Текст книги "Друзья в небе"

Автор книги: Михаил Водопьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Человек, ставший птицей…

Мысль о побеге из фашистской неволи ни на один день, ни на один час не оставляла летчика. Она была тем источником, из которого он черпал силы.

В бессонные ночи, на жестких нарах в душном смрадном бараке, где стонали и кричали во сне товарищи, Девятаеву мерещились воздушные схватки, слышался зов боевых друзей: «Мордвин! Мордвин!» Это была его кличка в воздухе. И он мысленно твердил себе: «Подожди, подожди, Мордвин! Выберешься!»

Девятаев подружился с младшим лейтенантом пограничных войск Иваном Кривоноговым, попавшим в плен в самом начале войны после того, как с горсткой солдат тринадцать суток героически защищал окруженный гитлеровцами блиндаж на западной границе. Пали уже многие города, а крошечный гарнизон продолжал вести неравный поединок. В лагере Кривоногов возглавил подпольную организацию.

Летчик… Аэродром… Немецкие самолеты… У Кривоногова, сблизившегося с Девятаевым, возник дерзкий план.

«Из нашего лагеря не убежишь. Отсюда только птица может улететь», – хвастался местный «фюрер». Что ж, и человек может иногда стать птицей…

Девятаеву пришла в голову мысль:

«А что, если попросить Товарища подвести нас ближе к самолету и предложить ему улететь вместе с нами в Советский Союз?»

Но кто знает, как мог обернуться этот разговор, и летчик сказал Кривоногову:

– Ванюшка, иди ты к нему. Это будет надежнее… В случае чего… ты один…

Кривоногов понял, что в случае провала ему придется взять все на себя. Мешая немецкие и русские слова, он начал осторожный разговор с Товарищем.

– Через два-три часа мы будем у нас, вам обеспечена полная безопасность.

Конвоир радостно ответил:

– О, Советский Союз! Побывать там – это моя мечта.

Но тут же померк:

– Улететь с вами не могу. У меня большая семья: четверо детей, жена, отец, мать. Всех их уничтожат. Потерпите и вы. Скоро вас освободит Красная Армия…

Но узники не в силах были больше терпеть и нашли другой путь к свободе.

…Фашисты считали остров Узедом особо секретным и важным военным объектом. Отсюда они выпускали ракетные снаряды ФАУ, здесь испытывали новые марки военных самолетов. Остров тщательно оберегали с воздуха. По всему его побережью стояли зенитные орудия. Но советские самолеты все чаще и чаще бомбили остров и делали это весьма основательно. После каждого налета заключенных гоняли засыпать воронки от бомб, разбирать разрушенные здания, ремонтировать дороги и взлетную полосу на аэродроме. Вечно голодные узники падали с ног от усталости.

…О героическом полете из концлагеря десяти советских военнопленных на немецком самолете, ведомом Девятаевым, сейчас знают в народе. А вот о том, как долго и тщательно готовился этот небывалый полет на свободу, рассказывалось мало.

Обычно, когда летчик садится на самолет нового для него типа, он тщательно изучает схему, совершает несколько пробежек по земле, в первый раз поднимается в воздух с опытным инструктором. На тренировку уходит много дней. А тут замышляется полет на тяжелом воздушном корабле с незнакомым мотором, с неведомыми приборами. Девятаев летал только па истребителях ЯКах, на «кукурузнике», легком ПО-2, когда его после тяжелого ранения перевели на время в санитарную авиацию. В пилотской кабине бомбардировщика ему даже не приходилось бывать. Пленный летчик стал присматриваться к вражеским машинам. Не упускал он случая, счищая снег с самолетов, заглянуть в кабину. Однажды посчастливилось увидеть, как немецкий летчик то включал, то выключал моторы, видно, опробуя их. Девятаев запомнил последовательность его действий.

Возле аэродрома находилось «кладбище» разбитых самолетов, но подойти к ним было нелегко. Девятаев пошел на хитрость. Он просил разрешения у конвоира сбегать по нужде, уходил за самолет и срывал табличку с приборной доски.

Иван Кривоногов вспоминнают: «Ох и доставалось же Михаилу в эти дни! Сейчас только удивляешься, как мог человек выдержать такое! Днем он работал вместе со всеми, а вечерами заучивал немецкие названия, вычерчивал мысленную схему расположения приборов и все думал, думал, думал… от нервного напряжения он совсем перестал спать и слабел па глазах».

Задуманный побег чуть не сорвался из-за того, что его главный исполнитель, выбившись из сил, унал во время работы. Было это на аэродроме. С моря дул пронзительный ветер. Валил мокрый снег и большими комьями налипал на деревянные башмаки, в которые были обуты лагерники. Они тащили к самолету тяжелую маскировочную сетку. У заключенного № 3231 подкосились ноги, и он свалился на снег. Конвоир стал бить его прикладом, но Девятаев не в силах был подняться. Охранник вскинул к плечу винтовку и стал целиться в него.

Находившийся рядом Кривоногов успел шепнуть летчику в ухо:

– Мишка, вставай! Застрелят тебя, и все наше дело пропало. Поднатужься, Мишка, дорогой!..

Девятаев встал сначала на колени, потом, отдышавшись, поднялся во весь рост и поплелся дальше.

Ночью в бараке, когда заснули почти все его обитатели, состоялось собрание подпольной организации коммунистов.

– Давайте, товарищи, обсудим, как нам подкормить Девятаева. Ои совсем плох, а без него мы пропадем, – сказал Кривоногов.

– Нас десять. Предлагаю каждому раз в десять дней отдавать свою пайку хлеба Мише…

Заключенные в лагере были очень истощены. Им выдавали на день по двести граммов полусырого, тяжело-то, как глина, хлеба, и утром и вечером по миске супа из кормовой свеклы и черных капустных листов. Вот и все. Достать что-нибудь съестное было совершенно невозможно.

– Мы – коммунисты, – заявил пожилой майор, – а коммунисты из своей зарплаты отчисляют долю в партийную кассу. Будем считать эту пайку хлеба своим партийным взносом… А ты, – обратился он к Девятаеву, – не смей отказываться от хлеба. Выполняй партийное поручение!..

Совсем небольшой лишний кусок хлеба, а как он прибавляет сил!

…Казалось, было несколько случаев улететь. Но каждый раз срывалось в последнюю минуту. Однажды Девятаев с товарищами уже забрались в тяжелый бомбардировщик «дорнье-217». Сидевший в нем летчик прогревал моторы. Убить его и завладеть заведенной машиной было не так уж сложно, к тому же все было подготовлено, но Девятаев неожиданно дал сигнал друзьям вылезать обратно. Он заметил, что к шасси самолета надуло целую косу снега. Чтобы сдвинуть самолет с места, нужно было расчистить снег, а это заняло бы много времени.

В другой раз из пассажирского «юнкерса» вышли все члены экипажа, а готовившиеся к побегу были рядом. Но снова не повезло! Только Девятаев подал сигнал, к машине подошла большая группа гитлеровцев.

Полет из ада

Наконец, в ясное, солнечное утро 8 февраля 1945 года Девятаев обратил внимание на новый двухмоторный бомбардировщик «хейикель-114», который готовился к полету. К машине подвозили горючее, прогревали моторы. Рабочей команде удалось приблизиться к нему. Узники расчищали оборудованное в земле укрытие для машин, пострадавшее при налете советских самолетов. Девятаев кивнул головой, и тотчас же Кривоногов изо всех сил ударил конвоира по виску заранее приготовленной железной палкой. Труп солдата наскоро забросали снегом.

Летчик открыл дверцу кабины, а Кривоногов расчехлил моторы. Но через секунду Девятаев выпрыгнул обратно. На нем лица не было.

– На самолете нет аккумуляторов. Мотор нельзя завести!

Но на этот раз повезло. Недалеко от самолета стояла тележка с вспомогательными аккумуляторами.

– Ура! Есть искра! – радостно воскликнул Девятаев и отдал команду: – Размаскировывай!

Обычно узники не спеша снимали маскировочную сетку с самолета, а сейчас сорвали ее в считанные секунды. И вот уже взревели сначала левый, а потом и правый моторы. Кривоногов выбил колодки из-под колес, и тяжелый воздушный корабль покатил по аэродрому.

Девятаев вырулил на взлетную площадку. Стартер, ничего не подозревая, пустил ракету, дал разрешение на взлет. Самолет все быстрее и быстрее мчался по бетонке. Десять советских человек, уже чувствуя себя свободными, грянули песню, слова которой им были знакомы и любимы с детства и являлись как бы символом их уже недалекой Родины, которой ни помыслами, ни делами не изменили они в тяжелой неволе:

 
Вставай, проклятьем заклейменный
Весь мир голодных и рабов…
 

Но… рано было петь. Вот уже кончились последние метры взлетной полосы, впереди – море, а самолет не взлетел. Песня оборвалась.

Девятаев сбавил газ и так круто развернул «хейнкель» в обратном направлении, что его правая плоскость скользнула по грунту.

Гитлеровцы, бежавшие к самолету, в страхе расступились перед несущимся прямо на них бомбардировщиком.

Девятаев снова поставил самолет на взлетную полосу, дал полный газ и отпустил тормоза. Толчок, второй, третий, и тяжелая машина повисла в воздухе, быстро набирая высоту.

Это был, кажется, единственный в истории авиации случай, когда не один пилот, а трое сразу держали в руках штурвал машины. Летчик был настолько истощен, что у него не хватало сил удержать самолет в горизонтальном положении. Появилась опасность свалиться в «штопор». Девятаев позвал друзей на помощь. Они так усердно схватились за штурвал, что самолет, клюнув носом, стал снижаться.

– Не жмите так резко, помогайте слегка, – попросил летчик.

Самолет выровнялся. И так весь полет шесть рук лежали на штурвале…

Михаил Петрович Девятаев – великолепный рассказчик. Он говорит темпераментно, с юмором, часто и с большим успехом выступает по путевкам Общества по распространению политических и научных знаний в школах и воинских частях, в рабочих клубах и вузовских аудиториях. Затаив дыхание, молодежь слушает его взволнованный рассказ о небывалом полете на свободу. Красочно повествует летчик о том, как за ними гнался истребитель «фокке-вульф» и как он скрылся от преследователя, прижавшись к нижней кромке облаков, как, ориентируясь по солнцу, выбирал маршрут полета – сначала над морем к берегам Швеции, а потом, обнаружив, что в баках много горючего, развернулся на 180 градусов и взял курс прямо на Москву, как при перелете через линию фронта советские зенитчики обстреляли бомбардировщик с гитлеровскими опознавательными знаками (стреляли они метко, в машине было семь пробоин). Кругом вспыхивали цветами разрывы зенитных снарядов, небо чертили трассирующие нити пулеметных очередей. Лететь дальше было опасно. Внизу – вспаханное поле с пятнами снега.

Девятаев приказал своим помощникам:

– Отпустите штурвал!

Самолет плюхнулся и «на брюхе» заскользил по талой земле.

Навстречу бегущим советским автоматчикам, к их несказанному удивлению, из самолета со свастикой на фюзеляже вышли десять страшно исхудавших людей в полосатой одежде и в бескозырках без ленточек на головах.

Они со слезами радости на глазах кричали:

– Братья! Свои!

Вскоре все были вымыты в бане, переодеты и впервые за много месяцев накормлены досыта.

Михаил Девятаев пошел еще раз взглянуть на самолет. Ои вошел в него узником, приговоренным к смерти, а вышел свободным советским человеком. На борту самолета черными крупными цифрами был выведен его номер «13013».

Вот тебе и несчастливое число!

Самолет приземлился в районе города Вольденберг, километрах в восьми за линией фронта.

…Девятаев после демобилизации вернулся в Казань, откуда ушел на фронт. Здесь его ждала жена – Фаузия.

Казань была дорога Девятаеву и потому, что здесь он провел юношеские годы, кончил речной техникум, в аэроклубе совершил свой первый самостоятельный полет.

Золотая медаль Героя

Высокий патриотизм Девятаева, его преданность Родине, его гордость советского воина были подтверждены даже… врагами, Михаил Петрович бережно хранит перевод протокола № 211 от 27 июля 1944 года, случайно захваченного нашими войсками у гитлеровцев. В нем со стенографической точностью зафиксировано, как фашистский офицер допрашивал пленного советского летчика.

– Вы русский? – был первый вопрос.

– Нет, я – мордвин, – ответил Девятаев.

– Я не знаю такой национальности.

– Мало ли чего вы не знаете о Советской стране!

На вопрос, сколько боевых вылетов на его счету, – летчик с гордостью ответил:

– Сто!

– Почему вы упираетесь? Ведь мы все равно победим.

– Как же вы победите, если отступаете?

– У нас изготовлено новое оружие, перед которым русским войскам не устоять.

– Советский Союз теперь намного обогнал Германию в массовом производстве современного вооружения, особенно самолетов и танков… Так что Германия неминуемо будет побеждена превосходством русского вооружения.

Рассказы о смелом полете на свободу Михаила Девятаева и его товарищей появились на страницах газет. О необычном подвиге заговорила вся Советская страна. Старшему лейтенанту М. П. Девятаеву было присвоено звание Героя Советского Союза.

В то время Михаил Петрович, добавивший к диплому капитана речного флота свидетельство об окончании курсов судовых механиков, водил служебный катер в Казанском порту.

– Это была служба как служба, особой радости она не приносила, – вспоминает бывший летчик.

Он мечтал о высоких скоростях, о стремительном преодолении пространства.

И все это пришло неожиданно, когда Девятаеву предложили стать испытателем первого в мире судна па подводных крыльях.

С «Ракетой» он познакомился, когда она еще стояла на стапелях завода «Красное Сормово». Летчику сразу понравился новый корабль с его стремительными обводами, скошенной рубкой, похожей на фюзеляж самолета.

А когда он впервые повел «Ракету» по водной глади, то сразу убедился в неоспоримых преимуществах катера на подводных крыльях. Рядом с ним стоял конструктор «Ракеты», энтузиаст создания крылатых кораблей Ростислав Евгеньевич Алексеев и время от времени просил:

– Ну, поднажмите еще немного!

Скорость «Ракеты» все возрастала и возрастала. Подобно самолету летела она мимо кранов барж, тяжелых плотов, толкачей-буксиров, старых колесных пароходов. Уже в первых испытаниях «Ракета» показала невиданную скорость – шестьдесят-семьдесят километров в час.

Когда Девятаев выводил свой стремительный белый корабль на большую дорогу России, все любовались новым крылатым чудом.

А мальчишки бежали по откосам вдогонку «Ракете» и восторженно вопили:

– Самолет! Самолет летит по воде!

Михаил был счастлив. Опять его сильные, умелые руки сжимают штурвал, пусть не истребителя, а речного судна, но судна на подводных крыльях.

Он испытывал «Ракету» на Волге и на Черном море, совершил первый скоростной рейс из Горького в Казань и обратно. И каждый раз на это уходило шесть, шесть с половиной часов вместо суток с лишним, как на обычных пассажирских волжских пароходах.

Первый капитан первой «Ракеты» приводил свой катер на подводных крыльях в Москву, где им любовались участники Международного фестиваля молодежи. Он плавал на нем по Дону, Днепру.

Девятаев стал не меньшим энтузиастом строительства кораблей на подводных крыльях, чем их создатель Алексеев. Конструктор не раз посвящал его в свои планы и мечты о будущем, когда по гигантским водным артериям Советской страны и по омывающим ее морям на огромных скоростях будут мчаться газотурбопароходы на подводных крыльях. Алексеев прислушивался к советам и рекомендациям капитана своего первого корабля,

Стал ходить по Волге (я чуть не сказал – летать) «Метеор», настоящий большой теплоход, за которым «Ракете» не угнаться.

А на стапелях «Красного Сормова» родился еще более мощный трехсотместный корабль на подводных крыльях – «Спутник».

Катера на подводных крыльях мчатся теперь не только по Волге, но и по Енисею и Оби, Лене и Индигирке, вдоль Кавказского и Крымского побережья.

Девятаев стал водить «Метеор» из Казани в Горький, из города, в котором обосновался, до города, в котором живет его лучший друг Иван Павлович Кривоногов. Одно время инициатор побега из лагеря на самолете работал товароведом Волжского пароходства. Но время, проведенное в фашистском концлагере, пытки и лишения дали себя знать, и он вышел на пенсию. Во время навигации чуть ли не через день, в каждый приход «Метеора» в Горький, встречаются друзья в новой квартире Ивана Павловича на Должанской улице.

…Мчится «Метеор», и хотя уже присмотрелись к нему на Волге, все равно белоснежному кораблю на подводных крыльях с берегов машут вслед, а встречные суда приветствуют его протяжными гудками и пронзительным воем сирен.

Михаила Петровича знают и любят на Волге. И на любой пристани, будь то Васильсурск пли Мариинский посад, Козьмодемьянск или Красный Волгарь, пассажиры, приобретая билет на «Метеор», нет-нет да и спросят:

– Поведет Девятаев? Хорошо бы, если он!

Уважают волжане людей веселых и сильных, смелых и добрых.

ВОСПИТАТЕЛЬ САМОЛЕТОВ

В день рождения

Силуэт огромного самолета, плывшего в небе Подмосковья, был необычен: примерно посредине очень длинной серебристой сигары – прямые короткие крылья, в хвостовой части машины четыре двигателя. Ошибиться было

нельзя – в голубой июньской высоте показался новый воздушный гигант ИЛ-62.

Все, кто загорал на пляже у озера Бисерово, долгими восхищенными взглядами провожали новый корабль.

Читал я в газете, что он сто восемьдесят шесть пассажиров берет, – авторитетно пояснял какой-то молодой человек. – Скорость – девятьсот километров в час. Может без посадки лететь до Нью-Йорка… Испытывает его знаменитый Коккинаки…

Услышав это имя, я вспомнил, что не успел еще сделать, пошел к себе на дачу и раскрыл записную книжку-календарь. Там, под датой «25 июня 1964 года» было записано: «60-летие Коккинаки. Не заб. позд.»

Выходит, и в день рождения Владимир Константинович пошел в очередной испытательный полет. Время дорого, когда «доводишь» гигант, которого ждут не дождутся на воздушных трассах.

Мы были летчиками-однокашниками, почти сверстниками. Но все пилоты моего поколения уже «отлетались». Пожалуй, дольше всех из нас держал в руках штурвал самолета мой земляк и сосед по дому, полярный летчик, Герой Советского Союза Илья Павлович Мазурук. Он водил корабли до 57 лет. Мне врачи запретили самостоятельно летать в 55 лет, хорошо что еще разрешают подниматься в воздух в качестве пассажира!

Удивительное профессиональное долголетие у Коккинаки.

В юбилей среди прочих подарков он получил искусно сделанную модель ИЛ-62, который он испытывал в возрасте, когда никто в мире уже не водит самолет.

Для новой модели нашлось подходящее место.

В небольшом кабинете летчика на книжных, шкафах, вытянувшихся вдоль стены, стоят модели крылатых машин. Крошечные самолеты выточены из слоновой кости и дерева, вырезаны из плексигласа, отлиты из алюминия и стали. Это миниатюрные копии машин, «крестным отцом» которых был хозяин кабинета. Моделей много, но книг – куда больше. Плотными рядами они выстроились в книжных шкафах, лежат на письменном столе. В углу комнаты объемистая пачка еще не просмотренных томов, видно, только что доставленных из магазина.

Синие томики, Сочинений В. И. Ленина соседствуют с зелеными переплетами книг Анатолия Франса, теорети-ческие работы отца русской авиации Н. Е. Жуковского – с фундаментальной историей Древней Греции, записки Бисмарка – с «Жизнью животных» Брэма… Но больше всего в кабинете книг по изобразительному искусству. Здесь альбомы репродукций и монографии о мастерах живописи на русском, немецком, английском и итальянском языках…

Летчик – знаток и ценитель живописи. Он давно уже собирает картины русских художников и более охотно беседует об изобразительном искусстве, чем об авиации.

Над его письменным столом висит картина, на которой волны грозного штормового моря подбрасывают маленькую парусную шхуну.

– Люблю Айвазовского, – говорит летчик, непревзойденный поэт моря, нашего Черного моря… Смотрю на эту картину, и кажется, будто доносится до меня соленый ветер моей юности.

Первый рекорд

Коккинаки родился в Новороссийске, в пыльном и шумном портовом городе, где то бывает нестерпимая липкая жара, когда воздух чуть колышется, то дует свирепый норд-ост, которого побаиваются даже бывалые рыбаки.

Все в этом городе дышало романтикой дальних странствий. И конечно, каждый мальчишка в Новороссийске мечтал стать моряком. «Наши ребятишки умеют плавать, еще не научившись ходить», – шутили в городе, и в этом была доля истины.

Володя Коккинаки вырос буквально в двух шагах от воды. Семья портового весовщика Константина Павловича Коккинаки ютилась в полуразрушенной будке на Каботажном молу.

Жалованье весовщик получал небольшое, в семье было семеро ребят.

– Очень остро стояла проблема штанов, – с грустной улыбкой вспоминает летчик. – Без брюк в школу не пойдешь, а купить их не на что!

Володе было неполных одиннадцать лет, когда он начал зарабатывать себе на штаны.

Мальчик работал на знаменитых виноградниках завода шампанских вин «Абрау-Дюрсо» в двадцати пяти километрах от дома. На палящей жаре, повязав голову мокрой тряпкой, медленно двигался он от лозы к лозе, снимая с горячих листьев жучков-вредителей, а потом таскал на спине тяжелый железный баллон с купоросом и опрыскивал растения. И так изо дня в день по многу часов.

– До сих пор мне кажется, что виноград имеет солоноватый привкус, – признается Владимир Константинович, – привкус пота и слез.

Потом юноша стал работать грузчиком. В жару, в дождь и в холод бегал он по сходням кораблей, спускался в трюмы, таская тяжелые тюки и мешки. Коккинаки был самым молодым в артели грузчиком, над «молокососом» слегка подтрунивали бывалые портовики, и Володя решил показать им, на что способен. Этих людей можно было удивить, пожалуй, только силой. И однажды Коккинаки взвалил на свою широкую спину тюк мануфактуры более десяти пудов. Никто из грузчиков не таскал столько.

У Володи дрожали колени. Пошатываясь, он шел по сходням, показавшимся на этот раз бесконечно длинными. Стиснув зубы, повторял себе: «Врешь, не упаду, врешь, не упаду!» Он шел, окруженный толпой грузчиков, взволнованных экспериментом «молокососа», не слыша ни криков, пи смеха, шел, обливаясь потом. На зыбких сходных, у самого борта корабля, он поскользнулся и чуть пе угодил в воду. Ценой огромного напряжения удержался на ногах. Вот, наконец, и трюм. Володя бросил тюк со спины и радостно засмеялся.

Так Владимир Коккинаки поставил свой первый рекорд.

О нем долго говорили в порту. Впрочем, имя Коккинаки тогда нередко упоминалось в Новороссийске: юный грузчик был неплохим спортсменом. Он установил рекорд Северного Кавказа по толканию ядра, участвовал в боксерских матчах, прекрасно работал на гимнастических снарядах, долго был вратарем сборной футбольной команды города, плавал, как чемпион.