Текст книги "Негодный объект (СИ)"

Автор книги: Михаил Шелест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Сашка, слышу, прибалтывает Ефрема поискать вчерашнего оленя. Слава похаживает рядом с ними. И Мишка там же, тоже любитель больше стрелять, чем ловить. Тут всё понятно, претензий не будет.

Олега, Толика и Серегу заставить остаться на хозяйстве сегодня трудно, да и стоит ли? Им надо сбить азарт и «хош» рыбной ловли. И Толик, и Сергей от Олега мало отличаются своим отношением к процессу рыбалки, но специализируются на ловле ленка и муксуна на вязанные снасти. А Олег предпочитает блесну.

Толик и Сергей – мастера знатные. Вяжут «чертей» и «мух» тут же, не «отходя от кассы». При себе всегда чемоданчик с приспособлениями и причиндалами для изготовления из крючков приманки, необходимой для ловли рыбы именно на этом участке реки.

Вскрывая и рассматривая внутреннее содержимое рыбки, по одним им известным признакам они понимают, какого цвета нитку надо мотать. И это работает безотказно. Когда стоящие рядом с Толиком товарищи недовольно поглядывали на постоянно срабатывающую у него приманку и пассивно плавающие их поплавки, он довольно и откровенно, подсмеивался, а в особые моменты искренне и громко смеялся. Это особо проявлялось, например, на реке Арму, где мутить практически нечем, характер и кулинарные предпочтения хариуса, значительно отличаются от их Бикинского собрата.

Всё складывается. "Отлично, – подумал я, и сказал:

– Я останусь на хозяйстве. Никто не против?

Лица у всех разом подобрели. Меня похлопали по плечам и продолжили собираться. Клим показал, где что лежит на кухне. Отвел в коптильню показал, где лежат гнилушки для дымокура. Перекусив и заправившись на дорожку, взяв с собой продукты и немного горючего, на обед никто возвращаться не будет, взалкавшие наживы разъехались.

Клим поставил своё зимовье на берегу приличного размера лагуны, из которой был единственный выход в протоку, соединявшуюся с одним из русел Бикина. Такое расположение в тупиковом водном "аппендиксе на Бикине было необычным. Чаще всего Бикинские аборигены жилища располагали на берегу проток или русел. Место мне нравилось. Я представил, как здесь хорошо зимой. Ветер всегда дует вдоль реки, а тут должно быть тихо. Лагуна представляла собой почти идеально круглое «полуозеро», слегка заросшее водорослями. Лагуна и выход из неё в протоку, с левой стороны невысокий, пологий, а с правой – скалистый, высотой около семи метров, навевал желание взяться за кисть и краски, и оставить эту красоту на холсте. Но, не дано.

Проводив друзей и полюбовавшись лагуной, повздыхав и посетовав, что нет у меня дара переносить прекрасное на плоскость, я позвал Подя.

– Тут я, – сказал он, выходя из кустов справа.

– Привет, – машинально сказал я, – как ты? Ты ночь, как проводишь, спишь или ...

– Отдыхаю немного, по-своему.

– А меня, как выключили на ночь. Хорошо отдохнул.

– С даром уже, смотрю, осваиваешься. Привыкаешь. Хотя освоить его весь, мало кому из живых удавалось.

– О, как? – Удивился я. Подумал, что разговор скорее всего будет долгим и сказал:

– У меня кое-какая работа есть по хозяйству и рыбу надо развесить. Пошли наверх?

Подойдя к месту нашей вчерашней трапезы, я увидел, что на столе чисто. Остатки рыбы, огрызки и весь другой мусор, сопровождающий любой прием пищи, отсутствовал, посуда стояла чистая.

– С посудой и приборкой я тебе уже помог. Только расставить да разложить по местам осталось. Ты бы и сам так смог, если бы захотел.

– Интересно, – взбодрился я, – то есть, надо просто захотеть? Какая удобная функция.

– Теперь, тебе доступны любые действия, связанные с окружающими живыми формами.

– Может присядем? – Я, уселся на скамью у стола, и показал Поде на раскладной стульчик. Мысли мои вскипели, заполнив плотно черепную коробку, но ничего конкретного не решив, полопались, как пузырьки газировки, и потом, так и продолжали появляться, всплывать в голове и лопаться.

– Можно, – не отказался он, садясь на предложенное ему место.

Подя сидел прямо передо мной в двух метрах. Я с интересом стал его разглядывать, потом понял, что борзею и спросил:

– Ты извини за наглость, можно я тебя осмотрю?

– Смотреть – смотри, но руками не тронь, – нарочито сурово сказал и засмеялся Подя, – Да смотри, чего уж там, не часто с Подями встречаешься.

– Точно, – протянул я.

Руки, ноги, голова, уши, глаза – всё было, как у людей. Лицо, почти европеоидное. Никаких отклонений от современной нормы человеческого обличия. Похож на представителя «айнов», живших когда-то на Курильских и Японских островах.

Одежда на Поде была, но не кожаная и не меховая, а из неизвестных мне волокон с разной фактурой и разной степени плотности. Обуви нет. Ступни обычные, человеческие.

– Одежда у тебя ... необычная, – нашёл я подходящее слово, – Из чего это?

– Природа. Ты тоже так сможешь. Если захочешь.

– Научишь?

– Когда попробуешь, поймёшь, что всё очень просто. Нашёл из какого материала будешь плести: дерево, трава, паутина, ягоды, мох. Представил форму и плотность, и всё. Мне нравится из мха. Просто и крепко.

– Так, стоп! Этак я про рыбу забуду, – надо дело сделать. Подождёшь или поможешь?

– А чего не помочь? – Даже обрадовался Подя. – Пошли.

Вдвоём рыбу мы развесили быстро. Местный способ разделки со стороны хребта позволяет крепить рыбу хвостом вверх, вставляя или палку, или крючок в отверстие, образующееся перед хвостовым плавником. Коптильня, сложенная из камня конструкция типа – «будка» полтора на полтора, размещалась в дощатом сарае, стоявшем на поляне, близко к спуску к лагуне.

В сарае сохли и хранились дрова, лежал хозяйственный инвентарь. Коптильню Клим установил в ближнем к склону углу сарая, и подвёл к ней дым по дымоходу, проложенному в склоне. Нижний конец дымохода был встроен в небольшую печь. Я оценил конструкцию по достоинству ещё в первый приезд.

– Клим – толковый мужик, хозяйственный и разумный, – сказал Подя. – И водка не разрушает его голову.

– Похоже на то, – сказал я.

Рыбу развесили прямо к коптилке. Я развел дымокур.

– От мухоты? – спросил Подя

– Ну да, – сказал я

– Ты теперь можешь и без дыма запретить мухам садиться на рыбу

Я внимательно посмотрел на Подю, прищурился в раздумье, включил на экране «взора» кнопку «живое», увидел мельтешащие вокруг хариуса яркие точки, и сказал мухам, что эта рыба – не их еда, а моя. «И передайте другим», – добавил я серьёзно.

– Грамотно, – хмыкнул Подя. – И без жертв.

Я стоял с вопросом в глазах.

– Люди агрессивные существа, и не вполне разумные, как бы парадоксально это не выглядело. – Сказал Подя. Ты – тоже человек. Бывший военный. И от тебя можно было бы ожидать в отношении мух более жёстких решений.

– В отношении мух жёстких решений? – Я не удержался и засмеявшись добавил, – Не моё это.

Потом, успокоившись, переспросил:

– Как сильны мои возможности?

– Жизнь дал, жизнь взял, как-то так...

– Всего-то, – протянул, находясь в шоке, я.

– Не то чтобы, захотел и родил, или воспроизвел живое, нет. Хотя и это тоже можно, но пока у тебя не получится. А вот залечить, воскресить, пока вся сила жизни не ушла – можно. В тебе сейчас Сила Жизни, ты можешь её, как отдать, так и забрать. Если посмотришь внимательно, увидишь, что всё живое вокруг в разной степени заполнено Жизненной Силой. Родившаяся сущность некоторое время, беря силу из окружающего мира, наполняется ею, потом приток силы становится меньше, меньше, и Жизнь заканчивается.

– То есть, я мог бы убить всех мух? – Смеясь сказал я. – «Одним махом всех мух побивахом»?!

– Не убить, а забрать жизнь. Убить, конечно тоже можешь, значительно разрушив оболочку формы существа, рукой, например, но это уже не из нашей «оперы».

– Но сути же это не меняет? Убить и забрать жизнь – для меня нет разницы.

– Раньше – да, для тебя разницы в понятиях не было, сейчас разница и для тебя есть. «Бытие определяет сознание», – процитировал он классика. – Разница существенная. При изъятии жизни, сила передаётся тебе, и потом ты можешь передать её другому существу, при убийстве живого существа сила жизни исчезает.

Так и произошло в этом мире. Мы были по вашим меркам бессмертны, распределяя Жизненную Силу и контролируя её. Но откуда-то появились существа, которые не хотели делиться Силой Жизни и готовые просто убивать носителей силы. Их было немного, но они жили по другим, чуждым нам правилам и принципам. Как бы сказали вы: «они играли по своим правилам». Мы не были готовы к такой игре, и опоздали. Проиграли. Гармония того мира рухнула и моему народу пришлось уйти.

– Джентльмены играют по своим правилам, – пронеслась у меня мысль, – и постоянно их меняют.

– Именно так. Ты правильно мыслишь. С тобой легко. Начитан и хорошо образован.

– Значит джентльмены, говоришь? Хэ! – Хмыкнул я, мотнув головой, обдумывая рассказ Поди.

– Тут вот какое дело, – как-то уж совсем по-людски сказал Подя, подошел ко мне, и даже взял меня за плечо. Он стоял совсем рядом и снизу-вверх заглядывал мне в глаза.

– Всё очень серьёзно для этого мира. Эти, не сказал бы, что это – люди, существа убивают его. Именно убивают. Разрушая его форму и силу. Этих тварей и сейчас не так уж и много, хотя рожденные ими заполнили мир практически на половину, но они не в счёт. Они – роботы. Они работают по вложенной в них программе. А вот, как бы Этих извести?

Меня слегка покачивало от услышанного и от осознания намечающихся перспектив. Мне много говорить не надо. Понимаю с полуслова.

– Пошли, – говорю, – Мне ещё еду готовить, – и, подхватив Подя под локоток его руки, державшей меня за плечо, вышел из сарайчика. – Там договорим.

Подя вздохнул и пошёл за мной

– Понимаешь, тебе почти ничего не грозит, только, что придумать, чтобы «Этих» заставить убраться из нашего, да нет, скорее уже – вашего, мира, я не знаю.

Я шёл к «летней» кухне, а это была кирпичная печь, стоящая на улице рядом со столом, за которым мы принимали пищу. Стол сверху прикрывал от дождя навес. Рядом со столом с двух сторон стояли скамейки, а с двух других чурбаки. К печке примыкал небольшой столик для готовки. Я уже был здесь однажды и с обстановкой был знаком.

Готовить я хотел сегодня сборную солянку, благо, что копчёностей было предостаточно, лимон и оливки присутствовали, мясо для бульона имелось. Забросив мясо и пару «костомах» в громадную кастрюлю, я открыл дверку печи и приготовился развести огонь. Для розжига там всё было уже подготовлено, Клим побеспокоился, осталось только поднести спичку.

– Можно без огня, – услышал я голос Поди

– Поясни.

– Прикажи кипеть. И вода будет кипеть, – всё просто.

Я оглянулся и посмотрел на Подю. Закрыл дверку печи, встал и посмотрел на кастрюлю. Открыл крышку. Посмотрел на воду. Вода закипела. Крышку закрыл. Всё просто.

– Как микроволновка, – задумчиво сказал я.

– Принцип тот же, – согласился Подя.

– А лук порезать, морковку? – Спросил я

– Не-е-е. Это уже изменение формы. Тут другое. Это потом.

– Потом? Оррригинально, – прорычал я, и стал нарезать овощи. – Картошку класть не буду – сказал я себе вслух. Чистить её на всю ораву не хотелось. Да и сборная солянка с картошкой – это не солянка, а суп. Порезал на кусочки копчёное мясо, копченую колбасу, вареные сосиски.

– Процесс варки мяса можно ускорить.

– А бульон? Лучше пусть варится по нормальному. Потом экспериментировать буду. А то останутся без ужина мужики и капец мне.

– Ну да, ну да, – согласился Подя и присел на тот же стульчик. Закончив с подготовительными работами, я сходил за шезлонгом в дом, установил его напротив стула Поди, сел и пристально посмотрел на него. Подя смотрел на меня. Моя веселость иссякла, мозг сам без команды начал процесс планирования. Но какое на хрен планирование, когда вводных с гулькин нос.

Я молчал и думал. Да, я понимал Подю, и сам видел, что что-то в этом мире идет не так. Перебирать банальности о несправедливости, неравенстве и «излишествах всяких» не имело смысла. Всё уже перебрано в голове и уложено по нужным полкам. Для меня давно понятно, что виной всему алчность некоторых человеческих особей. А человеческих ли? Вот эта полочка оказалась недостаточно заполненной, чтобы делать вывод. Но сути это не меняло. Попытаться изменить мир? Что-то мне не особо верилось, что даже с вновь приобретенными способностями, я хоть немного приблизился к состоянию бога.

– Правильно мыслишь, но не совсем. Расскажу ещё кое-что. Наш народ жил по всей этой планете. Часть на суше, часть в морях, под водой. Планета представляла из себя единый организм. Сушу покрывали леса, поля, реки и озёра. На земле отсутствовало место без обильных жизнеформ.

После катастрофы на планете остались только хранители. Они есть везде, где есть жизненная сила. Но и мы сами изменились. Раньше мы все были похожи, а теперь, какая вокруг сила, такие и мы. «Этим» не служит никто из хранителей, но характеры у нас разные. Думаю, что африканский или какой другой Подя мог бы и не обратиться к тебе с подобным предложением. Бытие определяет сознание, – повторил Подя, хмыкнул и продолжил:

– Вы справедливый народ. Такого слова в некоторый языках просто не существует, а значит нет и понятия. Не думают об этом некоторые люди, да что люди – народы. Ваша жизненная энергия становится частью общей Жизненной Силы. Всё здесь пропитано вами. Про Айнов ты правильно подумал. Это наши потомки, как и вы. Они – «новые», Айны; вы – настоящие, Асы. Это скрыто в названиях. Потом поясню.

Когда начался наш исход из этого мира, некоторые представители нашего народа решили никуда не уходить, остаться. Они стали терять Силу, но приобрели возможность воспроизводить себе подобных.

– Получается, часть людей – от «Этих», а часть людей от вас?

– Да.

– И они уже хорошо перемешались, – пробурчал я.

– Да. Чистых наших потомков мало. Очень мало. – Он продолжил. – Есть два варианта попытки воздействия: первый – из прошлого, второй – из настоящего.

– Час от часу не легче, – я чуть не подпрыгнул в кресле. – В прошлое не поеду!

Из кастрюли полезла пена бульона, я встал, положил на край кастрюли с разных сторон две палочки и пристроил на них крышку, сняв в кастрюле давление. Вода кипела, как ей и было приказано. Я покачал головой.

– Здесь я хоть что-то представляю, жизнь прожил, друзей, знакомых куча, а там? – я махнул куда-то рукой.

– Ты же знаешь, что прежде, чем что-то делать, нужна разведка. А для разведчика нет запретных способов и средств. Если путь ведет к выполнению поставленной задачи, его надо пройти. – Сказал Подя голосом и с интонациями Юрия Ивановича.

Вздрогнув всем телом, я посмотрел на Подю.

– «Он знает всё», – подумал я.

– Всё, – сказал он.

– Всё даже я не знаю и не помню, – прошептал я, – что-то забыто, что-то совсем стёрто.

– Не совсем, и не стёрто. Заблокировано. Могу открыть.

– Не, не, не, – замахал я перед собой руками. – Обойдусь. Заблокировано, значит, так надо.

– Не всё так просто. Там участками. Заблокированы и «мухи, и котлеты».

– Это интересно, но пока не об этом. Потом можно будет заняться?

– Легко, – бодрячком бросил Подя, и сказал: – там много чего, что могло бы пригодиться для нашего дела.

– «Нашего дела», – подумал я, а вслух, не удержавшись спросил, – И что, например?

– Например, места тайных закладок, – с деньгами и документами.

– Да я это и так помню.

– Так, да не так, – сказал он, и помолчав, спросил: – Ты сколько помнишь?

– Два. Один в Сингапуре, другой в Пасербутанге, в Малайзии.

– Это те, что ты закладывал, для других, а которые были для тебя? – Подождал и удовлетворенно сказал, – Не помнишь.

– И сколько?

– Еще пять.

У меня перехватило дыхание. По регламенту, для шпиона моего ранга, полагалось по двадцать штук американских денег. Я перемножил. Ладони вспотели. «Интересно сколько там?», – возникла мысль, которую я попытался спрятать, даже от себя больше, чем от Поди.

– Так и есть. Сотка американских и сотка сингапурских. В каждой.

– Аййаййай, – я забыл про местную валюту.

– И это только в закладках для тебя, а в твоих? Помнишь сколько

Я вспотел. В Малайзии я заложил двести малайских, а в Сингапуре пятьсот местных. Получатель был уровнем, значительно выше моего. Даже думать не хотелось, кто это мог быть. Пересчитывать в «зеленые» не хотелось. Много. Какие документы там лежали и на кого, не знаю и знать не хочу. Да и пустые те закладки должны быть. Столько лет прошло. А потом подумал:

– «Не факт. Я закладывал в 92 году, а тогда уже и контору нашу закрыли и личное дело мое командир спрятал. Так, что не факт... Не факт, что пустые».

– Все на месте, и твои и чужие. И не только эти. Ты там один, что ли, шпионил? Всё, что лежит в земле, всё можно увидеть. И там, и здесь, и где угодно. Вон, посмотри.

Подя ткнул рукой на поляну, и я увидел в земле на разной глубине: ножи, часы, монеты, какие-то другие острые и тупые металлические и не только предметы; явно человеческие и других существ кости. Осмотревшись вокруг, я увидел, что такого «добра» тут... копай не перекопаешь.

– А я тут зажигалку в тот раз «посеял», – сказал тихо я.

– Так вон она, – и что-то мигнуло аурой в щели между бревном на котором мы когда-то сидели и баней. У не живых предметов тоже была аура, но другая. Я подошёл и зажигалку поднял. Она лежала, присыпанная пожухлым, прелым листом. Осень была тогда.

В голове билась «живенькая» такая мыслишка.

– А вражеские закладки?

– Всё, оставленное живыми, видно. Сам посмотри. Включись на них и представь место.

Я представил себе город Владивосток с высоты птичьего полёта. От увиденного захватило дух, на лбу проступила испарина:

– «Батюшки мои. Так это ж Клондайк для контрразведки»

Мысли смешались:

– «В Контору? К кому? Зачем? Аа-а-а!», – я мысленно застонал. Оказалось, видны не только закладки, но и их связи с живыми объектами.

– Аййайяй! Ска-а-зочно! Ну и ну! – не сдерживался я, вскочил с кресла и стал нервно прохаживаться.

– Узнаю «брата Колю», – вспомнил Подя мою любимую присказку. – Ну ничего-ничего. Это пройдет.

– Правильно. Никому и ничего. – сказал я. – Даром – хрен. Это будет обменный фонд. Только, ну о-о-очень аккуратный слив. Надо думать, и думать.

Шок прошёл быстро. Я помрачнел от навалившейся ответственности и осознания того, что одному мне не справится. Нужна команда. «Где же вы теперь, друзья однополчане...». Но, честно сказать, и не было никогда этих однополчан. Пароли, явки, псевдонимы. Я снова сел в шезлонг, откинувшись на спинку. Мысли потекли спокойнее.

Финансы, считай, есть. Хотя в тайники кладут пронумерованные купюры, и, если, деньги уйдут «налево» вычислить их не составит труда. Надо думать, как не «засветиться».

Создать частную аналитическую контору, например, под крышей фондовской газеты – просто. Подтянуть туда исполнителей из действующих – можно. Есть пара, тройка неплохих ребят из ментов. Всего им не рассказывать. Из «стариков» почти никого не осталось. А кто остался, отошел от дел давно и забыл, как «Родину любить». Здесь уж точно нет. Надо в Москву к Юрию Ивановичу наведаться, пока жив старик.

– «А Командир уже совсем слаб», подумал я.

– Самое страшное, что верить нельзя никому – сказал я.

– А верить и не придется, – ты всё про всех сможешь знать наверняка. И явное, и скрытое. Надо только всмотреться в человека. Желательно, подойдя поближе.

– Это хорошо. Можно будет просто идти к цели. Но где она, эта цель?

Я сидел и думал, считал бюджет и планировал. Подя мне не мешал, а сидел и слушал меня, сидел и слушал.

Ради забавы я заглянул в Сингапур. Карту я и сейчас нарисовал бы по памяти с восьмидесятипроцентной точностью, поэтому представил его сверху легко. Хотя я там не был с 1992 года, и многое изменилось, но, как и с Владивостоком, всё получилось. По команде «моё», ярче засветились точки в парках, и я вспомнил пароли к ним и рабочие признаки. Подя, вероятно, снял блокировку с некоторых событий, и я вспомнил, как открывал в Сингапуре на подставное лицо фирму. Лицо имело Британский паспорт и весьма известную в узких кругах фамилию. Я вспомнил свой грим и фотографию в паспорте. «Прелестно, – подумал я, – не зря стирали. Может, ну его, и сразу забыть?». Но нет. Этот канал моей легализации был очень заманчив и вёл прямиком в «элиту» Грэйт Британ.

– Ладно, Подя, «вскрывайся», – вздохнул я. – Снимай блокировку. Померла, так померла...

– Я тебе еще и «дефрагментацию сделал», – поумничал Дух, – по полочкам разложил.

– Хорошо хоть не «форматирование», – тоже поумничал я.

 

* * *

Я всё понял. Я понял, почему Иваныч, сам прилетел в конце 1991 года в Сингапур и настоял на выполнении, вроде как бестолковой и ненужной после развала Союза моей роли «негодного объекта», которую я исполнял с сентября того же года, и уговорил меня задержаться в Сингапуре еще на месяц. Но это было уже после, в конце 1991 года, а раньше было так...

Сначала я приезжал в Сингапур несколько раз, как представитель судоходной компании, для согласования, предстоящего «докования» и ремонта судов в «Симбован шип ярде». Потом пришёл в составе экипажа танкера, зашедшего в этот завод в ремонт. Тут то меня и взяли в оборот Сингапурские спецслужбы. Да и грех было не взять такого молодца. Впервые, по паспорту, появившемуся в государстве, и знающему Сингапур, как родной город.

Я водил экипаж по дешёвым магазинчикам, расположенным в разных концах города, каждый вечер после работы исчезал с парохода, довольно свободно говорил по английский, помогая членам экипажа в магазинах, и беседуя на «перекуре» с работягами и бригадирами местного завода.

Во время одного из таких перекуров бригадир – индус сказал: «Майкл, ты очень хорошо говоришь по-английски». А старший моторист по фамилии Суворов сказал: «Майкл фром КэйДжиБи». Меня так передёрнуло, что это явно не скрылось от глаз индуса. Он посмотрел на свой пейджер, сказал: «Шеф вызывает» и ускакал по трапам.

На следующий день он пригласил меня в местную заводскую забегаловку попить пива. Несмотря на то, что я отнекивался, ссылаясь на свою мизерную зарплату в валюте, мол, в рублях много, а баксах мало, он настоял. Звали его Розали. Придя к бару в назначенное время, я увидел, что Розали не один, а с другим индусом. Поздоровавшись, он представил его, как своего шефа, сказав, что его зовут Рахул. Розали попросил рассказать про Россию, а именно, что там происходит.

Мы просидели в баре около двух часов, выпили по пять бутылок «Тайгера», хорошо поговорили. Я интересовался, как работает завод, какие технологии использует, можно ли тут остаться работать. Я рассказал, что в Союзе раньше работал на судоремонтном заводе, старшим строителем, это у них как менеджер проекта, которым и был по их «легенде» Рохул. Розали – бригадир, значит Рохул – по меньшей мере мастер.

«Качая его по теме», я понял, что к судоремонту отношения он не имеет, и поэтому с профессиональной темы я аккуратно перешел к теме их жизни. Короче, мы друг-другом были довольны.

Через два часа Рохул сказал, что ему надо к жене и детям, которых у него пятеро, а мы, можем ещё посидеть, расплатился за всех и ушёл. Розали тоже вскоре засобирался, я же сказал заплетающимся языком, что мне торопиться не надо, дескать: «шип ин зе док». Когда я остался один, я, вдруг протрезвев, поднялся, забрал с собой недопитую бутылку пива, и вышел из бара.

После этого началось. Меня пасли всем составом местной «конторы» с привлечением смежников: полиции и пожарников. Я таскал их по городу и делал ложные закладки, каждый вечер сидел в забегаловке на «Томсон роуд», якобы «ожидая связника».

Несколько раз меня останавливали на улицах и даже заглядывали в пакеты, а один раз проверили документы в автобусе, когда я ехал поздно вечером и был в салоне один. Видимо, спецы подгадали время, чтобы не пугать местных граждан. Я четко выполнял свою роль по отвлечению сил и средств контрразведки, предполагая, что кто-то из наших бойцов невидимого фронта в это время выполняет свою настоящую работу.

Дело в том, что все, учившиеся в «школе» с 1984 по 1986 годы курсанты, являвшиеся членами коммунистической партийной организации, были проданы парторгом «школы» американцам. В 1986 году его взяли, и он раскололся. В переданных в «штаты» списках был и я.

Но, как оказалось, отправив меня на заклание, Иваныч преследовал скрытую, как он говорил: «нижнюю» цель. Побегав за мной недели две, сингапурцы взяли меня в 22 часа 20 минут на Томсон роуд, когда я выходил из китайской столовки, якобы, не дождавшись в очередной раз своего связного.

Я обычно там садился на рейсовый автобус, шедший как раз до завода. Лишь иногда, я прогуливался до следующей остановки, по пути присаживаясь на «почтовую скамейку», допивал своё пиво и проверял «почтовый ящик». Я напрашивался и напросился.

То, что со мной произошло дальше и было заблокировано в моей памяти. Меня взяли, применили все степени получения информации, и я им всё рассказал. После этого они и наложили первый блок. Я же помнил, как очнулся в заводском баре в 24-00, когда усталый бармен, растолкав меня, сказал: «Гоу хоум. Ви ар клоузид». И я побрёл на танкер, не понимая, как я мог не только «так» нажраться, но и вообще «нажраться», когда у меня оставались деньги только на обратный проезд на автобусе. Семьдесят центов. На следующий день, оказалось, что меня напоили пожарники, квартировавшей там пожарной части, у которых я иногда играл в волейбол. Теперь же я знал, что пожарники только внесли меня в бар, усадили за стол и ушли.

А потом прилетел Иваныч, убедил меня задержаться на месяц, и началась настоящая работа: открытие счетов, фирм, наем персонала, приобретение собственности. Наша «работа» не ограничивалась не только Сингапуром, но и вообще Юго-Восточной Азией. Кое-что из той «работы» забыть бы точно, стоило. Меня стало слегка подташнивать. Танкер уже ушел из «шип ярда» работать, а я всё кувыркался по миру.

Надо понимать, что Союз, рухнул, и систему финансирования деятельности закордонной разведки надо было срочно перестроить, переключить, так сказать, её финансовые потоки. Официально Иваныч из службы уволился, но долг для него был превыше всего. Его не оставляла ответственность за всех нелегалов, и лично им выпестованных птенцов его гнезда.

Вместе со мной «кувыркались» ещё двое молодых офицеров, с которыми я повстречался позже, уже в двухтысячных у Иваныча в Фонде, где мы искренне знакомились заново. Друг друга не помнили. Ещё я «вспомнил», как по окончании «дела на миллиард», как говорил Иваныч, он подключил меня к такому же прибору, как у сингапурских «партнёров», сказал: больно не будет. Так надо", вколол мне какую-то жижу, и я очнулся с честными глазами младенца. В здравом уме и чистой памятью.

Через два дня мой танкер зашел в Сингапур под выгрузку дизельного топлива. Моё прибытие на судно, никого не удивило. Официально, я оставался на шип ярде, где заканчивал ремонт ещё один танкер нашего пароходства. Во время стоянки танкера в ремонте я, действительно зарекомендовал себя, как грамотный судоремонтник, спорил со старшим механиком по технологиям ремонта, и когда из кадров пришло распоряжение оставить меня здесь решать производственные задачи, он вздохнул и перекрестился. Увидя меня, «дед» вздрогнул и залепетал, что штаты заняты. Но я его успокоил, что иду на танкере, как пассажир.

Все пятнадцать суток возвращения домой, с заходами в порты под загрузку – выгрузку, я пил пиво и загорал на рубочной палубе. Чтобы меня не выбросили за борт, иногда угощал своих бывших коллег. По прибытии в Союз у меня была совершенно другая жизнь. Сейчас начиналась ещё одна. «Сколько их у меня было, – вздохнул я, – штук шесть – точно. А сейчас седьмая?»

* * *

Очнувшись от воспоминаний, я посмотрел на Подю. Похоже, он дремал сидя. Или тоже думал, вспоминал, что-то. Уж ему-то вспомнить есть что, – хмыкнул я, глянул на часы и понял, что пора делать зажарку для солянки.

Я достал из кипящего бульона мясо и порезал его на мелкие кусочки. Масёл вынимать не стал, пусть вываривается. Вывалил лук и морковь на громадную сковороду в оливковое масло, и заставил масло закипеть. После того, как овощи обжарились, добавил копчености, сосиски и мясо, протушил и залил все это разведенной в воде томатной пастой. Потом вывалил в кастрюлю, вылил туда же рассол из-под оливок, досолил и оставил довариваться.

Я вспомнил, что не обедал и перекусил, что-то побросав себе в рот. Вспомнил про грязную сковороду и сосредоточился на том, чтобы как-то её очистить без использования воды. Я всмотрелся в остатки продуктов на сковороде, представил, как они растворяются в воздухе, и сковорода стала почти зеркально чистой. Абсолютной зеркальности мешали обильные царапины. Попутно сковорода освободилась от многолетнего нагара на боках.

– «Однозначно, перестарался», – подумал я. – Клим не поймет". Но, сделанного было не исправить. Убрав кипение в кастрюле, я набрал себе немного в миску, и оставил солянку на «медленном огне». Солнце клонилось к закату. На часах стрелки подходили к шестнадцати тридцати. Скоро и охотники с рыбаками приедут. Попробовал солянку, и понял, что процесс нагрева в миске прекратился. Значит, при разрушении формы объекта, задача обнуляется. Дав ещё раз солянке команду не кипеть, но оставаться горячей, я поставил на печь налитый до краёв чайник, вскипятил его, и оставил на подогреве.

– «Что бы ещё подогреть? – я задумался, блуждая взглядом. – А почему собственно „подогреть“, а не „охладить“? Как не парадоксально, но горячительные напитки народ предпочитает пить холодными», – подумал я. – Где там наше сокровище?"