленных вариантов распространено во всем древнем мире.

В масонской ритуальной символике путешествия четыре элемента призваны изобразить наглядно Кратный путь, на котором дух сначала стал материей, затем поднялся от земли к небу. Попробуем понять значение этого движения, воспроизведя ниже слова, с которыми обратился к двум новоприбывшим масонам Л. Сальвини: «Итак, вы прошли в обратном порядке тот путь, которым человек приходит в жизнь: человек рождается творческим огнем, он рождается огнем любви, он замешен на текучей лимфе, текучей крови и созревает в воздухе, заканчивает свой путь в земле. Вы же сегодня от земли прошли через текучую воду, воздух и приблизились к огню, дабы стать сыновьями Света»[66]66
  Rivista Massonica, № 8, 1972, p. 457.


[Закрыть]. Соприкосновение с четырьмя элементами при совершении масоном своего пути следует «вертикали», о которой было сказано выше, оно подводит человека к слову «да будет Свет», означая воссоединение со светоносностью первичного акта творения (Бытие, 1,3).

В ходе символических путешествий инициируемый наталкивается на «препятствия», которые постепенно преуменьшаются, подобно тому как материя истончается, следуя Аристотелевой «вертикали». И все же скитания вслепую в храме, шумы, обрушивающиеся на него, создают в представлении соискателя чувство «перехода». По завершении четвертого путешествия наступает успокоение. В воцарившейся тишине голос напоминает посвящаемому «золотое правило» – универсальную этическую заповедь «Не делай другим того, что ты не желаешь самому себе, делай другим добро, какого ты желал бы самому себе».

Теперь следуют магические мгновения – совершается переход из храма в «зал потерянных шагов», затем снова в храм для свершения обряда инициации.

Находясь у алтаря, кандидат берет на себя обязательство «хранить в святости честь и жизнь всех людей» и не исповедовать принципов, которые несовместимы с принципами масонства.

Посвящаемому уже вернули зрение. Но храм все еще погружен в полутьму. Три удара молотка Мастера – и храм наконец залит светом. Соискатель видит лица своих братьев.

Мастер, держа пламенный меч, совершает обряд инвеституры – введения в масоны. Новый масон «украсит своим присутствием сии колонны», как только Мастер произнесет следующие слова: «Ты мой брат». Посвященный в масоны получает фартук, который будет носить в ложе. Фартук символизирует Труд – «первейший долг и обязанность, высочайшее утешение человека». Он получает также две пары белых перчаток: одну для себя (символ чистоты), другую пару – для спутницы жизни, являющейся «совершеннейшей женщиной», то есть той, которую масон любит и уважает.

Термин «брат» восходит, согласно масонской традиции, к словоупотреблению древних рукописей, которые предписывают следующее: «Будешь называть вольных каменщиков своими братьями, или иначе своими товарищами, и никогда более их полным именем».

Фартук, который у Ученика лишен фигур и символического орнамента, а у масонов высших степеней снабжен богатейшей символикой, был, как известно, в обиходе «оперативного» средневековного масонства. Правда, согласно Б. Джонсу[67]67
  Jоnes В. E. Op. cit, p. 450.


[Закрыть], его наличие засвидетельствовано источниками, найденными в Египте и относящимися к периоду четырех-пятитысячелетней давности. На фиванских фресках изображены рабочие фартуки строителей.

Что касается перчаток, то они также были в обиходе средневековых масонов. Свидетельства тому найдены в Шартрском и Йоркском соборах, а также в уставах, называемых «Уставами Шоу», относящихся к 1589 г. и действовавших в Шотландии. В средневековой Англии белые перчатки, как правило, носили судьи.

Символика перчаток связана также и со средневековым рыцарством, если верно, что рыцари обычно украшали свой шлем перчаткой прекрасной дамы[68]68
  См.: Idem, p. 461–462.


[Закрыть].

На следующий день после состоявшейся инициации Гёте, например, предназначил пару белых перчаток для своей возлюбленной, сопроводив свой дар следующими словами: «Скромный подарок, если судить по первому взгляду, ждет Вас по возвращении. Самое удивительное… я могу его сделать только одной женщине и только один раз в жизни»[69]69
  Rivista Massonica, № 4, apr. 1974, p. 242.


[Закрыть].

Масонская инициация предназначена для мужчин, или, по символической терминологии, имеет «солярный» характер. Женщины в масонские ложи не допускаются, но не из-за каких-то женоненавистнических предрассудков. Тому есть иные причины. По мнению исследователя масонства Рене Генона, исконно масонская инициация была введением в секреты мастерства ремесла рабочего-строителя и, следовательно, задумана по форме специально для тех, кто работает на строительной площадке, то есть для мужчин. Поскольку основанием инициационной практики масонства является традиция, «мужские» привилегии должны были строго соблюдаться и в новое время.

Дело не в том, что масоны считают женщину неспособной воспринять установления общины. Этико-духовное совершенствование, познание самого себя, символизм и эзотеризм – все это универсальные ценности, следовательно, относятся они и к женщине. Однако формы, в которых выражена масонская обрядность (трудная ручная работа каменщика и «физические испытания», символика меча, согласно легенде о Хираме), выглядели бы гротеском и нелепостью, если их сочетать с женской психологией, которая по своей природе и исторически движется по иным орбитам.

Как писал в «Масонском обозрении»[70]70
  См.: Rivista Massonica, № 2, feb. 1976, p. 110.


[Закрыть] один из основателей итальянской школы психоанализа, проф. Эмилио Сервадио, инициация женщин «мыслима только как постепенное осознание женщиной своей жизнедарящей энергии – «шакги»[71]71
  Shakti и yoni – санскритские слова-термины. Шакти – это сила и мощь божества. В индуизме обычно связана с Шивой, «женским» элементом, несущим жизненное начало. Символически изображаемая пятью богинями, она считается силой сознания, блаженства, воли, познания, деятельности. Пони – женский детородный орган. Шакти и иони широко представлены в так называемых тантрийских культах.


[Закрыть]… воды-посредника, «иони», порождающей миры, божественного Нуля. Отождествление женщины с мужским естеством? Что может быть абсурднее?» Думаем, понятно, отчего в масонских ритуалах совершенно отсутствуют символы, действия и легенды, которые были бы вдохновлены «женской» темой.

Как ни парадоксально, но именно глубочайшее уважение к женщине и ее внутреннему миру вынуждает масонов не допускать женщин в свой круг. Братства, посвящающие в масонство женщин, считаются Великой объединенной ложей Англии и национальными масонскими общинами самозванными, не имеющими статуса «законных» лож.

Вопрос об инициации женщин, разумеется, нельзя исчерпать в нескольких строках. Необходимо напомнить, например, об огромном значении символики Астарты или Изиды в древних инициационных обрядах, связанных с тематикой плодородия. Укажем и на современную ициационную практику ордена мартинистов, который руководствуется учением мистика XVIII в. Луи Клода де Сен-Мартена. В этот орден допускаются женщины, хотя, говоря по правде, географическое распространение мартинизма сегодня весьма неопределенно, тем более что под его эгидой нередко подвизаются группы людей, излишне склонных к импровизациям и фантазиям.

Тем не менее хотелось бы надеяться, что нам удалось убедить читателя, что масонство закрыто для женщин отнюдь не по дискриминационным причинам. Чтобы за вершить эту тему, приведем высказывание масона Джузеппе Мадзинииз его поучения, озаглавленного «Обязанности мужчины»: «Любите и уважайте женщину. Не ищите в ней только утешения. Но ищите в ней силу, вдохновение, удвоение ваших умственных и нравственных способностей. Выбросьте из головы раз и навсегда всякие помыслы о своем превосходстве. Никакого превосходства у вас нет. Запомните это. Многовековые предрассудки, неравное образование, укоренившаяся не справедливость законов – вот в чем причина кажущейся умственной неразвитости женщин. Но разве история угнетения не научила вас, что угнетатель всегда удерживает свою власть на созданных им же самим основаниях?..»[72]72
  Мazzini G. Dei Doveri delltiomo, p. 69.


[Закрыть]

Однако возвратимся к вопросу об инициации. Посвященный Ученик обретает «слово, знак и токкату», присущие его степени, и получает символическое наставление в мастерстве: брат-наставник по поручению Мастера подводит Ученика к неотесанному камню, где он и приступает к работе.

Итак, человек, посвященный в масоны, имеет право занять «место у колонн». Одежда его снова приведена в порядок, и «металл» ему возвращен. Братья выражают свою радость. Они поднимают мечи, острие которых прежде было направлено на новоприбывшего, и поздравляют нового брата троекратным похлопыванием по плечу открытой ладонью.

Какова же связь между масонской инициацией и инициационными обрядами, существовавшими в древности? Несомненно, в их основе обнаруживается общая глубинная динамика. Однако масонская инициация обладает особенностью, которая, по-видимому, состоит в синтезе современного и древнего, мифа и разума, созерцания и деятельности.

По сравнению с первобытно племенной моделью инициации масонская практика лишена какой бы то ни было жестокости – жертвоприношений, «инициационных» увечий, запугивания инициируемого. Главное же различие состоит в том, что масонский ритуал не является обрядом, свершаемым над юношей, вступающим в мужской возраст. Инициация у масонов – это опыт, пережитый вполне зрелым человеком, обычно после достижения двадцати одного года, по его просьбе и согласию. В отличие от мистерий в честь Митры, Озириса, орфических ритуалов и т. п. масонская инициация, которая в известной мере является продолжением выше указанных обрядов, обладает самостоятельным значением, будучи свободной от мифологически-религиозной исключительности, мотивировок жертвенности и фантастических представлений, ритуальных эксцессов. Инициация у масонов, судя по всему, стала своеобразным сочетанием основных мотивов античных мистерий (познание, смерть и воскресение) с иудейским и христианским этическим монотеизмом, наследием «оперативного» средневекового масонства и вершинами философской мысли XVII и XVIII вв.

Общей между масонской инициацией и традиционными инициационными обрядами (при наличии известных исключений) является дисциплина соблюдения «тайны», хранить которую масон обязуется при вступлении в ложу. «Масонская тайна» – предмет непрекращающихся домыслов. Все наиболее резкие обвинения против масонства содержат указание на существование у масонов особой «тайны». По тонкому замечанию А. Амбези, при этом используется пружина «автоматизма человеческой психики»[73]73
  Ambesi A.C. Storia della Massoneria, p. 15.


[Закрыть], под воздействием которой преступным или по меньшей мере подозрительным является все, что не становится достоянием гласности, все, что происходит в тишине и без посторонних глаз.

В действительности же масонство, согласно своему уставу, не является секретным или тайным обществом. Единственное, чем оно дорожит, – это «умолчание». Масонство не любит шума, мало обращает внимания на пропаганду, сторонится площадного многословия, пренебрегает демагогией, то есть всем набором публичности, которая сегодня заполонила политическую и культурную жизнь.

Руководители масонства и его главные штаб-квартиры повсеместно доступны. Если масонские собрания и ложи закрыты для публики, то это не оттого, что за их стенами творится нечто недозволенное, или потому, что масоны ведут себя наподобие сектантов. По утверждениям самих масонов, они поступают таким образом в знак уважения к иниационной традиции, предусматривающей отсутствие посторонних глаз. Молчание масонов обусловлено, пожалуй, невозможностью передать на словах тот духовный урок и опыт, которым они дорожат.

Тайна, окружающая масонскую «работу», согласно их учению, связана с тем, что каждый член ложи обязан лично, опираясь на собственные силы, стремиться к самосовершенствованию. Это – дело его совести, его устремления не разрастаются за счет других. Добровольный путник, вступивший в храм, подвергается испытаниям в тишине и молчании тех, кто вступил на эту стезю до него. Молчание окружающих призвано многократно усиливать голос собственной совести, побуждать к совершению собственных поступков, продолжению собственного поиска.

Масон может, если он того пожелает, предать гласности факт своей принадлежности к ордену. Но по уставу, он обязан не обнародовать, не получив на это особого разрешения, имена других братьев. Причина этого распорядка в жизни масонства просто и ясно объяснена Лино Сальвини в обращении к новоприбывшим: «…вы должны соблюдать сдержанность в отношении лиц, которых увидели сегодня, имен, которые входят в общину, ибо каждый человек имеет право сказать о себе только то, что он сам желает сказать, и не желает, чтобы за него говорили другие».