Текст книги "Кольцо Афродиты"

Автор книги: Михаил Юдовский

Соавторы: М. Валигура
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

– Лена?

– Но.

– Не знаю, кузен,– искренне пожал плечами я.– Между прочим, как у тебя с ней?

– Она,– говорит Димон,– какая-то неземная, эта блядь. Разучила несколько кришнаитских песен. И уже третий месяц беременна.

– Ну ты, – говорю, – Димон, даешь!

– Я – глубоко несчастен,– заявляет Димон. – Единственное, что у меня осталось в жизни – это Кришна и брат Игорешка.

– Уй, кузен! – удивился я.– Так он тебе, все ж, открылся?

– Кто, Игорешка?

– Кришна, болван.

– Не шути так,– попросил Димон.– Что ж до Игорешки – то это маленький семилетний скот.

Димон поморщился, снял ботинок и вытряхнул оттуда канцелярскую кнопку с окровавленным острием.

– Не будем о грустном,– сказал я.– Тебе, Димон, надо развеяться.

– Пошли в ресторан,– предложил Димон.– На Речном вокзале открылся новый ресторан. Деньги у меня есть.– Потом помрачнел и говорит.– А кришнаитская-то касса все пустеeт и пустeeт.

Ресторан на Речном вокзале назывался "Речной". Я сразу вспомнил соседа дядю Степу, потом соседа дядю Фиму Парашина, соседей дядю Вшивина и дядю Парши-вина, дядю Евлампию, потом дядю Володю, начальника Городских Складов дядю Ябунова...

– Вот свободный столик,– прервал мои воспоминания Димон.

Мы сели. К нам быстро подскочил официант, нагловатый, в зеленом смокинге с искрой.

– Заказывай, что хочешь,– сделал широкий жест Димон. Потом помрачнел и говорит.– А кришнаитская-то касса все пустеет и пустеет.

Мы заказали по салату, по порции цыпленка-табака и литровый графинчик водки.

–Я упал в своих глазах,– признался Димон, обгладывая цыплячью ногу и выпивая рюмку.

– Сиди ровно, кузен, – напутствовал я его.– На нас смотрят люди.

– На тебя пялятся, – доверительно сообщил Димон.

– Кто?

– Девица через два столика. В зеленой водолазке с крашенной челкой.

Я посмотрел. На меня, правда, пялились.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ У девицы в зеленой водолазке действительно была крашенная челка – в багровый цвет. Остальные волосы были каштановыми. Глаза тоже были каштановыми и мягко светились из-под длинных ресниц.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ)

Я еще не успел поманить ее мизинцем, а девица уже стояла возле нашего столика, явно напрашиваясь, чтоб ее пригласили присесть.

– Садись, – пригласил я.

Девица села.

– Марина, – представилась она.

– Гоша.

– Димон.

– Димон,– заметила Марина,– было бы практично, если б ты слинял отсюда на хуй.– И не подумаю! – заявил Димон. – Пока водку не выпью. Тут все – за мой счет. -Потом помрачнел и говорит.– А кришнаитская-то касса все пустеет и пустеет.

Наконец, Димон допил водку и ушел, свесив ножки. Марина пододвинулась ко мне поближе. Я отодвинулся.

– Ты что, боишься меня? – говорит Марина.

– Нет, – отвечаю, щелкая зубами. – Просто вы меня всe заебали уже.

– Мы, в смысле – кто?

– Вы, – говорю,– самые.

– А... – говорит Марина, – это потому что ты с нами спишь. И зря, между прочим.

– Здрасьте, – говорю. – А что с вами еще делать? И с кем мне еще спать? С водолазами?

– Держись на грани, – посоветовала Марина. -Вот я, например, не такая как всe. Я знаю цену своему телу.

– И почем, – говорю, – оно?

– Не продается.

– Даром, что ли, раздаешь?

– Не всeм.

– А кому конкретно?

– По настроению.

– Что-то,– говорю, – не припомню я тебя. Откуда ты взялась?

– Из Столицы.

– Не пизди,– говорю,– Слово пацана?

– Дурак ты, Гоша.

Ну, это можно было и не говорить. Из Столицы, из нашего Города – всe они одинаковы.

– Пойдем,– говорит Марина,– ко мне. Я тут недалeко остановилась. В гостинице "Столичная".

– Пойдем,– пожал плечами я.– Уй, кузен падлючий! Ушел и не расплатился.

– А кришнаитская-то касса все пустеет и пустеет,– вздохнула Марина.– Не тужи, Гоша, я расплачусь.

Она расплатилась с официантом, аккуратно пересчитала сдачу, и мы пошли к ней.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ Пропадите вы пропадом Удавитесь вы проводом Вверх ногами повисните И синицею свистните Спрячьте потные личики В обе чашечки лифчика Отдохни переводчица Я устал Мне не хочется (КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ)

В полутемном гостиничном коридоре Оксана мыла пол.

– Уй!– воскликнул Шоколадный.– Повествование приобретает все болеe странный оттенок.

Тут уж пришлось вмешаться Авторам и самим прогнать Шоколадного.

– Иди, Гоша,– сказали МЫ.– Иди смело. Путь свободен.

Я двинулся за Мариной, огибая, словно подводную скалу, оттопыренный оксанин зад.

У дверей в номер нас поджидал Сидорыч, в черных очках и шляпе в мелкую дырочку.

– С покупкой меня, Гошенька,– защерился Сидорыч, пытаясь меня обнять.Очинно мне идет эта шапочка... Столичная штучка? – пенсионер кивнул на Марину.– Слышь, Гошенька, пидер, давай меняться: я те шапочку, ты мне колечко. Уй?

– Старый идиот,– поморщился я.

– Давай, Гошенька, давай, – не съезжал Сидорыч.– То выгодное дело. В твоем колечке, уж прости старика, всяго одна дырочка, а в шляпке-то моeй их – глядиуй, скоко!

Чтоб отвязаться от этого пиявки, я ухватил его за края шляпы и надвинул на самые плечи. Матерьял затрещал.

– Уй! – захныкал Сидорыч.– Усе, усе, усе – испортил шляпу. Новаю, едва надеванаю!.. Пидер, пидер!

– А ну, посторонись,– послышался чей-то внушительный голос, и я увидел кота Тихона, который, кряхтя, тащил на себе старенькую поломанную радиолу.

– Чтоб было у вас уютно,– объяснил Тихон и, толкнув лапой дверь, скрылся в номере.

–Прежде чем стучать, сосчитайте до трех! – раздался оттуда его бодрый напутствую-щий голос.

– Что это за сумасшедший дом?– спросила Марина, хлопая ресницами.

–Давай считать до трех,– объяснил я.– Раз, два, три! – я постучался в дверь.

– Да? – осведомился Тихон за дверью.

– Тихон, открывай, падла!– загорланил я.

– Ха-мы!– нетрезво замяукал Тихон, но дверь открыл.

– А у тебя уютно,– с иронией заметил я Марине.

– У тебя тоже,– ответила она.

– Будьте счастливы, дети мои! – издеваясь, завопил Тихон.

Пришлось выставить скотину.

– Предупреждаю,– предупредил я Марину.– Самогону у меня здесь нет, коржиков тоже.

– И не надо. Садись вон в то кресло, будем беседовать.

– Беседовать? – удивился я.– О чем?

Но в кресло сел.

– Курить,– говорю,– у тебя можно?

– Если невтерпеж – кури.

Я закурил, стряхивая пепел на стол.

– Ну, что,– говорит Марина,– беседовать будем или нет?

– Не смеши,– говорю.– О чем беседовать?

– В мире много проблем,– заметила Марина.

– Ну, и хуй с ним, говорю.

– С миром?

– C ним.

– Тебя не волнуeт его судьба?

– Не-а,– говорю.

– А твоя судьба тебя волнуeт?

Я подумал и говорю:

– Не-а.

– Совсeм?

– Да хуй я, в принципе, на себя ложил.

– Н-даа,– говорит Марина.– А на меня?

– И на тебя, естественно.

– Я тебя люблю,– сказала Марина.– Но совершенно не понимаю за что. В целом, ты – мой антипод.

– Уй,– говорю,– выбирай выражения.

– Знаешь,– говорит она,– что было бы практично? Чтобы мы никогда не встречались.

– Уже в пути,– отвечаю, подымаясь.

– Сядь,– говорит она.– Поговорим еще.

– О чем?– говорю, все же садясь.

Мы просидели и промолчали минут, наверное, с десять.

– Знаешь,– говорю наконец,– что было бы практично? Если б мы с тобой занялись... этим... сама понимаешь, чем, и не морочили друг другу эти...

– Ладно,– отвечает она и достает из сумочки презерватив. Я даже отшатнулся.

– Ты чего?– говорю.

– Надень это.

– И что я буду в нем делать?

– Заниматься любовью.

– А водолазного костюма,– говорю,– у тебя нет?

– Не смешно, Гоша.

–Да я,– говорю,– и пользоваться-то им не умею...

– Это очень просто,– лекторским тоном отозвался за дверью Тихон.Наберите в легкие побольше воздуха...

– Брысь!– завопил я.

– Ой-ой-ой,– загнусавил Тихон и застучал лапами по линолеуму, делая вид, что уходит.

Марина, меж тем, объяснила мне, как правильно пользоваться гондоном.

– Только после,– говорит,– не выбрасывай его в окно. Это загрязняет экологию.

–Ладно,– говорю.– Брошу его в стакан с водой, куда ты кладешь на ночь свою вставную челюсть.

– У меня нет вставной челюсти!– обиделась Марина.

– Ну, будет когда-нибудь.

Марина обвила руками мою шею.

– Ты мой,– заявила она.– И больше ничей.

–Я – вообще ничей,– попытался защититься я.

– Ты – мой. Ты – моя частная собственность. У меня есть квартира в Столице, собака ньюфаундленд и ты.

Я решил пару часов с ней не спорить.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ Жил в деревне Ухуeво один человек, и было у него три сына. Обычно бывает, что старшие сыновья – умные, а младший – придурок Ваня. Так здесь все наоборот вышло. Дураками были старшие – Панкрат и Тимофей, а младший Болеслав – хотя в умниках тоже никогда не числился, но дурь его в глаза не бросалась. А вот то, что одна нога у него короче другой на пятнадцать сантиметров – это сразу всe видели. И вот, значит, выводит как-то отец своих сыновей в чисто поле, дает каждому по луку со стрелой и говорит:

– Стреляйте. Куда стрела попадет, там себе невесту и ищите.

Ну, старшие тут же похватали лук и стрелы, выстрелили и попали своему папаше в задницу. А пока тот бегал со стрелами в заднице и матерился, младший – Болеслав – тоже выстрелил. И полетела, значит, его стрела за луга широкие, за леса высокие – в общем, хрен знает куда.

Папаша, тем временем, вытащил стрелы из кровоточащей задницы и сердито говорит:

– Ну, ты, Боляха, давай, дуй за своей стрелой, а вы,– тут он повернулся к Пaнкрату с Тимофеeм, – можете себе невест у меня в жопе искать.

А Болеслав пошел за стрелой. Не знаю, сколько он там ковылял на своих ногах разной длины, доковылял наконец до болота. Видит – на кочке лягушка сидит и стрелу его подмышкой держит.

– Ага,– сказал Болеслав.– Так ты, значит, царевна-лягушка?

– Та не,– отвечает та.– Царивна-жаба – вона щэ торик здохла. А я просто соби жаба.

Болеслав рассердился, забрал у нее стрелу и говорит:

– Ну, раз ты просто себе жаба, так и.....ты в пизду!

Вернулся домой – отец на печке лежит, и на заднице у него два компресса.

– Ну, как, – спрашивает,– нашел себе невесту?

Болеслав только рукой махнул.

– Какую, – говорит,– в жопу, невесту. Кругом жабы одни.

У них в семье, надо вам сказать, вообще было принято некультурно выражаться.

Ну, старик погоревал немного, что ничего путного из его затеи с невестами не вышло, а потом выпил чарку самогона и успокоился.

Панкрат и Тимофей так и никогда и не женились, и вскорости оба померли от апоплексического удара. А Болеслав, все ж, женился на девушке из хорошей семьи – Марье Николавне Потаповой.

(КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ)

Проснулся я утром у себя. Радиолы не было, однако ж Тихон был – вытирал тряпочкой пыль на месте, где когда-то стояла радиола, и вообще делал вид, что он тут не при чем.

– Тихон, меня не ебет,– начал я свою речь.– Чтоб вечером радиола была. За нее в свое время 30 рублей было плочено; большие, еб твою блядь, деньги.

Тихон отдал издевательскую честь и щез.

– С-скотина, – пробормотал я. И недаром – через некоторое время я услышал хриплые звуки во дворе.

Одной лапой Тихон крутил пластинку, а когтем другой воспроизводил мелодию и елейно мяукал к вящему удовольствию беленькой кошки из соседнего двора.

"Уй, Тихон,– подумалось,– такие ж дурные вкусы, как у меня. Любит, сука, блонди-нок с зелеными глазами".

Больше на эту тему я размышлять не стал, потому что зазвонил телефон, и я поплелся к нему, подтягивая трусов ослабшую резинку под тяжестью моих яйцов.

– Егор Иродов, пресса,– буднично представился я.

– Гошенька,-послышался в трубке сладкий голос.

– Хуешенька,– поморщился я.– Kакая блядь звонит опять?

– Марфа я.

– Мафия?

– Блин, вынь хуй изо рта.

На этот раз я так легко не поддался.

– Сама вынь!

На том конце провода послышалась возня – изо рта вынимали хуй.

– Можете продолжать беседу? – на всякий случай осведомился я.

– Марфа я.

– А, Марфия! Эт ты, блядь, Марфа?

– Но. Гошенька, давай по-хорошенку...

– Давай,– быстро согласился я.

– Эт ты по моим ясчыкам рыскал – компромат собирал?

– Но.

– Бля, верни, пидор!

– Вот грубости не люблю. И ваапче, Марфа, те – пиздец.

– Дура, – сказала Марфа.– Луче верни.

– Дурак,– вернул я.– С таким компроматом тебе сидеть да сидеть.

– Гошенька, пидр,– отвечает она ласково,– положь, солнышко, где взял. Не то – без шуток – придет тебе ПИЗДЕЦ.

– Пиздец,– говорю,– не мешки ворочать.

– Дурак,– вздохнула Марфа.– Ну, я тебя предупредила. Терь остерегайся.

– Терь,– говорю,– буду. Спасиб, Марфуша, за предупреждение.

И ведь соврал – не остерегся; только о том и думал, чтоб кот Тихон радиолу к вечеру вернул.

А пока до вечера далеко, решил я сходить к дяде Степе Речному. Он тут своей яхтой хвастался. Дай, думаю, пересижу баб на острове – заебали бабы.

Дядя Степа Речной встретил меня мрачно.

– Ну,– грит,– что, отбил лапы своему коту?

– Но,– говорю.– А если он радиолы не вернет, то вопче – пиздец ему.

– Пиздец,– говорит дядя Степа,– не мешки ворочать. А вот ты скажи ему, чтоб он про опездалов больше не писал.

– Больше,– говорю,– не будет. А вот не вы ли, дядя Степа, про яхту хвастал?

– Мы, – гворит дядя Степа.– А хуйли?

– Да так, – говорю популярно.– Хош верь, хош не верь – нужна.

– Верно,– говорит дядя Степа.– Яхта – она каждому нужна. А уж для тебя, Гош, хош -верь, хош – не верь, ну не жалко, блин.

– Что так?

– Что так, что этак. Уж так вышло. Бери, на хуй, пользуйся, блядь.

– Спасиб, – грю,– дядь Степ. А уж Тихону лапы отобью, ежели повадно будет.

– Ты уж отбей, Гошенька, пидер...

–Уй, Стeпан,– говорю,– Анатольич, от кого это вы, блядь, такой хуйни наслушались?

– Да от Сидорыча, блядь, шпиена амриканского.

– Но, то хуй с ним. А стретимся мы как?

– А стретимся мы, мил члек, Гоша, очинь проста. Ожидаюсь я ныне у причала.

Тобой, блядь. В три часа ровно. Как понял?

– Понял,– грю.– Хули тут не понять?

– Токо не опездывать,– грит дядь Степ.

– Не ссы,– грю,– не опоздаю. Прискочу, блядь, на белой лошади.

– Ну-ну. Без лошади тады и не появляйся.

С тем я и ушел от дяди Степы. Ну его на хуй с его четвероногими собаками.

Суки.

В общем, вернулся я на кухню, сел и задумался.

– А хули тут думать, – решили МЫ.– Звонить надо пацанам, назначать с ними встречу.

Позвонил я пацанам, назначил с ними встречу. В три на Речном. Те согласились.

И пошел я. А весь компромат взял с собой.

ПОГОНЯ

Хотел было на улицу выйти, но ничего из этой затеи не вышло. Дверь вдруг сорвало с петель и разнесло в щепки взрывом. Я рассердился, но не очень.

"Ни хуем себе,– думаю,– утро начинается".

А сквозь дымящиеся обломки в квартиру вдруг врываются трое: Жора, а с ним два облома с дубинами.

"Три, блядь, – думаю, – богатыря, на хуй. Ебическая сила. Ясен арафат по мою душу".

Токо мне не страшно; такой уж у меня характер – ничего не боюсь, пока по морде не получу.

– Ну,– говорит Жора,– здравствуй, эта... сокол... того... ясный.

–Что вдруг?– спрашиваю.– Пришли, блядь, за вожделенным компроматом?

– Бля, ну он опять... эта... нарочно злит! – обиделся Жора.– Илья, Никитич, дайте ему того... по рогам!

Обломы Илья и Никитич взмахнули дубинками, и рога мои отлетели.

– Спасибо,– говорю,– идолища поганые.

– Чиво?– Илья и Никитич повернулись за разъяснениями к Жоре.

– Бля, обзывается!

Дубинки взметнулись вновь. У меня хватило ума не дожидаться, пока они опустятся. Поднырнув под молодецкие руки, я выскочил на улицу.

– Буээ!!! – взревели богатыри и бросились вдогон.

– Хитрый эта... сука! – услышал я за спиной, но подробностей дожидаться не стал, перебежал дорогу и оказался на стройке.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ На месте раскуроченного шаром дома строили многоэтажный банк. Прораб Пейсов-Невъебенный зычно покрикивал:

– Майна! Вира! Надежа! Любов!

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ)

"Из них четверых, – подумалось на бегу, – Hадежа, Шоколадный, умирает послед-ней".

– Ну и хус с ней,– робко ответил Шоколадный.– Всe там будем. Ты – скоро.

– Тсс-с,– прикрикнули МЫ на Шоколадного.

Но я его не слушал – несся, как безумный, вверх по ступенькам, пока не оказался на самом верху недостроенного здания.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Рядом со мной рабочие продолжали чинно класть кирпич – розовый, ноздреватый, с трещeнкой; кран помахивал крюком, как хуем; в общем обычная жисть. Трудо-вые, ебать мой сраный рот гвоздем аршинным, будни. За стройкой тянулся невообразимый пустырь. Пески, залупа рваная когтями на невъебенные куски, да камни. По сухой исковерканной земле шагала Надежа, хохоча, как безумная.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ)

Ступеньки за моeй спиной затряслись от тяжелых шагов убийц. Я забрал у рабочих кирпич и бросил его в лестничный пролет.

– Уй, Гоша, пидер, – жалобно заныли рабочие.

Меж тем, кирпич достиг цели.

– Але! Какая сука кедаиса? – послышался рев не то Ильи, не то Никитича.

– Гоша, ястреб хуй,– пояснил недоумкам Жора. – Эта, напрашивается.

Мимо моeго уха просвистела пуля и расплющилась о стену.

– Але! Какая сука стриляло?– рявкнул я.

На секунду воцарилось молчание.

– Там хто-т есть,– сказали Илья Никитич.

– Не пизди! – возразил я.

– Бля буду, есть.

И тут они выскочили – Жора и еще двое.

– Ага, попался! – ткнул в меня пальцем Илья, перехватывая дубинку поудобней.

– С нами в дочки-матери не поиграешь,– важно пробасил Осел Никитич.

– Дурак! В кошки... эта... мышки,– поправил Жора.

– Том и Джерри! – обрадовался Никитич.

Жора косо глянул в его сторону, перезаряжая пистолет.

" Наглые какие! – подумал я.– Посредь бела дня с пистолетом ходят. Совсeм хозяевами себя чувствуют ".

Не знаю даже, с чего это я так рассердился.

– Блин, ну мы будем его кончать? – мрачно вмешался Илья.

– А куда торопиться? – говорю.

– Да он того... этого... не боится!

– Волков,– говорю,– бояться – в рот не давать.

– И не брать! – важно добавил Никитич, поворачиваясь ко всeм окружающим.

– Асел! – выругался Жора.– Давай, бля, это... ебни его дубинкой.

– Мужики,– заторопился я,– коржиков не хотите?

– Чифо? – спросил Илья.

Я протянул ему коржики. Илья мрачно захрустел зубами и надолго выпал из строя.

Никитич снова поднял дубинку.

– Мужики,– говорю,– давайте я вам стихи почитаю.

И, не дожидаясь, начал:

–"Заповит ".

Як умру, то поховайте Мэнэ на могыли...

– Не ссы, эта... поховаем.

– Ну вас на хуй,– обиделся я.– Не перебивайте, а то не буду.

– Дай ему дочитать,– попросил Никитич, явно заинтересовавшийся сюжетом.

Я послал ему воздушный поцелуй и продолжил:

–... Сэредь степу шыракога На Вкрайине мылий.

Шоб ланы шырокополи И Днипро, и кручи...

– Короче,– попросил Жора.

–... Було видна, було чуты, Як рэвэ рэвучий.

– Какой?– не понял Никитич.

– Бля, ревучий.

– В смысле?

– Ну, ебучий, ебучий,– нетерпеливо пояснил Жора.

– А! – успокоился Никитич.– Хорошие стихи.

– Як,– продолжал я,понэсэзукраиныусынеeморэкровворожуоттодияиланыигорывс-эпокынуиполынудосамо обогамолытысяадотогоянэзнаюбога...

– Шо он там нэсэ?

– А бис його... цэ... знае,– ответил Жора.

– Поховайтэ,– говорю,– та вставайтэ Кайданы порвитэ И ворожжэй злою кровъю Волю окропитэ И мэнэ в симйи вэлыкий В симйи вольний новий Нэ забудьтэ помъянуты Нэзлым тыхым словом.

Оставив Никитича слушать стихи, я спустился вниз по лестнице.

– Гэй! -послышалось мне вдогон.– Яким словом?

– Иди на хус! – объяснил я.

– А! -успокоился Никитич.– То я не забуду.

– Долбаный еб! – заревел на Никитича Жора.– Это... за ним!

Я прибавил шагу.

– И ты, Илья тебя за ногу, давай... это... ступай!

– Жубы,– пожаловался Илья.

– Жубы – дело наживное! Сегодня он есть, завтра его... того. Ну, ты понял.

И они снова припустили втроем за мной.

Тут я выскочил со стройки и, намазав сало пяткой, добежал до перекрестка, а потом увидел лошадь. "Ну, халло",– сказала лошадь. "Ну, халло,– я ей ответил.– Как живет старик Котовский?" "Как всeгда: живет хуево,– отвечает дура-лошадь.– Ни хуя старик Котовский не умеeт жить на свете. Ну, а ты?"– спросила лошадь. Я, в ответ не отвечая, взгромоздился ей на холку и кричу:

"Скачи, кобыла, как подстреленная лошадь! Или нас двоих прирежут!" "Йо-го-го!"– сказала лошадь и помчалась по Проспекту. А вокруг снаряды рвутся, пули свищут надо мною, как дрозды (ебать их в жопу дохлым кроликом с наческой).

Только я – герой бесстрашный! Мне до дупы – хули пули? Я их в рот ебал отважно деревянным самокатом. Хули пули? – скажем, лоси – те страшней, но тем не менье, дед мочил лосей руками ( мой, естественно, не пашкин; но бо этом – чуть позднеe ). Лошадь совсем охуeла – застоялась кобылка у Пeтра Петровича.

Попереворачивала лотки по всему Проспекту. И здесь я нанес ущерб Мафии! Я, конечно, тоже еблом не счелкал – набил на ходу рюкзак немецкой водкой "

Львым Толстым " – и скакать стало как-то веселеe. А погоня не отставала – терпеливо петляла за нами по всяким проходным дворам, переулкам и даже Оврагу. И как это Мафия не боится в Овраг ходить? Там же бандиты. Мы с лошадью встретили Филимона.

– Так, гришь, платиновое? – защерился Филимон.

– Гош,– поправил я.

Передние ноги лошади подогнулись, я перелетел через ее голову и шлепнулся в канализационный сток, где и стал плавать посредь говна.

– Не, точно платиновое? – крикнул мне вдогон Филимон.

Но я уплывал все дальше и дальше. У моста лошадь подобрала меня. Мы продолжили скачку вдвоем; я – пованивая, она – морщась. Погоня не отстовала. Время к трем уже клонилось. Наклонился я к кобыле и воскликнул: " Эй, кобыла! Повертай к Реке копыта! " Та копыта повернула и помчалась вниз по склону... В три мы были у причала. Описание природы. Золотистой чешуею на воде качалось солнце, как сошедшеe с картины композитера Шекспира. Рядом с солнцем, словно Чехов, то есть, в смысле, словно чайка, на воде качалась яхта, белокрылая паскуда дяди Степана Речного. На борту сияли буквы: "Это Яхта Дяди Степы". А у берега близ яхты прохолаживались трое: пацаны и дядя Степа (то есть, стало быть, четыре (пацанов-то было трое – Витька, Пашка и Серега, по обыкновенью голый (то есть, Умственно Отсталый ))). Я на лошади подъехал, говорю: "За мной погоня".

– Еб твою блядь,– говорит дядя Степа.– Что ж ты раньше не предупредил? Кого бить?

– А вон энтих,– говорю.

А к причалу уже подлетают три богатыря, безмолвные, как Крылатый Ужас.Ну, ладно, пацаны,– говорит дядя Степа.– Вы давайте на яхту, а мы с лошадью отобьемся. У нее, блядь, копыта. Мускулы у нее, блядь. Так, что ли? – повернулся он к лошади.

– Бэз сомнения,– отвечает лошадь.

Мы так и попадали со смеху, но на яхту все-таки забрались. Уже отчаливая, заприметили жестокую сечу на берегу – лошадь и дядя Степа пиздили насильников.

– Отобьются они? – тихо спросил Пашка – За лошадь,– говорю,– я спокоен. У нее. блядь, копыта. Мускулы у нее, блядь.

А дядь Степа – тот вопче боксер. И собаки у него суки. Очинно вредные.

– Твари,– сказaл Серега.

Мы с интересом повернулись к нему.

ХОРЕК ТИМОХА

Яхта приближалась к острову. Тот было не узнать – в самом худшем смысле слова.

Все наши любимые местечки оказались заняты. На весь остров раскинулась база отдыха "Роговы".

– Сосать мой нюх! – вырвалось у меня.– И сюда добрались! Сами, суки, скотч пьют, а людям примкнуться негде!

– Они ебнулись! Они скоро будут перцовый пластырь пить,– заметил Пашка.

– И тампонами закусывать,– добавил Витек.

– Тампаксами,– уточнил У.О.Серега.

Мы так и покатились со смеху – до чего смешна толстожопая тварь!

Все же все еще растроенные, мы поплыли вдоль острова. На берегу раскинулся яхт-клуб, из кустов квакала музыка, жирные отдыхающие распластали под солнцем свои рыхлые тела.

– Хунево,– вздохнул Пашка.

– Было у него,– неожиданно влез Серега,– как и у всех нормальных людей 10 пальцев: 6 на правой руке, 4 на левой.

– У кого?– выдавил Пашка сквозь смех.

– Так, ваще,– махнул рукой Серега, Умственно Отсталый, как всeгда (а, может быть, даже больше обычного).

Мы обогнули остров и вдруг обнаружили укромную бухточку, незагаженную нарастающей новизной. Тут было тихо и красиво.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Под корягой плескал одинокий речной опездал. Над ним, расплескав яркие крылья оеял опездал воздушный, острым клювом ловя на лету редких в этом сезоне бабочек – Батьку Махаона, оранжевую Павлиний Хуй и Тутового Праздножлоба.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )

Мы наскоро причалии и вытащили пожитки на берег. Я показал пацанам рюкзак, набитый " Львым Толстым ". Пацаны завизжали от восторга и бросились купаться. Я тоже стащил с себя одежду и последовал их примеру. После мы долго лежали на песке, уподобляясь рыхлым отдыхающим. Наконец мне надоело.

– А ну, вставайте,– закричал я.– Ишь, разлеглись, как тюлени на лесбище.

– На где? – переспросили голый Серега, голый Витька и голый Пашка.

– На в пизде. Доступно?

Умственно Отсталому Сереге было доступно. Остальным – нет. Пришлось их отвлечь.

– Пацаны,– говорю,– закапывайте " Льва Толстого ". Покойный перегрелся.

– А Ульяныча,– начал Пашка историю друга,– так и не зарыли. Ульяныч, мужики...

– Блядь, без тебя знаем!

Дошел черед и до " Льва Толстого ". Русский писатель Лев Толстой оказался плохой немецкой водкой.

– Гоша, пидор! – заорал Серега.– Где ты взял подобное говно?

– Как вы водку назовете, так она и потечет,– философски заметил Пашка.

Но другой-то не было; стали мы пить эту. И пили до тех пор, пока у бедных рыб совсем не осталось конечностей.

Ночью я вышeл на борт поссать.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Реку покрыл мягкий белый туман.

Вдалеке слышалось непонятное жужжание ( стрекозы? ночные воздушные опездалы? )

Слева от нас по борту на берегу я увидел непонятные вспышки света. Сперва я решил, что это какой-то атракцион из базы отдыха, но база-то отдыха осталась справа. Тогда я подумал, что это инопланетяне. Но отнесся к этому равнодушно.

Ну, инопланетяне, ну, и ебать их в рот.

( КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )

Я спустился в каюту и растолкал пацанов.

– Пацаны, там инопланетяне прилетели.

– Ну, инопланетяне,– зевнул Витек.– Ну, и ебать их в рот.

– Ну чо,– начал канючить я.– Может пизды им дадим?

– Кому? – сразу проснулся Серега.

– Инопланетянам. Хули они тут...

– Да у них ведь, блядь, лазеры. Скорчеры у них, блядь.

– Хуязеры,– говорю.– Хуерчеры. Ссыкло.

Этого Серега пережить не мог. Живо растолкал Пашку, и мы вчетвером пошли на огни. Летающая тарелка стояла не песке, пестрая, как мухи, ползающие по куску говна.

– Ебать мой хуй кривым мизинцем! – ахнул я.– Ино, блядь, планетяне!

– Они! – раздался чей-то голос, и дверь тарелки со скрыпом отъехала на петлях.

– Зайдем, – сказал Серега.– Хозяева заждались пиздюлей.

Мы вошли.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Внутри тарелка была битком набита всяческой фантастической бутафорией:

бластерами, скорчерами, думающими машинами, роботами, хоботами, хоббитами, арифмометрами, вставными челюстями из неизвестных на Земле материалов. Короче, впору было Ебу даться. Мы дались. Над всeм этим ликолепием парил мохнатый шар размером с футбольный мяч, покрытый серебристо-синей шерстью. У шара были глаза, нос и рот. Надо полагать, это и был ебучий пришeлец.

( КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )

– Здравствуйте,– сказал он.

Мы так и покатились – со смеху, ясен арафат.

– Чо за хуйня? – сказал пришeлец.– Меня зовут Хорек Тимоха.

– Я бы назвал тебя Прыщ Львович,– заявил Серега.

– А я бы тя назвал Пиздопроушина Двужоподырчатая,– парировал Хорек.

– Может, не сдавался Серега,– твой папа был и Лев, а вот сам ты – прыщ.

– Мандоблядское Троепиздише,– ругался Хорек.

– Прыщ Львович,– настаивал Серега.

– Залупоглазая Пиздарвотина!

– Прыщ Львович.

– Ебермудский Бергамот!

– Прыщ Львович.

– Толстожопое Говнохранилище!

– Манда Космическая.

– Ну, что ж, я щытаю, что Контакт установлен,– довольно резюмировал Тимоха.– Можно перейти к неофициальной части. Выпьeм, мужики?

Мы так и покатились со смеху.

– Чкм ты,-говорим,– хорь поганый, водку держать будешь? У тебя ни рук, ни хуя. Тобою разве в пинг-понг играть.

Шутили мы. А он:

– Садитесь,– говорит,– мужики колченогие. Кривохуии мужики.

Мы сели.

– Водку я пастью удержу,– вел дальше Тимоха.– Чтоб вас это не ебало. И не водку, а вона что – космический ерш.

Тут перед нами появился юродивый робот, громыхающий всeми суставами и шейкером-маткером. В одну секунду коктейль был готов – розовое противное пойло.

– Я, пожалуй, блевну,– преувеличенно бодро проговорил Серега.– Где тут можно?

– Да везде,– лыбнулся Хорь.– Я ентот корабль на хую вертел.

Мы так и покатились со смеху – не было у Хорька хуя.

– У нас в Космосе,– пояснил Тимоха, – дело обстоит так: у одних хуй есть, у других, извините, нета. Одни ебут, других соответственно. Ебут.

– Так ты – баба? – поразился я, а сам подумал: неужели мне и здесь не удалось от баб скрыться?

– Сам ты баба,– обиделся Тимоха.– Я космический пидар. Развернуто – пер аспера ад астра[5] – слыхал?

– А, – сказали мы.– Так бы сразу и говорил. Хули было сиськи мять?

– Теперь,– говорит Хорек серьезным тоном,– охуительно важная вещь: у кого из вас Кольцо?

– А чо? – нагло спросил я.

– Через плечо,– бодро отозвался Тимоха.– Отдай.

– А вот те хуй,– я без всякого стеснения показал.

Тимоха присвистнул. Он у себя в сраном Космосе такого, поди, и не видел.

– Кольцо,– продолжал он,– нужно мне. Это особый прибор, которым ты, сраколет, не умеeшь пользоваться.

– А ты, беспалый гермафродит, умеeшь?

– Я пидар! – взвизгнул Тимоха.

– То я вижу.

– Отдай кольцо. Это прибор, утончающий связь с реальностью.

– Не знаю,– говорю,– какой это там за прибор, а токо бабы на него клюют с флигматической скоростью.

– Бабы! – харкнул Тимоха.– Дурак. Ты забиваешь логаритмичной линейкой гвозди.

– Хочу,– говорю,– и забиваю. Кому ебет?

– Олигофрен! Ты играешь с огнем.

– Прометей,– поправил я.

– Древние греки тебе являлись?

– Ты ебнулся,– говорю.– Те уж давно подохли. Причем всe.

– Ну, значит дело еще не зашло так далеко... Ну, а странности ты замечаешь?

– Какие еще странности?

– Чем тоньше связь с реальностью, тем больше на твой взгляд странностей. И когда связь порвется совсем – тут тебе и пиздец.

– Пиздец,– говорю,– не мешки ворочать.

– О, какой дурак!.. Отдай Кольцо!

– Не отдавай, Гоша,– насупились мои друзья.– Вещь, видать шибко пиздатая.

Пускай сам покупает.

– А что,– загорелся Хорек.– Могу и купить. Скоко хош? Мильен? Два мильена?

– Восемнадцать,– сказал я. Почему-то мне понравилась эта цифра – 18.

– Золотом возьмешь? – спросил Хорек.

– Гош, не бери, наебет,– зaволновались мои друзья.

– Я,– завопил Серега,– его морду жидовскую насквозь вижу.

– Я – русский,– поспешно соврал Хорь.

– Хош, на корабль поменяемся? – спросил я.– Махнем не глядя.

– Да ты охуeл! Эж корабль! Тут одни мониторы хуeву уйму стоят! Знаете ли вы наши мониторы? Нет, вы не знаете наши мониторы! Короче, показываю.

Хорек защелкал кнопками.

На противоположной стенке появилось изображение речного берега. Волны выбрасывались на песок, но звук отсутсвовал.

– Вeликий немой,– объяснил Витек.

– Дурак,– занегодовал Хорь.– Эж час ночи, а видно – смари – как днем.

В ту же секунду изображение на мониторе погасло.

– Великий немой ослеп,– похоронным голосом сказал Витек.

Тимоха заметался по пульту, но картинка так и не всплыла.

– Не,– говорю,– на такое гoвно меняться не буду. Можешь с Димоном поменяться – у него латунное есть. Такое же гамно, как и твой корабль.