Текст книги "Заворг. Назад в СССР (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Я же, изучив планы капитального строительства жилья в ВБТРФ, пришёл к заключению, что нахрен нам не нужна эта сопка на Сабанеева, куда нужно пендюрить пешкодралом под углом в сорок пять градусов. Когда ещё маршрутку пустят. И надо развивать тему именно на Диомиде. ТО же в принципе, говорил и Грушевой, но дальше говорильни у него дело не пошло ни в каком варианте известных мне жизней. Всё упиралось в расселение частных собственников, к которому я подошёл кардинально. И при успехе нашего не очень безнадёжного дела, мы могли расширить стройку, построив вместо одного одиннадцати-подъездного дома – трёх таких же домов. Тоже путём увеличения выпуска панелей за счёт специального оргнабора и комсомольско-молодёжных субботников. Вот этот вопрос сейчас и прорабатывал Игорь Петрович.

Дело в том, что во Владивостоке существовало два штаба МЖК. Один обосновался в краевом комитете ВЛКСМ, а другой у нас. В тот МЖК входили все городские предприятия и учреждение, не имеющие денег, а у нашего «рыбацкого» МЖК деньги, потенциально, имелись.

Как показывали некоторые «будущие» жизни, деньги были именно что «потенциально». Дело в том, что руководство нашего предприятия смотрело-смотрело на «соплежуйство» Грушевого и отдало «наши» деньги в городской штаб, «тупо» переведя их на его счёт. И не только наше предприятие, но и другие рыбаки поступили аналогично. Не без давления крайкома комсомола и крайкома партии, думаю. И это случится в восемьдесят восьмом году. Кхе-кхе… Случилось бы, если бы, кхе-кхе, не мой проект, очень понравившийся директору ВБТРФ Никитенко и другим руководителям рыбаков и поддержанный самим генеральным секретарём ЦК КПСС Горбачёвым Михаилом Сергеевичем.

Глава 17

Будучи «вроде как», номинальным руководителем тех подразделений ВБТРФ, которые мне «навязали», я действительно не пытался ими «рулить», однако, ещё в процессе согласования правил «игры», категорически потребовал, чтобы бухгалтера после получения банковских выписок давали информацию о движении денежных средств.

Ещё в восемьдесят первом году вышло письмо Минфина СССР и ЦСУ СССР «О методических указаниях по организации бухгалтерского учёта с использованием вычислительной техники». Поэтому наши бухгалтера использовали персональные компьютеры «Криста», стоящие на рабочем месте бухгалтеров. Это были такие толстенькие клавиатуры, подключённые к монитору.

Выписки «вбивались» в таблицу, которую можно было распечатать, что и делала, закреплённая за молодёжным центром бухгалтер расчётчик Леночка. Так что, за финансовой деятельностью «своих» предприятий я следил, о чем, между прочим, иногда интересовался Гаврилов, задавая мне вопросы по теме. Проверяя, так сказать, держу ли я руку на пульсе, или пустил всё на самотёк. Однако он не знал, что твориться в моей голове, ха-ха… А там шарики, ролики и шестерёнки крутились-вращались, как в швейцарских часах, показывая точное, до миллисекунд, время.

Сложнее, как оказалось, было вести дело с Игорем Петровичем Лебединцем, человеком своенравным и амбициозным, построившим наш Диомидовский судоремонтный завод с «нуля». Пришлось его, э-э-э, убедить, что я и сам справлюсь с возложенными на него обязанностями. Он «глобалил», а мне нужны были стройматериалы срочно. Как-то, вспылив, он «хлопнул дверью», написав заявление об уходе. Да-да! У нас всё было по-взрослому.

Об этом мне сообщила кадровик Лидочка, принеся его заявление. Я утвердил увольнение без отработки и взялся сам за ту работу, от которой отказался заместитель по капстроительству. И пошёл в Вовке Донцову, ставшему уже главным инженером КПД-300.

– Привет Володя! Как жив здоров? Как работа?

– Да, нормально всё, – сказал Вовка, – только директор бестолочь. Расширили производство, а про то, кто на нём будет работать, не подумал. Я ему говорил! А он: «Давай, да давай». А теперь с меня же и план требует.

– Как раз за этим я к тебе и пришёл. Есть у меня для тебя работники, но с условием.

Короче, сговорились, что наши «комсомольцы-молодёжь» пашут на КПД-300, на его благо и на свою зарплату, но сверхплановые железобетонные конструкции мы забираем себе.

И с проектно конструкторским бюро договорился. Главное было топосъёмку сделать и привязать проект к месту. А место было девственное. Разрешение на землеотвод было получено, тут у Игоря Петровича всё получилось, как нельзя лучше, а вот проект я переделал с коттеджного малоэтажного, на многоэтажный крупнопанельный. Тем более, что там его делать? Всё уже сделано до нас. Только привязать к месту и посчитать, сколько рубить деревьев и рыть грунта. Ну и с коммуникациями. Но там было к чему подключаться.

Игорь Петрович сам накликал на себя беду, громогласно заявив, что «он из молодёжного центра ушёл». Сначала меня вызвал Гаврилов, потом Игоря Петровича вызвали на партбюро, где мне пришлось даже немного Игоря Петровича защищать. Ему «шили» волюнтаризм. Ведь не он сам пошёл работать в молодёжный центр, а партия его направила помогать комсомолу. Да-а-а… Могли бы и попереть из рядов, ха-ха… Но Игорь Петрович, не смотря на амбиции и гордыню, для нашего дела был весьма полезен, так как имел профильное строительное образование, опыт, да и человеком был деловым.

Глянув на мой крупнопанельный проект целого микрорайона, он покивал головой и сказал:

– Вот это я понимаю, проектище! А то только зря землю извели бы. Коттеджи надо строить за городом.

– И мы построим их, – покивал я головой. – Я даже знаю где.

– Где? – спросил Лебединец.

Я развернул карту города и ткнул пальцем.

– На Чёрной речке?! Хм! Хорошее место! Кто его нам только отдаст?

– Не отдаст эти земли, возьмём другие. Только шевелиться нужно вперёд двигаясь, не отвлекаясь на «тёрки».

Игорь Петрович посмотрел на меня, нахмурился, вникая в сказанное, потом улыбнулся.

– Не обиделся, значит?

– На обиженных воду возят, – хмыкнул я. – Обида не продуктивна и отнимает кучу времени и эмоций. Приглашайте сторонние строительные организации. Из ближайших краёв и областей лучше: Амурская область, Еврейская, Хабаровский край. Чтобы технику везти было ближе. И с проектом… Ускорьтесь, пожалуйста. Там делов-то. Всё равно потом по месту будут корректировки. Без этого не обойтись.

– Не обойдётся, да, только откуда ты это знаешь, Михал Васильевич?

– Книжки правильные читаю. У Нины Викторовны спросите.

– Это у той, которую ты, кхм, лечишь?

– Да, уже и не лечу. Прошли у неё головные боли.

Попутно у Нины Викторовны прошёл и запор, про который она мне не говорила. После той потери сознания. Хм-хм! Не от испуга, нет. От накачки её биополя, раздувшегося, как воздушный шарик и теперь медленно сдувающийся. Однако я и сам научился подпитываться, э-э-э, праной, с помощью комплексов «ци гун», и её научил. Мне уже и напрягаться не нужно было, чтобы видеть чужую, кхм, как её называют, – «ауру» и я видел, как с помощью не хитрых манипуляций руками и дыхания биополе Нины Викторовны крепнет и приобретает зелёный оттенок.

Моя аура светилась таким зелёным «светофорным» цветом, что я бы был похож на друида, если бы меня кто увидел. Ну-у-у… Мою ауру, в смысле…

– А меня не можешь посмотреть? Нина Викторовна говори, что ты, кхм, видишь болячки.

– Но вы знаете, где у вас болит и что?

– Где болит, знаю, а что болит – нет. Только чуть-чуть.

– Сразу скажу, что у вас болит желудок и в кишках. Наверное – язвы. Ещё проблемы с сердцем, почками… Остальное мелочи.

Лебединец приоткрыл рот.

– Ни хрена себе – экспресс-диагноз. И куда мне с ним теперь? В поликлинике про кишки и почки не говорили.

– Встаньте и постойте немного спокойно, а я поколдую.

Я теперь не просто тыкался своими «щупальцами» по болезненным местам, восстанавливая их энергетику локально, что не приводило к оздоровлению организма в целом. И возвращало хроническую болезнь вновь и вновь. Теперь я «прочищал» меридианы, начиная стимулировать тот, где в момент лечения находился «прилив».

В данный момент, в шестнадцать часов пополудни, «прилив» жизненной энергии находился в меридиане «мочевого пузыря», а поэтому мне пришлось зайти Игорю Петровичу за спину. С «мочевого пузыря» я и начал «бесконтактный массаж», поглаживая и двигаясь, останавливаясь на «активных точках», какие-то стимулируя вращением по часовой стрелке, какие-то релаксируя. По меридиану поток движется не прямолинейно, а с «завихрениями».

Всего мне требовалось на прогон «цы» около получаса, о чём я забыл предупредить «пациента». Поэтому, наскоро пробежав по меридианам, не особо утруждаясь выпуском силы, я закончил процедуру.

– С кандачка не получится вылечить одним махом. Нужно минут тридцать и кабинет побольше, но боли в желудке должны были пройти.

– Прошли, да, – удивлённо вращая маслянистыми глазами, сказал Лебединец. – И сердце не ноет.

– Давайте повторим? Можно в конференц-зале. Только около получаса постоять придётся. Можно потихоньку походить… Вытерпите?

– Вытерплю, – махнул рукой «болезный» и потёр верх живота. – А ведь и вправду не болит.

– Там язва. Завтра я прокачаю меридианы, а потом займёмся заживлением. Думаю, за неделю управимся со всеми вашими болячками. Но пить лучше меньше. Печень у вас тоже, э-э-э, уставшая.

Лебединец улыбнулся.

– Лучше меньше, но лучше? Ха-ха…

– Так точно. Вы, наверное, коньяк предпочитаете?

– Как догадался? – удивился Лебединец.

– Желудок не любит коньяк. Для желудка полезна водка.

– А для сердца – коньяк, – вставил и снова хохотнул Игорь Петрович. – Диалектика. Единство и борьба противоположностей.

– Это точно, – согласился, кивая головой я.

На следующий день в конференц-зале собралось человек десять зрителей. Игорь Петрович вчера ходил такой радостный и возбуждённый, что заинтересовал многих. Я не стал «кокетничать», а попросил не мешать и встал спиной к залу. Однако, не увидев ничего интересного на протяжении сначала пяти, потом десяти и двадцати минут, «зрители» постепенно рассосались.

Добросовестно «отработав» получасовой сеанс, я вымотался. Энергия, ска, уходила, однако. Правда, я пытался, как советовал Городецкий, «встать на поток», но сознание не раздваивалось между приёмом и передачей силы. Симплексная[1], как говорят радисты, у меня была связь с моим биополем.

После таких сеансов мне нужно было минимум полчаса восстанавливаться. Стоя лицом к северу восстановиться получалось чуть быстрее, чем лицом к югу. Стоя лицом к востоку, или к западу приток не шёл почти совсем. Поэтому, отпустив Игоря Петровича, я сел в позу полу-лотоса, перекрыв канал выхода энергии, и отключился на полчаса. Будильника во мне не было, зато я ощущал, как начинал переполняться энергией и видеть как мерцает зелёным моё биополе на предельном (метровом) от тела расстоянии.

Мы провели ещё три сеанса, когда я увидел перед собой совершенно, ха-ха, зелёного «человечка». Вернее, человека, сидящего (стоящего) внутри зелёного кокона. Сам-то человек свой естественный жизненный цвет не менял. И на самом деле, вокруг человека имелось несколько энергетических слоёв разной природы, как я понял. Они источались разными центрами, но были производными именно жизненной силы и находились внутри её. Поначалу они мешали, но сейчас я почти не видел «радуги», а видел зелёную оболочку в рваных пятнах, если человек болен, что было в общем-то повсеместно. Но я не ходил с постоянно включенным «локатором здоровья».

Потом мы провели три сеанса заживления язв и подавления воспалительных процессов в связках, суставах и позвоночнике. Можно было бы ждать самовосстановления, но мне хотелось попробовать провести полное оздоровление довольно запущенного организма. Именно, кхм, до полного оздоровления. Подтверждённым врачебной диагностикой и анализами.

Да-а-а… Что тут после этих анализов и диагностики началось! Управление бурлило, как море, во время урагана, циклона, грозы и града одновременно. Только селевых потоков не было, а так… Я даже на пару дней взял отпуск. Благо, что у меня подошёл мой день рождения, который я хотел отметить спокойно, без «шума и пыли». Двенадцатое марта выпадал на четверг, вот я и взял два дня в счёт «законного», так сказать. С выездом за пределы края, так сказать, чтобы не «дёрнули»на работу. С Малышева сталось бы. Тот ещё, э-э-э, нехороший человек.

Не давали покоя Андрею «мои» миллионы. А какие они мои? Хочешь денег – берись за какой-нибудь участок «фронта». Возглавляй подразделение и получай зарплату. Как, например, Грушевой, взявший направление МЖК при Молодёжном центре ВБТРФ, уже не как начальник штаба, а как простой менеджер. Начальником штаба, воленс-ноленс стал тот, кто полностью владел ситуацией и руководил процессами, а не только выступал на собраниях, то есть – я. Причём, стал пока не де юре, а де факто. И мне моя организационная работа учитывалась, как вклад в соревнование по выходу в стройотряд. Я расписал её по пунктам и когда озвучил на собрании актива, у эмжэковцев рты распахнулись. Рты и глаза… Они поняли, что если я не выполню этот план, то не только я не получу вожделенное жильё, но и никто не получит его.

Перестав пропадать вечерами и субботами «хрен знает где и хрен знает с кем», я проводил свободное время с семьёй, даже успевая забирать сына из садика, который находился на противоположной стороне Баляевской «площади» и куда супруге приходилось идти довольно далеко пешком, переходя несколько автомобильных потоков. А я на «Жигулях», заканчивая рабочий день в пять, доезжал до садика уже к половине шестого. Лариса, тем временем, готовила ужин из того, что имелось в холодильнике. А в холодильнике, хоть и не японском до сих пор, и других «закромах», имелось всё, что было нужно для готовки.

По дороге с работы у меня ещё получалось заехать на «Луговской рынок» и взять у грузин «всякого разного». С зарплатой в пятьсот рублей в месяц, можно себе позволить питаться с рынка. И большого холодильника не требовалось, потому что мясо я всегда готовил сам, как только приеду. А что там его готовить? Порезал свеженину, посолил, поперчил и пожарил. Пятнадцать минут. А гарниры и супы-борщи уже приготовлены Ларисой.

Жена больше всего любила котлеты с картофельным пюре и я иногда привозил от грузин готовый фарш. Хотя она предпочитала готовить его сама, добавляя много чеснока, чуть-чуть хлеба, иногда прокрученную в мясорубке картофелину. Но главное в фарше – это, естественно, свежее сочное мясо свинины и говядины, смешанное в правильной пропорции. А ещё жена отлично готовила подливку.

Мой день рождения и выходные мы провели на даче, где мы дядькой и отцом за зиму из газобетонных блоков пристроили к первому маленькому домику ещё хоромину. Раздерибанил я свою десятку баксов, продав её по рыночному курсу Киму. А десять тысяч баксов, это по нынешним временам сто тысяч рублей. Очень даже не малые деньги, да. Георгий Николаевич не спрашивал у меня, откуда у меня такие «баксы», а я не спрашивал у него, откуда у него такие «деньги».

Эти рубли я тратить сразу не собирался, а спускал потихоньку, найдя строителей для дачи. Устал я впахивать. Газоблоки хоть и не такие тяжёлые, как бетонные, но… На фиг нужно потом вправлять отцу грыжи всякие межпозвонковые. Дядька с отцом тоже участвовали в строительстве, по мере сил и способностей и настроения строителей, которые работали словно муравьи. Отец с дядькой Сашей такого темпа не выдерживали и больше сидели, пили чай, или что покрепче, контролируя процесс.

Хоромина получилась знатная, при двух этажах с наклонной односкатной крышей в сторону сопки, под которой и стояла наша дача. Это я настоял, имея мысли продолжения строительства. Но пока было не до излишеств. Окружающие бывшие, отцовские коллеги по «портофлоту», только-только приступили к строительству, а мы уже сидим на веранде чаи распиваем. Под их зубовный скрежет, ха-ха…

Отдохнули хорошо. Зима и в частности март были снежными, но на нашем южном склоне снег уже растаял и земля почти просохла. Родители были на работе, поэтому мы с Ларисой и Серёжкой просто отдыхали, протопив печь и созерцая открывающуюся с сопки высотой сто метров перспективу на долину и более высокие сопки. Красиво и, главное, было спокойно.

Заходил сосед Натаров, бывший отцовский начальник, занимающийся строительством на своём участке. Посмотреть, как устроились мы. Позавидовал, что у него нет такого сына-рыбака, как я, имеющего деньги, чтобы нанять строителей и купить дорогущий газобетон и теплоизолировать дом снаружи пенопластом и обналичить вагонкой. То есть дом у нас снаружи выглядел, как, хе-хе, щитовой, но держал тепло даже зимой с двумя протопками. Газобетон – не только хороший теплоизолятор, но и хороший тепловой аккумулятор. Если теплоизоляция сделанна правильно. А её строители делали под моим чутким руководством и так выровняли штукатуркой наружные стены, что бригадир то и дело за голову хватался, стеная, что у них в Грузии «такую стену можно со стороны улицы ставить и все будут ходить и говорить: «Вах-вах, какие строители!»

А мы на эту почти «зеркальную» штукатурку наклеили пенополистироловые, а по-простому – пенопластовые, плиты. Да ещё потом вагонку. Как он страдал, пока я ему не объяснил, что гладкая стена – залог плотного прилегания пенопласта, а значит не проникновения к камню холода. Поэтому сейчас в доме и тепло было, к удивлению Натарова. Такого эффекта даже в деревянном доме не добьёшься. Нет теплового аккумулятора, дающего тепло, когда не топится печь.

–

[1] Симплексная связь – передача и приём на каждой радиостанции ведутся поочередно.

Используется один канал связи. Сигнал передаётся либо слева направо (левый абонент говорит правому), либо справа налево (правый говорит левому). Обычно применяется тангента: абонент нажимает её и говорит, потом произносит «Приём», отпускает тангенту и слушает.

Глава 18

Игорь Петрович тыкал мне в лицо выпиской из амбулаторной карты и одновременно пытался обнять. Это у не получалось, потому что я выдвинул своё биополе примерно на метр и напряг его, как напрягают пресс на животе. В то же время я не стол столбом, а пытался ускользнуть от медвежьей нежности. Игорь Петрович – мужик крупный, да.

– Ну, Михал Васильевич! Ну, Михал Васильевич! Ну, удивил, так удивил.

Дело проходило в нашем общем кабинете, где находилось кроме меня ещё четыре человека и все они являлись свидетелями сцены проявившейся ко мне любви Игоря Петровича Лебединца, до этого большой любви ко мне не испытывавшего.

– Поразил, мать твою!

Игорь Петрович мог приукрасить свою речь матерными изысками. Мог и, бывало, приукрашал.

На шум в кабинет вошёл Малышев, сидевший через звукопроницаемую стенку.

– Что тут у вас? А, Игорь Петрович! Снова ругаетесь с Михал Васильевичем?

Лебединец наморщил лоб, пытаясь понять сказанное.

– Да, что ты, Андрей Николаевич! Вылечил меня ваш Михал Васильевич меня от всех болячек. Таких анализов, мне сказали, не бывает у сорокалетнего мужика. Однако я ведь специально в стационар лёг, чтобы там обследовали. В «больницу рыбаков» лежал аж целых три дня. С такими диагнозами, что мне написали неделю назад, туда и клали, но подождали меня, да. Пока этот чудотворец не вылечил меня. Сейчас там таакой скаандал… Комиссию созывают.

– Зачем? – Удивился Малышев.

– Как зачем? Чтобы уличить меня и врачей поликлиники в сговоре и очковтирательстве. Ха-ха-ха!

Лебединец светился своим то ли еврейским, то ли мордовским лицом.

– И что? Полностью что ли вылечил? – недоверчиво нахмурился Малышев.

– Пол-нос-тью, – сказал по слогам Лебединец. – Затребовали мою карту, а там ведь рентген, кардиограммы, новое это, как его… УЗИ, да… Почек УЗИ… Ха-ха-ха…

– Ну, ладно-ладно, Игорь Петрович, ваше веселье понятно, но не стоит привлекать зрителей. Хотите расцеловать Шелеста, забирайте и целуйте, но не здесь, а у себя в кабинете.

Зам начальника управления задумался и улыба с его губ сползла.

– Я смешным смотрюсь, да? – спросил он уже серьёзным тоном. – Посмотрел бы я на тебя с такими диагнозами.

Лебединец отодвинул высокого и крепкого Малышева, как штакетину от забора и вышел в дверь.

Малышев некоторое время смотрел на меня саркастически улыбаясь в пол лица блестя половиной своих белоснежных зубов. Я всегда завидовал его зубам. Он жил в «Серой лошади» и родители у него были какие-то «шишки». Наверное и в поликлиниках хороших обслуживался… Так всегда думал я, глядя на его улыбку. Сейчас она выглядела как кривая усмешка «янки» из книги Херлуфа Битструпа.

– Знаешь, что, Михаил Васильевич? Похоже, ты у нас занимаешься, всем чем угодно, только не работой.

– Зря вы так, Андрей Николаевич, у меня все дела в порядке.

– А берите их и приходите в мой кабинет. Там и посмотрим.

Сказал и вышел. А я стал собирать свои папки, впихивая в них «расшитые» бумаги. Сидел сейчас, корректировал планы.

– Вы, Михаил Васильевич, ведёте себя не правильно, – начал Малышев, раскрыв первую верхнюю папку из положенных мной перед ним на его стол. Он не смотрел в неё, а смотрел прямо мне в глаза.

– Не достойно комсомольца и даже, можно сказать, коммуниста. Отрываетесь от коллектива, наживаетесь за счёт предприятия, а про комитет комсомола, где собственно вы и работаете, и не думаете.

Я, зная куда клонит Малышев, молчал, пытаясь успокоить нервы. Опять будет гнусить и тонко намекать на толстые обстоятельства.

– Проигнорировали коллектив, который собирался вас поздравить с днём рождения, а вы даже не накрыли, как водится у нас у русских, стол. Братчину, так сказать.

– Не брат ты мне, – хотел я сказать первому секретарю ВЛКСМ ВБТРФ, – но промолчал.

Малышев тоже посидел, молча играя желваками. Скулы у него были мощные, фас и профиль лица приятные. Даже небольшая передняя залысина ещё больше увеличивала его великолепный лоб. Красив был Андрей Николаевич и высок. Метр девяносто, наверное. И голосом громогласен… И взором ясен… Всем хорош Андрей Николаевич, но алчен. До чужого добра жаден. Да-а-а…

– И что мне с ним делать, – подумал я. – Надоел, зараза.

– Вот и в первичках вы редко бываете, с вашим Молодёжным центром. А там то собрания срываются, то разброд и брожения нездоровые. Возмущения…

Я молчал.

– Что молчите?

– Молчу, потому, что сказать не чего, Андрей Николаевич. Правы вы. Надо меня с замов гнать. И оставить мне только Молодёжный центр. Слишком много в нём работы.

Малышев снова посмотрел на меня, написал какие-то цифры на листке бумаги и показал мне.

– 1000, – произнёс я вслух. – Это что это вы написали, Андрей Николаевич?

– Это я не вам пишу, Михаил Васильевич, – сказал Малышев, снова положив на стол листок и, вроде как, продолжая писать нолики и циферки.

– А я думал, это вы мне сумму взятки пишите, которую с меня требуете и требуете. Сказал же я вам, Андрей Николаевич, что взяток я и сам не беру и никому не даю. И вам брать не советую.

Первый бросил на меня прищуренный взгляд.

– Спасибо, Михаил Васильевич, что папки занесли. Я посмотрю и позже сам их занесу.

– Мне можно идти?

– Идите. Только и я вам советую не отрываться от коллектива и не игнорировать совместные мероприятия.

– Тортик с меня, – бросил я и вышел из секретарского кабинета немного нервничая. К сожалению мои «сверхспособности» не давали автоматически «сверхуверенности» и «сверхспокойствия». Да даже простого спокойствия и уверенности, что я действую правильно, у меня не возникало. Да и понимания, как будут развиваться наши с Малышевым отношения дальше. Он настырно пёр буром, требуя с меня мзду и расшатывая мне этим нервы, а я не мог отключить разум от переживаний. Не хватало мне внутреннего покоя. Так называемого дзэна. Какая-то тревога поселилась в сердце, а с тревогой, заметно утекала жизненная сила.

В тот же мартовский понедельник после обеда и тортика с чаем меня из кабинета вызвала Валентина Ивановна и махнув рукой позвала следовать за собой, засеменив в противоположную сторону от кабинетов парткома. Когда мы стали подниматься по боковой лестнице, я понял, что мы идём в библиотеку. Там у окна стоял первый секретарь парткома Салихов Николай Гаянович.

– Здравствуй Миша, – сказал он. – Хотел переговорить с тобой с глазу на глаз.

– Здравствуйте Николай Гаянович.

– Кхм. Первый отдел мне докладывает, что у тебя конфликт с секретарём вашей организации.

– Не знаю ни о каком конфликте, – покрутил головой я.

Салихов вздохнул.

– Хорошо, что ты «не выносишь сор из избы», как говорят в народе. Но первый отдел врать не станет, тем более, что я слышал запись вашего сегодняшнего разговора и там из твоих уст, кх-кх, что-то на фольклор сегодня потянуло, прозвучало слово взятка. Какая взятка? Как понимать твои слова про какую-то тысячу?

– Наши кабинеты прослушивают? – «удивился» я.

– Ты удивлён? – в своё очередь «удивился» он. – Мне сказали, что ты и сам не слишком далёк от... Потому я и откровенен с тобой.

Я обвёл взглядом библиотеку с её высоким потолком и большими окнами и мои губы чуть дрогнули.

– Вот видишь, ты всё правильно понимаешь. Говори всё откровенно.

– Я слышал, что партноменклатуру запрещено включать в списки разрабатываемых объектов.

– О, как! И это знаешь! Ну, значит, правильно доложили. Вы, Миша, не партноменклатура, а комсомол, за которым нужно глаз да глаз и ухо востро держать. Иначе можно загреметь вместе с вами под фанфары. Излагай!

Последнее слово Салихов выбросил, как выстрелил. Пришлось рассказывать всё по порядку. Салихов не морщился, как в прошлой жизни Гаврилов, а просто смотрел в окно, выходящее на корабли, стоящие у причала в бухте Диомид. Порт раскинулся сразу через дорогу. За бетонным забором виднелся «Ильич» – учебно производственное судно, бывший «пассажир», на котором я, будучи студентом, «шёл» в восемьдесятпервом году на Шикотан в свой второй отряд «Голубой Меридиан». Уже будучи женатым, да…

– Ты, понимаю, никому об этом не рассказывал? – спросил Салихов.

Я покрутил головой.

– Но ты, вроде, как предполагал, что вас слушают?

– Предполагал. Я всегда это предполагаю.

– Понятно.

Салихов бросил на меня взгляд.

– Хоть и молод, но уже чувствуется «школа».

– Я книжки про шпионов люблю.

– Ладно-ладно. С Малышевым мы поговорим, но убирать его прямо сейчас было бы, э-э-э, не целесообразно. Никого кроме тебя мы секретарём нашего комсомола не видим, да и не хотелось бы подобную ситуацию обрести с новым, э-э-э, комсоргом. Так что уж лучше тебе самому рулить, раз уж тебе ЦК доверил такой эксперимент. И, ты знаешь, очень у тебя неплохо получается! И комсомольскую работу не заваливаешь особо, и дела в рамках твоего Молодёжного центра у тебя движутся.

Я молчал, не считая нужным вступать в дискуссию. Тем более, что меня нио чём не спрашивали. Моё мнение никого не интересовало. Да и в положении «первого секретаря» у меня точно было бы времени больше. Он ведь просто «руководил» своими замами, являясь генератором «комсомольского прожектора». А я что делаю? Да, то же самое!

– Потерпи до осени. Там мы его переведём куда-нибудь.

Я пожал плечами и счёл нужным прокомментировать услышанное.

– Нечего мне терпеть. Не считаю наш «конфликт» препятствием для моей работы. Нервы треплет, – да. Но теперь, когда вы в курсе, я спокоен.

– Не говори никому о том, что услышал от меня.

– Малышев сочтёт меня жалобщиком, – нахмурился я.

– Не сочтёт. Мы ему дадим прослушать ту запись.

– Всё равно он подумает, что это я специально спровоцировал его. Он так и скажет, что и не думал про какую-то там тысячу рублей. Он скажет, что я оговорил его.

– у нас есть ещё подтверждения. Сегодня была, так сказать, вишенка на торте.

Я снова дёрнул плечами. Помолчали глядя в окно. Салихов почему-то не заканчивал беседу.

– Насколько хорошие у тебя сложились отношения с Мироненко? – наконец спросил он.

Я удивился вопросу.

– Да, ни на сколько, – сказал я и покрутил головой. – Они у нас, скорее, были деловыми. Он высоко оценил проделанную мной работу. Обещал, если получится реализовать эксперимент, премию.

– Ленинского комсомола? Хм! Достойная награда. И, похоже, что ты действительно, достоин её.

– Вот жилой комплекс построим, тогда видно будет, – нахмурился я. – К нулевому циклу так и не приступили, а уже пора бы.

– Хм! Ты сам рвёшься вперёд и других увлекаешь, – это хорошо и правильно. Но Игорь Петрович на тебя жалуется. Говорит, что курить стал меньше. Времени, говорит, нет на перекуры.

Салихов рассмеялся.

– Курить – здоровью вредить! – буркнул я. – Лечишь его лечишь, а он курит!

– Да! Кстати про твоё лечение…

Салихов вроде как вдруг вспомнил о том, что хотел сказать, но я-то ведь чвствовал, что он не зря заговорил про Лебединца. Переход ему был нужен. Ну, я и помог немного первому секретарю парткома.

– Ты, правда, видишь болезни и можешь их лечить?

– Правда, Николай Гаянович. Игорь Петрович заключение врачей принёс, что..

– Да-да, я в курсе. Не посмотришь меня? Лечение, я слышал, процесс доглий, а смотришь ты быстро. Так говорят…

– Посмотрю, – кивнул я головой. – Правда мне отойти чуть дальше надо.

Я отшагнул на четыре шага и «включил» своё «другое зрение». Сердце, да. Желудок, да. Лёгкие… Курит, Гаяныч… Связки-суставы у них у всех, кто к полтиннику подходит, начинают расшатываться, но их можно и не трогать, сами восстановятся. А вот сердце… С сердцем у Гаяныча беда, да.

– С сердцем у вас серьёзные проблемы и с желудком. Я сейчас качну немного вас, не пугайтесь, если голова закружится. Лучше обопритесь на подоконник спиной.

Салихов отшагнул к подоконнику и даже положил на него руки. Я осторожно погладил его своим «щупальцем» по голове, подключая его верхнюю чакру к потоку. Вернее, слегка п приоткрывая её. Так Джуна делает, сведя над ней ладони. И так сделал я, отправив библиотекаря в нирвану.

– У-у-у-х, – выдохнул Салихов, краснея лицом.

Сердце я контролировал, помогая ему биться ровно. Щупалец у меня было мно-ого. Вот я и делал, что-то похожее на прямой массаж сердца, надавливая биополем и попадая в его ритм.

– У-у-у-х, – снова выдохнул Гаяныч, лицом розовея.

Я стоял, засунув руки в карманы брюк, чтобы случайно не сместить поля, и даже прикрыл глаза. Обычное зрение в таком случае даже мешало, отвлекая меняющимися за окном картинками.

– Пока всё, – сказал я, открывая глаза и прикрывая верхнюю чакру, прерывая таким образом, поток праны.

– Надо будет ещё посмотреть на вас сегодня, но если что, зовите обязательно.

– А если что? – спросил Салихов.

– Сердце у вас, – неопределённо сказал я, пожав плечами. – Врачи бы посоветовали вам покой и лечение. Кстати, таблетки, больше не пейте. Но давление и пульс меряйте сегодня. Особенно контролируйте пульс. Это просто. Но сердце теперь должно биться ровнее. Однако… Я не волшебник. Врачи и те, лечение назначают методом проб и ошибок, а тут я… Хе-хе… Со своим шаманством…