Текст книги "Повесть о ледовом комиссаре"

Автор книги: Михаил Водопьянов

Соавторы: Григорий Григорьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

М. В. Водопьянов
Г. К. Григорьев
ПОВЕСТЬ О ЛЕДОВОМ КОМИССАРЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ

Выдающийся ученый, замечательный полярный исследователь, академик Отто Юльевич Шмидт был одним из самых популярных и любимых героев советского народа.

О. Ю. Шмидт одним из первых был удостоен высокого звания Героя Советского Союза. Он был мореплавателем, знаменитым путешественником, которого не только наши друзья, но и враги за рубежом называли «Красным Колумбом».

И не раз на отдаленнейших островах арктических морей Шмидт брал в руки топор, помогая плотникам сооружать здания полярных станций.

Жизнь О. Ю. Шмидта была насыщена множеством событий, его деятельность была на редкость многогранной. В первые годы советской власти профессор-коммунист много трудился над налаживанием продовольственного снабжения, укреплением финансов, организацией народного образования.

Он был создателем и главным редактором Большой Советской Энциклопедии, руководил научными организациями, читал лекции в университете, вел большую и многогранную научную работу в области математики и геофизики.

В последние годы своей жизни тяжелобольной ученый разработал новую теорию происхождения Земли.

Авторы этой книги не ставили своей задачей показать во всем многообразии общественную и научную деятельность академика Шмидта.

Они только пытались воссоздать облик одного из виднейших полярников Советской страны, с именем которого связан блестящий период изучения и освоения Арктики и Северного морского пути. Мы широко пользовались для этого как личными впечатлениями, так и устными воспоминаниями людей, работавших со Шмидтом, дотоле неизвестными документами из его архива и опубликованными в разное время записками участников возглавлявшихся им экспедиций.

Искренняя любовь и большое уважение к обаятельному человеку, великому патриоту, неутомимому и отважному исследователю далеких уголков нашей Родины, побудили нас написать эту книгу.

М. Водопьянов

Г. Григорьев

МАТЕМАТИКА И ГОРЫ

– Тысяча лет?!

За окном забрезжил поздний осенний рассвет. Юноша потушил лампу и снова принялся за подсчет, над которым сидел всю ночь. И опять выходило:

– Тысяча лет!

Луч солнца, с трудом пробившийся сквозь низко нависшие над землей густые тучи, позолотил ворох узких и длинных бумажек, разбросанных на столе. На каждой из них, наверху, была названа одна из отраслей человеческого знания – философия, география, химия, история музыки, геология и политическая экономия… Ниже мелкими буквами были записаны фамилии авторов, названия книг и примерное количество страниц. Много времени потратил молодой человек, роясь в каталогах библиотеки Киевского императорского университета, составляя список книг, которые надо обязательно прочесть.

У восемнадцатилетнего студента первого курса были большие планы и дерзкие мечты. Он решил стать ученым.

Чтобы быть подлинным ученым, надо многое познать не только в области избранной науки, но и в смежных отраслях знания, понять взаимосвязь между ними, изучить историю накопления научного опыта. Знать надо много, очень много! Но как быть со временем?

Юноша, любивший во всем четкость и плановость, не поленился составить список необходимой литературы, отвести каждой дисциплине определенное количество часов.

И вот в бессонную ночь был подведен итог. Он был неутешителен. Оказалось, для того, чтобы выполнить намеченную программу, нужно всего-навсего тысячу лет!

– Ну, столько я не проживу! – улыбнулся студент, складывая в ящик стола свои списки.

Пора было на лекции. Он надел новенькую темно-зеленую студенческую шинель, взглянул в зеркало, пригладил свои не по возрасту пышные русые усы – надо сказать, предмет не малой гордости будущего ученого.

Путь от маленького деревянного домика на Верхне-Юрковской улице – на окраине Киева, до университета, находившегося в центре города, – был далек. Не только из-за экономии на трамвай (что тоже играло существенную роль в его более чем скромном бюджете), но и потому, что он очень любил длительные прогулки, студент шел пешком.

Он шел мимо приземистых домишек, оголенных палисадников, опустошенных огородов, на жирных грядках которых суетились черные мокрые галки, перепрыгивал через лужи, шел бодрым, широким шагом и думал о будущем.

Многое можно, конечно, спланировать в жизни, которую решил посвятить науке, можно кое-что предвидеть, но мог ли думать начинающий студент, что придет время, когда Верхне-Юрковскую улицу, на которой стоял маленький домик его родителей, люди назовут его именем, именем Шмидта, и что город на Днепре так разрастется, что вдоль этой окраинной улочки, ставшей магистралью украинской столицы, вырастут красивые многоэтажные дома!

…Студент Отто Шмидт уже пересекал шумный торговый центр города, когда им было принято единственно возможное решение:

– Тысячу лет прожить нельзя и знать все невозможно. Значит, надо сокращаться!

В ту же ночь он снова достал из письменного стола списки.

– С болью в душе, – вспоминал об этом почти полвека спустя Отто Юльевич Шмидт, – стал я вычеркивать то, что хотя и нужно, но без чего можно обойтись. Оставил в программе только то, без чего не мыслил себе пути в науку.

Студент беспощадно сокращал и сокращал свои любовно составленные списки. Менее всего подверглись урезыванию разделы, посвященные математике и географии. Математика была той наукой, в которой он решил специализироваться, а книги, посвященные путешествиям в далекие страны, открытиям неведомых земель, остались по той причине, что если нельзя все знать, то нельзя и объехать всю нашу планету, хорошо бы хоть прочесть о местах, где не придется быть в действительности, об Арктике, например…

Новый подсчет. И снова ошеломляющий итог – двести пятьдесят лет!

Кажется ничего больше не вычеркнуть. Значит, для того, чтобы стать по-настоящему культурным человеком, познать основные результаты главных наук, нужно двести пятьдесят лет.

Молодость уверена в своих силах, всегда немного самонадеянна. И студент принимается за свою программу самообразования. Он рассчитывает время не по часам, а по минутам. Сон сведен к минимуму… Пока у водоразборной колонки набирается в ведре вода для домашнего хозяйства и полива садика, можно прочитать две-три страницы… Теперь он старается ездить на трамвае в университет и на частные уроки, которые дает сынкам состоятельных киевлян, на ходу читать нельзя, а сидя в вагоне можно…

– Мне скоро шестьдесят пять, – незадолго до смерти говорил жене тяжелобольной академик Шмидт, этот человек необычной эрудиции и разносторонних знаний, – жить осталось совсем недолго… Нельзя сказать, что я выполнил свою программу, намеченную в юности, на это требовалось четверть тысячелетия, ошибки в подсчете не было. Многое пришлось опустить, а немало и добавить… Все знать, конечно, невозможно, но можно и нужно чувствовать свою работу частью огромного целого, любить это целое и в основных чертах знать и понимать его…

Шмидт мог и не стать человеком науки, несмотря на всю свою природную одаренность, настойчивость в достижении поставленной цели, огромную работоспособность. Все решило удачное стечение обстоятельств.

БОЛЬШОЙ СЕМЕЙНЫЙ СОВЕТ

…Первого октября 1891 года в городе Могилеве у жены приказчика писчебумажного магазина родился первенец. Новорожденного окрестили именем Отто. В городе знакомые и клиенты магазина, за прилавком которого стоял молодой отец, очень удивлялись, что он выбрал для мальчика такое странное имя. Шмидта здесь считали за своего. Он был из обрусевшей крестьянской семьи прибалтийских, или, как их тогда звали, «курляндских» немцев. Женат же был на латышке.

Впоследствии Отто Юльевич Шмидт во всех анкетах, а заполнять их ему пришлось множество, на вопрос о национальности отвечал: «русский». Он имел на это полное право. Он всю жизнь жил в России, русский язык был его родным языком; русская культура, для обогащения которой он многое сделал, была его культурой, и мало кто знал и любил чудесную русскую природу так, как он.

Это началось с раннего детства. Мать пытливого, мечтательного мальчика, сама с «поэтической искоркой» в душе, чудесно певшая лирические народные песни и замечательно рассказывавшая сказки, часто уходила с сыном за город. Вдвоем они бродили по лесам и лугам, вырывали с корнями понравившиеся им полевые цветы, бережно приносили их домой и высаживали в свой дворик. И где бы ни жила семья Шмидтов, в тихом Могилеве, в шумной портовой Одессе, в цветущем Киеве, у них всегда был свой садик. На небольшом, тщательно возделанном клочке земли рядом с яблонями и вишнями, с клубничными грядками и кустами смородины росли скромные полевые цветы – колокольчики и ромашки, васильки и иван-да-марья. Настоящий миниатюрный ботанический сад. Мать – крестьянка, скучавшая по просторам родных полей, приучила сына ухаживать за растениями, делать прививки плодовым деревьям, обирать с каждого листика вредителей.

Может быть, в живописных окрестностях Могилева и зародилась у маленького Отто любовь к нетронутой, девственной природе, которая впоследствии привела его в величественные Альпы, на недоступные ледники «Крыши мира» – Памира, в суровую, но прекрасную Арктику.

Мальчик любил наблюдать за тем, как пчела, усевшись на цветок, берет взяток, как муравей прилежно тащит былинку раза в три больше его, как гусеница, сжимаясь и выпрямляясь, вползает на ствол дерева. Он, со слов матери, многое знал о повадках насекомых и мог, поймав какого-нибудь жука, подолгу рассматривать, его, рассказывать о нем. Все в природе вызывало в нем интерес и восхищение – это чувство было свойственно Шмидту всю его жизнь.

С матерью было легко, а с отцом труднее.

…В Латвии крестьянские земельные наделы не делились между наследниками, как в других губерниях царской России, а целиком переходили к старшему сыну. И оба деда Отто Шмидта – и по отцу и по матери, – будучи младшими сыновьями, уходили на заработки – работали плотовщиками, плотниками, шорниками, сторожами у помещиков. Только под старость они арендовали каждый по мызе. Семьи у них были большие – по 10–15 детей. Дать им даже начальное образование не было возможности. Все работали с детских лет. Только немногим, в том числе отцу и матери Отто, удалось кончить сельские школы.

Юлий Шмидт – слабый здоровьем мечтатель, тщетно стремился к труду, отвечавшему его склонностям. Но тяжелая жизнь не позволяла выбирать. Сначала он стал учеником часовщика, потом приказчиком у купца.

Пошедший по «торговой линии» крестьянин мечтал о своем «деле».

«Пусть будет хоть пять рублей в обороте, но это будет моя торговля», – говаривал приказчик жене и настойчиво требовал, чтобы из его и так небольшого жалованья откладывались копейки и рубли на «обзаведение».

Он сделал все-таки попытку – с очень скудными средствами начать самостоятельную торговлю бумажными товарами, но это кончилось полным крахом.

Неудача усилила религиозность и без того очень богомольного отца Шмидта. Он заставлял жену и сына молиться по нескольку раз в день. В семье создалась взвинченная, мистическая обстановка. По вечерам читали вслух библию. Отто, по приказанию отца, заучивал наизусть страницы из евангелия.

Уповая на милость божью, неудачливый торговец все чаще и чаще задумывался над тем, как вывести своего первенца «в люди», дать ему образование. Это было очень и очень трудно сделать. Где взять средства?

Летом 1899 года семья Шмидтов отправилась из Могилева в Прибалтику. Конечно, эта поездка была не для того, чтобы познакомить дедов и дядей со внуком и племянником, а чтобы на большом семейном совете решить судьбу мальчика.

На мызе у деда – отца матери – все очень нравилось Отто, а больше всего сам дед: высокий и крепкий, как старый дуб, что рос под окном дома. Старик, не выпускавший изо рта чубука самодельной изогнутой трубки, внимательно приглядывался к восьмилетнему мальчику, высокому не по годам, худенькому, с чудесными светло-голубыми, прозрачными, как льдинки, глазами. Он подолгу беседовал со смышленым внуком.

В один субботний вечер на мызе собрались родичи – старшие братья матери – такие же рослые, как и дед, медлительные крестьяне-латыши. Приехал на бричке дед со стороны отца. Он тоже курил изогнутую трубку, и у него тоже были большие и натруженные руки землепашца.

После ужина мальчика отправили спать. Но ему не спалось. Он стал прислушиваться к разговору взрослых, доносившемуся из-за дощатой перегородки, и вдруг услышал свое имя. Да, речь шла именно о нем.

– С тревогой и ужасом, – рассказывал как-то друзьям Отто Юльевич, – я слушал эту беседу взрослых обо мне. Я мечтал о школе, куда уже бегали мои ровесники в Могилеве, а услышал иное. Один из дядей говорил о том, что «самое лучшее на свете – ремесло». В доказательство он приводил поговорку, что-то вроде – «ремесло не коромысло, плеч не ломит, а само прокормит». Другой брат матери предлагал обучать меня портняжному делу, третий настаивал на том, чтобы меня отдали в обученье к сапожнику.

Выслушав все советы, глава семьи – дед, помолчав немного, сказал:

– Этот мальчик способный, и нужно сделать так, чтобы он получил образование. Одним родителям такого расхода не поднять. Все мы люди небогатые, но если сложимся, то разве не сможем помочь одному из наших детей?

В патриархальной семье слово старшего было законом.

Перед мальчиком открылся путь к знанию.

ПЕРВАЯ «НАУЧНАЯ ПОБЕДА»

Отто Шмидта приняли сразу во второй класс Могилевской классической гимназии. Учеба давалась гимназисту очень легко. Его способности и память удивляли не только товарищей, но и преподавателей. Но занимался он очень старательно и из класса в класс переходил с отличием.

В то же время Отто был первым помощником матери, охотно колол дрова, носил воду, нянчил маленькую сестренку и, конечно, тщательно ухаживал за садиком. Время оставалось и для чтения. Особенно привлекали его книги на естественнонаучные темы.

После очередной неудачи с открытием лавочки писчебумажных товаров Шмидты переселяются из Могилева в Одессу.

…Шел героический девятьсот пятый год.

Гимназист Шмидт вместе с товарищами бегал на набережную смотреть, как возвышается на рейде грозный и величественный силуэт мятежного броненосца «Князь Потемкин-Таврический». Броненосец был окружен сотнями шлюпок с людьми. С его палубы доносились звуки незнакомых песен и крики «ура».

Подросток, вопреки запрещению отца, прошел мимо установленного на набережной гроба с телом Вакулинчука. Он был и в многотысячной процессии трудящихся Одессы, провожавшей в последний путь матроса с «Потемкина». Народ шел между рядами войск, предусмотрительно расставленных градоначальником. И всюду, где проходило похоронное шествие, люди, стоявшие на тротуарах и перекрестках улиц, на балконах и у окон домов, кричали: «Долой самодержавие!», «Долой царя-убийцу!», «Да здравствует „Потемкин!“» Все это было захватывающе ново и не совсем понятно гимназисту.

А потом в Одессе был еврейский погром. Озверелые черносотенцы громили магазины и лавки, выбрасывали из окон квартир стулья и посуду. Стон и плач несчастных, ни в чем неповинных жертв, дикие крики погромщиков стояли над кварталом, в котором жили Шмидты. Здесь в жалких домишках ютилось много еврейской бедноты. На улице, усыпанной осколками стекол и черепками битых горшков и тарелок, осенний ветер кружил вихри пуха из вспоротых перин и подушек.

На квартире сердобольного христианина Шмидта прятались от погрома некоторые из его еврейских соседей – бедная вдова с двумя маленькими дочками, старик со старухой, какой-то мальчишка, потерявший в суматохе родителей.

Когда все было кончено и смертельный страх уполз с разгромленной улицы, спасенные горячо благодарили хозяев квартиры, давших им приют в такой тяжелый час:

– Мы этого никогда не забудем!

– За то, что вы спасли моих сирот, пусть дети ваши будут счастливы!

– Что вы, полноте! – отмахивалась смущенная хозяйка дома.

Впечатлительный подросток молча наблюдал за тем, что происходит вокруг. Бессмысленная жестокость людей пугала его и заставляла мучительно думать о том, что не все в этом мире делается по справедливости…

Вскоре семья Шмидтов опять переменила местожительство.

В Киеве отец устроился на сравнительно неплохую должность, а его старший сын скоро стал лучшим учеником в третьей по счету в его жизни гимназии.

Надежда открыть «свое дело» не сбывалась, и, окончательно разуверившись в возможности найти счастье на бренной земле, приказчик-идеалист вступает в религиозную секту, глава которой предсказывал близкое второе пришествие Христа и наступление царства божьего.

Гимназисту, уже знакомому с Дарвином, все это было не по душе, но он пока не перечит отцу.

Однажды сын все-таки вступил с отцом в страстный спор о происхождении жизни на земле, о «родословной» человека.

Отец в качестве веских аргументов сыпал цитатами из библии, сын, неплохо знакомый с евангелием, критиковал их, доказывал нелогичность, подчеркивал противоречия, приводил научно обоснованные данные.

В конце концов, не сумев отразить логические доводы сына, возмущенный «еретическими» рассуждениями «дерзкого богохульника», отец гневно крикнул:

– Может быть ты и произошел от обезьяны, а я нет, нет и еще раз нет…

Так пятнадцатилетний Шмидт одержал свою первую «научную» победу.

…Годы учебы в средней школе подходили к концу. Гимназист Шмидт стремился получить все, что дает программа. Он пришел к директору с заявлением о своем желании изучать древнегреческий язык. Директор был удивлен и несколько смущен – до сих пор не было желающих и поэтому не было преподавателя. Он пытался отговорить ученика, объясняя, что греческий язык не обязательный предмет, что ему он не понадобится. Но первый ученик был настойчив и упорен в своем желании. Он знал, что ему не имеют права отказать… Если среди учащихся имеется хотя бы один желающий, ему должна быть предоставлена возможность изучать древнегреческий – примерно так было записано в положении о классических гимназиях. И директор пригласил преподавателя только для одного ученика. Шмидт получил возможность изучать язык Гомера и Софокла.

Юноша уже знал тогда латынь, немецкий, немного французский. Он хотел еще изучить английский и итальянский, чтобы читать в подлинниках интересующую его литературу (впоследствии он овладел и этими языками). Но это в будущем… А пока последний год в гимназии и мечты об университете.

Эта мечта сбылась. Золотая медаль открыла доступ в университет. А средства? Медалист может получить сколько угодно частных уроков.

Отто Шмидт поступил, после долгих раздумий, на математический факультет. Его интересовали и естественные науки, и философия, и история, но математика привлекала больше всего.

«МОЛОДАЯ АКАДЕМИЯ»

…Итак, восемнадцатилетний студент составил для себя программу, рассчитанную на двести пятьдесят лет.

В этом плане были предусмотрены и часы, предназначенные на посещение выставок, музеев, концертов, театра. Правда, для искусства было отведено очень немного времени. Он ходил смотреть и слушать только самые избранные вещи в самом лучшем исполнении. Как пропустить концерты Шаляпина и Рахманинова, гастролировавших в Киеве?

Любовь к музыке привила Отто не только мать. Он должен был «поблагодарить» и директора гимназии. Как-то при организации гимназического оркестра тот подошел, ткнул в него пальцем и изрек – «Ты будешь играть на контрабасе».

– Может быть, на эту мысль его толкнул мой высокий рост? – с улыбкой вспоминал об этом Шмидт.

В эти годы студент очень много читает. Он засиживается за книгами до утра, причем изучает литературу не только по своей прямой специальности. И каждая новая прочитанная книга, – как Шмидт отмечает в записной книжке, – «вызывает целый ряд вопросов и мыслей, которыми хотелось бы заняться подробнее… Они ждут окончания экзаменов и более благоприятной обстановки…»

Шли годы большой работы над собой. Успехи молодого талантливого математика обращают на себя внимание его профессора Д. А. Граве, известного ученого, создавшего первую в России алгебраическую школу. Он охотно привлекал молодежь к научной работе.

Уже в 1912 году, будучи студентом второго курса, О. Ю. Шмидт пишет исследование, посвященное новым доказательствам известной теоремы Ремака, удостоенное золотой медали. Ему шел тогда двадцать первый год.

^{О. Ю. Шмидт в студенческие годы.}

Вскоре Шмидт начинает писать монографию «Абстрактная теория групп». В этой работе он проявил уже полную научную зрелость. Книга Шмидта, вышедшая в 1916 году, оказала впоследствии влияние на развитие алгебраических исследований в нашей стране.

Выполнение «программы-минимума» не прошло бесследно. Студент-выпускник тяжело заболевает и почти на полгода выбывает из строя. В больнице он начинает отпускать свою ставшую потом знаменитой бороду. Ему хочется казаться постарше. Борода растет отличной – шелковистая и пышная.

– Вот что, юноша, – сказал Шмидту один из лечивших его докторов, – вам надо беречь себя, легкие у вас того… Угроза туберкулеза, как дамоклов меч, будет висеть над вашей головой всю жизнь… Поменьше работайте, побольше отдыхайте… а главное для вас – воздух, чистый воздух! Побольше бывайте на воздухе, закаляйтесь, помните, что меч может упасть и поразить…

Побольше отдыха и поменьше работы – это никак не подходило к деятельной натуре Шмидта. А вот свежий воздух – это хорошо! Молодой человек охотно выполняет совет врача. Он совершает загородные прогулки. Пешком или на велосипеде скитается по Киевщине. Поездка для поправки здоровья в Крым рождает новое увлечение – горы! Они притягивают, как магнит. Как хорошо штурмовать горные вершины! А воздух, какой воздух в горах!

Отлично сданы экзамены на звание магистра наук. Талантливого математика оставляют при Киевском университете для подготовки к профессорскому званию. Наконец, он утверждается приват-доцентом и начинает читать лекции.

Молодой научный работник получает допуск в секретную часть университетской библиотеки. Там, в запертом на ключ шкафу, он находит книги Маркса, Энгельса, Плеханова, Ленина и впервые знакомится с марксистской литературой.

…Началась первая мировая война. По Крещатику маршируют полки, уходящие на фронт. Развешаны трехцветные флаги. Всюду звучит медь духовых оркестров. Безудержный разгар шовинизма. Слезы женщин и детей, провожающих на войну своих кормильцев. Ура-патриотические речи. Победные реляции в газетах и первые беженцы на улицах Киева.

Приват-доцент университета не подлежит призыву в армию. Он наблюдает и читает «запрещенную литературу». Он многое видит и многое начинает понимать. По-новому оцениваются воспоминания о девятьсот пятом годе: и бесчинства казаков на улицах Одессы, и еврейский погром.

Война помогла Шмидту глубже продумать и прочувствовать учение Карла Маркса. Конечно, он не был тогда законченным марксистом, но стоял на пути к этому.

В 1915 году в Киевском университете, одном из самых реакционных в России, образовалась организация «Молодая Академия», объединившая профессоров и преподавателей, противопоставляющих себя правым элементам. Критически настроенный О. Ю. Шмидт – один из самых активных членов «Молодой Академии».

Уже в Февральскую революцию «Молодая Академия» делает скромную попытку реформировать Киевский университет, но ей оказывает противодействие меньшевистско-эсеровский исполком, испугавшийся ее «крайне-левых требований».

Это было маленьким, но важным уроком, показавшим Шмидту, «насколько наука и просвещение подчиняются политике», и убедившим его в том, «что никакой прогресс не возможен отдельно в науке и в просвещении без прогресса политического…»

Молодой профессор чувствует, что вести занятия по математике сейчас, по меньшей мере, не время.

Он решает временно заменить формулы отвлеченной алгебры «боевым оружием алгебры революции».

ПРОДОВОЛЬСТВИЕ И ФИНАНСЫ

Чтобы присмотреться к происходящему, оказаться в самой гуще событий, Шмидт перебирается в Петроград, куда его командируют делегатом на съезд по делам высшей школы.

И до революции, стремясь быть полезным народу, Шмидт работал не только в университете, но и в киевском продовольственном управлении. В столице он устраивается на работу в министерство продовольствия. Это было в памятные июльские дни 1917 года.

Митинги. Встречи с политическими деятелями. И опять митинги. Молодой ученый их редко пропускает. Он ищет свой путь в революции.

Шмидт не хочет оставаться в стороне от событий. Он вместе с несколькими товарищами организует в министерстве продовольствия «социалистическую группу служащих министерства». В одном из воззваний этой группы, написанном Шмидтом, говорилось: «Спасение Родины возможно лишь в деловом сотрудничестве всех социалистических партий, в том числе, и большевиков».

После Октябрьской революции поднялась волна саботажа и вредительства. Она докатилась и до министерства продовольствия. Как ни пытался Шмидт противодействовать чиновникам этого министерства, они объявили забастовку, вносившую путаницу и в без того отвратительное снабжение продовольствием городов страны.

Когда на месте обанкротившегося министерства был создан Народный Комиссариат продовольствия, Шмидт начал в нем работать рука об руку с новыми руководителями, выдвинутыми народом. Здесь происходят и его первые встречи и беседы с такими выдающимися большевиками, как Мануильский, Цюрупа.

В начале 1918 года правительство Советской республики переехало в Москву. Молодому профессору оно оказало большое доверие. Совнарком назначает О. Ю. Шмидта членом коллегии Наркомпрода – этого штаба важнейшего фронта гражданской войны.

В напряженной работе, в непрестанной марксистской учебе идет процесс превращения беспартийного ученого, одного из немногих, пришедших на помощь молодой советской власти, в большевика. В ноябре 1918 года он получает партийный билет.

Шмидт был молод, горяч, неутомим. Вместе с ростом молодого Советского государства рос и молодой коммунист.

Общение с руководителями партии и правительства, встречи и беседы с В. И. Лениным, который не раз останавливал «задиристого» Шмидта, присутствие на заседаниях Совета народных комиссаров, партийных съездах – все это расширяло кругозор, помогало правильно ориентироваться в решении важнейших дел.

«Рост большевика, пришедшего из интеллигенции, – явление довольно сложное, – говорил, вспоминая об этом периоде, О. Ю. Шмидт. – И мы, интеллигенты, пришедшие в партию, должны быть особенно благодарны партии, которая нами руководила, дала возможность расти, все время предупреждала и исправляла ошибки».

Шмидт, работая в Наркомпроде, по указаниям Владимира Ильича формирует продорганы на местах, создает продовольственные отряды, которые идут по следам Красной Армии и в освобождаемых районах отбирают у кулаков хлеб для снабжения трудящихся городов.

Трудностей у Советской власти было много. Каждый день, чуть ли ни каждый час выдвигал новые задачи. Такой неотложной и сложной задачей весной 1919 года был вопрос о кооперации. О. Ю. Шмидта назначают членом временного правления Центросоюза. Как самую дорогую реликвию хранил он до последнего дня жизни составленный им текст проекта декрета Совнаркома о потребительских коммунах с поправками на нем рукой В. И. Ленина.

А научная работа? Ей, может быть, уделяется меньше времени, чем бы хотелось, но она не забыта. Профессор Шмидт начинает читать лекции по математике в Московском лесотехническом институте.

Высокого, худого, слегка сутуловатого Шмидта в неизменном синем костюме можно было видеть в самых разнообразных учреждениях Москвы. Со своей пышной, чуть рыжеватой бородой, с большими серо-голубыми глазами под нависшими изломами густых бровей он походил скорей на философа, чем на специалиста по точным наукам. Под солидной профессорской внешностью Шмидта скрывался бурный, боевой темперамент. Он не был ученым старой формации, а ученым новой, советской эпохи, соединившим глубину мысли с жизнерадостностью и активностью. На всех, кто с ним сталкивался, он производил впечатление легкости, подвижности, собранности. Он умел решать сложные задачи очень твердо и очень точно, но отнюдь не сурово, без ворчливого раздражения и излишней суеты, которые, к сожалению, сопровождают хорошие дела многих хороших людей.

…Продовольствие… просвещение… В Наркомпросе Шмидт занимается вопросами подготовки научных кадров и реформы средней школы…

Ему дают все новые и новые поручения. В расстройстве денежное хозяйство страны. И в апреле 1921 года председатель СНК В. И. Ленин подписывает назначение О. Ю. Шмидта членом коллегии Народного Комиссариата Финансов. Финансовая работа трудна и специфична. Но молодой большевик-ученый с присущей ему энергией и напористостью берется за новое для него дело. Он пишет даже небольшую научную работу «Математические законы денежной эмиссии».

Как сочетать выпуск новых и новых триллионов денежных знаков с катастрофическим падением их покупательной способности, с уменьшением реальных товарных ценностей в стране, истощенной разрухой – следствием двух войн, одна из которых, гражданская, еще продолжается?

Шмидт-математик приходит на помощь Шмидту-финансисту.

Рассказывают, что когда В. И. Ленину докладывали о необходимости новой эмиссии, он, улыбнувшись, с легкой иронией спросил:

– Как выпуск новых дензнаков, новая эмиссия укладывается в формулу Шмидта?

Математика, особенно такая отвлеченная ее область, как высшая алгебра – теория чисел, представляется непосвященным в науку очень далекой от жизненной практики. Но это только кажется. Абстрактные математические вычисления служат и таким сугубо практическим задачам, как решение финансовых проблем.

Отто Юльевич Шмидт, любивший повторять слова Менделеева о том, что нет чистой и прикладной науки, а есть наука и ее приложения, всегда стремился связать математику с жизнью. Он искал и находил методы практического применения «отвлеченной» математики сначала в финансах, затем в геофизике и навигации (он разработал способ определения местоположения корабля по пеленгу светила) и, наконец, в космогонии.

Открытая русским ученым П. Б. Иноходцевым еще в 1783 году Курская магнитная аномалия – самая большая на земном шаре – привлекла особое внимание В. И. Ленина. По его указанию была создана специальная комиссия по ее изучению. Молодая республика остро нуждалась в металле, и было чрезвычайно важно иметь железную руду в центре страны. Шмидт принимал участие в работах ОККМА – «Особой комиссии по изучению Курской магнитной аномалии». И чисто математическим путем дает точное определение залегания железных руд. Крупнейший геолог А. Д. Архангельский уговаривал его целиком переключиться на работу по разведке недр. Эта работа увлекала Шмидта не только потому, что он стремился быть полезным всюду, где применимы его знания, но и потому, что еще со студенческой поры интересовался вопросами теоретической геофизики, которым и посвятил последние 15 лет своей жизни.