Текст книги "Повесть о ледовом комиссаре"

Автор книги: Михаил Водопьянов

Соавторы: Григорий Григорьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Что же с вами случилось, друзья? – нетерпеливо спросил Шмидт, обнимая Спирина.

Вот что рассказал Иван Тимофеевич:

– Сели мы километрах в 80 на юг от Рудольфа, в проливе Бака. Сейчас же принялись за работу. Иванов установил рацию. Рудольф на длинных волнах был слышен хорошо. Мы отвечали аккуратно, но почему-то Рудольф нас не слышал. Иванов проверил передатчик. Все оказалось в порядке. Сделали еще одну попытку связаться с Рудольфом. Безуспешно. Дело было, очевидно, не в передатчике. По-видимому, какое-то необъяснимое непрохождение радиоволн в атмосфере.

Занялись астрономическими наблюдениями. Закончили их, начали готовиться к отлету.

Улететь, оказалось, не так просто. Мы упустили из виду, что было около двадцати градусов мороза. Мотор остыл и не запускался.

Решили пустить в ход резиновый амортизатор. Но троих человек оказалось мало для того, чтобы одновременно натягивать концы амортизатора, стоять на винте и крутить пусковое магнето.

Так промучились до утра.

Утром на руках подтащили самолет к тросу, перекинули через него амортизатор. Потеплело, и на этот раз запустить мотор удалось. Но вылететь уже оказалось невозможным. Поднялся густой туман и пурга.

Весь день 29-го ждали улучшения погоды. Было холодно. Все устали. Хотелось есть.

Чтобы мотор снова не остыл, мы регулярно провертывали винт.

К сегодняшнему утру погода немного улучшилась. Решили вылететь. После нескольких безуспешных попыток оторваться с маленькой площадки мы взлетели, маневрируя между торосами.

Дул сильный ветер. Низкая облачность. Начиналась пурга. Временами шли бреющим полетом на высоте пятнадцати метров.

Так вот и добрались до дома…

Когда слушали лаконичный рассказ Спирина, все происшедшее с ними казалось простым и обыденным явлением.

Полетели. Сели. Не запускался мотор. Затем испортилась погода. Выждали погоду, запустили мотор и прилетели.

Но попытаемся вдуматься в этот краткий рассказ.

Пурга, метет снег, бесконечные льды, враждебное молчание мотора. Без крова, без теплой одежды и спальных мешков, без пищи. Так проходит ночь… день… и еще ночь…

Хорошо все, что хорошо кончается.

РАЗВЕДЧИК В ВОЗДУХЕ

Первого мая встретили торжественно и весело. Утопая в снегу, участники экспедиции и зимовщики вышли со знаменами на маленькую демонстрацию. Состоялся митинг, на котором с коротким докладом о международном празднике труда выступил О. Ю. Шмидт.

За праздничным столом смеялись и шутили.

… 3 мая погода, наконец, позволила воздушному разведчику Головину приступить к исполнению своих прямых обязанностей.

Каждые тридцать минут Головин сообщал о состоянии погоды и свои координаты.

Шмидт не выходил из радиорубки, прямо из-под карандаша радиста читал донесения разведчика погоды.

«Пересекаю 85 градус. Погода ясная. Курс держу по солнечному компасу и радиомаяку. Видимость хорошая. Лед торосистый, но для посадки самолета есть хорошие, ровные поля. Иду дальше. Головин».

Эта радиограмма подняла настроение. Отто Юльевич дал указание готовить большие корабли к вылету. С аэродрома механики ответили, что у них все готово, могут хоть сейчас запускать моторы.

– Очень, очень хорошо! – сказал Шмидт.

В это время радист Богданов принял очередную радиограмму с борта разведчика: «Подхожу к 86 градусу. Слева показалась перистая высокая облачность. Моторы работают отлично. Спокоен. Настроение хорошее. Головин».

Но следующее сообщение было не из приятных. «Левый мотор сдает. Подыскиваю подходящую льдину для посадки».

Отто Юльевич молча посмотрел на товарищей. На его немой вопрос никто не успел ответить, как последовала новая радиограмма:

«Все в порядке, мотор заработал хорошо. Причина временной остановки – переключение баков задержало подачу бензина в мотор. Лед десятибальный, есть ровные поля для посадки».

Через двадцать минут радист принял новое сообщение:

«Идем над сплошной облачностью высотой 200 метров. До полюса осталось 100–110 километров. Иду дальше».

– Как дальше? – удивился Спирин. – У него же не хватит горючего. Не лучше ли вернуть его?

– Горючего у него хватит, – возразил Водопьянов. – Головин не без головы. А вернуть его, конечно, уже поздно. Попробуй верни, когда осталось всего сто километров до полюса. Я бы, например, на его месте ни за что не вернулся.

– Михаил Васильевич прав, – сказал Отто Юльевич, – вернуть его очень трудно, почти невозможно. – И, улыбаясь, добавил:

– Я бы тоже не вернулся. Это стучаться в двери и не войти в них.

В радиорубку зашел синоптик Дзердзеевский. На вопрос Шмидта – продержится ли погода до прилета Головина, он пожал плечами:

– Погода портится, но будет ли закрыт купол, – трудно сказать. Сейчас с запада идет высокая облачность. Она не страшна. Но вслед за ней могут надвинуться низкие облака. На севере ясно, облачность к северу тянется километров на 20.

^{Начальник экспедиции поздравляет летчика П. Головина с удачным полетом на полюс.}

Сообщение синоптика немедленно было передано на борт самолета. И тут же был получен ответ:

«Летим над Северным полюсом. Горды тем, что на своей оранжевой птице достигли крыши мира. Но к великому нашему разочарованию полюс закрыт. Пробиться вниз не удастся. Возвращаюсь обратно. Погода на Рудольфе нас не беспокоит. Горючего вполне хватит. Головин».

В 16 часов 23 минуты 3 мая 1937 года советские летчики первыми достигли Северного полюса.

Отто Юльевич радиограммой поздравил отважный экипаж.

На аэродром было сообщено, что полет отставлен. Механики ворчали.

Самолет быстро приближался к острову Рудольфа. Не делая круга, Головин повел самолет на посадку. Машина мягко коснулась снега у буквы «Т».

Отто Юльевич горячо обнял Головина. Он поздравил смелую пятерку первых советских людей, побывавших над полюсом.

После полета Головина вновь долго стояла плохая погода и лишь утром 17 мая погода начала проясняться.

Головин снова пошел в разведку.

Через 40 минут он радировал:

«Впереди высокая облачность, лететь выше или возвращаться обратно?»

Шмидт дал распоряжение Головину немедленно вернуться.

Вновь и вновь Отто Юльевич обсуждает с командирами кораблей план перелета на полюс.

Наконец принято окончательное решение: лететь не всем машинам сразу, а только одной – флагману. Если погода окажется хорошая на полюсе, самолет сядет и вызовет остальных, а если плохая, сесть нельзя, – вернется, зато горючего пойдет только на одну машину, а не на четыре.

Наступило 20 мая. Небо сплошь закрыто облаками.

Когда же, наконец, наступит хорошая погода!

Из радиорубки с синоптической картой вышел синоптик Дзердзеевский и, улыбаясь, доложил Отто Юльевичу:

– Завтра ожидается хорошая погода.

Начальник экспедиции внимательно рассмотрел карту и, обращаясь к летчикам, сказал:

– Готовьтесь, друзья, утром вылетаем.

К четырем часам утра самолет был готов к старту.

Синоптик с последней сводкой в руках подошел к Отто Юльевичу. По выражению лица «хозяина погоды» было ясно – вести неутешительные.

– Впереди большая облачность, – сказал Шмидт. – Давайте посоветуемся с товарищами.

Решение было единодушное: лететь! На флагмане летел начальник экспедиции и четверо будущих зимовщиков.

Шмидт отдает последние распоряжения.

– Следите за нами. Если погода на полюсе будет хорошая, немедленно вас вызываем.

Перед отлетом Отто Юльевич, улыбаясь, сказал корреспондентам «Правды» и «Известий» Бронтману и Виленскому.

– Ну, «молитесь богу»! Если наша машина легко оторвется, вы тоже полетите на полюс.

В ПОЛЕТЕ

…Воздушный корабль летел на Северный полюс. Рев его четырех мощных моторов нарушал вечное молчание ледяной пустыни, в которой погибло немало славных исследователей Арктики.

Кто знает, может быть о них думал начальник экспедиции, прильнув к стеклу штурманской рубки самолета? Отто Юльевич молча и сосредоточенно наблюдал, как бегут под крылом бесконечные нагромождения торосов, черные разводья, сверкавшие на солнце айсберги, ледяные поля, густо изрезанные трещинами, причудливый рисунок которых напоминал гигантскую паутину.

Ярко сияло солнце. Горизонт был чист.

Казалось, погода благоприятствовала смельчакам, вторгшимся в заповедные пределы центра Полярного бассейна. Но арктическая погода коварна и изменчива. Минут через двадцать полета воздушный корабль Н-170 встретил на своем пути отдельные клочья тумана.

Погода явно портилась. Самолет уже летел в прослойке облаков.

К летчику подошел Отто Юльевич.

– Ну как? – спросил он, показывая на облака.

– Лететь еще можно!

Возвращаться не хотелось. Решили идти вперед, и только в том случае повернуть обратно на остров Рудольфа, если сомкнутся верхние и нижние облака и машина попадет в обледенение.

Никто и не подозревал, что в это время в левом крыле самолета бортмеханики переживали очень тяжелые минуты. Первым заметил подозрительный пар, идущий от левого среднего мотора, механик Морозов. Позвав старшего механика Бассейна, они вдвоем стали искать причину появления пара. Думая, что дело в дренажной трубке, один из них закрыл ее конец рукой. Но пар продолжал идти.

Неожиданно Морозов обнаружил, что пар просачивается снизу, из крыла. Он быстро приложил руку к нижнему шву крыла и обнаружил, что из радиатора вытекает незамерзающая жидкость – антифриз.

После внимательного осмотра механики убедились: лопнул флянец радиатора. Мотор скоро выйдет из строя. Посадка неизбежна.

Стараясь не обращать на себя внимания, Бассейн подошел к Отто Юльевичу. Наклонившись, чтобы никто не слышал, он сказал:

– Разрешите доложить, товарищ начальник: через час, а может быть и раньше, один из моторов выйдет из строя. Повреждена магистраль – из мотора вытекает антифриз. Предстоит вынужденная посадка.

– Как посадка?

Заглянув в окно, Шмидт увидел сплошные облака. «Куда же садиться?» – А командиру вы доложили?

– Нет еще, Отто Юльевич, но я заранее знаю, что командир скажет: полетим на трех моторах.

– Я тоже так думаю. Если придется садиться, то сядем как можно ближе к полюсу. Вы все-таки доложите командиру.

Механик подошел к Водопьянову:

– Командир, через час, а может быть и раньше один из моторов выйдет из строя.

– Какой мотор? Почему?

– Левый средний, – ответил Бассейн. – Мотор где-то под крылом теряет антифриз. Вероятно, в радиаторе течь.

Дело серьезное… Сесть на лед?.. Вернуться обратно?.. Но корабль перегружен. Каждая лишняя посадка – риск.

– Ты кому-нибудь говорил о моторе? – спросил летчик.

– Только Отто Юльевичу.

– Ну и что он?

– Он приказал доложить тебе.

– Полетим на трех моторах. Там будет видно.

Механик улыбнулся.

– Правильно, Отто Юльевич тоже считает, что нужно идти вперед.

– Отлично! Только смотри, больше никому ни слова…

В продолжение всею разговора Отто Юльевич внимательно следил за летчиком и за механиком. Он догадался о принятом решении лететь дальше и улыбнулся. В его улыбке чувствовалось одобрение.

После ухода механика Шмидт подошел к командиру.

– Ну как, летим дальше? – спросил он.

– Полетим на трех. Прислушайтесь-ка к моторам, – ведь они работают, «как звери». Не кажется ли вам, что левый средний, тот, что должен через час остановиться, работает лучше всех?

Отто Юльевич положил руку на плечо пилота:

– Летите спокойно! Можно немного и рискнуть.

Машина шла сквозь облака. Ни один, самый легкий диссонанс не нарушал мощной гармонии моторов.

Все четыре двигателя работали безукоризненно, но какой ценой?

Механики не теряли ни одной минуты. Они прорезали металлическую обшивку нижней части крыла и найдя в верхней части радиатора течь во флянце, поспешно замотали трубку флянца изоляционной лентой. Но остановить потерю антифриза не удалось. Драгоценная жидкость капля за каплей уходила из мотора. Как будто человек на глазах умирал. Кровь уходила из тела! Тогда все трое начали прикладывать сухие тряпки к месту течи. И, когда эти тряпки впитывали достаточное количество жидкости, механики отжимали их в ведро. Оттуда они перекачивали жидкость насосом обратно в бачок мотора.

Для этой несложной операции механикам пришлось снять перчатки и в двадцатитрехградусный мороз, при стремительном ветре, высунуть наружу голые руки. Очень скоро их обмороженные руки покрылись кровавыми ссадинами, а на ладонях появились волдыри от ожогов горячей жидкостью.

Несмотря на мучительную боль, механики спасали жизнь мотора, продолжая собирать драгоценную жидкость.

Шмидт, наблюдая за ними, нервно теребил бороду.

С каждым поворотом винтов машина приближалась к Северному полюсу. Самолет поглощал километр за километром воздушного пути. Погода все ухудшалась и ухудшалась. Коридор среди облаков, в котором летели, становился все уже и уже. Наконец оба слоя облаков сошлись.

И вдруг неожиданно летчик услышал голос механика Бассейна:

– Командир, лети спокойно! Мотор будет работать.

Стальная птица несла советских людей все ближе и ближе к цели.

К командиру самолета подошел начальник экспедиции:

– Как вы себя чувствуете? Механики доложили мне, что мотор исправили.

Через несколько минут облачность начала редеть. Появилась дымка, сквозь которую слабо просвечивало солнце.

В центре объектива солнечного компаса показался чуть заметный «зайчик».

Когда самолет подошел к 88 градусу северной широты, словно кто-то отдернул гигантский занавес, сотканный из облаков. Освобожденное арктическое солнце бросилось навстречу.

Его лучи скользнули по оранжевой обшивке корабля, зажгли ее мириадами веселых искристых огней. Винты с прежней силой рассекали теперь уже не пушистые облака, а прозрачный голубой воздух.

Четыре мотора пели торжествующую песню победы. Один из них питался и жил силой человеческого энтузиазма.

Внизу расстилалась однообразная ледяная пустыня.

Но скоро, к великому огорчению, впереди опять показались облака; они были гораздо выше тех, что встретились в начале пути. Под ними смело можно было лететь, но не хотели терять солнца, так как без него флаг-штурману Спирину трудно точно определить полюс. Пришлось идти над облаками.

Все на самолете знали, что приближались к заветной цели, и, напряженно притихшие, ждали: когда же, наконец, Спирин произнесет короткое, но глубоко волнующее слово «полюс»?

И вот он вышел из своей штурманской рубки и спокойно сказал:

– Под нами полюс!

Летчик тотчас же обратился к начальнику экспедиции:

– Отто Юльевич, раз мы над полюсом, разрешите пробиться вниз.

Шмидт сдержанно улыбнулся:

– Подождите, друг мой! – ласково сказал он. – Не надо торопиться, следует еще раз проверить расчеты.

– Я просто бензин экономлю.

– Оно и видно, – рассмеялся Отто Юльевич.

– Под нами полюс, Отто Юльевич, – подтвердил штурман, – но я прошу пролететь еще минут пять-десять за полюс, для страховки.

– Правильно, – согласился с ним Шмидт, – лучше перелететь, чем не долететь.

Отто Юльевич написал очередную радиограмму о том, что самолет Н-170 находится над полюсом. Иванов начал передавать ее в Москву; едва он отстучал ключом одно-два слова, как сгорел умформер и рация вышла из строя. Связь оборвалась…

Пролетели условленные десять минут по ту сторону полюса и, наконец, летчик получил разрешение пробивать облака.

– Ну, теперь дело за вами! – сказал Отто Юльевич.

Летчик с высоты 1800 метров, как с огромной вышки, нырнул в облака.

Солнце мгновенно скрылось. Все прильнули к окнам.

1000 метров – ничего не видно. 900 метров – ничего не видно. 800… 700… Сквозь облака мелькнул лед, но с такой быстротой, что никто не успел разобрать, какой он, как все скрылось.

600 метров. Наконец, облачная пелена выпустила самолет из своих влажных объятий.

Насколько хватал глаз, тянулись бесконечные ярко-белые ледовые поля с голубыми прожилками.

Беспредельная поверхность океана казалась вымощенной плитами разнообразных форм и размеров. Они напоминали геометрические фигуры неправильной формы, как бы вычерченные детской рукой.

Внимание летчика привлекла льдина продолговатой формы: она тянулась с севера на юг.

Шмидт внимательно смотрел вниз, разглядывая выбранную льдину. Взоры всех участников полета были устремлены на нее. Даже механики оставили свой пост – перестали собирать антифриз: «Теперь можно не беспокоиться. Долетели!» Одному только радисту было не до льдины. Он был занят исправлением радии.

Иванов слышал, как его непрерывно, со все возрастающей тревогой, вызывала Москва, вызывал Рудольф, а он не мог им ответить. Главное – не мог сообщить о достижении полюса.

Самолет снизился метров на 20 и пошел бреющим полетом. Впереди показалась огромная гряда торосов. За ней должна начаться выбранная льдина.

Льдина шириной до четырех километров тянулась километров на 10. Как раз посредине, поперек нее, виднелась гряда торосов – след прошедшего сжатия. Казалось, в этом месте природа мощным плугом прошлась от одного края льдины до другого. Льдина была покрыта редкими пологими ропаками разной величины, а среди ропаков была ровная чистая площадка, – примерно 700 на 400 метров.

Судя по торосам, лед был толстый, многолетний.

Самолет пошел на посадку в районе Северного полюса.

Это было 21 мая 1937 года в 11 часов 35 минут.

Шмидт расцеловал всех двенадцать участников исторического полета. Ему казалось, что он целует их всех по очереди, но он был так возбужден, что по нескольку раз целовал одного и того же товарища…

ПОЛЮС ЗАГОВОРИЛ

…И вот чуть не прерванный из-за потери антифриза полет с Рудольфа на Северный полюс завершен. Шмидт знает, какой ценой был добыт успех. Обнимая механиков, он каждому из них сердечно говорит:

– Благодарю!

Сразу же после посадки на полюс закипела работа, к которой так долго и кропотливо готовились.

Около самолета росла груда выгруженных вещей. Шмидт первым «впрягся» в нарты, чтобы оттащить груз подальше, освободить площадку для следующих кораблей.

Тем временем установили радиомачту, но связь с Большой Землей еще не была налажена. К сожалению, радиостанция, специально построенная для дрейфующей станции, полностью еще не была доставлена. Пока привезли только аппаратуру, необходимую для пуска станции и самой минимальной ее работы, и только один комплект аккумуляторов. На морозе они разрядились. Надо было их снова заряжать. Часа через четыре Кренкель собрал в палатке свою рацию. К этому времени немного ожили и аккумуляторы. Передавать было еще нельзя, но можно было послушать, что делается в эфире.

Отто Юльевич, заложив руки за спину, шагал около палатки. Он волновался, хотя и старался скрыть это. Было отчего волноваться!

^{В ожидании связи с Большой Землей.}

Последняя радиограмма, посланная с борта Н-170, сообщала, что самолет над полюсом. Связь оборвалась на полуслове.

Заместитель начальника экспедиции Шевелев получил из столицы правительственную радиограмму:

«Приготовить остальные три корабля и при первой возможности вылететь на поиски СССР-Н-170».

Но купол острова Рудольфа плотно прикрыл густой туман и лететь было нельзя.

Кренкель слышал, как тщетно вызывает остров Рудольфа: «Слушаем на всех волнах». Слышал всех, а его не слышал никто.

Около него молчаливо присел Отто Юльевич. Он не сделал ни одного нервного замечания, столь понятного в такой напряженной обстановке.

Ждал он терпеливо и долго, пока радисту не удалось, наконец, связаться с островом Рудольфа.

Шмидт на запаянном бидоне с продуктами писал в тетрадке первое донесение с Северного полюса, а тем временем Кренкель отстучал на ключе:

«…Вас ясно вижу. 88!»

«Ясно вижу» на языке коротковолновиков означает – «слышно хорошо», а «88» в переводе на русский – «люблю, целую».

Волнуясь и спеша, радист острова Рудольфа рассказывал о тех тревожных часах, которые пережили люди на острове не зная, что произошло на полюсе.

Шмидт кончил писать и ровным спокойным голосом, словно читая резолюцию на собрании, стал диктовать радиограмму, которую потом напечатали все газеты мира.

^{Высадка на лед. Кренкель, Папанин, Федоров и Шмидт.}

По эфиру полетели короткие фразы:

…Льдина, на которой мы остановились, расположена по ту сторону полюса и несколько на запад от меридиана Рудольфа… Льдина вполне годится для научной станции, остающейся в дрейфе в центре Полярного бассейна… Здесь можно сделать прекрасный аэродром для приемки остальных самолетов… Чувствуем, что перерывом связи невольно причинили вам много беспокойства. Очень жалеем. Сердечный привет. Прошу доложить партии и правительству о выполнении первой части задания…

Так заговорил Северный полюс.

На следующий день утром Кренкель передал на остров Рудольфа первую метеорологическую сводку, составленную Федоровым.

«Северный полюс. 22 мая 06 часов московского времени. Давление 761. Температура минус 12. Ветер 8 м, западный (по Гринвичскому меридиану), порывистый. Туман. Солнце просвечивает. Видимость 1 км. Слабый снег».

С той минуты, когда первая метеосводка с полюса домчалась по эфиру до Большой Земли, на международных синоптических картах северного полушария было стерто еще одно «белое пятно» погодообразования.

Лишь на четвертые сутки Е. К. Федоров, ставший на время синоптиком экспедиции, пообещал приличную погоду, и Шмидт посоветовавшись с летчиками, дал команду на остров Рудольфа готовить три других корабля к полету на полюс. До этого беспрерывные туманы, снегопады, ветер, пурга не позволяли совершить им решающий прыжок.

^{Первые палатки на Северном полюсе.}

Первым прилетел и благополучно приземлился на льдине самолет Молокова.

Алексеев в пути отстал от Молокова, покружился в облаках недалеко от полюса, не желая понапрасну тратить бензина, сел на льдину. На следующий день, после двадцати минут полета, он вовремя посадил свою машину на месте назначения. Вовремя потому, что не успели еще остановиться винты, как льдина снова накрылась облачным покрывалом.

Дольше всего не было Мазурука. Шмидт очень беспокоился. Он то и дело наведывался в радиопалатку, где несли вахту не только Кренкель, но и еще три радиста с прилетевших на полюс воздушных кораблей. Им удалось установить двухстороннюю связь с самолетом Мазурука, который совершил вынужденную посадку на льдину. Сесть ему удалось, а подняться было нельзя – не хватало места для разбега. Пришлось экипажу здорово потрудиться, расчищая свой «аэродром» от торосов. Работа была закончена, но погода еще шесть дней заставила Мазурука откладывать короткий перелет в лагерь.

Только 5 июня самолет Н-169 показался над городком, выросшим на льдине, в ближайшем соседстве с той точкой, в которой проходит воображаемая ось земли.

Это был уже целый городок из палаток, в центре которого возвышался «полярный дворец» – черный домик зимовщиков.

Когда, наконец, все снаряжение было выгружено, подсчитали, сколько грузов привезено на льдину. Совершенно неожиданно выяснилось, что вместо запланированных восьми с четвертью тонн Папанин ухитрился втиснуть в самолеты свыше десяти тонн. Шмидт, узнав об этом, развел руками.

– Я и сам не знаю, как это получилось, – хитро улыбаясь, оправдывался Иван Дмитриевич. – Но вы не огорчайтесь, Отто Юльевич, все мне в хозяйстве пригодится.

Оборудование станции близилось к концу. Всем участникам перелета хотелось внести максимум уюта в жилище остающихся четырех отважных полярников. Вот и последняя беседа О. Ю. Шмидта с начальником станции СП-1 И. Д. Папаниным.

Шестого июня в два часа ночи, когда все машины были готовы к отлету, участники экспедиции собрались на «Красной площади».

Отто Юльевич поднялся на нарты, которые служили трибуной, и, после короткого митинга, объявил научную станцию на дрейфующей льдине в районе Северного полюса открытой.

По алюминиевым мачтам взлетели вверх два красных флага. В 3 часа 30 минут была отдана команда:

– По машинам!

Загрохотали шестнадцать мощных моторов.

Отто Юльевич в последний раз обнял зимовщиков.

– До свидания, друзья! – по очереди обнимая Папанина, Ширшова, Федорова, Кренкеля, – говорил он. – Работайте спокойно. Родина будет следить за вами, а мы в случае чего, в любую минуту прилетим…

* * *

Москва торжественно встречала победителей Северного полюса.

После сравнительно легкого, и на этот раз непродолжительного перелета, 22 июня четыре оранжевых самолета появились над советской столицей.

На аэродроме, переходя из объятий в объятия, оглушенные дружным хором приветствий, участники экспедиции прошли на трибуну.

На митинге выступил Отто Юльевич Шмидт. Горячо звенел голос ледового комиссара:

– Поставить на службу человечеству Северный полюс сумел только Советский Союз. Этой победы нам бы не удалось одержать, если бы не была так могуча и сильна наша страна, если бы не было у нас такой изумительной промышленности. Наши прекрасные машины сделаны так умно, так прочно, что их нельзя не уважать. Даже Северный полюс должен был отнестись к ним с уважением. Полюс знал, кому покориться. Он веками ждал нас, советских людей!..

Вспомнили день возвращения челюскинцев; как и тогда, на увитых гирляндами цветов автомобилях Шмидт и его соратники поехали в Кремль. На улицах Горького снова толпы ликующих москвичей. Люди стояли на балконах, в окнах домов, на тротуарах, оставив только на мостовой узкий коридор для машин, пробивавшихся сквозь снежный вихрь листовок.

…За героический подвиг, проявленный в качестве руководителя экспедиции на Северный полюс, правительство присвоило О. Ю. Шмидту высокое звание Героя Советского Союза.

Популярность Шмидта после челюскинской эпопеи была чрезвычайно велика. Она умножилась во много раз после победы советских людей в сердце Арктики.

…«Наш Отто Юльевич», так называла его страна – миллионы простых советских людей. И в этом обращении сказывались любовь и уважение народа к своему мужественному сыну, отдавшему все свои силы и огромные знания Родине.

«Наш старик» любовно звали его полярники, среди которых авторитет Шмидта был особенно велик.

…В 1937 году внимание всего мира было приковано к небольшой, вечно движущейся точке в сердце Арктики, где четыре отважных советских человека несли круглосуточную научную вахту.

Уже первые результаты научных наблюдений коллектива станции «Северный полюс-1» привлекли внимание ученых всех стран и опрокинули ряд укоренившихся неверных представлений. Четыре советских зимовщика выполнили научную работу, которой хватило бы на десять и больше человек, и выполнили ее превосходно.

Решено было снимать персонал СП-1 со льдины в начале марта. Однако события развернулись гораздо быстрее. 1 февраля льдина раскололась. Надо было действовать решительно и быстро, хотя Папанин и успокаивал Москву в своих телеграммах. О каждом его донесении начальник Главсевморпути немедленно докладывал правительству.

По получении первого же тревожного сообщения, в Гренландское море по указанию правительства был отправлен «Таймыр», а вслед за ним ледокольный пароход «Мурман».

«Таймыр» и «Мурман» 19 февраля 1938 года приблизились к папанинской льдине. Персонал, научные материалы и все имущество станции были взяты на борт. Через два дня эти корабли встретились с ледоколом «Ермак», на борту которого находился и Шмидт. Папанин, Кренкель, Федоров и Ширшов перешли на «Ермак», чтобы вернуться в Москву через Ленинград. Страна горячо чествовала своих сынов, отлично выполнивших ее задание в центре Полярного бассейна.

Много планов вынашивал академик О. Ю. Шмидт, вынашивал не келейно, не кабинетным порядком, а отдавая все задуманное на суд соратников по работе, на суд общественности, для коллективного претворения в жизнь!

Так было и по возвращении в Москву с Северного полюса.

^{Путь из Москвы на Северный полюс в 1937 году.}

В одной из своих статей Отто Юльевич писал:

«Опыт нашей экспедиции показал, что возможности самолета, как орудия исследования, значительно выше, чем предполагалось. Наряду с возможным повторением высадки на лед такой станции, как папанинская, на полюсе или в другом месте Центрального полярного бассейна Арктики, можно будет широко применять временные посадки самолета на льдину для производства научных работ в течение нескольких дней или недель. Такая летучая обсерватория сможет в один сезон поработать в разных местах Арктики. Например, высадившись у „полюса недоступности“, в море Бофорта или в других местах, обсерватория может дать целую картину по всей Арктике. В частности, этим путем легче всего решить вопрос о циркуляции в Арктике, о течениях и о балансе обмена вод Ледовитого океана и Атлантики. Выгода этого метода состоит в том, что самолет можно послать в ту именно точку, изучение которой особенно нужно для данной конкретной научной задачи. Притом полеты можно повторять в случае сезонного хода явлений, по временам года. А что самолет сумеет сесть в показанном ему районе, в этом теперь уже не может быть сомнения. Новые типы самолетов, изготовленные нашей страной, имея больший радиус действия и большую скорость, чем те, которыми мы сейчас воспользовались, прекрасно решат эту задачу».

Это предвидение Шмидта через пять лет претворилось в жизнь. В 1941 году полярный летчик И. И. Черевичный обследовал районы так называемого «Полюса относительной недоступности» на самолете, превращенном в «летучую лабораторию».

После войны начались планомерные полеты, а затем и высокоширотные экспедиции в различные районы Центрального полярного бассейна. Самолеты высаживали на льдины для кратковременной работы группы научных работников, дожидались их, затем перелетали на новое место исследований.