Текст книги "Кольцо Афродиты"

Автор книги: Михаил Юдовский

Соавторы: М. Валигура
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Одним словом, нужно прикладывать аудиокассету.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )

–........................................................................ ................!

– недовольно проворчал Парашин, завидя меня.

– Привет, Фима,– ответил я.– А я к тебе.

– Удивительное дело,– буркнул Фима.– Я так и подумал. Хочешь чачу?

– Чачу – Рогову,– отмахнулся я.– А налей-ка ты мне, мил друг Ефим, коньячку .

Рогов, неровно сидящий напротив меня, неодобрительно посмотрел на коньяк и подлил себе чачи.

– Тебя Клава искала,– сказал я ему.

– Что говорила?– поинтересовался Рогов.

Я, насколько мог подробно, передал содержание пылкой клавиной речи.

– Ну, горбатая, загнула,– рассмеялся Рогов.– Ефим, наливай,– Рогов подставил опустевший стакан.

Добряк Парашин не заставил упрашивать себя дважды, налил чачи Рогову и коньяку мне и себе.

– Хитрый ты, Фима,– подъебнул Парашина я.– И коньяк у тебя, и чача. Где берешь?

– Покупаю,– соврал Парашин,– а что?

– Где покупаешь? Весь Город страдает под безводочным бременем " Арапчая ", а он, видите ли, покупает. А ну, колись!

– В коммерческих и покупаю,– пожал плечами Паращин.– Там тебе и водка, и коньяк, и чего хочешь.

Два стакана коньяка уже приятно хлопнули меня по мозгам, и я, подражая Дику Трейси, поднялся во весь свой богатырский рост, брезгливо ухватил маленького Фиму двумя пальцами за шиворот и загрохотал:

– Откуда у тебя столько денег, гниль-Парашин?

Фима обиделся.

– Сам ты Парашин,– неожиданно сказал он.– А деньги здесь не при чем. Людей надо знать. Человек человеку – друг, понял? Мне бесплатно дают.

– Эти -то жлобы из лальков – и бесплатно?– удивился я.

– Почему из ларьков?– вспыхнул Парашин.– Шофер Ваня Тургенев, кореш мой, душа. Он этот коньяк из Городской базы по ларькам развозит...

– С какой-такой базы?– оживился я, почуяв свежий след.

– С какой надо, с такой и базы. С Городских продовольственных складов.

– Так оттуда ж по магазинам развозят! – ахнул я.

– А Ваня по ларькам, Тургенев. Кореш мой, душа. Прихожу к нему, сажусь и смотрю в глаза, долго-долго. Потом говорю: "Здравствуй, Ваня". А Ваня, кореш, мне: "Ой, Фима, не воняй". А я ему: "Да побойся Бога, Вань! Какая вонь между друзьями!"

Тут Ваня, душа, почему-то за живот, и ну валяться по полу. Я говорю: "Вань, да ты пьяный, что ли?" А он: "Ой, не могу! Ой, Фима, подвязывай!" И вот посидим мы с ним так, поговорим минут десять, а потом кореш мой убегает в подсобку, приносит ящик коньяку, ставит: "Бери, Фима, только уебывай!" Ваньке Тургеневу для меня ничего не жалко. Вот что значит кореш. А ты – деньги, деньги!

Фима зарылся носом в стакан и с благодарностью хлюпнул.

Для разнообразия я решил попробовать чачи. Чача воняла, как Фима, обжигала горло, тревожила желудок.

– Тазик – там,– сказал Фима.– А если хочешь, можно и в окно.

– Спасибо тебе за все, Ефим,– зеленея, выдохнул я.– Передавай привет Ване своему Тургеневу. Я пошел.

Прямо от Парашина я выбежал во двор – за глотком свежего воздуха.

Проблевав-шись на помойке и спугнув парочку нерестящихся котов, я почувствовал себя лучше. Чача меня покинула, а коньяк еще плескался на уровне глаз и звал к действию. Я сел на трамвай и покатил к Городским складам.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Городские склады представляли из себя ряд длинных одноэтажных бараков, обнесенных колючей проволокой. Полосатый шлагбаум поднимался и опускался, впуская и выпуская грузовики и рефриджираторы.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )

– Я к Ване Тургеневу,– сказал я на проходной.

– А ты кто?– спроси л меня вахтер – старик на деревянной ноге с медалями.

– Кореш его.

– А звать тебя как?

Я подумал и соврал:

– Ефим Парашин.

Вахтер зажал нос.

– Подожди здесь,– гнусаво проговорил он.

После чего принялся накручивать диск телефона.

– Седьмой склад?– загорланил он гайморитным голосом.– Ваня еще не уeхал? Дай ему трубочку. Ваня? Тут к тебе кореш пришел. Ефим, говорит, Парашин. Пустить?

Проходи,– старик отчаянно замахал мне рукой.– Да побыстрей!

Я шмыгнул на территорию базы. Поплутав между огромными холодильниками, забитыми бараньими тушами, я не без труда нашел седьмой склад. У склада стоял грузовик, и люди в синих халатах грузили на него ящики с водкой и коньяком.

Кабина водителя пока пустовала. Я закурил сигарету, ленивым шагом подошел к машине и забрался на водительское место. Конечно, неплохо было бы угнать грузовик и получить при этом ресурс водки навсю оставшуюся жизнь.

" Десять на десять – сто,– вычислял я,– пять ящиков в высоту – пятьсот, на двадцать – десять тыщ. Десять тыщ бутылок – на первое время хватит." Но грузовик я угонять не стал, поскольку, для начала, не умел водить машину. Вместо этого я распахнул бардачок и обнаружил там пачку путевых листов, накладные, а так же одну (1) бутылку " Столичной " водки, которую запасливый Ваня припрятал на дорожку. Все это вместе взятое я распихал себе по карманам и поспешно вылез из кабины. Люди в синих халатах продолжали грузить водку, шофер Ваня Тургенев по-прежнему скрывался в складах. Я решил, что миссия моя на базе завершена и поспешил неторопливо удалиться. Однако через проходную не пошел – подлез под колючей проволокой, извозившись в пыли и слегка подрав рубашку.

ФИЛОСОФСКОЕ РАССУЖДЕНИЕ У Вильяма Шекспира была борода. Прекрасная бородка в испанскoм стиле была у Мигеля Сервантаса Сааведры. С другой стороны у Гете и Шиллера уже не было бороды, как и у романтически настроенного Байрона. Пушкин носил бакенбарды, а бороду – нет. У Лермонтова из всeй бороды пробивались лишь маленькие смешные усики над верхней губой. У Гоголя усы были куда приличней, к тому же имелся хороший архидлинный нос, а бороды не было Зато у Льва Толстого борода была.

Бородою щеголял Достоевский. Отличная борода была у Тургенева. А вот у Маяковского не было. Обидел Бог бородою Блока. Совершенно безбородым скончался Джек Лондон. Зато у Хемингуэя к старости пробилась какая-никакая борода.

Солженицын был поначалу безбородым, а затем отрастил бороду и получил Нобелевскую премию. Все это лишний раз говорит о том, как переменчива литературная мода.

( КОНЕЦ ФИЛОСОФСКОГО РАССУЖДЕНИЯ )

Дядя Володя открыл мне по пояс голый.

– Не падай в обморок,– предупредил его я.– Я тебе счас что-то расскажу.

– Я не падаю,– ответил он. – Я слушаю.

– На кухню?– предложил я, извлекая из-за пазухи водку.

– В морозилку,– лаконично сказал дядя Володя.

Пока водка остужалась, мы выкурили по сигарете, и я начал хвастаться своими успехами. Рассказал про Вику, про Дину, про тупую блядь Лену.

– А еще я утром с Парашиным чачу пил,– закончил перечень своих подвигов я .

– Ну, ты просто Геракл,– заметил дядя Володя.

– В штаны накакал,– привычно зарифмовал я.

– Тебе видней,– усмехнулся дядька,– ну, а...

– Как ты думаешь, откуда у меня водка?– предварил его вопрос я.

– Теряюсь в догадках.

– Я открою тебе глаза на истину,– торжественно пообещал я.– И за стаканчиком доброй водки ты узнаешь историю греха и позора.

Снабдив свой рассказ таким интригующим предисловием, я долго мучился, пересказывая свои похождения в качестве частного сыщика.

– Это будет сенсация,– закончил я.– Бомба.

– Не будет,– сердито возразил дядька. – Все это голословие.

– А это?– закричал я, выдирая из карманов путевые листы и накладные.– А это?

А это?– под конец я распахнул морозилку, вытащил бутылку водки и со стуком поставил на стол.– А это?

– Это водка,– сказал дядька.– Где ты ее спиздил?

Я принялся пересказывать историю по-новой.

– Интересно,– сказал дядька. – А водку ты где взял?

– Где взял, там уже нет,– буркнул я.– В бардачке.

– В каком таком бардачке?

– В кабине, вместе с документами.

– Любопытный, кстати, документ,– сказал дядька, разглядывая накладную на свет.– А водку ты где взял?

– Купил,– простонал я.– С рук, у трех блядей. Имена им: Вера, Надежа, Любовь.

Из них троих – заметь, дядька! – Надежа умирает последней. Ты спросишь:

почему? Потому что, дядька, жить хочет.

– Да ты философ!– воскликнул дядька.

– Есть грешок,– поморщился я.

– Жалко, что водка кончилась,– с грустью заметил дядька, стряхивая последние капли себе на язык и ставя пустую бутылку под стол.

– А мы разве пили?– удивился я.

– Очевидно,– дядька поскреб щетину.– Хорошо, что у меня есть еще бутылочка.

Дядька пошерудил в шкафчике и достал оттуда точно такую же бутылку "Столич-ной".

– Ты где водку взял?– удивился я.

Дядька начал объяснять, длинно и путано.

– Это я все понимаю, пошел ему навстречу я.– А водку-то ты где взял?

– Уй, Гоша! – закричал дядька. – Ты какой-то тупой!

–Чо?! – закричал я.

– Через плечо,– пошутил дядька.

Он открыл водку и разбросал ее по стаканам. Мы выжрали по глотку и водка кончилась. Дядька тупо посмотрел на свой стакан, на пустую бутылку и заметил:

– Да-а... Это очень важный документ.

– Чо?– спросил я.

– Подпись начальника базы Ябунова особенно интересна,– глубокомысленно проговорил дядька.– Большая буква "я", долгая извилистая линия, и на конце "ов"

с росчерком. Любопытный факт. Это уже материал. Либо Власти обделывают свои делишки, либо...– дядька надолго замолчал.– Не сплю!– неожиданно воскликнул он.

– Неужели?– тонко пошутил я.

– Бомба взорвется! – прорычал дядька, с трудом вылезая из-за стола.– В редакцию!

Я и голый по пояс дядя Володя добрались до редакции на троллейбусе.

– Это будет сенсация,– уверял дядя Володя назойливого контролера.Покупайте газету " Городские хроники "!

Взяв с контролера клятвенное обещание покупать, мы вышли из троллейбуса и побежали в редакцию.

ИРИНА

В редакции дядька открыл сейф, достал оттуда майку, джинсовую рубашку и оделся.

Машинистка Ирина продолжала печатать на электрической "Ятрани" всякие буквы – Работа в редакции,– торжественно начал дядька, но тут пьяный Аркадий за дверью скатился вниз по лестнице и поднял страшный шум.

– У-урод! – проворчал дядька.

Трое сотрудников бросились вниз по ступенькам – поднимать Аркадия.

– Оставте его,– махнул рукой дядька,– отлежится – сам придет.

Аркадий остался лежать, поглядывая наверх слегка удивленно. Дядька уселся за редакционный стол и принялся изучать накладные. Я от нечего делать встал за спиной Ирины и сказал:

– Тук -тук.

–М-м?– Ирина подняла на меня оторванные от работы глаза.

– Печатаешь,– констатировал я.

– Чо?

– Работаешь,-говорю.

– В смысле?

– Трудишься. Зарабатываешь пальчиками на хлеб.

– Тебе чего, Гоша?

– Ничего. Просто стою себе, умиляюсь. Люди, вот, делом занимаются. Один я шлоебенюсь по Городу и за все выгребаю.

– Что выгребаешь?

– Все выгребаю.– я вздохнул.

– Пожалеть тебя?– спросила Ирина.

Я поковырялся пальцем в носу и сказал:

– Ну, давай.

– Нагнись,– пригласила Ирина.

– Э-э, в какую сторону?– осторожно уточнил я.

– Ко мне,– просто ответила Ирина.

– Передом или задом?

Ирина удивленно посмотрела на меня.

– Зачем задом?

– Ну, вдруг...– замялся я.– Я ж не знаю, что у тебя на уме.

Некоторое время Ирина с интересом разглядывала меня, а затем сказала:

– Передом.

Я наклонился, и она из жалости поцеловала меня в щеку.

– Еще,– попросил я.– Еще... еще... себе.

– Дурак,– сказала Ирина.

– Еще,– быстро сказал я.

Ирина слюняво поцеловала меня в ухо.

– Не сплю! – подал голос дядька.

– А мы ничего и не делаем,– заметил я.

– Напрасно,– сказал дядька.– Могли бы воспользоваться моментом, пока я не спал.

И снова погрузился в бумаги.

– Еще?– спросила Ирина.

– Перебор,– ответил я.

– Очко,– подыграла мне Ирина.

– Твоя,– говорю,– взяла.

– Теперь ты сдаешь,– распорядилась она.

– Ладно,– говорю,– пойдем водки выпьeм. Или коньяку у Парашина.

Ирина поспешно зажала нос пальцами и гнусаво произнесла:

– Лучше водки.

– А нету.

– У меня есть.

Приоткрыла ящик стола и достала бутылку " Московской ". Дядька поднял голову.

– Эй, эй,– заволновался он.– А водку где достала?

– Мы уходим,– закричал я.– Рабочий день окончен.

Дядька посмотрел на Ирину с удивлением. Я посмотрел на нее без удивления .

– Где вас искать?– спросил дядька.– Если что...

– Если что?– с напором поинтересовался я.

– Тебе лучше знать.

И почему это всeм кажется, что мне лучше знать?

– Ирина,– продолжал меж тем неугомонный дядька.– У тебя срам есть?

– Есть, есть у нее срам,– заверил дядьку я. – Тебе даже не снилось, сколько.

Одних срамных мест штук двадцать.

– Примкнись, Гоша,– одернула меня Ирина.

Делать нечего – я послушно примкнулся.

– Ну, как говорится, твои проблемы,– махнул рукой мой шеф.– Но – чтоб к завтраш-нему утру статья была готова.

– Бомба?– переспросил я.

– Сенсация! Накладные не забудь, дятел.

Дятел[1] схватил клювом накладные, подхватил в лапки Ирину, и мы полетели.

– Куда,– говорю,– полетим? В театр или ресторан?

– У тебя есть деньги на ресторан?

– Нет. Я думал, у тебя есть.

– Наглый ты, Гоша.

– Наглый,– с гордостью подтвердил я.– Так куда пойдем?

– К тебе.

И мы пошли ко мне.

ФИЛОСОФСКОЕ РАССУЖДЕНИЕ Меня любят почти всe женщины. Одни – потому что я их не люблю, другие потому что я очень редко моюсь.

(КОНЕЦ ФИЛОСОФСКОГО РАССУЖДЕНИЯ)

Возле нашего дома толпились трое: дворник Саша Рогов, Ефим Парашин и Евлампия Вшивина-Паршивин.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Евлампия Вшивина-Паршивин была женой Вшивина и Паршивина. Не удивляйся Наш шоколадный читатель. Вшивин и Паршивин были бедными людьми и не могли позволить себе больше, чем одну жену на двоих. Евлампия была в своем роде очаровательна:

длинная, тощая с неожиданно упитанным мужицким лицом, с пучком редких сальных седых волос, произростающих от затылка и вниз, на спину. Передняя часть головы оставалась относительно лыса. Вшивин в шутку называл эту часть полигоном для блох. В правой части полигона (в области виска (там, где у нормальных людей пробиваются пейсы)) имелась воронка от взрыва. То была вмятина на черепе, приобретенная Евлампией в силу странного стечения обстоятельств, когда веселый Паршивин ударил ее по голове гирькой от часов. Пахла Евлампия то Вшивиным, то Паршивиным.

( КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )

– Чо собрались, мужики?– окликнул их я.

– Да вот,– отозвалась Евлампия,– тут кто-то челюсть обронил.

В самом деле, на асфальте, вцепившись зубами в коржик лежала челюсть бабушки из Симферополя.

– То бабкина,– сообщил я.– Из Симферополя она.

– Ишь ты,– подивился Саша Рогов.– Откель доскакала!

Жадный Фима наклонился и прибрал к рукам и коржик, и челюсть.

– Але, Парашин,– скказал я.– Челюсть сдай. Я ее бабке передам. По наследству.

Парашин неохотно расстался с челюстью ( покажите мне человека, который бы охотно расстался с челюстью!), я положил ее в карман, открыл дверь ключем, и мы вошли в дом.

В полутемном коридоре Оксана мыла пол.

– А еще Сидорыч есть,– доверительно сообщил я.– Он покажется, когда мы будем в комнату входить.

Оксана подняла голову.

– Продолжаешь таскать в дом баб?

– А что ж ему остается, если ЗДЕСЬ ИХ НЕТ?– ответила Ирина.– Продолжай мыть пол, девочка.

Оксана принялась яростно выкручивать тряпку.

У дверей в мою комнату нас поджидал Сидорыч.

– Гош, дай кольцо поносить,– попросил он.

– Пошел на хуй, старый воздушный пердон,– ответил я, но вежливым тоном.

– Уй, Гоша, пидер! – взволнованно вскричал Сидорыч.– Почему воздушный?

– Газов много выделяешь,– объяснил я.

– Сосед ваш?– официальным тоном осведомилась Ирина.– Подадим на выселение.

– Уй! – шумно сглотнул Сидорыч и уставился наИрину со злобой и опасением.

– А кроме всeго прочего он – американский шпион,– наябедничал я.– Его по рации " гондоном " называют .

– Фашист, значит,– сурово уточнила Ирина.– Лишим пенсии.

– Все, уeзжаю в Вашингтон,– решительно обиделся Сидорыч.– Меня здесь не любят.

– А есть за что любить?– спросил я.

Сидорыч ничего не ответил; ушел злобно к себе, хлопнув дверью и принялся настраивать рацию.

– " Хороший человек ", " хороший человек ",– послышался его крякающий голос,– я – " гондон ".

– " Гондон ", " Гондон ", вас понял. Конец связи,– ответили из Вашингтона.

В комнате на старенькой поломанной радиоле сидел кот Тихон.

– Не чучело! – воскликнули мы трое в один голос.

– Вот ЭТА уже лучше,– заметил Тихон, глядя на Ирину.– Я, кстати, неговорящий.

Это я так, перед бабами выебываюсь. Иди на хуй, Тихон. Уже в пути,монотонно продолжал кот.

– Какая милая киска,– просюсюкала Ирина.

– Чо?! – взревел Тихон. И сам же себе ответил.– Через плечо.

С этими словами он замаршировал к двери, отдал честь на пороге и скрылся из виду, бросив на последок:

– А у него уютно.

" У Парашина выпил ",– подумал я, провожая глазами кота.

– А у тебя уютно,– сказала Ирина.

– А нету,– ответил я.

Одним словом, наши Писатели окончательно ебнулись.

– Что сначала,– спросила Ирина,– водка или женщины?

– Дурак, – сказал я.– Конечно водка.

–А статья?– спросила Ирина.

– Водка – не статья,– невозмутимо парировал я.– Разливай.

– За что выпьeм?– заинтересовалась Ирина.

– За ногти,– туманно ответил я.

– В каком смысле?

– Она его за ногти полюбила,– объяснил я.– А он ее – за состраданье к ним.

– Покажи ногти,– попросила Ирина.

Я показал, и она спросила:

– А это что за кольцо?

– Это удивительная история,– объяснил я.– С тех пор и ношу.

– А ногу где расхуячил?

– Там же и расхуячил.

– Ногти у тебя грязные,– говорит она.

Как будто я сам не знаю!

ФИЛОСОФСКОЕ РАССУЖДЕНИЕ Я специально принюхивался – от меня действительно чем-то таким воняет Даже и не потом, а непонятно чем. Собаки, унюхав меня, тут же начинают жалобно выть, а женщины почему-то возбуждаются и ведут себя, как набитые дуры.

(КОНЕЦ ФИЛОСОФСКОГО РАССУЖДЕНИЯ )

Ирина почему-то возбудилась и повела себя, как набитая дура.

– Статья,– напомнил я себе, с трудом отсасываясь от тугих ирининых губ.

– Ты,– говорю,– забейся куда-нибудь в уголок, а я пока поработаю.

Ирина забилась в уголок, а я начал статью, и начал ее с таких слов:

" Историю эту мне поведал никто иной, как Ефим Парашин ".

По-моeму, такое начало должно было привлечь шоколадного читателя своей откровенностью.

Ох, и досталось в моeй статье Ябунову! Я злостно высмеял его фамилию, росчерк в конце подписи и прочие физические недостатки.

– Статья готова, объявил я.– Теперь я намерен унести тебя на крыльях любви.

– Неси, дятел,– откликнулась Ирина.

Мы юркнули в постель, я ухватил ее за левую персю (о, незабвенный Галушкин (да кто он такой, в конце концов?)!) и принялся громко читать ей свою статью.

– Прекратите! – взмолился за стенкой Сидорыч. – О, отпусти ее левую грудь!

– Пенсионер сходит с ума,– прокомментировал я.– " А еще Ябунов пердит в общественных местах, аки у себя дома "... Читателю будет интересно об этом узнать,– объяснил я Ирине.

– А по-моeму это перебор,– усомнился за дверью Тихон голосом дяди Володи.

– А по-моeму – очко! – возразил я.– Читатель должен узнать всю правду.

– Я люблю тебя,– сказала Ирина.– А ты меня?– она пытливо заглянула в мои бездонные глаза.

– А нету,– ловко выкрутился я.

ФИЛОСОФСКОЕ РАССУЖДЕНИЕ Пожалуй, НИКОГДА не надо признаваться женщине, что ты ее любишь. Она тут же начинает воображать о себе Бог знает что.

Говорить женщине, что ты ее НЕ любишь, тоже, пожалуй, не надо. У женщин очень плохо с чувством юмора.

( КОНЕЦ ФИЛОСОФСКОГО РАССУЖДЕНИЯ )

– Не шути так,– попросила Ирина.– У меня очень плохо с чувством юмора.

– Печень?– поинтересовался я.

– Карма,– откликнулся Кришна.

– А ты, старый пень, откуда? А ну пошел, пошел назад к Димону!

– Уй, Гоша, пидер! – заныл за стенкой Сидорыч.– Ну зачем ты называешь меня старым пнем?

– Вот зануда,– поморщился я.– Успокойтесь, пенсионер, за вами придут.

– А кто, кто придет?– продолжал настырничать немолодой шпион.

– Смерть,– пошутил я.

– Смерть – это хорошо,– неожиданно согласился Сидорыч и снова погрузился в пучину эфира.

– Уебывай и ты, Кришна,– по-дружески посоветовал я.– У меня гости.

– Гость в дом – бог в дом,– оправдался Кришна.

– Обойдемся без сопливых,– нетерпеливо крикнул я.

– Ты меня не любишь,– заплакали вместе Ирина, Кришна и Сидорыч за стенкой.

– Почему же нет?– уклончиво ответил я.

Тут они бросили плакать и полезли друг к другу обниматься. А Сидорыч-то был за стенкой! О б эту стенку головой как шарахнется!

– Ну, хватит,– сказала Ирина.– Ты уже не мальчик, она цепко ухватила меня руками и привлекла к себе.

– Откуда ты знаешь?– удивился я, не пытаясь, впрочем, высвоводиться.

– Дурак ты, Гоша.

Положительно, за последнюю неделю я узнаю о себе все болеe и болеe интересные факты, причем никто еще не сказал, что я умный.

ФИЛОСОФСКОЕ РАССУЖДЕНИЕ С женщинами просто невозможно говорить серьезно. Шутить с ними еще невозможней. Просто непонятно, что же с ними делать. Ну, не ебаться же, в конце концов.

( КОНЕЦ ФИЛОСОФСКОГО РАССУЖДЕНИЯ )

– Почему же нет?– возразила моим мыслям Ирина.

Я удивленно посмотрел на нее.

– Она права! – сказал я себе и набросился на нее, как вставная челюсть на коржик.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ Как услышал Стенька Разин про персидскую царевну, загорелись жадны глазки и решил зараза Разин: "Расшибусь, а в Реку брошу "

Вот письмо он пишет шаху: "Присылай, папаша, дочку. Расшибусь, а в Реку брошу.

С издеватальским приветом, Стенька Разин, злой разбойник.". Испугался шах персидский, видит – нет альтернативы, да и дочка – не утрата, у него подобных дочек – как у жабы бородавок. Шлет разбойнику брошюрку с фотогpафиями дочек.

Выбирай, злодей, любую. Можешь жрать ее с ногтями. И сожрал брошюру Стенька (ногти выплюнул, однако). Шлет он шаху телеграмму: "Высылай мне номер десять".

Шах порылся в каталоге, выбрал дочку номер десять и разбойнику отправил (мол, из Персии с любовью). Стенька встретил № 10 на актюбинской дороге, быстро сверил профиль с фасом, посадил в свой челн на весла и сказал: "Греби, иранка. Я разбойник очень строгий, ненавижу я лентяев; я лентяям режу яйца – вот какой я парень страшный. Я люблю трудолюбивых. С ними весел я и добр, угощаю чаркой водки, а под Новый год и Пасху я им тоже режу яйца. Потому что кровожадный! А еще люблю я рыбу. В общем, в сущности, как видишь, я разбойник безобидный, но люблю, чтоб был порядок. Потому что аккуратный ". Уж царевне стало скучно, а разбойнику неймется сам бы рад остановиться, да не знает, как закончить. (Был такой дефект у Стеньки (называется поносом)). Вот уж лодка на стремнине, тут поднялся грозный Разин и, не прерывая речи, ухватил княжну за косы, раскрутил ее, как пращу, а потом взглянул на берег – не видать ли там татаров. Не видать. Пустынен берег. "Что-то мешкают, уроды",– пошутил веселый Стенька и царевну в реку бросил. Та поплыла батерфляем, от погибели спасаясь. Не успела.

Не спаслася – добродушный Стенька Разин в два гребка догнал царевну и веслом ее угробил. Та стремглав пошла под воду, пузыри пустив из носу, и с руки ее колечко соскользнуло и забилось под какую-то корягу (а, быть может, и под камень, но княжна не разглядела, повредив глазные нервы). И тотчас же всe татары, что таились по оврагам, дожидаясь преступленья, зашумели, загудели, словно хищные пиявки в желтой банке с ацетоном.

" Уй, какой жестокий Разин! Мы башка его отрубим и отправим папе с мамой, уй, шайтан, елда-татарин! "

С этим возгласом татары погрузились на пироги и отчалили от брега (брег им больше был не нужен). Стенька Разин испугался и накакал в одежонку, но стерпел, не подал виду, хоть вокруг и завоняло. Перекрикивая запах заорал отважный Стенька: "Ну, попробуйте, приблизтесь, то-то всeм отрежу яйца, потому что аккуратный и во всем люблю порядок! Коль сражаться, так сражаться, а не надо – так не надо. В Пасху – так Христос воскресни, а не то отрежу яйца! Новый год – так чтобы елка, а иначе – не терплю я, потому что справедливый и всeгда защитник бедных." Говорят ему татары: "Нам, татарам, недоступно наслажденье битвой жизни. Гром ударов нас пугает ". "А ебет меня как будто,– отвечает Стенька Разин, -Гром ударов их пугает! Долбоебы вы, татары, и татарки ваши тоже". Тут татары разозлились, и подплыв к нему поближе, ткнули в глаз ему стрелою и дразнили одноглазым.. Тут, признаться, Стенька Разин осерчал на них немного. Сам он к ним подплыл поближе, выхватил кривую саблю, размахнулся для удара и за глаз второй схватился, так как хитрые татары снова ткнули в глаз стрелою, ослепили атамана, и Гомером обозвали. Глаз потек по подбородку, атаман вскричал ужасно (темноты боялся с детства, а слепым темно повсюду) и давай рубить татаров – стариков, детей и женщин. Всe татары потонули, потонул и Стенька Разин сослепу не видeл берег и, поплыв куда попало, был раздавлен параходом "Александр Грибоедов".

А кольцо лежать осталось под корягой (или камнем).

(КОНЕЦ ЛИРИЧЕСКОГО ОТСТУПЛЕНИЯ )

Утром, сверкая надраенными зубами я вышeл на кухню. Ирина сидела там и поджидала меня.

– Свари кофе,– попросила она.

Я охуeл.

– Ты,– говорю,– что-то путаешь. Когда я, сверкая надраенными зубами, выхожу на кухню, кофе должен быть уже сварен и разлит по чашкам. Вот и Оксана не даст соврать.

Ирина мельком глянула на Оксану и снова повернулась ко мне.

– В принципе,– говорит,– я могу и сама сварить. Но вообще-то это мужское занятие.

–Почему это мужское?– возмутился я.

– Потому что мужчина – существо ответственное, а женщина – существо капризное. Улавливаешь, Гoша?

В то утро я не чувствовал себя ответственным существом и мало что улавливал.

Однако начинать день со споров не хотелось, и я, в нарушение всeх правил, сварил кофе.

– Женщина, продолжала развивать свою мысль Ирина, существо капризное. И мужчина должен эти капризы ублажать.

– Глупости глаголишь, – заметил я.– Улавливаешь, Ирина?

– Молод ты еще, Гоша,– покровительственно улыбнулась та. – Я сделаю из тебя настоящего мужчину.

Всю жизнь из меня кого-то делают! Теперь вот – настоящего мужчину.

– Ноги,– говорю,– что ли, мне отрежешь?

– Зачем ноги?

– Ну, как в " Повести о настоящем человеке "...

Я покосился на Оксану – улыбается ли она моeму остроумию.

Оксана с хрустом пожирала глазами Ирину. Ирина ее игнорировала.

– Дурак ты, Гоша!

( Ну вот, опять...)

– Почему?

– А потому. Нечего из себя детский сад корчить. Я не люблю детей, я люблю мужчин.

– Я тоже,– говорю, – детей не очень люблю.

– А должен, если ты мужчина!

– Вот это, – говорю,– интересно. Почему это тебе можно не любить детей, а мне, как дураку, нельзя?

– Потом поймешь. Я ж, как-никак, твоя будущая жена...

– Вот это, блядь, здорово! – восхитился я .– Стоило только разок перепихнуться, и она мне уже жена!

Я даже заговорил об Ирине в третьем лице.

– Дело не в " перепихнуться ",– сказала Ирина,– а в том, что мы любим друг друга.

– А меня никто не любит, – заплакал за стенкой Сидорыч.– Я – " гондон "!

– Кто это тебе сказал, что я тебя люблю?– удивился я.

– А мне этого и не надо говорить. Я сама знаю. Ты этого еще не знаешь, а я уже знаю.

– Остынь, шоколадная моя,– говорю.– Ты еще этого не знаешь, никто этого еще не знает, а у меня уже есть будущая жена,– я гордо кивнул на Оксану.

Оксана, не обращая внимания на мои слова, продолжала безмятежно смотреть в чашку с чаем.

– Вот эта?– изумилась Ирина.– Ну, ты и вправду дурак, Гоша.

– Почему?

– Она ж – приглядись – лесбиянка!

Оксана поперхнулась чаем. Я почувствовал себя глупым шоколадным читателем.

– Это правда?– спросил я у Оксаны.

– Ну, правда,– ответила та.– Дурак ты!

Ну вот, опять!

Оксана, меж тем, поднялась и вышла из кухни.

– Ты меня назвала дураком,– говорю,– и Оксана тоже. Кому ж из вас верить?

– Верь мне,– сказала Ирина.

– А почему я должен тебе верить? Кто ты вообще такая?

– Я авантюристка. А кольцо у тебя платиновое.

– Так ты,– обрадовался я,– за кольцом охотишься?

– Можешь не радоваться. За тобой.

– Да на хур я тебе cдался! Возьми лучше кольцо! Оно – платиновое. А я шоколадный.

– Ты – дурак.

( Да сколько ж можно! )

– Сколько нужно. Любишь ты меня, вот что.

– За ногти?– полюбопытствовал я.

– За состраданье к ним. Гоша, я хотела бы познакомиться с твоей семьей.

– На хера тебе?

– Еще один женский каприз.

– Знаешь что,– говорю,– составь список всeх своих женских капризов и дай мне на изучение.

– Зачем?

– Хочу знать, чего мне опасаться.

– Так познакомишь меня с родителями?

– Ну ты и зануда. Ладно, проще будет познакомить. Вот только они у меня разведенные. Кого предпочитаешь – мать или отца?

– Отца.

– Хорошо,– согласился я.– Только сначала статью в редакцию занесем.

Так мы и сделали. Вышли на улицу и зашагали в редакцию.

ОПИСАНИЕ ПРИРОДЫ Палило по обыкновению немилощадно. Асфальт плавился и вонял. Над нашими головами пролетел чугунный шар на цепи и с упоением врезался в свежеоштукатуренную стену дома напротив. По стене разбежались змейки трещин, захрустел разламываемый кирпич, и стена, провалившись внутрь дома, рухнула.

Испуганные жильцы повыскакивали из кроватей, одинокие старушки торопливо собирали свой нехитрый скарб, а пьяный по обыкновению Аркадий, которого шар застал обнявшим унитаз, продолжал мирно посапывать, время от времени всхрапывая и неторопливо взблевывая в унитазную водицу.

(КОНЕЦ ОПИСАНИЯ ПРИРОДЫ )

– Дом ломают,– сказал я.– Совсeм же недавно ремонтировали.

– Хорошо,– весело отозвалась Ирина.

– Что xорошо?

– Что ломают. Построят какой-нибудь детский садик...

– Или крематорий,– подхватил я.– И из невысокой трубы крематория будет весело валить дым.

– С тобой разговаривать,– махнула рукой Ирина.

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ Этой ночью я никак уснуть не мог. С боку на бок ворочался, ворочался, а сон все не идет. Решил я тогда с Судьбой понапрасну не воевать, а встать и выпить рюмочку-другую.

Влез в тапочки, достал из буфета бутылку и сел за стол.

Гляжу, а за столом уже сидит какая-то женщина, тощая, как смерть, в белой ночной сорочке и белых тапочках.

– Ты кто?– спрашиваю.

– Я,– отвечает, твоя бессонница.

– Очень приятно, говорю. – А белые тапочки зачем? Намек, что ли?

– Какой там в пэзду намек,– говорит.– Так, униформа.

– Какая-то ты,– замечаю,– тощая да костлявая.

– На себя посмотри,– огрызается она.

Что верно, то верно – тут я от нее недалеко ушел.

– Ты, кажется, пить собрался,– решила сменить тему бессонница.– Можешь и мне налить.

Налил я и ей – мне не жалко.

– Фу, " Арапчай ",– поморщилась бессонница.– Поприличней ничего не мог купить?

– А он самый дешевый,– отвечаю.

Бессонница фыркнула и пробормотала что-то насчет моeй скупости. Но я ее не стал слушать – не хватало еще, чтобы бессонница в мои финансовые дела вмешивалась.

Сидим, пьем, молчим.

– Ну,– говорит бессонница,– может, хватит в молчанку играть? Рассказал бы что-нибудь.

– А чего рассказывать?– говорю .

– Ну, хотя бы почему не спишь по ночам.

– А это,– отвечаю,– не твово ума дело.

– Ну ладно,– говорит,– давай хоть загадки друг другу загадывать.

– Давай,– соглашаюсь.– Hачинай.

Бессонница подумала и говорит:

– Без окон, без дверей – полна горница людей.

– Морг,– отвечаю.

Бессонницу аж передернуло.

– Ну у тебя и шуточки!

– Какие есть,– развел руками я.– Ну, теперь моя очередь загадывать. Стоит дом, над домом дым, в доме полно дам.