Текст книги "Повесть о ледовом комиссаре"

Автор книги: Михаил Водопьянов

Соавторы: Григорий Григорьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Но и тут Шмидт остался верен себе:

– У меня большая радиограмма! – спокойно сказал он. – Может ли Уэллен подождать, пока я буду писать?

Через десять минут Кренкель получил записанную в журнал радиограмму № 1, кончавшуюся такими словами: «…заверяем правительство, что несчастье не остановит нас в работе по окончательному освоению Арктики, проложению Северного морского пути. Начальник экспедиции Шмидт».

Приступая к передаче, радист на мгновение задумался: какой поставить адрес отправителя.

Потом тряхнул головой и отстучал ключом: «Лагерь Шмидта».

Так родилось название «Лагерь Шмидта», не сходившее два месяца с уст людей во всем мире.

15 февраля Кренкель послал в эфир очередное донесение.

«Второй день челюскинцы живут на льду. Ночью прояснело. По звездам определили свое местонахождение: 67°17′ северной широты, 172°51′ западной долготы. Перед погружением „Челюскина“ мы разрезали канаты, которыми на палубе были прикреплены строительные материалы, бочки и другой палубный груз. Расчет оказался правильным: значительная часть грузов всплыла. Теперь вытаскиваем изо льда бревна, доски и другой материал. Заканчиваем постройку барака на пятьдесят человек с двумя камельками. Приступаем к постройке кухни и сигнальной вышки для указания места спасательной экспедиции. Надеемся построить и второй барак. До берега 130 километров. Все здоровы, полны энергии. Шмидт».

Не кучка отчаявшихся, ожидающих, гибели людей, а «Лагерь Шмидта» – организованный, уверенный в конечной победе коллектив вступил в борьбу с ледяной стихией. Каждое утро миллионы людей искали в газетах лаконичные, но всегда бодрые телеграммы с пометкой: «Полярное море. Лагерь Шмидта». Что там, на льдине? Как прошел день? Какова погода? Что предпринимают челюскинцы?

Над лагерем бушевала пурга. Сквозь нее пробивались скупые, короткие строки сообщений. Стояли сорокаградусные морозы, а на льдине шла кипучая жизнь. Люди строились и обживались.

КОММУНИСТЫ НА ЛЬДИНЕ

Предстояла нелегкая жизнь и тяжелая напряженная работа. Как сделать, чтобы коллектив челюскинцев показал образец выдержанности, стойкости и организованности?

Для коммуниста Шмидта ответ на этот вопрос мог быть только один – с помощью всех коммунистов.

Повестка дня первого заседания бюро партийной организации на дрейфующей льдине была краткой, всего один вопрос: «Сообщение О. Ю. Шмидта».

Сохранился протокол этого заседания, вот выдержка из него: «…Отныне каждый шаг коммуниста, каждый поступок должны быть строго продуманы, взвешены. Каждое слово коммунистов в любом разговоре с беспартийными товарищами – в палатке во время отдыха, на льду во время работы, в случайных беседах – должно быть непрерывной политической работой, которая здесь, в новых, трудных условиях, с успехом заменит нам массовую работу прежнего типа. В любую минуту, в любой обстановке коммунист обязан личным поведением возбуждать мужество беспартийных товарищей».

По предложению Шмидта было принято решение расселить коммунистов так, чтобы в каждой палатке был хотя бы один «полпред» партии, а также объявлен конкурс на самую благоустроенную культурную палатку.

Сам Шмидт жил до этого в маленькой горной одноместной палатке, которая была с ним еще на Памире. В этой неотепленной палатке он ночевал в спальном мешке.

^{В лагере. О. Ю. Шмидт за утренним туалетом.}

Потом он перебрался в так называемую «штабную палатку», вернее, в хибарку, сколоченную из досок и фанеры, поверх которых был натянут брезент.

Здесь жили и работали три радиста. Шмидт и до переезда на «новую квартиру» проводил тут немало времени.

Отсюда, из «штабной палатки», радисты открывали окно в мир. Самое важное для челюскинцев была связь с «Большой Землей». Жить вместе со всей страной, ее интересами, ее дыханием – в этом был ключ для преодоления трудностей. Шмидт принимал все меры для того, чтобы в его лагере слышали голос Москвы. ТАСС составлял специальную сжатую сводку о событиях дня только для лагеря Шмидта. Ее через радиостанцию на мысе Северном принимал радист на дрейфующей льдине.

Обычно около пяти часов вечера Отто Юльевич выходил из холщовой радиорубки. Он держал в руке порядочно засаленный радиожурнал. Спокойным, размеренным шагом шел Шмидт по поселку на льдине. Из всех палаток вылезали челюскинцы, на ходу застегивая полушубки и ватники. Все шли следом за ним в барак. Отто Юльевич садился на ящик, сбрасывал свою меховую тужурку и разворачивал радиожурнал.

– Можно начинать? – обычно спрашивал он и ровным голосом зачитывал только что принятую информацию.

Челюскинцы узнавали из этой сводки, как идут спасательные работы, где находятся ледоколы, где летят самолеты. Они слушали сообщения о том, как грохочут залпы рабочего восстания в Вене, что нового в Германии и Японии, как идет строительство заводов и фабрик в родной стране. Шмидт не только читал, но и комментировал все сообщения: ведь в бараке много матросов, кочегаров, плотников. Голос Москвы должен быть понятен всем.

Однажды, когда Отто Юльевич вошел в барак с радиожурналом, все заметили, что он чем-то взволнован.

– Сегодня мы получили из Москвы правительственную телеграмму. К ней не нужны ни вступления, ни пояснения, – сказал Шмидт. – Я просто прочту ее вам:

«Лагерь челюскинцев (полярное море), начальнику экспедиции т. Шмидту. Шлем героям-челюскинцам горячий большевистский привет. С восхищением следим за вашей героической борьбой со стихией и принимаем все меры к оказанию вам помощи. Уверены в благополучном исходе вашей славной экспедиции и в том, что в историю борьбы за Арктику вы впишете новые славные страницы».

Стоявшая в бараке тишина сменилась ликующими криками. И если до сих пор кое-кого на льдине пугала неуверенность, то теперь ей совсем не осталось места.

А ведь в первые дни были в лагере Шмидта люди новички в Арктике, предлагавшие спасаться пешком по льдинам.

Как только Шмидт узнал об этих разговорах, тотчас же созвал общее собрание челюскинцев.

Он долго рассказывал им об участниках арктических экспедиций прошлого, погибших вследствие неорганизованности.

– Им не на кого было надеяться, – говорил Отто Юльевич. – Кто в капиталистическом мире будет тратить деньги, и притом немалые, для спасения людей, терпящих бедствие? Они были предоставлены сами себе – спасайся, кто может. Расчет на собственные силы – расчет одиночек. А у нас здесь коллектив советских людей. За нами заботливая Родина!

– Тут кое-кто предлагает пешком добираться до берега. Давайте разберемся все вместе, насколько целесообразно это предложение! Как вы думаете, сколько километров в день может пройти человек по торосистому льду?

– Берусь пройти верст десять, – уверенно заявил один из плотников.

– Предположим, в первый день и пройдете, – согласился Шмидт. – На второй день будет много труднее, может подняться пурга на несколько дней, и вы не сделаете и шага. На пути, несомненно, встретятся разводья. Переплыть их не на чем, обойти невозможно, они часто тянутся на десятки километров. Значит, надо ждать, когда вода покроется льдом.

– В одном месте замерзнет, а в другом появится новое разводье, – вставил реплику Бабушкин.

– Правильно, – согласился Отто Юльевич. – Следует еще добавить, что лед дрейфует не к берегу, а от берега.

– Смею вас заверить, что по льдам Чукотского моря больше трех-четырех километров в сутки не пройдешь, даже не встречая разводий. Кое-кто из вас, наверное, читал «Записки штурмана Альбанова»? В 1914 году он во главе группы в 14 человек ушел с корабля Брусиловской экспедиции «Святая Анна», затертого льдами. Они хорошо подготовились к походу; сделали санки, лодку, сшили палатки. И что же? Через 75 суток только двое дошли до земли, остальные погибли.

– Сейчас нас отделяет от земли примерно 140 километров, – продолжал Шмидт. Переход в лучшем случае займет не менее 25–30 суток. Чтобы взять с собой продовольствие на этот срок, палатки, примуса, спальные мешки, надо будет не только загрузить имеющиеся у нас нарты, но и часть тяжелого груза взвалить на плечи. Да и самим придется одеться потеплее. Как же при этих условиях мы сможем доставить на берег женщин, детей и слабых мужчин?

– При температуре в минус сорок весьма вероятны случаи обморожения. Может также легко случиться, что, проваливаясь между торосами, некоторые из участников перехода сломали бы ноги или получили бы растяжение связок, хотя даже натертой ноги будет достаточно, чтобы человек вышел из строя. Ясно, что этот план – план выживания сильнейших и спасения их ценою гибели остальных – для нас категорически неприемлем.

– Мы, коммунисты, обсуждали этот вопрос. Наше спасение заключается в том, чтобы ждать, даже если бы пришлось ждать долго.

Люди вернулись в свои палатки успокоенные, они привыкли всегда и во всем безоговорочно верить Шмидту.

А он, заложив руки за спину, долго ходил по уснувшему лагерю.

…О роли Отто Юльевича на льдине, дрейфовавшей в Чукотском море, очень хорошо написал известный польский литератор Корнель Макушинский:

«…Когда другие засыпают, не зная, проснутся ли они, он бодрствует. Он – предводитель обреченной команды. Если бы всех охватило безумие, он должен остаться непреклонным, если бы всех ослепила снежная буря, он должен сохранить ясность взгляда и глядеть, непрестанно глядеть… Когда никто не видит, лицо его сереет, как пепел, а сердце его, может быть, плачет, но об этом никто не узнает. Он отгоняет от лагеря бешеного пса отчаяния, он проясняет, он всюду и бодрствует над каждым».

Старший радист лагеря Кренкель принужден был максимально экономить энергию аккумуляторов. Поэтому по приказу начальника ледовый лагерь не принимал и не передавал частных телеграмм. Это распоряжение выполнялось неукоснительно.

Кренкель вспоминал впоследствии, что Отто Юльевич как-то сказал, что скоро день рождения его сына. Радист предложил ему послать по эфиру хотя бы пять слов поздравления. Шмидт наотрез отказался: «Лагерь частных телеграмм не посылает».

Но этот человек большого сердца знал, как важно вовремя подбодрить уставшего товарища и каким могучим фактором бодрости является радостная весточка из дома. И он, всегда такой прямой, на этот раз пошел на хитрость.

Когда над лагерем спускалась тишина ночи и люди засыпали богатырским сном, Шмидт и Кренкель бодрствовали. В штабной палатке не угасало желтое дрожащее пламя коптилки. На стене четко вырисовывались две близко склоненные друг к другу головы. Кренкель быстро записывал в тетради, что тихо диктовал ему Шмидт.

А на следующее утро лица тех, кто больше других потерял надежду, освещались радостью. Оказывается, радист сообщил им «по секрету» вести, которые ночью принял от их семей. Слова привета от жен, матерей, детей, которые ждут не дождутся их на «Большой Земле».

Люди прибегали к Шмидту, чтобы с ним поделиться своей радостью, и от этого покрасневшие от бессонных ночей его глаза приобретали необыкновенно теплый блеск. Ведь это он оживил надеждой сердца и придал новые силы уставшим в борьбе со стихией. И аккумуляторы при этом не разряжались…

«САМОЛЕТЫ ВСЕГО РЕАЛЬНЕЙ»

…На следующий день после гибели «Челюскина» специальным постановлением Совнаркома СССР была организована правительственная комиссия по оказанию помощи пленникам льдов. Ее возглавил Валериан Владимирович Куйбышев.

По его указанию в Арктике была создана чрезвычайная тройка по спасению челюскинцев, в которую вошел и Петров – начальник зимовки на мысе Северном, так недавно принимавший у себя в гостях начальника Главсевморпути.

Штаб спасения челюскинцев организован и руководит операциями широкого масштаба.

Очень скоро убедились в том, что на оленях и собаках по торосистым льдам Чукотского моря до лагеря Шмидта добраться невозможно. От собак отказались. Правда, в дальнейшем этот «четвероногий транспорт» сыграл важную роль в переброске челюскинцев уже по Чукотскому полуострову.

Ледоколы отправлялись в дальний путь на другой конец мира, через океаны и моря.

Главная надежда возлагалась на самолеты, хотя опыт применения авиации в тяжелых полярных условиях был тогда еще невелик. Однако после первого в истории полета над ледяными просторами русского военного летчика Нагурского в 1914 году самолеты хотя медленно, но прочно завоевали себе признание в Арктике. Ими стали пользоваться и для ледовой разведки, и для переброски людей. Все это учитывал Шмидт, когда радировал в Москву:

«…самолеты всего реальней, пока не сломался наш аэродром».

Шмидт правильно предвидел ту огромную роль, которую сыграли советские летчики в челюскинской эпопее.

В капиталистических странах не верили, что наши летчики в тяжелых зимних условиях смогут пролететь по неизведанным маршрутам и спасти людей. Иностранные газеты писали, что если даже часть самолетов дойдет до Чукотки, то все равно сесть на неровный лед беспокойного Чукотского моря они не смогут. В этом сомневались даже такие опытные полярные исследователи, как Отто Свердруп и Рийзер Лярсен – пилот, сидевший у штурвала самолета Руала Амундсена в его полете на Северный полюс в 1925 году.

Находились маловеры и у нас. Смелая ставка на самолет, как основное средство спасения челюскинцев, вызывала опасения и у некоторых советских полярников.

Штаб спасения и его председатель В. В. Куйбышев буквально осаждался сотнями телефонных звонков, писем и телеграфных предложений о различных, часто фантастических способах вызволения 104 советских людей из ледяного плена. Многие из них были и трогательны и смешны одновременно. Так, один товарищ хотел спасти челюскинцев канатами с кошками – крюками на концах, при помощи которых людей зацепили бы и втянули со льдины в самолет. Другой проектировал особый конвейер-канат с корзинами, забирающими пассажиров на движущийся самолет. Третий изобретал какие-то шары-прыгуны…

В феврале 1934 года на арктическом побережье находилось четыре советских самолета – один на мысе Северном, два на мысе Уэллен и четвертый в бухте Провидения. Такого количества машин, причем довольно изношенных, было, конечно, недостаточно для организации спасательных операций.

По распоряжению правительственной комиссии из Владивостока на Чукотку пароходом «Смоленск» были отправлены пять военных самолетов звена Каманина. Два самолета плыли на пароходе из Петропавловска-Камчатского. Одна машина в разобранном виде на платформе, прицепленной к курьерскому поезду, мчалась из Москвы в Хабаровск. Оттуда должны были вылететь три самолета. Кроме того, опытный полярник Г. А. Ушаков и летчики М. Т. Слепнев и С. А. Леваневский выехали в Америку, чтобы закупить там самолеты и перебросить их со стороны Аляски на Чукотку.

По плану правительственной комиссии на Чукотке для полетов в ледовый лагерь должны были сконцентрироваться 18 самолетов.

Тем временем в туманной мгле полярного моря на льдине, дрейфовавшей по воле ветров и течений, люди не ждали пассивно, когда придет к ним спасение.

Они трудились не покладая рук.

ЖИЗНЬ НА «ВУЛКАНЕ»

Как найти достаточно большую и ровную площадку для посадки и взлета самолетов на многолетней, чуть ли не сплошь торосистой льдине, на которой обосновались потерпевшие кораблекрушение?

А найти надо было обязательно.

– Мы не можем допустить, чтобы из-за отсутствия «аэродрома» самолеты не сняли бы нас со льда! – неоднократно говорил Отто Юльевич, мобилизуя челюскинцев на расчистку ледяных посадочных полос.

Первый «аэродром» находился в трех километрах от лагеря. Это была площадка однолетнего льда, еще не очень поврежденного сжатиями и торосообразованием, длиной в 600 метров и шириной в 150. Площадку надо было расчистить, сбить с нее ледяные ропаки и твердые, как камень, снежные бугры. Делать это пришлось чуть ли не голыми руками, так как почти все ломы и пешни, выгруженные на лед, пошли ко дну вместе с «Челюскиным», опрокинувшим льдину, на которой они лежали. Случайно уцелели только два лома и несколько лопат.

И все же «аэродром» был приведен в порядок. На краю его поднялась палатка – «комендатура», в которой неотлучно находились четыре человека. От летного поля до лагеря было проложено «шоссе» – пробита дорога в высоких грядах льдов, расставлены вехи.

Все было готово к приему самолетов. Но их не было. И день за днем радио приносило одни и те же вести:

– Снежные метели и плохая видимость не позволяют самолетам вылететь.

21 февраля около площадки началась подвижка льда. На трещине, прошедшей наискось площадки, началось торошение льдов. «Аэродромники», бессильные что-либо сделать, молча, с ужасом смотрели, как лезут вверх льдины, как выступившая из трещины вода заливает с таким трудом расчищенное поле.

^{…Еще одна трещина – рисунок Ф. П. Решетникова.}

Наутро люди в пургу и сорокаградусный мороз снова принялись за свой, поистине сизифов труд, начали ломать ледяные глыбы и на руках переносить их подальше от взлетной полосы.

Тринадцать раз за время жизни челюскинцев в лагере Шмидта жестокие силы стихии сводили на нет сверхчеловеческие усилия его обитателей. Тринадцать раз подвижка льдов ломала вновь и вновь создаваемые в разных местах «аэродромы». И все же челюскинцы всегда были готовы принять воздушные корабли с Большой Земли.

В неравной борьбе со льдами победили люди, победил крепко сплоченный коллектив. Посадочная площадка была особой заботой Шмидта. Его, в рыжей меховой куртке, в горных ботинках поверх шерстяных чулок, с развевающейся по ветру бородой, видели всюду, где шла работа. Не один десяток километров он выхаживал за день, стремясь быть в курсе всех деталей жизни на «вверенной» ему льдине. Он появлялся то в камбузе, как по-морскому называли в лагере кухню, то в бараке, где, после того как торошением его разорвало пополам, шли ремонтные работы, то в «булочной», и обязательно ежедневно на аэродроме.

…В одной радиограмме из лагеря говорилось:

«Наша льдина треснула в нескольких местах, образовались канавы в несколько метров шириной. Быстро перетащили продукты в более безопасное место, перекрыли канавы мостками».

Из коротких, сдержанных радиограмм Шмидта, публиковавшихся в газетах, страна многое знала о жизни ледового лагеря. Многое, но не все.

Каждое сжатие было испытанием мужества и дисциплинированности челюскинцев, стоившим им огромного напряжения сил. Каждое сжатие разрушало какую-то часть с огромным трудом проведенной работы. И опять приходилось восстанавливать разрушенное стихией.

Это была жизнь на «вулкане» готовом вот-вот извергнуть губительную лаву.

И все же советские люди, ставшие пленниками льдов, живя в холоде, не очень сытно питаясь, тяжело работая, находясь в вечной опасности, не унывали, не хныкали, бодро шли навстречу трудностям. По вечерам после трудового дня в бараке и палатках читали вслух книги, играли в самодельные шахматы, беседовали, подчас спорили.

Особенно оживленно было в штабной палатке. Сюда каждый вечер приходили «на огонек» многие челюскинцы. Их привлекали интересные, увлекательные беседы Отто Юльевича.

Чего только не знал этот энциклопедист XX века! О чем только он не рассказывал товарищам вечерами на льдине, кружившей в полярном море, когда за окном выла пурга и ветер валил людей с ног.

Зоолог Стаханов записал в своем дневнике 44 темы бесед, которые провел Шмидт в штабной палатке в период с 14 февраля по 28 марта. Вот некоторые из них: о будущем социалистического общества, об истории Южной Америки, о теории психоанализа Фрейда, о современной советской поэзии, о формальной логике, о творчестве Гейне и его жизни, об истории германского империализма и династии Гогенцоллернов, о возникновении итальянского фашизма, об истории монашества в России, о Чукотке и ее освоении, о музыке и композиторах, о теории детерминантов, о путях развития Советского Севера, о возможности межпланетных путешествий…

ПЕРВЫЙ САМОЛЕТ

В ледовом лагере состоялся суд, правда, товарищеский, и судили человека за «преступление», за которое вряд ли привлек бы его к ответственности прокурор на Большой Земле. После очередного сжатия, когда все челюскинцы бросились оттаскивать продовольствие от трещины, один человек не вышел из своей палатки. Шмидт расценил этот поступок как «бунт индивидуализма».

Приговор товарищеского суда был суров и необычен:

«Отправить на берег в первую очередь».

Приговор был встречен всеобщим одобрением. Челюскинцы, как зеницу ока, берегли спайку и крепость своего коллектива. И никто из них не хотел раньше других оставить товарищей по ледовому лагерю, вместе с которыми перенесли столько невзгод и лишений.

Список очередности эвакуации был составлен заранее. Естественно, что в число отправляемых первыми самолетами были включены дети и женщины. Некоторые из женщин отказывались лететь раньше мужчин, поскольку они по праву считали себя равными членами коллектива и чувствовали себя не менее сильными, чем те мужчины, которые стояли на дальней очереди. Шмидту стоило не мало труда их переубедить.

…Летчик Анатолий Ляпидевский дважды делал попытку долететь с Чукотки до лагеря Шмидта. Один раз ему помешала пурга, в другой – он не мог найти челюскинцев, затерянных в необъятной ледяной пустыне.

Наконец, 5 марта крылья самолета качнулись над советским поселком на льдине.

Был сильный ветер. Термометр показывал 38,7 градуса. Не верилось, что в такую погоду прилетит воздушный гость.

Радист Иванов вбежал в барак и взволнованным голосом крикнул:

– Поторапливайтесь! Нарты с отлетающими готовы? Самолет уже полчаса в воздухе!

Люди впряглись в лямки и дружно тронули нарты с багажом. За ними шли женщины. На маленьких саночках везли юных полярниц – Карину и Аллочку. Рядом с ними шагали провожающие, сменные «упряжки» и, конечно, Отто Юльевич.

Сзади в лагере, поднялся в небо черный столб дыма – это зажгли сигнальный костер для ориентира летчику.

Вскоре послышался гул мотора и показался спускавшийся двухмоторный самолет.

Но дойти до него было нельзя. Почти у самого «аэродрома» сорокаметровая полынья преградила путь. Люди в унынии остановились у ее кромки.

– Товарищи, надо строить ледяной мост! – крикнул Шмидт.

Все дружно взялись за дело, стали складывать большие куски льда и сбрасывать их в черную воду. Но забросать полынью было почти невозможно.

К счастью, из лагеря с сигнальной вышки заметили, что произошло, и штурман Марков, собрав тридцать наиболее сильных людей, послал с ними шлюпку-ледянку. Они приволокли ее по глубокому снегу. Через четверть часа Шмидт пожимал руку Ляпидевскому. Летчик привез в подарок челюскинцам две оленьи туши и, что особенно всех обрадовало, кирки и ломы для расчистки «аэродрома».

Через 2 часа 10 минут лагерь ликовал. На Большую Землю самолет Ляпидевского благополучно доставил десять женщин и двух девочек.

Воздушный мост с материка в ледовый лагерь был переброшен.

Положено начало эвакуации челюскинцев.

Трудно в то время было летать в Арктике. Радио на самолетах не было, летчики водили машины по компасу. До боли в глазах они всматривались в горизонт, стараясь увидеть среди ледяных нагромождений черный дым от костра – так находили лагерь.

Ляпидевский вылетел вторично, но на этот раз погода испортилась, лагеря он не нашел и вернулся обратно. При посадке самолет был поврежден. Вся надежда возлагалась теперь на самолеты с Большой Земли…

Борясь с пургой, туманами и штормами, через горы и моря они настойчиво пробивались к льдине.

За их героическим продвижением следила вся страна. Люди на карте отмечали путь самолетов, словно линию фронта. В лагере знали о каждой вынужденной посадке, о каждом шторме, препятствовавшем вылету…

Челюскинцы сложили и распевали такую шутливую частушку:

 
Самолеты, самолеты,
Где же ваши перелеты?
Самолетов не видать —
Надоело ожидать.
 

Жизнь в лагере шла по установившемуся распорядку: ранний подъем – завтрак – работа – скудный обед – опять работа – учеба – отбой.

У челюскинцев было очень много тяжелой физической работы, но достаточно и умственной.

В лагере появилась огромная тяга к учебе. Плотники изучали грамоту и арифметику, работали кружки по изучению истории, политэкономии, иностранных языков. Профессор Шмидт руководил семинаром по изучению диалектического материализма. Занятия проходили в форме интересной живой беседы.

Университет на льду помещался в бараке, расположенном, как «Ласточкино гнездо», на ледяном обрыве, над трещиной. Сюда со всех концов единственного населенного пункта в Чукотском море собирались «студенты». Твердого расписания составить было невозможно, так как зачастую тревожные события дня заставляли отменять занятия семинара.

Шмидт прочел тринадцать лекций, которые пользовались большим успехом.

ПОСЛЕДНЯЯ РАДИОГРАММА

Истекал второй месяц жизни на льдине.

В 9 часов утра 7 апреля Кренкель принял сообщение о том, что в Ванкареме приземлились самолеты Слепнева, Молокова и Каманина. В радиограмме сообщалось, что …летчики сейчас отдыхают, после чего вылетят в лагерь. Просят приготовить очередную партию улетающих.

Стали готовить улетающих… Но, при всей тщательности, «подготовка» заняла не более десяти минут, включая в нее сборы десяти килограммов разрешенного к вывозу из лагеря груза и крепкие, горячие рукопожатия остающихся.

И вот, свободные от лагерных работ, от дневальства потянулись к «аэродрому», а впереди, возглавляя их, очередная пятерка тащила нарты с вещами улетающих.

На вышке спокойно плескались полотнища двух флагов – сигнал: «Самолеты в воздухе».

Вскоре над лагерем, поблескивая красными плоскостями, показался долгожданный самолет.

Сделав три круга, летчик убавил газ и пошел на посадку. Машина быстро шла ко льду, стремясь коснуться его возле выложенного посадочного знака «Т», но боковой ветер снес самолет с прямой линии посадки. Он запрыгал, переваливаясь по мелким неровностям окружающих площадку ропачков, и врезался в громадные торосы далеко за площадкой.

Люди следили за машиной, как за гибелью очень близкого, дорогого человека, а самолет, конвульсивно приподняв лыжи, мчался на огромный двухметровый торос, но, к счастью, перепрыгнул его! Потом пробежал еще несколько метров и остановился, припав на левое крыло.

Шмидт шел быстро, но очень спокойно, точно совершая обычную утреннюю прогулку. Ничто не выдавало волнения этого железного человека, он понимал, как необходима сейчас, в эту критическую минуту, выдержка, спокойствие начальника. И только глубокая морщина от переносицы вверх по лбу и поджатые губы говорили, что ему не по себе.

В кабине открылась дверка, и на лед легко выпрыгнул Г. А. Ушаков. Лицо его тоже было совершенно спокойно. Он улыбался, словно был доволен прекрасной прогулкой. А за ним шел Слепнев, оправляя на голове форменную пилотскую фуражку.

– Отто Юльевич, – протягивая для пожатия руку, подошел к Шмидту летчик, – я сделал все, что только мог…

– Даже больше, чем следовало, – Шмидт улыбнулся, пожимая руку летчику, – здравствуйте!

Слепнев пожал плечами, немного смущенно и досадуя, и принялся выгружать из кабины пассажиров. Восемь кудлатых и остроухих чукотских псов выпрыгнули на лед.

Уполномоченный правительственной комиссии Ушаков взял с собой в ледовый лагерь упряжных собак. Они очень пригодились. Четвероногий транспорт заменил двуногий на маршруте лагерь – «аэродром».

Машина Слепнева была не очень повреждена. Ее исправили собственными силами в три дня.

Молоков и Каманин на советских самолетах Р-5 прилетели и блестяще сели на маленькую площадку вскоре после Слепнева. Каждый из них взял по пять челюскинцев и, пообещав на следующий день сделать по три рейса, улетели.

Но 8 и 9 была пурга, и только утром 10 апреля открылась регулярная авиалиния: лагерь Шмидта – Ванкарем.

Помощь пришла как раз вовремя.

Лагерь жил в беспрерывном напряженном ожидании наступления льдов.

Опасность грозила каждое мгновение.

8 апреля льды начали новое наступление на лагерь. В полдень ледяным валом снесло кухню.

9 апреля лагерь пережил самое сильное сжатие со дня гибели «Челюскина».

В 2 часа утра новый высокий ледяной вал с шумом двигался в сторону лагеря. Скоро был сметен, смыт льдом барак, погребена часть лесных материалов, совершенно разрушен «аэродром», на котором стоял самолет Слепнева.

Днем вновь повторилось сжатие, совершенно преобразившее район лагеря.

…7 апреля Шмидт весь день провел на аэродроме. Он с глубокой затяжкой курил одну папироску за другой, пуская большие клубы синего дыма в морозный воздух. Он уже давно чувствовал недомогание, а в этот радостный и в то же время беспокойный день сильно продрог.

К утру у него поднялась температура до 39,5 градуса. Больше он не вставал.

Осунувшийся, с воспаленными глазами, лежал он в палатке, но по-прежнему, хотя и с большим трудом, вникал в жизнь лагеря. Каждые два часа дежурный коротко докладывал ему о положении дел.

Товарищи настаивали на том, чтобы он как можно скорее покинул льдину, но Отто Юльевич был непреклонен:

– Я начальник. Я покину лагерь последним!

Ушаков хорошо знал Шмидта, и поэтому, вернувшись, он послал в лагерь телеграмму, предлагавшую мобилизовать для убеждения Шмидта общественное мнение челюскинцев и, если это нужно, подкрепить его даже решением партийного актива и одновременно телеграфировал в Москву Куйбышеву.

Из Москвы пришло экстренное сообщение:

«11 апреля. 4.45 московского. Аварийная. Правительственная. Ванкарем – Ушакову, Петрову. Копия Шмидту».

Принимая эту радиограмму, Кренкель поморщился, – «почему копия Шмидту?» – такого адреса еще не бывало.

«…Правительственная комиссия предлагает в срок по вашему усмотрению вне очереди переправить Шмидта на Аляску. Ежедневно специальной радиограммой доносите о состоянии здоровья Шмидта. Сообщите ваши предложения о его отправке.

Куйбышев».

Как показать такую радиограмму больному начальнику? Кренкель отнес радиожурнал его заместителю Боброву.

И вот между начальником и его заместителем состоялся разговор, зафиксированный одним из присутствующих, причем почти со стенографической точностью:

– Знаете, самолеты работают хорошо. Вывозка идет успешно. Вчера вывезли 22, сегодня 32,– сказал Бобров.

Шмидт слабо кивнул головой.

– Остается на льдине 28. Сегодня я отправил литерных.

– Что значит «литерных»? – заинтересовался Отто Юльевич.

– «Литерные» – это больные. На льдине остались одни здоровые и только один «литерный».

– Кто?

– Вы! Да, очередь за вами.

– Нет уж, извините. Забыли условие: я – последний, вы – предпоследний.

– Обстоятельства меняются. Мы же диалектики. Я здоров, а вы больны. Очередь может быть переставлена.

Шмидт улыбнулся:

– Нет, этого нельзя. Я – последний со льдины.

– Отто Юльевич! Поймите! Ведь в случае нового сжатия, мы здоровые будем стеснены вашим присутствием. Поймите, палатки могут быть разрушены! Вас же придется держать на морозе! А, если с вами что случится – это мировой скандал! Поймите, Отто Юльевич!