Текст книги "Друзья в небе"

Автор книги: Михаил Водопьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

По неизведанному маршруту

В те дни Камапин записал в своем дневнике:

«Получил еще одну телеграмму Куйбышева: «Прикомандировать к отряду гражданских летчиков, в том числе Молокова…» Молоков! Никогда его пе видел, но знаю хорошо. Когда мне было семь лет, Молоков уже летал. Инструктор, обучавший меня летать, сам учился у инструкторов, которых обучал Молоков. Признаюсь, не очень-то мне удобно быть над ним начальником».

Через несколько дней новая запись:

«С Молоковым – теплые отношения. Я подошел к нему не как начальник к подчиненному, а просто как к партийному товарищу и опытному полярному летчику, и он подошел к нам без амбиции. Другой бы, вероятно, кичился: я, дескать, старый полярный летчик, а вы – молокососы! У Молокова даже намека нет на такое отношение».

«Смоленск» с трудом пробился сквозь льды до мыса Олюторского. Дальше на Север плыть уже невозможно. На широких плоскодонных лодках разобранные самолеты доставлены на берег. В это время в кают-компании в последний раз уточнили маршрут перелета. Его наметили почти по прямой: Олюторка, Майно-Пыльгино, через Анадырский залив в бухту Провидения и оттуда на мыс Уэлен. Четырехсоткилометровый полет на сухопутных машинах над морем был, конечно, риском, но трезвым риском.

Стоял ясный и морозный день. Но в Арктике летчик при вылете никогда не знает, какая погода ждет его впереди, за каких-нибудь сто километров. Сейчас ясно, а через несколько минут заведут свой хоровод ветер и снег.

21 марта пять однотипных самолетов Р-5 развернутым строем, римской пятеркой, вылетели из Олюторки.

Самолеты летели над Корякским хребтом. Под ними были горные вершины, то остроконечные, как пирамиды, то пологие, покрытые сверкающим на солнце снегом, с темными ущельями. Как всегда, над горами болтало. Самолеты шли, словно спотыкаясь по воздушным ямам и кочкам. Вернее, не шли, а ползли. Сильный ветер бил в лоб, снижая скорость до семидесяти километров в час. Машины были перегружены. Каждый летчик взял с собой бензина па десять часов полета, спальный мешок, лыжи, паяльную лампу для обогревания мотора, запасной винт для самолета, примус, полуторамесячный запас продовольствия на случай, если придется затеряться в тундре.

Каманин собирался добраться из Олюторки до Майно-Пыльгино за три часа. Ушло на это – шесть.

Все время шли над льдами, устремленными кверху так, будто они хотят пронзить самолеты. Когда наконец приземлились в крошечном чукотском селении, Молоков, этот на редкость спокойный человек, тихо сказал:

– Я не видел ни одного клочка земли, где можно сесть так, чтобы поломать только машину и не разбиться самому…

Летчики узнали в Майно-Пыльгино важную новость: базу спасательной экспедиции перевели из Уэлена в Ванкарем. Значит, надо менять маршрут, лететь не через залив, а над горами Паль-Пальского хребта. Оказался в поселке и бензин, но не тех сортов, которым обычно заправляют самолеты. Попробовали горючее моторы работали, правда, не так, как этого хотелось бы, но все же пропеллеры вращались. Грязный бензин испортил пусковое приспособление на самолете Бастанжеева. На ремонт требуется сутки, а надо спешить и спешить. И погода на редкость хорошая, голубое небо зовет в путь. Ждать нельзя.

Каманин коротко сказал Бастанжееву:

– Догонишь нас!

Он не сумел догнать.

Уже не пять, а четыре самолета пошли над горами. Только три из них долетели до Анадыря.

Над хребтом была страшная болтанка. Словно неведомая сила подбрасывала машины легко, как мячики, в высоту и камнем бросала вниз. Они проваливались на двести-триста метров. Казалось, вот-вот зацепятся за вершины гор. В разреженном на высоте воздухе моторы меняли голос – то переходили на шепот, то надсадно ревели. Самолеты заваливались на бок, задирали вверх носы, пилоты с трудом их выравнивали. Еще труднее стало лететь, когда неожиданно надвинулись серые облака. Пришлось лететь по приборам, в сплошной белесой мгле. Летчики не видели даже крыльев своих машин.

Когда вышли из облаков и вместо гор под самолетами забелела ровная тундра, Каманин увидел, что за ним летят только две машины. Самолета Демирова не было.

«Не выдержал, вернулся, – подумал молодой командир отряда. – Он еще мало тренировался в слепом полете».

В Анадыре – большом, по условиям тогдашнего Севера, городе с населением в… семьсот человек – пришлось шесть суток ждать летной погоды. Свирепствовала пурга, по-разбойничьи свистел ураганный ветер, бросая в лицо колючую, слепящую снежную крупу. Тут и шага не сделаешь, не то чтобы лететь. Дома в Анадыре за шесть дней занесло вместе с крышами, из одного в другой прокладывали под снегом что-то вроде подземных ходов.

28 марта, воспользовавшись первым просветом в небе и попутным ветром, отряд пошел па штурм Анадырского хребта. Собственно говоря, это был уже не авиационный отряд, а летное звено.

Через час полета с вершины хребта навстречу летчикам спустилась жесточайшая пурга. Гор не видно. Какую брать высоту – неизвестно, карта не даст сведений.

«Если бы я пошел вперед, все остальные самолеты пошли бы за мной, – записал Каманин в дневнике. – Имею ли я право вести отряд в облака, не зная высоты хребта? Мы можем врезаться в горы и тогда – конец. Имею ли я право рисковать нашей жизнью и машинами, когда мы так близки к цели? Нет! Что же делать? Вернуться в Анадырь? И это не подходит… Решил не идти ни вперед, ни назад, а сел тут же поблизости чукотских яранг…»

Чукотское селение состояло из пяти яранг, стоявших среди бесконечной тундры, и называлось Кайнергин.

Чукчи помогли закрепить машины и радушно пригласили авиаторов к себе в ярангу. Там было душно, темно. По просьбе летчиков их поместили в пустовавшую ярангу.

В гости к летчикам пришли все жители Кайнергина. В новой яранге – яблоку негде упасть. Летчики сварили ведро какао, угощали гостей галетами. Потом начался русско-чукотский концерт.

Когда стало темнеть и вьюжить, чукчи, очень довольные вечером, разошлись, а летчики залезли в свои спальные мешки и крепко заснули.

Каманип проснулся первым и забеспокоился – который час, не пора ли лететь дальше? Он высунул из мешка голову и не поверил глазам своим. Над ним – темпов, беззвездное небо. Снег бьет в лицо. Воет ветер. На местах, где лежали товарищи, сугробы высотой в полметра. Но вот сугробы зашевелились и раздался веселый голос:

– Мефистофель, Мефистофель, выйди вон из подземелья!

Под снегом было тепло, а как только вылезли из мешков, почувствовали холод.

Оказывается, разыгравшаяся ночью пурга сорвала и унесла «крышу» и «стены». Все – примусы, кастрюли, планшеты, оружие – погребено под снегом. А на месте самолетов – снежные холмы.

Пурга неистовствовала, завихряя снежные смерчи, сбивала с ног. Яранга, из которой они убежали, показалась им дворцом. Десять чукчей, девять летчиков, двадцать шесть собак со щенятами, нарты и разная утварь – сгрудились в жилище из звериных шкур, спасаясь от пурги. Грязные, небритые, в мокрой одежде, задыхаясь в темной яранге, летчики «пурговали» двое суток.

Когда немного прояснилось, с помощью гостеприимных чукчей выкопали самолеты из снежных могил. Пурга так спрессовала снег, что его пришлось скалывать топорами. Примусами и паяльными лампами нагрели воду для моторов…

Но и на этот раз хребет не пустил летчиков в Ванкарем. Он стоял как неприступный забор, перелезть через который никак не удавалось.

После нескольких часов бесплодного полета, машины вернулись в Кайнергин.

Маленький отряд был отрезан от всего мира. Вестей от него не поступало. Многие в те волнующие дни отмечали флажками на карте продвижение самолетов к лагерю Шмидта, как линию фронта во время военных действий. Флажки, обозначавшие самолеты группы Каманина, надолго остановились в Олюторске. В Москве уже подумывали о том, чтобы организовать поиски Каманина и его товарищей.

А тем временем в душной яранге самый молодой совещался с самым опытным.

– Что делать? Возвращаться за бензином в Анадырь или лететь вперед вдоль берега, хоть это и удлиняет дорогу на 1200 километров, – спросил Каманин. – Как твое мнение, Василий Сергеевич?

– Тут двух мнений быть не может, – отметил Молоков. – Только вперед. А если с бензином будет плохо, долетим до какой-нибудь точки, а там из трех машин перельем горючее в две или одну, чтобы хоть они дошли…

Так и сделали.

Заправившись в бухте Провидения, Молоков и Каманин 7 апреля прилетели в Ванкарем. Меньше чем через час после посадки они вылетели в ледовый лагерь Шмидта.

Дорога цветов

Кабина самолета Р-5 рассчитана на одного пассажира. Молоков брал на свою «Голубую двойку» по шесть человек. Четверо помещались в кабине, а двоих сажали, вернее – вталкивали в футляры для грузовых парашютов, привязанные простыми веревками под крыльями самолета. Мысль об использовании парашютных футляров – длинных фанерных цилиндров – возникла у Молокова еще во Владивостоке. По дороге в Ванкарем он загружал их бидонами с бензином. Они прошли испытание, и летчик со спокойной душой стал возить в них пассажиров. Главное требование, которое предъявлял к ним Василий Сергеевич, – быть худым. Путешествующие в парашютных ящиках, конечно, не могли любоваться арктическими пейзажами, но чувствовали себя, в общем, неплохо. Один «парашютный пассажир» даже пел всю дорогу.

Благодаря такой рационализации Молоков вывез со льдины 39 челюскинцев. Каманин доставил на Большую землю 34 человека.

Утром 13 апреля мы вылетели сразу па трех самолетах – Молоков, Каманин и я. Это был последний рейс на льдину. В лагере осталось шесть человек и восемь собак. Каманин взял одного челюскинца и собак, Молоков забрал двух человек и вещи, а я посадил троих. Пока первые два самолета поднимались в воздух, я заметил: что-то торчит из-под снега. Толкнул ногой – два пустых чемодана. Решил взять: найдутся хозяева – спасибо скажут. И в самую последнюю минуту, за торосами, я увидел целую груду теплого белья – пар сто. Решил и это взять.

Так закончилась челюскинская эпопея. Сто четыре отважных полярника были выхвачены из ледяной пасти.

Вечером мы получили радиограмму из Москвы:

«За выполнение правительственного задания летчикам: А. Ляпидевскому, С. Леваневскому, В. Молокову, Н. Каманину, М. Слепневу, М. Водопьянову и И. Доронину – присвоить звание Героя Советского Союза и наградить орденом Ленина».

Так было введено у нас звание Героя Советского Союза.

21 мая мы покинули берега Чукотки.

Во Владивостоке нас встречали тысячи людей. Летали самолеты, бросали букеты ландышей на палубу парохода. Через трое суток выехали специальным поездом в Москву.

От Владивостока до Москвы сто шестьдесят остановок – сто шестьдесят митингов. Всюду нас встречали с цветами, со знаменами, с подарками, приветствовали и без конца просили, чтобы мы рассказали о лагере, о полетах.

Я никогда не забуду, как на одном полустанке, где поезд не останавливался, но шел тихо, рядом с вагоном бежала старушка, В руках она держала узелок и кричала:

«Детки, что же вы не остановились? А я вас ждала, я вам пирожков напекла».

«Дорогой цветов» назвал один из наших товарищей путь челюскинцев и спасших их летчиков в Москву.

Снова в Арктике

В 1935 году Василий Сергеевич Молоков побывал там, где год назад произошла катастрофа с «Челюскиным».

Главное управление Северного морского пути приняло решение о большом перелете, основным заданием которого было тщательное обследование льдов в районе, расположенном северо-западнее острова Врангеля и в проливе Лонга. По пути экипаж должен был изучить трассу Якутск – Алдан – Колыма. Весь этот перелет и работа по заданию Главсевморпути продолжались более двух с половиной месяцев. За это время самолет Молокова СССР-Н-2 прошел в общей сложности около сорока тысяч километров, почти опоясал земной шар. Задание было выполнено.

1936 год ознаменовался новыми перелетами: Василий

Сергеевич прошел через всю советскую Арктику, от самой восточной ее точки до западной. Перелет этот начался 22 июля 1936 года в Красноярске. Он проходил в тяжелых условиях. Собственно, эти слова можно отнести почти ко всем полетам полярных летчиков. Но все же бывают, если можно так сказать, «привычные трудности», а бывают такие, что хоть кого поставят в тупик. Очень тяжелым был путь Молокова до Петропавловска-на-Камчатке. Сели у входа в бухту абсолютно вслепую, по расчетам штурмана Ритсланда. Появление самолета удивило камчатцев.

– Мы не ждали вас, – говорили они Молокову, – в такую погоду даже пароходы бросают якорь около ворот в море и стоят, пока не разойдется туман, а вы рискнули нарушить эту традицию и вошли в бухту.

Еще много раз демонстрировал Василий Сергеевич свое высокое мастерство. У мыса Шмидта он среди льдов посадил машину на один-единственный кусочек чистой воды. И на обратном пути, пролетев на морской машине через сушу, блестяще финишировал иа Москве-реке, у гранитных трибун парка культуры и отдыха. За этот перелет Василий Сергеевич был награжден орденом Ленина.

Когда мне было предложено организовать воздушную экспедицию на Северный полюс, я в первую очередь пригласил Молокова. Он командовал одной из четырех машин, отправлявшихся ранней весной 1937 года на «крышу мира».

Вскоре после возвращения с полюса и поисков Леваневского Василий Сергеевич Молоков стал нашим командиром– он был назначен начальником Главного управления Гражданского воздушного флота СССР.

До 1942 года он продолжал возглавлять Аэрофлот. Задачи гражданских летчиков в годы войны резко изменились. Большинство из них ушло в армию, а работа тех, кто остался в транспортной авиации, мало чем отличалась от фронтовой. Основной задачей Аэрофлота стала транспортировка военных грузов, которые летчики доставляли зачастую под обстрелом врага. Быстрейшая переброска оборудования для эвакуированных и вновь строящихся за Уралом военных заводов, перевозка раненых, почты п многие другие важные поручения выполняли гражданские летчики. Но их начальник рвался па фронт, ему очень хотелось принять непосредственное участие в разгроме врага. С большим трудом ему удалась уйти из Аэрофлота.

В январе 1943 года Василия Сергеевича Молокова назначают командиром дивизии ПО-2. Принял дивизион он в Сухиничах и дошел с ним до Восточной Прусии. Эти мирные учебные машины, прозванные «кукурузниками», в годы войны наводили на фашистов панику. Взлетая, как правило, ночью с любого мало-мальски пригодного «пятачка», они незаметно подкрадывались к переднему краю противника и обрушивали на него бомбы. Василий Сергеевич мне рассказывал, как в одну из ночей его «тихоходы» свезли на передний край гитлеровцев 150 тонн бомб! Вот тебе и «рус-фанер», как звали их гитлеровцы. Летали пилоты ПО-2 и к партизанам.

Генерал-майор авиации В. С. Молоков сразу после войны был назначен заместителем начальника Гидрометеослужбы при Совете Министров СССР.

В 1947 году Василий Сергеевич ушел в запас. Но дома ему не сиделось, он возвратился в родной Аэрофлот. И коль возраст не позволял ему уже летать, зато опыт и знания помогали безошибочно определять квалификацию других летчиков. Молоков возглавил Высшую аттестационную комиссию Гражданского воздушного флота.

Помню, когда проводился обмен пилотских свидетельств, захожу я на комиссию, смотрю – сидит Василий Сергеевич. Увидел меня, улыбается.

– Вообще-то, – говорит, – тебе не стоило бы давать свидетельство, но так и быть, по знакомству дам, все-таки старый товарищ…

Василий Сергеевич Молоков проработал в Аэрофлоте до 1955 года и ушел, наконец, на пенсию. Но к нему по-прежнему часто приходят летчики, и он охотно делится с молодежью своим богатейшим опытом, а со старыми друзьями вспоминает «былые походы»…

Наставник космонавтов

…Блистательно начавшаяся над льдами Чукотского моря биография Николая Каманина продолжалась не менее удачно.

Когда поутихло всеобщее ликование, вызванное спасением челюскинцев, кончились митинги и встречи, летчикам – первым Героям Советского Союза – была предоставлена возможность поступить в Военно-воздушную академию имени Жуковского. Академия-то одна, а факультет каждый выбрал по наклонностям. Ляпидевский и Доронин пошли на инженерный, Слепнев – на оперативный, а Каманин выбрал командирский.

По окончании учебы он командовал специальной бригадой, затем военно-воздушными силами округа…

В годы минувшей войны генерал-майор Николай Петрович Каманин был командиром прославленного в боях Пятого Винницкого Краснознаменного орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого штурмового авиационного корпуса.

Герой № 2 (таким порядковым помором отмечена Золотая Звезда, которую он носит на груди) стал воспитателем новых героев. 76 летчиков, стрелков и штурманов корпуса, которым он командовал, получили звание Героя Советского Союза. Среди них подполковник Григории Кириллович Денисенко. Этот кавалер Золотой Звезды после войны начал работать начальником аэроклуба в Саратове. У него получил свои первые летные знания космонавт № 1 Юрий Гагарин.

…У генерала Каманина было два сына.

Как сейчас помню день, когда пароход «Смоленск», на борту которого находились челюскинцы и летчики, прибыл во Владивосток. Николай Петрович познакомил меня с женой Марией Михайловной.

– А это, – он указал на мальчика, – мой наследник… Аркадий!

– Сколько тебе лет? – спросил я малыша.

– Пять… шестой пошел.

– Я слыхал, ты хочешь стать капитаном морского корабля?

– Нет, – ответил мальчик и, обняв отца за пояс, категорически заявил: – Я буду, как папа, – летчиком!

И он стал летчиком. Осуществить мечту ему помог отец.

В 1943 году, когда сыну было четырнадцать лет, Каманин взял его на фронт. Он сам выучил подростка летать. Аркадий оказался достойным сыном своего отца и даже опередил его: Николай Петрович начал летать в девятнадцать лет, а сын – в шестнадцать лет служил уже летчиком в эскадрилье связи, имел правительственные награды и звание старшины.

Но судьбы человеческие подчас складываются совершенно непостижимо. Юный летчик, участник многих боев, слушатель Военно-воздушной академии имени Жуковского, Аркадий Каманин в мирные дни заболел гриппом и умер от осложнения после болезни.

Другой сын Николая Петровича – Лев был вторым представителем семьи Каманиных в стенах академии. Сейчас он работает научным сотрудником в одном из авиационных институтов.

Учился и отец. Николай Петрович поступил в Академию Генерального штаба.

Военачальник, особенно авиационный командир должен учиться ровно столько, сколько служит в армии. Ведь боевая техника совершенствуется, растет, усложняется буквально с каждым днем. И очень скоро летчику Каманину пришлось вплотную столкнуться с новыми, доныне невиданными средствами покорения заоблачных высот.

С 1958 года гвардии генерал-лейтенант Н. П. Каманин – заместитель начальника Главного штаба ВВС страны.

В известной книге Юрия Гагарина «Дорога в космос» там, где рассказывается о приеме кандидатов в космонавты маршалом К. А. Вершининым, есть такие строки: «На этой встрече среди других заслуженных генералов нашей авиации мне радостно было увидеть одного из первых Героев Советского Союза – Николая Петровича Каманина, о котором я так много слышал еще от его бывшего фронтового однополчанина, начальника Саратовского аэроклуба Г. К. Денисенко».

Каманин стал наставником и другом – первых советских космонавтов. Он присутствовал на их занятиях, тренировках, вместе с ними летал на космодром Байконур, откуда был дан старт первому полету человека в космос.

…В солнечное утро 12 апреля 1961 года невысокий худощавый генерал стоял около Гагарина, когда тот отдавал рапорт председателю Государственной комиссии о готовности к полету на космическом корабле «Восток».

Он проводил космонавта № 1 до лифта, который поднял того в кабину.

В эту минуту, как рассказывает Николай Петрович, ему вспомнились родные Меленки, потонувшие в бело-розовой пене весеннего цветения. Он, еще мальчишка, лежит в саду и глядит, как над вишневыми ветками плывут облака. Меж ними синеют просветы неба, такого далекого и голубого, что кажется, нет ему ни конца ни края. И мысль: «А что там выше!» – тревожит душу… Что-то есть, пусть тоже небо, его продолжение, но какое-то иное, не похожее на видимое с пахнущей садами земли…

И вот свершается мечта. Пусть не он сам, а его питомец поднимется сейчас в то, «иное» небо и будет первым человеком, который взглянет па планету, па которой мы живем и трудимся.

Уже объявлена пятиминутная готовность. Как медленно движется секундная стрелка хронометра! В прохладном бункере, где находятся члены правительственной комиссии, так тихо, что слышно тиканье часов. И вот в 9 часов 7 минут по московскому времени раздается короткая, как выстрел, команда – «Пуск!».

Вспыхивает ослепляющее пламя. Вздымаются клубы серо-черного дыма. Грохот все сильнее и сильнее. Медленно, словно нехотя, поднимается вверх удлиненное серебристое тело многоступенчатой ракеты. На секунду-другую зависает у земли, а затем, оставляя за собой бушующий вихрь огня, исчезает из поля зрения.

– Доброго пути, Юрий!

Сто восемь минут продолжался полет советского гражданина, военного летчика Гагарина в космосе. И все это время другой военный летчик, Каманин, волновался как никогда в жизни. Он был уверен в успехе, но все-таки космос – есть космос, мало ли что может случиться!

…Первым гражданином Вселенной стали называть Юрия Гагарина. Он, по приглашению правительств, по требованию народов, посетил 48 стран Европы, Америки, Азии и Африки. Ему рукоплескал народ героической Кубы, пожимали руки потомки легендарного Икара, его осыпали цветами в Индии, обнимали друзья в Бразилии. Рядом с Гагариным неизменно был его учитель и старший друг Каманин.

Гагарина, сына колхозного плотника со Смоленщины, и Каманина, сына сапожника и ткачихи, принимала королева Великобритании.

У входа в Букингемский дворец гвардейцы в красных мундирах и высоких шапках из медвежьего меха брали «на караул», приветствуя майора и генерала из СССР.

Газета «Дейли Скетч» так писала об этом приеме: «Завтрак был самым веселым событием, имевшим место в комнате № 1844 Букингемского дворца, окрашенной в белый и золотой цвет. Более ста лет тому назад в ней принимали царя Николая I, а теперь – первого в мире космонавта».

Больше русских в этой комнате не бывало. Нельзя не видеть в этом факте знамения времени!

…Германа Титова Каманин не провожал в космический полет. Он был в это время вместе с Гагариным в Канаде, в гостях у выдающегося политического деятеля и большого друга Советского Союза, борца за мир Сайруса Итона.

Ранним утром Каманина разбудил один из служащих Итона:

– Вставайте, мистер, второй человек из вашей страны в космосе!

Каманин не удержался и крикнул: «Титов?», тем самым раскрыв инкогнито космонавта № 2. Впрочем, это уже перестало быть секретом.

– Да, да, мистер Титов. По радио его называют Германом…

…В жаркое августовское утро Николай Петрович Каманин снова приехал на космодром.

На этот раз в путь к звездам отправлялся космонавт № 3.

Вот уже опущен лифт, который доставил в корабль космонавта. Убрана ажурная ферма, над космодромом опустилась торжественная тишина. Сейчас мысли всех, кто находится на старте, сосредоточены на ожидании той секунды, когда могучая стальная громада начнет свое движение в зенит.

Точно в назначенное время раздается гром работающих двигателей. Доносится по радио веселый голос Николаева:

– Поехали!

И снова волнение. На этот раз пять суток. Все человечество с неослабным вниманием следит за космическим рейсом. Но особо переживает внешне спокойный наставник космонавтов.

Через сутки новые «космические» проводы звездоплавателя № 4 – Павла Поповича. Потом – Быковский, Терешкова, Комаров, Феоктистов, Егоров, Беляев, Леонов…

– Ты сам, Николай, не собираешься слетать в космос? – спросил я недавно Каманина…

– Видишь ли, Михаил, – серьезно ответил он мне. – Когда я поступал в летную школу, мне казалось, что родился чересчур поздно. А теперь, выходит, для того чтобы стать космонавтом – рановато… так годков на тридцать. А вообще, вероятно, родился в нужный срок… для того, чтобы отправлять других в космос…