Текст книги "Заворг. Назад в СССР (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

– Ты шаман? – удивился Салихов.

– Это я образно, – скривился я. – Как самочувствие?

– Сейчас хорошо. А тогда… Чуть не улетел, хм… Когда «качнул» ты меня. Как ты это делаешь?

– Вы бы и сами так смогли. Если бы поработали со своей верхней чакрой.

– Вот с этой? – Салихов положил ладонь на голову. – Я читал про йогов. Не у всех это получается.

– Не у всех, – согласился я и сказал, а не спросил. – Часа через два я зайду.

– Заходи. Я никуда не поеду.

– Да уж, пожалуйста, – покивал я головой. – Ну, всё?

– Ну, всё.

– Тогда вы идите, а я себя подкачаю.

– А можно я посмотрю?

Я дёрнул плечами.

– Смотрите.

Развернувшись чётко на север, я чувствовал это направление, как мусульманин знает направление на Каабу[1], я выдохнул и начал медленный вдох, поднимая перед собой руки, зачерпывающие из «воздуха» силу. Кончики пальцев коснулись груди и, вместе с выдохом, заскользили вниз расходясь по бокам тела и двигаясь вниз, увлекая корпус в поклон.

Выдох длился долго, пока я медленно не коснулся носков туфель. Пауза и начался вдох со скольжением пальцев по внешним сторонам ног, и бокам к сердцу, и вперёд от себя. Всего я сделал пять вдохов и качаться перестал. Этого оказалось достаточно. Не тратил я сегодня своей энергии ни на кого, кроме Малышева.

[1] Кааба – главная святыня ислама в виде кубической постройки во внутреннем дворе мечети аль-Харам в Мекке.

Глава 19

С Гаянычем, слава Богу, мой эксперимент удался. Тот ритм сердца, что я задал, продолжал держаться и вечером, и на следующий день. А то у него развивалась аритмия. Получалось, что я, по сути, перезапустил его сердце, задав определённый алгоритм или программу. В голове крутилось слово «дефибриляция».

А с желудком его я возиться не стал, заметив уже на следующее утро, что пятно ауры напротив него, зеленеет. Когда закроешь глаза, то человек видится, как зеленоватый шар с разного цвета вкраплениями на месте внутренних органов. Э-э-э… Не совсем шар, а как мяч для регби, да. Закрыв глаза, я и себя мог «разглядывать» и видел, что всем мои органы имели ярко-зелёный, изумрудный оттенок. Как, хе-хе, волшебник изумрудного города, да. Шляпу коническую ещё и волшебную палочку. Жаль, никто не видит меня такого красивого, эх!

Первый секретарь парткома удивился, что я не мучаю его так же, как Лебединца, а просто захаживаю периодически. Испрося разрешения предварительно, конечно. Однако мои заходы к Салихову, Малышев интерпретировал по-своему и смотрел на меня по-волчьи. Разговор с ним в парткоме, конечно же состоялся. Причём разговаривал не один Салихов, а целая «следственная бригада», возглавляемая кем-то из «серого дома», лицом невзрачным, перед которым и Салихов, и его замы, смотрелись намного ниже ростом.

Малышев после «допроса» сказался простывшим, и ушёл на больничный, а потом взял и не вышел на работу. На звонки он, при наличии у него домашнего телефона, не отвечал и мы выехали к нему на квартиру. Застали испуганную жену, сказавшую, что «Андрюши уже две недели, как нет дома». И где он может быть, она не знает. Обзвонила, де всех его друзей.

Неожиданно, да. Мы с Грушевым и Светланой Тетюхиной, нашей секретаршей, женщиной лет тридцати пяти, составили соответствующий акт о не выходе на работу, а жене посоветовали обратиться в милицию для розыска. Вдруг, что случилось посерьёзнее запоя с прогулом. Доложили в партком и в райком комсомола. Обзвонили отделения милиции, больницы и морг. Ничего. Товарищи с райкома вскрыли дубликатами ключей сейф. Печать передали мне и издали приказ о временном исполнении обязанностей. Корабль без капитана может быть захвачен пиратами… Да-а-а… Было, однако, не до смеха. Партком приуныл было, но Салихов, когда я пришёл справиться о его самочувствии, сказал:

– Быть может это и к лучшему. А то ведь там за ним такие делишки вскрылись, когда он в ДВИММУ учился… Ну, да ладно. Знаешь, что мне сказали врачи?

– Догадываюсь, – улыбнулся я.

– А ну!

– Что вы их всё это время обманывали.

Салихов глянул на меня с уважением во взгляде.

– Слово в слово. Аритмии нет, стенокардии нет, гастрита нет. Ритм сердца как, кхм, пламенный мотор. К тебе из наших ещё никто не подходил?

– Нет. А должны?

– Правильно. Потому, что я сказал, чтобы не беспокоили.

– Пусть подходят. Я уже кое-как вошёл в работу. Так-то дел не прибавилось, кроме походов в райком на планёрки.

– Салтук как?

– Нормально, – пожал я плечами. – Ему, похоже, фиолетово, кто рулит в ВБТРФ.

– Правильно. Секретарь нашего ВЛКСМ – это наша креатура. Значит, пусть приходят?

– Женщины и дети без очереди, – пошутил я.

– А детей тоже можно? У меня внук диатезит.

– Да, с детей, наверное, и начнём. Диатез я у своего сына за один сеанс убрал. Теперь ест всё, что захочет. И это такое счастье!

Для нас с Ларисой это, действительно, было счастье-счастье, что сын избавился от диатеза. И я молил Бога за дар, что он мне дал. Только ради этого, я бы ещё раз пять головой ударился, если бы это помогло.

Я переместился в Малышевский кабинет, так как его уволили за прогулы, а меня официально приказом назначили ВРИО. До ближайшего собрания, которое должно будет состояться через год. Два года по уставу срок наших комитетских полномочий. И я с них планировал «соскочить», но не судьба… И куда этот Малышев пропал.

Замечал я, своим «задним умом», за ним какие-то, что-то типа «уркоганских», замашки, но относил их к курсантским «приколам». Там, в ДВИММУ, те ещё порядки имели место… Казарма-с…

И тут как-то приглашает меня Гаврилов в кабинет и спрашивает так мило:

– Знаешь, где нашли вашего Малышева?

– Почему это «нашего»? – обиделся я, но продолжил. – Где?

– На Чукотке! В Анадыре.

– Еба… Ой, простите! – я прикрыл рот ладонью. – В Анадыре?

У меня получилось сделать ударение на последнюю «е» и получилось так смешно, что Гаврилов улыбнулся.

– Ты шутишь! Молодец!

– Да, какие тут шутки. И что?

– Ехать домой отказывается. А принудительно, пока, вроде как, нет оснований. Сел «зайцем» на какое-то судно, где его друг механиком работает, и сбежал.

– Что же его так напугало? – спросил я.

– Говорит, что ты, чуть не вырвал у него сердце.

Гаврилов выжидательно посмотрел на меня.

– Что это вы, Игорь Иванович, на меня так смотрите? – спросил я и продолжил бы, но сдержался. – На мне узоров нет.

– Да, так…

Он улыбнулся.

– Теперь, после того, что ты сделал со мной, я могу поверить и этому.

Гаврилову у меня получилось раздробить камни в мочевом пузыре и в почках. Причём, сей факт был зафиксирован опять-таки – документально. Были камни на УЗИ, и нет их. Причём, раздробил я их в такой мелкий песок, что они вышли почти безболезненно для Гаврилова, конечно.

– Это другое, Игорь Иванович. Камни превратились в песок не потому, что я их сжимал, а потому, что ваша энергия их растворила. Ваша, Игорь Иванович. Я не могу взять чьё бы то ни было сердце и вырвать его. Это полнейший бред. Это называется телекинез, в фантастике. И это не возможно физически. Я воздействую на своё биополе и на биополе человека только в лечебных целях, наполняя пациента живительной силой, которой у него, по каким-то причинам, не достаточно в том или ином месте. Я же рассказывал вам про китайские меридианы и протекание по ним жизненной силы. Размеренном протекании. Врёт он всё. Я и не видел его, как он ушёл тогда на больничный.

– Ну да, ну да… – Гаврилов закивал. – А за камни тебе ещё раз спасибо. Врачи опасались дробить их ультразвуком. У них это не так хорошо получается.

Гаврилов заулыбался. Игорь Иванович был ростом выше среднего, где-то за метр восемьдесят, русоволос, сероглаз. В его правильном лице не было «излишеств» и его можно было назвать симпатичным. Женщинам такие лица должны нравиться. Я не был женщиной, но был художником и лицо его мне тоже нравилось из-за, кхм, «классической пропорциональности».

– За мной не придут из-за Малышева? – спросил я. – А то может и мне пора рвать когти? Он на север, я на запад.

– Шутишь?

Игорь Иванович говорил обычно так тихо, что иногда приходилось напрягать слух.

– Какие уж тут шутки, когда про меня такие слухи пойдут. Либо органы заинтересуются новообъявившимся колдуном, либо обычные люди бояться станут.

Гаврилов отмахнулся от моих слов как от мухи.

– Всё хотел тебя спросить. Ты не устаёшь?

–Чего? Повторю. Я ничего своего не отдаю. Я открываю верхний канал и жизненная энергия наполняет оболочку человека. Просто, этот канал, обычно, у людей закрыт, а я приоткрываю, а потом закрываю. Вот и вся моя работа. Ну ещё немного сконцентрирую своё внимание на больном органе, как у вас, например, было. Но, опять же, я просто перераспределяю потоки по меридианам.

Я врал, но не очень сильно. Силы я конечно тратил и работы было намного больше, чем я озвучивал, но зачем кому-то знать, что я копаюсь в его биополе, как у себя в кармане. Или, вернее, как в чужом рюкзаке. И я, да, мог вырвать у Малышева сердце и даже показал ему, как я это могу сделать. И не только ему показал, а и тем молодчикам, что встретили меня возле моего гаража, когда я поставил в него машину.

Они встретили меня, вошли в гараж, а вышли уже не все, да. Их было трое, вместе с Андрюшей, и они намеревались меня убить. Теперь у меня на один ствол больше, да. Его я отнял у какого-то шибздика, зашедшим вслед за машиной и ждавшим, когда напарники прикроют ворота. Саданув ему по руке своим энергетическим хлыстом, я выбил пистолет «ТТ», а шибздик заверещал так, словно ему перерубили руку. Собственно, почти так оно и было, но внутри. Однако крик быстро смолк, так как после моего следующего удара его сердце остановилось.

Почему-то в последнее время мне часто приходилось работать с человеческими сердцами. Мне понравилось подгонять их под свой стандарт. Чужие сердца, как самонастраивающиеся часы, «прислушивались» к биению моего сердца и переставали сбоить или торопиться. Да-да, сами, лишь только я прикасался тем «энергетическим щупальцем», что исходило у меня из груди. Тем щупальцем, которым я сдавливал сердце Салихова. Оказалось, что можно было делать и так, не сжимая его, а просто прикасаясь.

Зато сейчас я действительно мог сердце сжать. Сжать и не отпустить. Что я и сделал, одновременно ударив. И сердце чуть не вырвалось из груди шибздика. В смысле, э-э-э, из его спины. Действительно, чуть не выскочило. И шибздик умер. Андрюшу и третьего недоноска, такого же большого, как и Малышев, я тоже прихватил за сердечные мышцы и некоторое время не отпускал, гладя, как их корёжит.

– Понял теперь, чего ты стоишь, Андрей Николаевич.

На удивление, Малышев сумел прохрипеть:

– Как ты это делаешь?

Тогда я просто ударил другим щупальцем по третьему утырку и он обмяк, потому что тоже умер. А я понял, что, действительно, могу сердце и вырвать, а не только выбить.

– Я тебя, Андрей Николаевич, сейчас отпущу, хоть ты и пришёл меня убить. Но ты знай, что убить меня практически невозможно. Хочешь проверить?

Я отпустил его сердце.

– Возьми тот ствол, что принёс и стрельни в меня.

– Я не хотел тебя убивать, – выдавил он из себя, продолжая держаться за грудь.

– А ствол зачем? Мне показать? Так мне пистолет не нужен. Я тебе и так могу, что хочешь оторвать: хоть голову, хоть яйца. Хочешь умереть от кровопотери с оторванными яйцами?

Малышев молчал, но громко, с хрипами, дышал. Он стоял, выпучив глаза и так перекосив лицо, что вся его красота куда-то делась.

– Не стану я в тебя стрелять, – проговорил наконец он. – И так верю. Ты мне чуть сердце не вырвал.

– Вырву, если увижу рядом. И чего тебе не жилось мирно? Ведь я тебя не трогал.

Мне и вправду было жаль, что так всё произошло. Ведь нормально всё шло. Соловьёв теми деньгами сам распоряжался, а мне расписки предоставил. Я отчитался. Как они там их потратили, мне по барабану. Увидел Андрюша, что можно легко бабосы рубить? Да-а-а… Вот же…

– Давай, Андрюша, работать, – вздохнул я. – Грузи первого в багажник, а второго в салон. А я постою посмотрю, чтобы ты не сквозанул по бездорожью.

Малышев посмотрел на меня, потом принялся за дело. Запаску я не возил и багажник у меня был пустой. Первый «шкет» туда вошёл, словно там был всегда. С крупным утырком получилось сложнее.

– Помог бы, – пробурчал Малышев.

– Ага! Бог подаст. Если я помогу тебе в чём-то, то только сдохнуть, Андрюша. Не заставляй меня задуматься о твоей полезности. А то я сам справлюсь с вами обоими.

Вскоре мы с Малышевым и двумя трупами ехали в сторону «Горностая» по «военной дороге». Её мне показал ещё отец, когда мы с ним ездили по грибы на мотоцикле. Она начиналась на «Дальхимпроме» и выходила за своротом на «Горностаевский» полигон, где тренировались морпехи. И она, дорога, была вымощена булыжником. Отличная была дорога. Все её пять километров. Так что, проехали до городской свалки мы быстро.

За время езды я уже подостыл, и меня немного потряхивало. Однако, вида я не подавал. Руки у Андрюши были связаны моим ремнём хитрым милицейским способом, знакомым всем мальчишкам того времени, но узел был сложный и развязать его было очень непросто, особенно, на моих глазах.

Короче, сбросив уродов, а они такими и были, Андрюша мне рассказал, что это были за «ребята»… Вот, оказывается от кого он набрался уркаганских повадок и вот про кого говорил Салихов. И мне, после узнанного, немного полегчало, да, но всё равно, поколачивало прилично. Так вот, оставив Андрюшиных приятелей на свалке, я грешным делом подумал, а не оставить ли мне здесь и его, из-за чего-то ополчившегося на меня. Ну, не из-за «чего-то», а из-за денег, да, но не в том суть дела.

Пока я задумчиво смотрел на Малышева и примерял на себя сюртучок убийцы бабки проценщицы, то есть – «решался на поступок», Андрюша вдруг подорвался и рванул в глубь свалки. Наступила ночь, а на свалке фонарей, как известно, нет, вот он и пропал из вида. Однако, закрыв глаза, я увидел его уносящуюся большими скачками в даль ауру. Понимая вторым сознанием, что поступаю не вполне рационально, я мысленно «махнул на него рукой» и решил, что грех на душу брать не стану. Не смогу я его просто так убить. Сразу надо было… Или не надо? Может быть и того первого не надо было убивать? И второго? А что потом? А Лариса? А сын? А мама с папой? Подвергать их смертельной опасности обозлённых неудачным покушением на меня бандитов?

Вот и тут… Я оставлял врага явного, ненавидящего меня за своё унижение, врага…

– Чёрт! – вырвалось у меня, и я снова вылез из машины. Прошёл немного вперёд, а потом вдруг представил, как я брожу среди куч смрадных отбросов, наступая в… Бр-р-р… Ведь фонарика нет. А что я своим «другим» зрением увижу? Только ауры крыс, ворон и чаек?

– Нахер! – сказал я и снова забрался вовнутрь. – И так салон нужно будет проветривать и че-то протирать. Уксус, говорят, помогает. И луковый сок…

Вот так я оставил Малышева на городской свалке не потому, что так захотел, а потому, что так получилось. Но, хоть живым оставил, кхм…

* * *

Подошло лето и день, когда амурские строители приступили к землекопанию, то есть к производству «нулевого цикла» нашей будущей стройки. На радостях мы с Лебединцем даже по стопочке коньяка замахнули.

– Он так и не перешёл на водку, хм, – подумал я, отмечая отсутствие оной в его «служебном баре».

Игорь Петрович заметил мой немой укор, и улыбнувшись во всё лицо, пожал плечами.

– Дело-то какое начали, Михаил Васильевич! И всё благодаря твоим комсомольцам.

– Да, хорошее дело, Игорь Петрович. Темп, главное, теперь не терять, а для этого нужно своевременно готовить позиции. Фундаментные блоки у нас заготовлены, щебень имеется, до скалы докопаемся, а дальше?

– Панели накапливаем. Площадку соорудили, ты видел.

– Сторожа! Сторожа нужно поставить. Уволокут. Всё, что нажито непосильным трудом, уволокут. Там пока одна дорога, лето наступает, простой будки без отопления хватит.

– Там уже строители. Никто не решится при них брать.

– Строителям во-первых, – по барабану кто, что, куда грузит, а во-вторых, – сами они и увезут.

– Вагончик поставим. Есть у нас ветераны-пенсионеры. Может доставку на объект организовать? Служебным автобусом. Он всё равно простаивает весь день.

– Остановка в ста метрах. Да и привыкает человек к хорошему быстро, а отвыкает медленно. Нашему человеку лучше не давать ничего, чем дать, а потом отобрать. Отправят автобус на задание и кирдык… Потом, может быть, когда критическая необходимость возникнет… И то… А вот тёплые вагончики-бытовки нужно уже сейчас готовить, чтобы и переодеться, и пообедать…

– И выпить-закусить.

– Не без этого, но техника безопасности на вас, Игорь Петрович, так что, пьянству – бой, а бою – гёрл. А то, как в том фильме… Несчастные случаи на стройке были?

– Будут, – вздохнул Лебединец. – Как без них? Опасное производство.

– Застраховать всех от несчастного случая на производстве и провести работу по разъяснению условий страхования среди бригадиров, а те уж дальше пусть.

– Это лучше вам, Михаил Васильевич. Вы отряды из своих комсомольцев формируете…

– Мы не про комсомольцев, а про строителей-профессионалов…

– Так они из сторонней организации, – удивился Лебединец.

– У нас с ними договор, где мы обязались их застраховать и мы их застрахуем. И профилактическую борьбу с пьянством на опасном производстве надо начинать сразу, ещё перед началом работ.

– Э-э-э… Бульдозеристов и экскаваторщиков проверяют перед допуском к проведению работ, а со строителями… Да, проведём обязательно. Ещё по одной?

– Давайте. День такой, что сердце радуется.

– Вот и порадуем его, – сказал торжественным тоном Лебединец, разливая янтарную жидкость по маленьким рюмочкам.

Как нам удалось за полгода утвердить проект, отвести землю и выйти на «нулевой цикл»? Да, элементарно. Не мяли, извиняюсь, сиски и шевелили, снова извиняюсь, булками. Вот и весь секрет. Бились в кабинеты, пробивая глухие стены постановлением ЦК ВЛКСМ об эксперименте, заверенным самим Михаилом Сергеевичем Горбачёвым. Вот это был документ! Бронебойный! Рушились перед нами стены и открывались любые двери.

Поэтому сейчас мы с Игорем Петровичем и позволили себе немного расслабиться. Сошлись мы с ним характерами через шесть месяцев прений, переходящих в перебранки. Ха-ха… Ох и «рубились» мы с ним, говоря, в принципе, об одном и том же. Однако, главное – результат, а результат есть.

– За результат! – сказал я тост.

– За него, – кивнул головой Игорь Петрович.

Глава 20

Зажигательные речи не особо повлияли на производство железобетонных изделий, а вот оргнабор, тот дал необходимый результат. И привлекли мы молодёжь не обещанием светлого будущего, а зарплатой. Участок-то был наш, хоть и в аренде, а поэтому мы и зарплату установили немного большую, чем на госпредприятии. Рублей на пятьдесят, однако, к нам поехали и бетонщики и строители даже из других регионов.

Кроме Донцова (КПД-300), я переговорил с главным инженером Завода ЖБИ Женей Мартыновым, тоже бывшим одногруппником, который, согласовав с директором, передал один участок нам в аренду. А мы обещали им пару квартир и высокую производительность труда.

Кроме железобетонных конструкций требовалось ещё много чего, вплоть до розеток и электроплит, не говоря уж о деревянных конструкциях: дверей, окон, просто деревянных реек разных толщин. И это всё надо было именно доставать, «выцарапывать» на стороне. Спасало то, что во-первых, нам всего этого нужно было много, а поэтому мы заказывали целыми контейнерами, а во-вторых, у ВБТРФ имелся свой деревообрабатывающий цех, который с удовольствием «бил шару», распиливая рейку и клея разноформатные двери и собирая окна.

Естественно в наш Диамидовский порт подходила железнодорожная ветка, что способствовало ускорению поставок стройматериалов. Короче, строительство двигалось чётко по графику, но это отнимало не только у Игоря Петровича, но и у меня кучу времени, моральных и физических сил. Чтобы нашими людьми руководить, нужно уже с утра принять, говорил наш классик сатиры и юмора Жванецкий Михал Михалыч. Так оно по сути и было, но мы с Игорем Петровичем держались, а то, было дело, поначалу... Хе-хе… А моей Ларисе это не нравилось. Пришлось «бросить». В смысле, бросить пить, ха-ха, а не жену. Хотя иногда мысли о несовместимости характеров возникали. По причине жёниных периодических недовольств. Однако я их оценивал, как женский «ежемесячный кризис» и тупо пережидал «волну». Зато большую часть времени у нас с женой была абсолютная идиллия.

Кстати в ожидании жилья мы "спланировали" девочку и уже её ожидали. Как только фундамент положили так и спланировали девочку, кхе-кхе… А что, по плану первая секция должна быть готова именно через девять месяцев.

А врачи сказали, что у нас будет ещё один мальчик. Да-а-а… И что делать? Вот я и стал «колдовать» над Ларисиным животом, убеждая и её и себя, что там растёт девочка. Мы и имя мальчишечье не подбирали. Я сказал: «Девочка!», значит будет девочка. Каково было наше, и моё, между прочим тоже, удивление, когда у нас родилась дочь.

– Вот ведь врачи у нас! – возмущалась жена.

– Да-да, – поддакивал я. – Врачи, они такие… И техника дрянь!

Мы семьёй въехали в трёхкомнатную квартиру на пятом этаже в августе восемьдесят восьмого года. На год раньше, если бы я не вмешался в этот процесс. И что, нужно было из-за какого-то года копья ломать? Ха-ха… Не скажите-не скажите… Вид с этой сопки на Амурский залив был куда, как приятнее, чем с Сабанеевской на «Долину смерти» с ее цементным, асфальтным, щебёночным заводами, карьером, где дробили щебень и заводом «Дальхимпром». Так то вид и оттуда был симпатичным, особенно ночью, но из окон этой квартиры мы могли наблюдать наши волшебные летние закаты. Чем мы с женой и занимались августовскими вечерами.

Ну и до развала СССР оставалось ещё какое-то время, и мы старались успеть построить, как можно больше жилья, для молодых «строителей», мать его, коммунизма. Сразу было заложено три многосекционных дома. Сразу три длинных десятиэтажных дома! Собрались и решили, что хрен с ним с лифтом на десятый этаж. Не было лифтов, рассчитанных на десять и больше этажей. Мало. В чём прикол? Вроде бы, какая разница, девять или десять, а вот была, однако… Короче решили коллективом, что поставим десятиэтажные дома и поставили. И согласовали. И сдали.

Денег у рыбаков было столько, что можно было построить целый город, чем мы и воспользовались, организовав крупномасштабное строительство. Строительный трест потребовал отдельного помещения под которое мы приспособили недострой в виде ресторана и кафе в гостинице «Меридиан», где мы хотели сделать видеосалон. Мне и одного видеосалона хватало в курсантской столовой, которую мы с Кимом переделали в кафе.

Суеты у меня было много, но и деньги текли ручьём. Ха-ха… Как в карман, так и из кармана. В новую квартиру столько всего надо! Так наша первая с Ларисой мечта была осуществлена.

Ещё в марте восемьдесят этого восьмого года в самой передовой на этот момент программе «Взгляд», во время телемоста «Киев – Москва», появился Кашпировский, рассказавший про психотерапию и показавший несколько трюков. Кашпировский еще в начале 60-х получил диплом Винницкого медицинского института, четверть века отработал в психиатрической больнице, в 1987-м его взяли психотерапевтом в сборную СССР по тяжелой атлетике, а сейчас он руководил Республиканским центром психотерапии в Киеве. Он пообещал вылечить всех, если ему позволят выступать по центральному телевидению.

Сразу после мартовской телепередачи, ко мне пошли люди со стороны. К этому времени кого я только не «перещупал» своими щупальцами. Сложные случаи, безусловно, встречались, но связаны они были, в основном, с постоянно открытыми внешними каналами, которые, если открыты источают жизненную силу.

Не даром все религии предостерегают от излишеств в виде страстей. Безмерные: любовь, гневливость, злость, увлечения творчеством, мыслительным процессом, половое влечение истощают организм. Да-да, «излишества всякие»[1]…

Вот и приходилось кое-кому прикручивать «клапан». Я, кстати, так сначала себе «прикрыл» сердечный центр и центр силы. Слишком они, кхм-кхм, источали. И после этого мне стало понято, почему проявляется собственная агрессия, или, наоборот, возникает успокоение, когда с кем-то поговоришь. Просто они воздействуют на твои центры. Или сексуальное влечение, возникающее мгновенно, к какой-нибудь женщине, а к другой, хоть ты тресни.

Многие возвращались, благодаря даже не за вылеченный организм, а за вылеченную, как они говорили душу. Хм! Никак не думал я, что стану, чем-то вроде «батюшки». Некоторые меня называли психотерапевт. Барабанов Валерка, наш штатный художник, парень весёлый и не верящий ни в бога, ни в чёрта, ни в экстрасенсорику, называл меня «отче».

– Ну, хорошо, хоть так, – думал я про себя.

Приглашали меня и в высокие, нашего местного уровня, кабинеты. Щупал и там. Приглашали на консультацию в больницы. Ну, это только так они называли: «консультации», а на самом деле приглашали посмотреть очень сложного но очень «важного» больного. Я не отказывался, даже если совсем не было времени. Но не обнимешь необъятное, да. Да и не штатный я лекарь, или батюшка, а всего лишь заворг, ставший на время первым секретарём. Но, как говорится, нет ничего постояннее временного… Однако посмотрим. Наступил новый одна тысяча восемьдесят девятый год.

* * *

Как секретаря комитета ВЛКСМ меня, как и парторга Салихова приглашали на селекторные и обычные совещания начальника управления базы флотом. И вот тогда я, когда зашла речь о номинально «моём» подразделении, и попросил слово, чтобы озвучить обстановку. Никитенко повёл бровями и кивнул. Я описал ситуацию со сложностью выполнением плана в случае продолжения «саботажа» смежников. Иного слова мне подобрать не удалось и не хотелось. Я показал сколько мы теряем ежедневно… И Никитенко побагровел.

– Это так? – спросил он начальника цеха орудий лова.

– Так, Николай Иванович, – сказал тот, понурив голову. – Снабжение ни к чёрту.

– Почему? – обратился Никитенко к Семашко.

– Ждём поставки, – дёрнул плечами тот.

– Разрешите добавить? – спросил я.

– Давай.

– То, чего не могут дождаться смежники, то есть – наши снабженцы, мы привезли, чуть-чуть придавив поставщиков. Привезли и план выполним. Я лично считаю такую, извиняюсь, работу – саботажем.

– Привезли?! – взревел Никитенко. – Млять! Комсомольцы привезли, а ты, мать твою, сидишь сейчас по уши в дерьме! Я вот передам, наверное и тебя ему в подчинение. Он тебя на корточках бегать заставит. Подготовь приказ, Леночка. И дополнение к договору с Молодёжным центром. И поставьте ему интерком в кабинет. Будет участвовать в совещаниях официально, как руководитель всех «его» мать вашу подразделений. И отвечать он будет отныне и вовеки.

– Аминь, – сказал начальник первого отдела и все рассмеялись. Начина, естественно с Никитенко.

– Можешь ты вовремя словечко вставить. Что там у меня Михаил с сердцем? Не выскочило?

– Нормально у вас с сердцем, – сказал я, однако эмоциональный, то есть сердечный центр, ему чуть-чуть прикрутил.

– И это не шутки, – сказал начальник управления. – Семашко с завтрашнего дня в подчинении Шелеста.

– Я уволюсь, – сказал тот.

– Флаг в жо… Кхм! Извините товарищи. Продолжим.

Это случилось ещё тем летом, и с тех пор я только набирал обороты. Кроме селектора я выпросил себе и компьютер «IBM», который совместили с нашими станциями, но, главное, научили читать те таблицы, которые мне присылали наши бухгалтера. Читать и переносить в мои экселевские таблицы, умеющие считать и сводить данные, как мне нужно.

Приходя на совещание, я разворачивал «портянку» и давал информацию не только по своим береговым предприятиям, но и по добывающему и пререрабатывающему флоту. Вылов, переработка, ассортимент, сроки реализации, на морском транспорте, на железнодорожном, в холодильниках, опять же по всем перечисленным параметрам. Особенным откровением, для Никитенко оказалась информация о том, что на холодильниках лежит продукция с истекшими сроками реализации.

– Как так? – спросил он у начальника коммерческого отдела.

– У меня нет такой информации, – сказала Софья Валентиновна.

– Почему у него, – он ткнул пальцем в меня, – она есть, а у тебя её нет?

Николай Иванович позволял себе «свободное» общение с подчинёнными. И даже женщины уже давно к нему привыкли.

– У меня нет такой информации, – стальным голосом повторила женщина.

Никитенко протянул руку к моей портянке, но я покрутил головой:

– Она в ней не разберётся.

– Ничего, пусть попробует. Отчеркни там нужные цифры.

Я отчеркнул и передал сложенные гармошкой листы начальнику управления.

– Иди проверяй, – сказал он и показал пальцем на выход.

Дальше я продолжил доклад по памяти, в которой кое-что из таблицы осталось. Вернулась красная, как рак, Софья Валентиновна.

– Ну?! – трагичным голосом спросил начальник.

– Так и есть, – прошептала женщина. – Не знаю, как так вышло.

– Триста тонн рыбы который год прохлаждается в холодильнике и мы за них платим, млять!

– А это, между прочим, те триста тонн, деньги с которых должны были пойти на стройку ещё полгода назад. Просто я начал их искать и нашёл в холодильнике.

– Поздно начал, – буркнул Никитенко. – Деньги надо ковать не отходя от кассы.

– Так не давали информацию. Тайным образом выкрал, можно сказать, проанализировал и вот результат.

Никитенко налился краснотой. Он быстро «набирал помидорный цвет».

– Что значит не давали?! Почему ко мне не пришёл?

– Других дел было выше крыши.

– Ну вот. А обратился бы, и не было бы этого… Позора, мать его, Софья Валентиновна. Позора.

Он забрал у проходившей мимо него женщины портянку, посмотрел в неё и сказал

– Мудрёно, но в принципе, понятно. Мне такую, чтобы делали, – сказал начальник обращаясь к статистикам.

– Они не смогут, – покрутил я головой.

– Почему? – удивился Никитенко. – Ты смог, они не смогут?

– У меня компьютер другой.

– И им пусть поставят другие!

– Не получится. Надо и те, и эти. И программами научится пользоваться не так-то просто.

Никитенко посмотрел на меня осуждающе.

– Ты, что их защищаешь, Михал Васильевич? Надо будет научатся. Скажешь нашим какие компьютеры покупать. Да! А ты откуда всё это знаешь и умеешь?

– В журналах прочитал. Английских. Вернее – в американских. В штатовских. У меня мамин брат начальником ЭВЦ в Приморском пароходстве. Он почитать давал.

Никитенко нахмурился, а потом выдохнул:

– Вот, товарищ! Они журналы американские выписывают, а мы? – он посмотрел на начальника ЭВЦ.

– Мы тоже выписываем, – спокойно сказал тот. – Будет задание всё сделаем по высшему разряду.

– Даю Это наши ребята мне компьютер наладили.

– Да? Ну, молодцы, значит! – сказал Никитенко. – Могут! А ты говоришь!