Текст книги "Повесть о ледовом комиссаре"

Автор книги: Михаил Водопьянов

Соавторы: Григорий Григорьев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Шмидт задумался.

– Нет, нельзя. Все же я – начальник.

– Нет, вы уже не начальник!

Шмидт изумился:

– Меня еще никто не снимал!

Ему молча протянули журнал с правительственными радиограммами.

Отто Юльевич на минуту закрыл глаза, а потом тихо сказал своему заместителю:

– Что прикажете, товарищ начальник?

– Сейчас же мы вас оденем. Из Ванкарема высылают специально утепленный самолет для вас. Прилетит Молоков.

Только один раз была нарушена очередность эвакуации челюскинцев. Шмидт улетел не 104-м, как он хотел, а 76-м, за два дня до ликвидации лагеря.

В Ванкареме больного Шмидта перенесли на самолет Слепнева. Вместе с ним полетел Ушаков.

Предстоял трудный полет через Чукотку, Берингов пролив и горы Аляски.

^{Схема дрейфа «Челюскина» в Чукотском море.}

…Тем временем эвакуация челюскинцев шла полным ходом. На льдину прилетели еще два летчика: Доронин и Водопьянов.

Самолет Р-5 рассчитан на подъем двух человек. Молоков брал с собой шесть. В одноместную кабину летнаба он втискивал четырех челюскинцев и еще двух помещал в фанерных футлярах для грузовых парашютов под крыльями самолета.

Каманин брал в двухместную машину пять человек.

Последними покидали льдину шесть человек. Среди них был капитан Воронин, уходивший по традиции последним с «корабля», и радист Кренкель.

В два часа пять минут он передал последнюю радиограмму:

«К передаче ничего не имею, прекращаю действие радиостанции».

Воронин сел в машину Молокова, Кренкель к Водопьянову.

Не были забыты и восемь собак, вывезены наиболее ценные вещи.

Лагерь Шмидта в Чукотском море перестал существовать.

Это произошло 13 апреля, ровно через два месяца после гибели «Челюскина». Только оставленный на мачте красный флаг продолжал реять над льдиной, медленно кружившей в Чукотском море.

ДОРОГА ЦВЕТОВ

Весь мир рукоплескал советским летчикам и челюскинцам, чья эпопея вошла в историю, как непревзойденный образец мужества и героизма советских людей, находившихся на краю гибели.

Вот что сообщали газеты самых различных направлений и взглядов.

Турецкая газета «Аксамо» писала:

«Не знаешь, чем больше восхищаться – отвагой ли и героизмом летчиков, которые, пренебрегая жизнью, ринулись на помощь потерпевшим аварию, не боясь циклонов и небывалых морозов, делавших полеты невозможными, или теми, которые в пустынном море бесконечных льдов во имя науки в течение двух месяцев бестрепетно стояли перед лицом смерти и ежедневно сообщали по радио „моральное состояние челюскинцев прекрасно“. Какое счастье, что время от времени совершаются акты, возвышающие человека, пробиваясь сквозь тучи интриг и алчности, покрывающие мировой горизонт».

Французская газета «Пти журналь» указывала, что «профессор Шмидт, имя которого отмечено в „Золотой книге“ деятелей науки рядом с Амундсеном, заслуживает звания героя наших дней».

«Нью-Йорк Таймс», комментируя в передовой статье спасение челюскинцев, писала: «В течение многих лет из Арктики не поступало более драматических известий»…

«Лагерь Шмидта останется знаменитым в истории Арктики, как образцовая организация»… «Храбрость, доблесть, упорство и железная настойчивость свойственны людям советской страны»… «Славная страница в истории Арктики» – под такими заголовками газеты разных стран помещали пространные статьи о челюскинской эпопее.

Когда Ушаков с больным Шмидтом прибыли в Ном, пришло сообщение о том, что не только люди, но даже и собаки сняты со льда. Это произвело огромное впечатление. Американцы повсюду встречали советских полярников с исключительным вниманием.

В первые дни пребывания в больнице Нома положение Шмидта было очень тяжелым. У него оказалось воспаление легких – таково было заключение консилиума. Дежурный врач каждый час заходил к больному. Ушаков безвыходно дежурил в палате.

…Ночной полумрак, особая больничная тишина располагают к задушевным беседам, когда около тебя верный друг. И в одну бессонную ночь Шмидт рассказал Ушакову о том, о чем никогда и никому не говорил. Не в его характере было «открывать душу» перед другими. Но, как видно, неожиданная и тяжелая болезнь настолько подействовала на него, что он стал говорить о самом сокровенном, о том, что всегда скрывал даже от родных, о своем здоровье. Шмидт рассказал Ушакову о том «дамокловом мече», который, по выражению киевского врача, так давно висел над его головой.

– Знаете, Георгий Алексеевич! – говорил он, – я ведь человек обреченный, погибну наверняка от туберкулеза. Боролся я с проклятым недугом из всех сил, – закалял себя. По тридцать километров из Москвы на дачу пешком ходил. В Арктике в морозы носил легкую куртку и кепку, когда все кутались и спускали уши шапок… Все время стремился быть побольше на свежем воздухе… Лазил в горы… И вот на льдине меч все-таки упал на голову, он не убил сразу, а только ранил… знаю, что эта рана приведет меня когда-нибудь в могилу… Но я буду бороться, не сдамся… и, конечно, не раз еще побываю в Арктике…

Палата, в которой лежал Шмидт, находилась на первом этаже. Под окном несколько дней подряд шагал долговязый парень. Временами подходил вплотную к окну и смотрел в палату нетерпеливым взглядом. Он несколько раз пытался пройти к больному, но его не пускал в палату дежурный врач. Это был корреспондент газетно-информационного агентства «Ассошиэйтед Пресс», жаждавший взять у Шмидта интервью. Ему хотелось получить подробности жизни на льдине, так сказать, из «первоисточника». Настойчивый журналист добился своего. Когда через неделю Шмидту стало лучше, он принял его.

В больнице Нома состояние здоровья Отто Юльевича улучшилось, и он со своим спутником Ушаковым вылетел в город Фербенкс. Потом по железной дороге выехал в Сьюард, а дальше пароходом в Сиэтль и отсюда в Сан-Франциско.

В столице США – Вашингтоне Шмидт был тепло принят президентом Франклином Делонэ Рузвельтом, который долго беседовал с ним и поздравил со счастливым спасением.

^{О. Ю. Шмидт и Г. А. Ушаков в США.}

На прием в посольстве СССР в Вашингтоне пожать руку Шмидту и Ушакову пришло около пятисот официальных лиц: сенаторов, депутатов, дипломатов, ученых, писателей. Два человека бережно поддерживали под руки девяностолетнего старца, пожелавшего лично приветствовать советского героя. Это был бывший генерал, полярный исследователь Адольф Грили. В 1882–1883 годах Грили со своими спутниками девять месяцев бедствовал во льдах, вблизи Гренландии. Две экспедиции, посланные для его спасения, не достигли цели. Третья нашла его в отчаянном положении. Из 25 членов экспедиции в живых осталось только 7. Они питались «супом» из остатков кожаных подошв. Очень сердечной, и по-своему символичной была встреча двух начальников экспедиций, терпевших бедствие во льдах Арктики.

В Нью-Йорке Шмидта и Ушакова встретили мэр города и известный полярный исследователь В. Стефансон. Устраивались приемы и банкеты. Журналисты, фотокорреспонденты, кинооператоры, буквально осаждали советских полярников. Их торжественно встречали и чествовали трудящиеся Парижа.

^{Трудящиеся Парижа встречают ледового комиссара.}

Наконец, советская граница.

Радостная встреча с родными. Приветственные речи председателя Совнаркома Белоруссии, профессора Самойловича, рабочих и колхозников.

Им отвечал Шмидт:

«…Благодаря советским методам и системе партийного руководства мы сохранили людей и научные материалы. Партийное руководство и советские методы – вот ключ наших успехов, ключ ко всему, что вы о нас знаете…»

5 июня Москва радостно встречала Шмидта и Ушакова.

А в это время с другой границы СССР – уже не с запада, а с востока приближались челюскинцы и спасшие их летчики. На самолетах, собачьих и оленьих упряжках челюскинцы были переброшены из Ванкарема в Уэллен, а оттуда в бухту Лаврентия и дальше в бухту Провидения. Семи летчикам – Ляпидевскому, Леваневскому, Молокову, Каманину, Слепневу, Водопьянову, Доронину было присвоено только что введенное в стране высокое звание Героя Советского Союза.

Когда пароход подошел к Владивостоку, его встречали тысячи людей. Неожиданно на палубу посыпались душистые белые ландыши. Их метко сбрасывали с самолетов.

А потом специальным поездом в Москву.

От Владивостока до Москвы сто шестьдесят остановок – сто шестьдесят митингов. Где бы ни останавливался поезд челюскинцев, в любое время дня и ночи, его встречали со знаменами и цветами.

«Дорогой цветов» назвал один из челюскинцев путь до столицы Родины.

В Буе все без исключения челюскинцы вышли из вагонов. Навстречу им по платформе медленной усталой походкой, чуть более чем всегда сутулый, с открытой головой и сияющими любовью глазами шел Отто Юльевич. Он шел навстречу тем, с кем провел два месяца на льдине и с кем захотел вернуться в Москву.

В солнечный день 19 июня поезд челюскинцев подошел к перрону Белорусского вокзала. На привокзальной площади десятки тысяч людей. А потом украшенные цветами машины двинулись в живом людском потоке по улице Горького к Красной площади, где героев-челюскинцев ждали руководители партии и правительства. Митинг. Парад войск в честь вчерашних пленников льдов, мужество которых поразило весь мир.

…Через несколько дней по возвращении в Москву челюскинцев в Кремле состоялось совещание о дальнейшей работе Главсевморпути, насчитывавшего тогда полтора года своего существования.

На этом совещании руководители партии и правительства расспрашивали О. Ю. Шмидта и В. И. Воронина о том, что нужно сделать для обеспечения безопасности плавания по Северному морскому пути. Тогда был решен вопрос о строительстве новых четырех мощных ледоколов и двух ледокольных пароходов, плавающих поныне в составе советского арктического флота.

Гибель «Челюскина» не только не поколебала уверенности в проходимости Северного морского пути, но укрепила решимость освоить этот путь во что бы то ни стало.

В постановлении СНК и ЦК ВКП(б) от 20 мая 1934 года отмечалось, что «Сейчас уже возможно полное освоение Северного морского пути и мощное развитие хозяйства Крайнего Севера СССР».

«ТАМ НЕПОЧАТЫЙ КРАЙ РАБОТЫ»

Главное управление Северного морского пути в начале своего существования помещалось в старом торговом здании в Зарядье – некогда «деловом» центре купеческой Москвы, на Варварке. По преданию, по этой улице везли на Красную площадь на лютую казнь лихого казацкого атамана – вожака крестьянского восстания Степана Разина и поэтому улица после семнадцатого года стала называться его именем.

В доме ГУСМП был кабинет, с потолка которого спускался на двух массивных бронзовых цепях шар из граненого хрусталя. Казалось, что вот-вот начнет раскачиваться эта корабельная люстра. Сходство кабинета с капитанской каютой дополняли и карты Арктики на стенах и модель нового ледокола под стеклянным колпаком, и особая, безукоризненная «флотская» чистота.

Таким был рабочий кабинет Отто Юльевича Шмидта.

Отсюда он руководил освоением огромной территории, равной почти девяти миллионам километров, на которой мог бы разместиться не один десяток европейских государств.

Кто только не бывал в кабинете-каюте? Моряки и учителя средней школы, агрономы и торговые работники, геологи и кораблестроители, медицинские сестры и артисты… О чем только не говорилось здесь на совещаниях за длинным столом, покрытым зеленым сукном! Каких только тут не принималось решений, направленных к становлению новой жизни на пространстве от Мурманска до Берингова пролива, от Сибирской магистрали до самого Северного полюса!

Основной задачей ГУСМП являлось превращение Северного морского пути в нормально действующую судоходную магистраль. Но, кроме главной задачи, появилось множество других.

Главсевморпуть стал такой комплексной организацией, которая охватила своей хозяйственной деятельностью Арктику и весь Крайний Север, начиная от школ и торговых факторий, охотничьих промыслов и оленеводческих совхозов и колхозов до строительства портов, городов, крупных промышленных предприятий, от мощного ледового флота до первого заполярного театра.

Сюда, в этот кабинет-каюту, пришел вскоре после возвращения челюскинцев в Москву один из авторов этой книги. Его ласково встретил хозяин, усадил на диван, сам сел рядом.

– Вот, мы с вами, Михаил Васильевич, теперь и познакомимся поближе, – сказал Отто Юльевич. – Я о вас много слышал от Михаила Сергеевича Бабушкина. Вы ведь, кажется, служили вместе в Добролете?

– Служили. Хороший он человек.

– Большой шутник, – улыбнулся Шмидт. – Когда мы на льдине узнали, что к нам летит Водопьянов, Михаил Сергеевич рассказал о том, как вы потерпели катастрофу на Байкале. Как вам понравился наш Север?

– Трудно пока там летать. Баз нет. Летишь и не знаешь, что ждет тебя впереди – туман или пурга? Все время рискуешь самолетом, да и людьми. Но, откровенно сказать, полюбил я Арктику за суровость.

– Настоящего человека всегда тянет туда, где трудно, – задумчиво сказал Отто Юльевич. – Радость жизни в преодолении трудностей. А со временем, Михаил Васильевич, у нас в Арктике все будет. Аэропорты построим по всему побережью Северного Ледовитого океана. Самолеты будут регулярно летать не только днем, но и в полярную ночь… По северным морям пойдут караваны судов, путь во льдах им будут прокладывать мощные ледоколы. Я тоже крепко полюбил Арктику. Там – непочатый край работы…

Шмидт поднялся с дивана, сел за письменный стол, закурил, и неожиданно спросил:

– Что привело вас в Управление? Чем могу быть полезен?

– Пришел пожать вам на прощание руку. Миссия моя в Арктике закончилась. Должен вернуться на место моей службы, в Аэрофлот.

– Никуда вы не вернетесь, а останетесь работать в полярной авиации, – твердо произнес Отто Юльевич. – Куда вам деваться, раз вы полюбили Арктику! Начальник полярной авиации Шевелев, ну и я, войдем с ходатайством, если можно так выразиться, о переводе вас в полярную авиацию, конечно, если вы не будете возражать. Зимой 1935 года мы намечаем большой перелет на двух самолетах П-5 по маршруту Москва – Хабаровск – Чукотка и обратно. Командиром этого маленького звена хотим назначить вас.

– Какова цель этого перелета?

– Вам предстоит выяснить ряд вопросов, касающихся организации почтовой и пассажирской связи по этому маршруту, а также определить требования, которым должен отвечать самолет в условиях Дальнего Севера… Не будем зря терять время, идите к товарищу Шевелеву, он даст подробные указания… Договорились?

Так Водопьянов стал полярным летчиком.

НОВЫЙ ЗАКОН ТУНДРЫ

Функции Главсевморпути все расширялись и расширялись. Может быть, в этом сказывалась увлекающаяся натура начальника Управления, стремившегося к полному и наивозможно скорому освоению северных окраин, к коренному улучшению жизни их обитателей.

Хозяйственной деятельностью ГУСМП – организации, созданной главным образом для эксплуатации Северного морского пути, прямо или косвенно охватывалось все население районов, находящихся за параллелью Якутска, где на беспредельных пространствах жили представители двадцати шести малых народов.

Жители северной тундры охотились за пушным зверем, а за ними словно двуногие волки рыскали торгаши – русские и иностранные, отбирая с трудом отвоеванную ими у суровой природы добычу. Этот узаконенный грабеж назывался «торговлей с инородцами». До революции, например, на Чукотском полуострове один железный топор расценивался в две шкурки бобра. За десять песцов первого сорта давали один плохонький жестяной чайник.

Торговый грабеж обитателей Крайнего Севера царской России приносил такие неслыханные барыши, что за это дело взялись предприимчивые американские «бизнесмены», успешно конкурировавшие с менее изворотливыми русскими купцами.

В годы советской власти навсегда были изгнаны с нашего Крайнего Севера иноземные и отечественные хищники-торгаши. Снабжение местного населения охотничьими припасами и предметами первой необходимости взяли в свои руки государственные торговые организации. Была создана широкая сеть факторий, на которых промысловики в обмен на пушнину, моржовые клыки и тюлений жир могли получить по государственным ценам все, что им было нужно.

Работники Главсевморпути, в ведение которого были переданы торговля с северными народами, стремились к тому, чтобы всячески расширить ассортимент товаров, покупаемых жителями Дальнего Севера, внедрять в их быт новые предметы домашнего обихода.

Советское правительство и Коммунистическая партия требовали повысить культурный уровень жизни кочевого населения и лучшим средством для этого считали хорошо организованную советскую торговлю на Севере.

Начальник Главсевморпути внимательно просматривал все отчеты факторий, беседовал с приезжающими в Москву с Севера работниками торговли, инструктировал уезжающих туда:

– Ваше дело не только уговорить человека, никогда не пользовавшегося зубной щеткой и мылом, купить их, но и научить чистить зубы и умываться. Если нужно, разденьтесь и покажите, что вы носите нижнюю рубашку и кальсоны и объясните зачем это делаете. Помогите поставить переносную печку в жилище кочевника и сами протопите ее… Вот как надо торговать на Севере…

Развитие торговли на Севере было неустанной заботой Шмидта. Выступая на хозяйственном и партийном совещании Главсевморпути, он указывал:

– Северное население не нуждается в помощи благотворительного характера. Оно нуждается в том, чтобы ему показали куда идти, дали возможность идти. Это люди талантливые, крепкие. Они выросли. Я жду от вас, – продолжал Шмидт, обращаясь к работникам Главсевморпути, – знания особенностей хозяйства каждого народа, умения найти подход к каждому народу, к каждой его племенной группе (даже в одном народе, например, чукчи – оленеводы и рыбаки совершенно разные), умения подойти так, чтобы помочь населению стать на ноги и одновременно поднять политически, вытеснить остатки кулачества, шаманов… Эту задачу должен выполнять каждый работник на месте, заведующий факторией в первую очередь, метеоролог, радист – где бы то ни было, вы все должны свой персонал научить советскому подходу к населению. Уважение должно быть не слюнтяйского характера – ах, какие симпатичные! Ах, какие у них сказки старинные? Нет, это не наш подход. Подход должен быть такой, что эта наши товарищи, которые сумели удержаться в самой суровой в мире природе и под гнетом царского правительства. Это люди достойные, им нужно протянуть руку, помочь хозяйственна организоваться…

^{Начальник Главсевморпути среди школьников Чукотки.}

Культбазы, расположенные в наиболее отдаленных северных районах, были учреждениями невиданного до того характера – настоящими комбинатами культуры. Они имели школы с интернатами, больницы, агрономические и ветеринарные пункты, Дом народов Севера и культурно-просветительные учреждения, которые вели свою работу, выезжая в тундру, – красные чумы, красные яранги, лодки и плавучие базы.

Вначале были школы, но не было учеников. Северные кочевники, подстрекаемые шаманами, не отдавали своих сыновей и дочерей в школы. Первых учеников собрали с превеликим трудом. Но, постепенно молва – этот телеграф тундры – разнесла весть о том, что ребят в интернатах хорошо кормят, их никто не обижает и учат «разговору на бумаге». Охотники и оленеводы к началу учебного года даже из отдаленных на сотни километров стойбищ сами стали привозить на культбазы своих детей. В интернатах стало тесно, пришлось их срочно расширять, так как учеников стало больше, чем мест.

А больницы? Там, где веками медицинскую «помощь» оказывали одни лишь знахари да шаманы, появились люди в белых халатах – терапевты, хирурги, гинекологи, глазные и зубные врачи. Они быстро завоевали доверие местных жителей.

Северная тундра стала жить по новому советскому закону.

Охотники начали объединяться в промысловые артели, оленеводы организовывать колхозы, кочевники переходить на оседлость. Главсевморпуть, его политотделы и парторги на местах руководили этой коренной ломкой веками сложившегося жизненного уклада северных народов.

Поэтому, когда закончился перелет Москва – Чукотка, О. Ю. Шмидт особенно заинтересовался впечатлениями летчиков о посещенных ими северных колхозах.

Однажды Отто Юльевичу рассказали о мысе Шмидта на Чукотке, который до 1934 года назывался мысом Северным. Там стоял всего десяток яранг, а за год вырос небольшой поселок из деревянных жилых домов. Чукчи стали оседать вокруг полярной станции.

– А каков там колхоз? – спросил Отто Юльевич.

– Налаживает хозяйство. «Помогают» ему очень своеобразно. Например, требуют присылки сведений о росте племенного конского поголовья и сводок об использовании отправленных туда сеялок и плугов.

– Не может быть! – воскликнул Шмидт.

Когда ему показали копии этих документов, он поморщился и с досадой сказал:

– Вот головотяпы! Есть, оказывается, еще невежды, которые не знают, что на Чукотке не сеют хлеб и не разводят лошадей!

О. Ю. Шмидт, заботясь о культурном обслуживании все возраставшего населения зимовок, поселков и строящихся в Заполярье городов, обратился к коллективам Большого и Малого театров и Московской Консерватории с просьбой сформировать бригады артистов и музыкантов для поездки в Арктику.

Певцы и балерины лучшего оперного театра страны давали концерты на самых далеких зимовках, на кораблях, в поселках Дальнего Севера, пролетев и проехав 26 500 километров.

Одновременно на гастроли в Арктику отправились мастера сцены Академического Малого театра. Не испугавшись трудностей, в Арктику поехала заслуженная артистка республики Вера Николаевна Пашенная. Результатом этой поездки было создание в 1936 году постоянного Заполярного театра имени В. Н. Пашенной.

СТРОИТЕЛЬСТВО И РОМАНТИКА

…На страницах советских газет все чаще стали появляться названия новых городов, выраставших за полярным кругом – Амдерма, Диксон, Игарка, Тикси. В них строились порты, жилые дома, больницы, школы, магазины, клубы.

На вчера еще пустынном и «диком» Севере уже начали действовать первые промышленные предприятия. В копях далекой Якутии был выдан на-гора уголь. В рудниках Нордвика стали добывать соль. В Остяко-Вогульском округе открылся большой Беломорский мясокомбинат. Завод на Чукотке выпустил первый миллион банок рыбных консервов…

Богатства северных просторов ставились на службу страны. Богатства эти были еще мало выявлены и изучены. Что таилось в недрах суровой обледенелой земли, никто толком еще не знал.

Геологическая карта Крайнего Севера представляла по существу огромное белое пятно, с редкими небольшими островками обследованных районов.

И уже в этих районах были обнаружены залежи ценнейших ископаемых. Открытое на 70-м градусе северной широты Норильское полиметаллическое месторождение по запасам и составу руд являлось одним из величайших в мире. Тунгусские месторождения угля в несколько раз превышали запасы Донецкого бассейна. Разведочное бурение на нефть велось в Нордвике, в бухте Тикси, в бассейне реки Ухты, во многих местах Таймырской тундры. Уголь и золото, медь и плавиковый шпат, каменная соль и платина, свинец и вольфрам – были найдены в Арктике и примыкающих к ней северных районах.

А ведь широкое исследование недр Заполярья только развертывалось. Человек только начинал разбираться в «кладовой» северных земель и делал это еще очень робко. В каждом своем выступлении, каждом докладе Шмидт подчеркивал, что Главсевморпуть недостаточно интенсивно проводит геологические разведки.

В подчинении Шмидта находилась целая армия разных специалистов, работавших в системе Главсевморпути.

Многие из них отправлялись в Арктику в поисках романтики и приключений. О них так говорил Шмидт:

– Было бы нелепо спорить о том – прошел ли период романтики Севера, или нет, как меня спрашивали редакторы комсомольского журнала, которые получают письма от своих читателей с запросом: «Верно ли, что период романтики на Севере уже кончен?» Конечно, смешно так ставить вопрос. Конечно, советская романтика есть везде, где люди работают с подъемом, с радостью. Романтика не исчезает, но романтика меняет свое лицо… В советской действительности реализм и романтика прекрасно сливаются… Но даже романтика в узком своем смысле, романтика с приключениями – все это останется еще надолго…

В самом деле, о каком исчезновении романтики, отсутствии приключений можно было говорить, когда, например, товарищ, утвержденный ЦК ВКП(б) парторгом порта и полярной станции «Бухта Тикси», добираясь туда, три недели ехал на машине от Большого Невера, через Алдан до Якутска. Из главного города Якутии 800 километров он странствовал на лошадях, 1000 километров на оленях, затем 300 километров на собаках. Уже одно такое путешествие само по себе могло явиться проверкой выдержки и выносливости работника, посланного в Арктику.

ПЯТЫЙ ПОХОД

…Было бы легкомысленно думать, что великая северная трасса в те годы была окончательно освоена. Еще имелись огромные трудности в проводке кораблей через льды. Еще не все участки пути были достаточно изучены, еще несовершенны были ледовые прогнозы. Но моря Арктики бороздило уже много судов.

Рос и накапливался опыт.

В 1936 году Главсевморпуть получил от правительства ответственное поручение – перебросить из Ленинграда во Владивосток несколько военных кораблей. Эти суда не были приспособлены для плавания в северных морях. Руководство чрезвычайно трудной операцией поручено было О. Ю. Шмидту.

Где всего трудней, там он должен и находиться. И может быть в ущерб повседневному оперативному руководству таким огромным и сложным комбинатом, каким являлся Главсевморпуть, его начальник отправился в свое пятое арктическое путешествие.

В конце июля в Архангельске Шмидт поднялся на борт ледореза «Литке», который повел караван во льды. Миноносцы пришли из Кронштадта через Мариинскую систему и Беломорский канал в Белое море.

Это ледовое плавание отличалось от тех, которыми раньше руководил Шмидт. Проводка военных кораблей осуществлялась впервые в истории Арктики. Узкие военные корабли очень сильно качало. Их борта страдали от ударов о лед. Ледорез шел медленнее обычного, с большей, чем всегда осторожностью. К тому же флотилию сопровождали тихоходные танкеры.

^{…К северу от Диксона экспедиция простояла почти целый месяц.}

Путь на восток преграждали густые туманы. Приходилось подолгу стоять, чтобы не столкнулись суда.

В августе в Карском море, в котором в том году была очень тяжелая ледовая обстановка, караван попал в старый лед. «Литке» и следовавшие за ним танкеры и миноносцы остановились.

В середине августа начальник экспедиции вызвал находившиеся неподалеку ледоколы «Ермак», «Ленин», ледокольные пароходы «Садко» и «Седов». Они вместе с «Литке» общими усилиями проложили в сплоченном льду достаточно широкий канал для проводки судов.

Но недолго шел караван по относительно чистой воде. Скоро встретился паковый лед толщиной в два-три метра.

К «Литке» присоединился «Ленин» и на него перешел начальник экспедиции. Всю ночь он находился то на палубе, то на мостике, то на корме, следя за тем, как ведут себя миноносцы, застрявшие во льдах. Они почти не могли маневрировать и часто требовалось обкалывать вокруг них лед.

А ледовая обстановка становилась все тяжелее и тяжелее. Шмидт вернулся на «Литке», отпустив «Ленин», который должен был проводить суда Ленской экспедиции. Продвинулись хотя мало, но в район, откуда «открыты разные пути». И опять льды сомкнулись. К северо-востоку от Диксона экспедиция билась почти целый месяц, выжидая перемены ветра и перегруппировки льдов. И все же, несмотря на необычайно трудные ледовые условия и отсутствие опыта в проводке таких судов, экспедиция окончилась успешно. В этом большую роль сыграли огромная выдержка Шмидта, его умение мобилизовать и правильно расставить все технические и людские силы.

Шмидт впоследствии рассказывал, что в течение этого месяца многие военные моряки и руководители Наркомвода ставили перед правительством вопрос о возвращении экспедиции, как неудавшейся. Другие предлагали форсировать лед и двигаться быстрее.

^{Маршрут экспедиции в 1936 году.}

Однако правительство не сделало ни того, ни другого. Председатель Совнаркома предоставил руководству экспедиции самому выбирать пути и средства выполнения задания, в зависимости от обстановки.

«Этот метод руководства, – писал потом Шмидт, – следовало бы крепко усвоить некоторым нашим администраторам, которые иногда пытаются на расстоянии „управлять“ сложной операцией, навязывают исполнителям решения и варианты, не учитывающие действительной обстановки и часто таким путем достигают обратных результатов».

Выдержка и терпение оказались правильными. Ледовая обстановка переменилась. Ледоколы вывели караван на чистую воду и привели к месту назначения.

Начальник экспедиции радировал в Москву:

«Арктический переход закончен… Все участники перехода счастливы рапортовать партии и правительству о победе, одержанной в борьбе со стихией, оказавшейся в этом году особенно упорной».

В ответной телеграмме правительства было сказано: «Ваша большевистская победа в Арктике имеет большое значение для дела обороны страны и является новым сильным призывом ко всем трудящимся Советского Союза преодолевать все и всякие трудности в борьбе за социализм».

…Тотчас же по возвращении из похода в Арктику начальник Главсевморпути начал усиленно готовиться к новой экспедиции в высокие широты.