Текст книги "Немецкие шванки и народные книги XVI века"

Автор книги: Михаил Тужилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 40 страниц)

65

Как путнику против его воли вырвали зуб, когда он хотел поесть

Один швабский купец послал своего молодого приказчика в Италию по делам. Юнцу, однако же, не повезло, ибо он не разумел итальянского языка. Однажды он прибыл в город, где по этой причине не мог никого ни о чем расспросить. Приказчик сильно проголодался, а найти трактира нигде не мог. Вот и посчастливилось ему встретить немца; он распознал земляка по платью и приветствовал его по-немецки. Тот ответил ему довольно ласково. Приказчик попросил его указать какой-нибудь трактир. Добряк сделал это с охотой, посоветовав идти прямо по длинной улице, пока он не увидит расписную вывеску: туда-то и надлежит войти, ибо там хороший трактир.

А наш приказчик, идя вдоль по улице, углядел расписную вывеску цирюльни и, приняв цирюльню за обещанный трактир, ввалился туда. Как только он вошел, мастер со своими подручными встал и осведомился, желает ли он помыться или постричься. Они осведомлялись по-итальянски, что ему угодно, а он знай показывает рукой себе в рот, дескать, дайте поесть! Цирюльник подумал, что клиент страдает зубной болью, и решил вырвать ему зуб. Быстро пододвинули кресло, подложили подушку, усадили приказчика, и мастер подошел со своим инструментом, метя клиенту в рот. Когда малый заметил это, он заартачился, но мастер велел своим подручным крепче держать больного, он-де страдает зубной болью. Те повалили беднягу, и зуб был вырван против его воли. Вот почему не во всякое заведение следует соваться.

66

О цирюльнике, который подсыпал своей тетке горчицы в кровь

У цирюльника была тетка, которая то и дело просила его пустить, или отворить, ей кровь, пока ему не надоели такие просьбы. Цирюльник долго не мог придумать, чем бы отвратить ее от кровопусканий, лишь бы она не докучала ему так часто. Однажды она снова явилась отворять кровь, да еще попросила своего племянника сберечь сию жидкость, – любопытно, мол, какой цвет она приобретет.

Как только добрая женщина удалилась, цирюльник взял ложку горчицы, всыпал ее в кровь и хорошенько размешал, так что кровь приобрела на редкость отвратный цвет. Немного погодя добрая женщина опять пришла взглянуть на свою кровь. Цирюльник (или, как его иначе называют, парикмахер) впустил тетку. Женщина ужаснулась, увидев мерзкое месиво, и вообразила, что она при смерти. А парикмахер утешил ее, сказав: «Приободрись, милая тетушка, ты только что избавилась от нескольких опаснейших горячек сразу. Представляешь себе, какая страшная горячка разыгралась бы, останься в твоих жилах эта кровь?» Он уговорил ее, и добрая женщина поверила таким речам, лишь попросила покамест не выливать кровь, у нее есть кума, пусть посмотрит и подивится. Сказав такое, она побежала и собрала целую толпу баб, поведав им о своей крови и о том, как вредна горчица, отравляющая кровь, в чем она предложила своим товаркам удостовериться воочию, и по всему городу разнеслась громкая молва: в крови доброй женщины оказалась горчица.

Когда цирюльник решил, что трезвону было достаточно, он поведал некоторым мужчинам и женщинам, как все произошло и вышло, и они весьма потешались над этой историей. Наконец и до доброй женщины дошел слух, что над ней смеются. Такое поношение настолько восстановило ее супротив племянника, что она зареклась переступать порог его дома, а он был только рад этому, отделавшись от кровопусканий.

67

О добром священнике, пережившем диковинное приключение ночью на воде

Один добрый, благочестивый, простодушный попик, никогда не знавшийся с нечистым, шел однажды полем. Он был завзятым домоседом и мало что знал о мирской жизни. Добряк забрел в дремучий лес, где его застигла ночь, и он никак не мог найти дороги. Вот и напал на попика превеликий страх, так что он совсем заплутался. Наконец, попик вышел к воде и увидел, что там люди. Тут у него на душе заскребли кошки, ибо он вообразил, что это убийцы, прячущиеся в лесу. Добрый попик, не мешкая, спрятался у воды в кустах, чтобы не попадаться на глаза людям, чьи голоса он слышал. Месяц светил ярко, так что было видно далеко, и наш попик увидел, как четверо плывут по воде в двух челноках; они забрасывали сети в заводь, у которой попик сидел в кустах. Когда они принялись вытягивать сети, в сетях оказалась большая коряга, что весьма их раздосадовало и разозлило, так что они не скупились на страшные проклятия. Когда попик это услышал, у него душа ушла в пятки; он подумал, что вся земля провалится от таких кощунств, и диву давался, как она еще держится. Вытащив коряги из сетей, рыбаки вышли на берег в своих высоких сапогах, достали свои котомки и принялись беззастенчиво бражничать по своему обыкновению. Изрядно закусив и выпив, они снова сели в челноки и поплыли дальше в поисках пропитания. Все это добрый попик видел и слышал, однако невдомек ему было, что к чему. Он ждал дня в превеликой тревоге. Когда рассвело, попик выбрался из кустов и шел, пока не вышел из лесу. Тут он убедился, что пришел домой.

На следующее воскресенье, закончив проповедь и по обычаю приступая к молитве за все сословия, духовные и светские, попик произнес: «Любезная паства, помогите мне молить Бога за народ в высоких сапогах, плавающий ночью по воде, и да сохранит Господь их сети от коряг, иначе эти люди начнут так богохульствовать, что небо может рухнуть. Это дурной народ, скажу я вам; то, что добрые люди приберегают днем, они трескают по ночам. Благодарю Господа, который уберег меня от этих прожорливых негодяев».

Не знаю, байка это или правдивая история, но, к сожалению, у рыбаков (не у всех, разумеется) есть подобный дурной обычай, и, сдается мне, в других ремеслах не встречаются такие сорвиголовы, которые, работая в поте лица своего, так сквернословили бы и кощунствовали, что мудрено, как это Бог не наказывает их на месте. Да будет милость Господня, дабы подобные богохульства среди этого и другого народа прекратились и они благословили бы Его святое имя. Помогай нам в этом Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святой! Аминь.

<Конец дорожной книжицы>

«ОБЩЕСТВО В САДУ»

Новая, приятная, потешная книжица, озаглавленная «Общество в саду» и содержащая многие веселые беседы, шутки и прибаутки, а также другие забавные россказни, истории и побасенки из тех, что время от времени уместны и желательны при увеселениях в прекрасных садах, у прохладных источников, на зеленых лугах, когда играет благородная музыка, во всяком хорошем обществе (дабы дружелюбно и благожелательно развлечь и приободрить пребывающих в тяжкой меланхолии). Всем тем, кто призван угождать подобному обществу, а также всем прочим, молодым и старым, на предмет занимательного и смешного чтения etc.

Новинки, услышанные, собранные, записанные, а также сочиненные в этой книжице, предлагаются

ЯКОБОМ ФРЕЕМ, городским писцом в Мауэрсмюнстере

<1557>

1

О неотесанном, придурковатом крестьянине, вознамерившемся высидеть гусят

В Геблингской долине жила весьма богатая вдова, и у нее был сын, отличавшийся неповоротливым, неотесанным умом; во всей долине не было другого такого дурня. Этот олух углядел однажды в Саарбрюккене дочь одного почтенного, благородного человека, девицу прекрасную, статную и благоразумную. Дурак сразу же втюрился в нее и попросил ее у своей матери себе в жены, а не то грозился разбить окна, сокрушить печи и поломать все лестницы в доме. Мать уже знала и видела глупую голову своего сынка и опасалась, что, даже если посватать за него девицу и снабдить его к тому же изрядным имением, все равно от этого непутевого осла толку не будет. Но хотя девица происходила из хорошего рода, ее родители прозябали в бедности и не могли содержать свою дочь сообразно своему сословию, тем легче могло удаться сватовство.

Мать опасалась, что девица не захочет выйти за превеликого круглого болвана, каким был ее сын, и посему всячески наставляла его в правилах вежества и хорошего обращения с невестой. И когда наш чурбан первый раз побеседовал с девицей, та преподнесла ему хорошенькие перчатки из тончайшей кожи. Тут пошел сильный дождь, а жених не снял перчаток; ему было все равно, промокнут они или нет. Да к тому же, проходя по мостику, он поскользнулся, шлепнулся в тинистую воду, измарался и вылез оттуда грязнее болота. Вернулся он весь перепачканный, и перчатки развалились, на что он и пожаловался матери. Добрая старушка выбранила его и сказала, мол, мог же он завернуть перчатки в мешковину и спрятать за пазуху.

Вскоре после этого славный обалдуй опять отправился к девице. Та осведомилась о перчатках, а он возьми да и выложи ей все начистоту. Девица засмеялась, убедившись на первый случай, что за мудрец перед ней, и подарила ему сокола. Парень взял его, собрался домой, вспомнил слова своей матери, придушил сокола, завернул в платок, спрятал за пазуху и, воротившись, хотел показать матери хорошенькую птицу, а вытащил дохлого сокола. Мать опять устроила ему головомойку, сказала, что птицу надо было нести в руке.

В третий раз этот обормот явился к девице. Она спросила, как поживает сокол, а женишок ляпнул ей напрямик, что от него осталось. Девица подумала: «Это же прямой дурак», раскумекала, что не в коня корм, и подарила ему борону, авось пригодится во время сева. А он вспомнил матушкино наставление и поволок борону домой на руках, дубина дубиной. Мать все равно не обрадовалась, сказала, что следовало запрячь в борону лошадь и та дотащила бы ее.

Наконец, девица убедилась, что миро и крещение орясине не впрок, коли нет ни смекалки, ни выучки, ни разума. Девица уже только о том и думала, как бы отделаться от дурака, дала ему добрый кусище сала и сама спрятала ему за пазуху; дурак был рад-радехонек. Он заторопился домой и, боясь, как бы сало не выскользнуло из-за пазухи, вспомнил матушкино наставление, вытащил сало, привязал к конскому хвосту, сел в седло и поскакал восвояси. За конем погнались собаки, сорвали сало с хвоста и слопали его. Дурень вернулся, а салом и не пахнет.

Так мамаша снова увидела, какой смышленый у нее сынок, побоялась, как бы женитьба не разладилась, поехала к родителям девицы, чтобы точно установить день помолвки. Уезжая, она строго-настрого приказала сыну седеть дома и вести себя потише, а то гусыня высиживает яйца.

Едва мать убралась со двора, сын мигом залез в погреб, налакался вина и потерял затычку от бочки; пока наш увалень искал его, все вино пролилось. Тогда молодчага взял мешок с мукой и засыпал вино, чтобы мать ничего не заметила, вернувшись. Потом он бросился в дом и начал буйствовать. А гусыня сидела на яйцах, испугалась и закричала: «Га, га, га!» Дурак струхнул, вообразив, что гусыня говорит: «Я все скажу»; он поопасился, как бы она не разболтала, что он натворил в погребе, схватил гусыню и оторвал ей голову. Тут он забеспокоился, не протухли бы яйца, тогда ему не поздоровится; подумал он, подумал и решил сам высидеть яйца; только ему показалось, что не годится сидеть на яйцах, если на тебе нет перьев, как на гусыне; вот он и спохватился, разделся догола, весь вымазался медом, который только что заготовила мамаша, разворошил постель и так вывалялся в перьях, что уподобился огородному пугалу; потом он сел на гусиные яйца и притих, чтобы не тревожить будущих гусят.

Пока забавник сидел на яйцах, мать вернулась и постучала в дверь. Простофиля седел на яйцах и не отвечал. Она постучала снова, он закричал: «Га, га, га!», полагая, что, высиживая гусят (или дураков), не разумеет другого языка. Наконец, мать припугнула его; он встал с гнезда и открыл ей дверь. Увидев его, она подумала, что перед ней сам черт, и спросила, что стряслось. Он ей и выложил все по порядку. Мать ужаснулась его дурачеству; ведь невеста должна была прибыть с минуты на минуту; и она сказала своему отпрыску, что простит его, если он будет впредь вести себя благопристойно; когда приедет невеста, встретит ее ласково, вежливо и прилежно вскидывая на нее глаза.

Дурак сказал: «Да», вознамерился все выполнить, смыл перья, приоделся, пошел в хлев, выколол всем овцам глаза и спрятал их за пазухой. Когда невеста приехала, он вышел ей навстречу и принялся кидать ей в лицо овечьи глаза, полагая, что так и надо. Он запачкал доброй девице лицо, и та устыдилась такого дикого обхождения, увидела, что от дурака нечего ждать, кроме безобразия, и ни на что путное он не способен, уехала домой и дала ему от ворот поворот.

Дурак остался дураком и, пожалуй, до сих пор высиживает гусят. Я только боюсь, что из яиц вылупятся не гусята, а дурачата. Храни нас Бог!

2

О полевом стороже, который побоялся один топтать пшеницу, но заставил топтать ее четверых

У дуроградских крестьян было распрекрасное пшеничное поле, и вот перед самой жатвой дюжина лошадей забрела в пшеницу и лакомилась в свое удовольствие. Полевой сторож увидел это, но не решился просто выгнать лошадей; он побоялся потоптать пшеницу и нанести ущерб урожаю. Сторож пошел и доложил обо всем обстоятельно управителю и всей общине. Им тоже невдомек было, как бы сторожу лошадей выгнать и пшеницу не потоптать. Совещались они часов шесть, а лошади в это время травили себе пшеницу, как ни в чем не бывало; наконец, все вместе додумались поместить полевого сторожа на переносной насест и дать ему в руки длиннущую хворостину, дабы четверо судейских отнесли его на насесте в поле к лошадям, а он бы выгнал их, не потоптав пшеницы. Так и сделали.

Как будто долгое совещание и подошвы четверых судейских, тащивших сторожа, пшенице не повредили, а один сторож, сразу выгнав лошадей, повредил бы.

ДРУЖОК В ДОРОЖКУ

Презабавная и потому не скучная книжица под названием «Дружок в дорожку», содержащая множество веселых, занятных и потешных историй, не в меньшей мере предназначенная для веселого чтения в саду, в трактире или же в сельской местности, пополненная новыми и в новом порядке расположенными рассказами, писана

МАРТИНОМ MOHTAHOM

из Страсбурга

<1557>

1

Про то, как добрый молодец соблазнил пастушью дочь, пообещав жениться на ней, если она сумеет в течение трех дней никому не сказать о случившемся, и женился затем на другой

Жил в одной деревне богатый мужик, и было у него много детей, и старший сын отличался на крестьянский лад красотой и осанкой. И был в той же деревне пастух, дочь которого, девицу на диво пригожую, заприметил сын богача. Заприметил – и воспылал, и начал задумываться, как бы ему склонить ее на то дело, ради которого полагается сперва свести честную девицу под венец. И, не находя способов добиться желаемого, пребывал он в великом неудовольствии.

Но вот однажды пообещал он своей возлюбленной, питавшей к нему ничуть не меньшую любовь, жениться на ней, ежели она ему сначала уступит, а потом три дня об этом никому не расскажет. Добрая девица, услыхав, что сын богача хочет взять ее в жены, решила незамедлительно уступить его настояниям (выдерживать которые ей и без того приходилось с явной неохотой), взяв с него клятву, что он сдержит слово. Добрый молодец легко согласился на это, так как был совершенно уверен, что держать язык за зубами его подруга не сможет. (Да и ведь как ведут себя обыкновенно молодые особы женского пола? Только встретятся, как давай спрашивать: «А когда ты в последний раз со своим виделась?» – «А ты со своим?» И пошло-поехало, пока всех тайн друг дружке не выболтают.)

И вот предались двое любовным утехам и не заметили, как ночь пролетела, и заснул бравый юноша только под утро, в тот час, когда пастух уже выгонял свое стадо, а честная девица, которой полагалось, как и всегда, помочь отцу в этом деле, пошла к матери и попросила на сей раз подменить ее, потому что, мол, у нее в постели спит после блаженных трудов сын Мейера, пообещавший на ней жениться, если она сумеет три дня держать язык за зубами. Добрый молодец меж тем проснулся, невольно подслушал семейную беседу и весьма ей обрадовался: «Выходит, мое обещание уже недействительно, слова она не сдержала, и я попользовался ее милостями задарма». Он притворялся спящим и дождался возвращения возлюбленной. А та, закончив разговор с матерью, тихо прокралась к нему и шмыгнула в постель, нимало не подозревая о том, что он все слышал. Юноша не подал виду, что уличил ее в болтливости; напротив, изобразив так, будто только что проснулся, он потянулся к подруге и возобновил ночные занятия и забавы. Закончив же их, встал, крадучись вышел из дому и направился к себе. Но и в ближайшие дни не забывал навестить пастушью дочь, причем к полному обоюдному удовольствию.

А как раз в ту пору уговорили наконец богатого мужика женить старшего сына. Тот и женился – да не на дочери пастуха, к которой перед тем частенько похаживал и всякий раз добивался своего (из-за чего он, собственно, и не хотел на ней жениться, основательно полагая, что, уступив ему, она точно так же сможет уступить и другому – и женитьба на ней окажется довольно дурацкой сделкой), а на другой девице из той же деревни.

В день венчанья, когда жених с невестою стояли на пороге церкви, ожидая, пока их пригласят туда, чтобы благословить, перед ними внезапно предстала дочь пастуха и потребовала, чтобы ее нареченный сдержал обещание и женился на ней, а вовсе не на другой. И после долгих препирательств, взаимных попреков и обид, причем не только со стороны былых любовников, но и их сородичей, уговорено было, что сын богача заплатит пастушьей дочери за потерянную честь отступное.

Но вот совершилось венчанье, отшумел брачный пир, затихли песни, отыграла музыка, были соблюдены все обычаи старины – и молодых отправили в спальню. И тут молодая жена спросила у мужа, что за скандал разразился утром у церкви и в чем его причина. Добрый молодец не утаил от нее ничего и поведал, как он обошелся с дочерью пастуха и – почему он обошелся с нею именно так. Молодая (да, видать, не больно-то умная) рассмеялась и ответила: «Вот ведь дуреха! язык за зубами держать не сумела. Подумай только! Батюшкин батрак ко мне два года хаживал, да не пропустил ни единой ночи, а я никому и словечком не обмолвилась. Вот тебе только первому и рассказываю».

Услыхав такое, понял сын богача, что его надули и подсунули ему пирожок с дерьмом, но сдержался, промолчал и резонно подумал, что воздано ему было по справедливости. Не женившись на благочестивой девице, приберегавшей свои милости только для него, он получил в жены ту, что была уже изрядно попользована другим.

2

Про то, как жена виноградаря сказалась мужу больной и не захотела делить с ним трапезу

Жил в одном эльзасском городке бедный виноградарь, жена которого была необычайно хороша собой. И поскольку не было у него ничего, кроме добываемого ежедневным тяжким трудом, в поте лица своего, почитала себя красавица обездоленной и заботилась лишь о сохранении собственной привлекательной наружности, что же касается до супруга, то было ей на него в высшей степени наплевать. И вела она себя так: стоило мужу с утра удалиться на виноградник, жена тут же собирала и съедала все лучшее, что удавалось найти в доме, а мужа потчевала кашей или какой-нибудь другой грубой пищей, сама же к подобным блюдам не притрагивалась, придумывая всякие отговорки, сказывалась больной и тому подобное.

В конце концов добрый человек сообразил, что воздухом она питаться не может и телеса ее преобильные не вечным постом наращены, и решил разобраться в том, как же она исхитряется его обманывать. И вот встал он однажды утром и сказал, что идет работать и просит жену принести ему на виноградник еду, да выбрать при этом то, чего ей не жаль. А сам спрятался в чулане, из которого ему было видно, чем занимается на кухне жена.

В восьмом часу утра поднялась она из постели, прошла на кухню, развела огонь, поставила на него сковороду, распустила сало и, по своему ежеутреннему обыкновению, приготовила себе яичницу из двенадцати яиц. Потом взяла кувшинчик, пошла с ним в погреб, вооружилась там черпаком с ситечком и принялась черпать вино из большой бочки, которую муж держал открытой, – и черпала до тех пор, пока не налила кувшинчик до самого верху. А пока она эдак орудовала в погребе, муж проскочил на кухню, разбил над сковородой еще двенадцать яиц, так что их стало ровно двадцать четыре, и опять схоронился в чулане.

Женщина вернулась из погреба и приступила к трапезе. Съев половину яичницы, она сделала добрый глоток вина и опять приступила к еде. Съела еще пару яиц – а больше в нее уже не лезло. И, сильно удивившись этому, начала она разговаривать сама с собой: «Да уж не заболела ли я? Или, может, заболеваю? Обычно-то я подметаю все дочиста!»

Подобные сетования изобличали ее еще сильней, и виноградарь решил, что настало самое времечко поучить ее уму-разуму. Найдя в чулане передник жены, он надел его на себя, как рясу, взял здоровенную суковатую палку, вышел на кухню и, обратись к жене, молвил: «Вижу я, милая женушка, ясно вижу, как тяжело ты больна, раз уж не в силах ты даже управиться со своею всегдашней порцией. Видно, пришла тебе пора помирать. А чтобы не умереть без покаяния, послан я тебе небесами и намереваюсь выслушать твою исповедь». И с этими словами стал он ее дубасить палкой да отдубасил так, что она и впрямь чуть не лишилась жизни. Рухнула поколоченная обжора наземь и лежала не шевелясь. А добрый человек пошел на свой виноградник. И воротился в положенный час домой, и приготовил себе обед, и поел, потому что не собирался по милости жены оставаться голодным.

Жена затаила обиду на мужа и твердо вознамерилась посчитаться с ним за побои и оскорбления, только что ею перенесенные. Но решила не подавать виду и вела себя с ним как ни в чем не бывало.

Какое-то время спустя пришли к ней в гости несколько соседок, и все женщины пребывали в отличном настроении и предавались различным играм и забавам. И тут сообразила она, что пришла пора отомстить мужу, и воскликнула: «Давайте-ка сыграем в прятки!» (так это называется у них в Эльзасе). Муж согласился принять участие в игре, и она подговорила его спрятаться в мешке из-под муки. Благодушный супруг, не подозревая ничего дурного, залез в мешок, будучи уверен, что придумала она здорово и там его никто не станет искать. А жена тут же завязала мешок потуже, взяла хорошую палку и уработала мужа как следует, воздав ему тем самым за понесенное ею унижение по меньшей мере сполна.

Когда же она своей местью натешилась и малость опамятовалась, пришло ей в голову, что муж, выбравшись из мешка, ее, конечно, убьет. Поэтому она не освободила его, а поспешила к мировому судье, рассказала ему всю историю от начала до конца, свалив, естественно, всю вину на мужа, и попросила ради всего святого спасти ее от неминуемого наказания. Мировой судья – так она попросила – должен был призвать к себе ее мужа и потребовать отказа от дальнейших издевательств.

Мировой судья, человек умный и хитрый, немало посмеялся тому, что выслушал, и послал своих помощников за виноградарем. Те застали его по-прежнему в мешке, развязали, освободили и привели к судье. Увидав здесь же свою жену, несчастный обрушился на нее с обвинениями, она же, в свой черед, изворачивалась как могла. Вдоволь наслушавшись их препирательств, судья велел им замолчать и приказал, во-первых, жене обуздать свой норов, а, во-вторых, мужу не мстить ей за нанесенные побои ни кулаками, ни плеткою, ни пинками. Виноградарю пришлось дать соответствующее обещание, после чего супруги рука об руку отправились восвояси.

И муж, почитая себя униженным и обманутым, начал размышлять, как бы ему покарать негодницу и вместе с тем не нарушить обещания, данного им судье. И вот однажды играл их сосед свадьбу, и в числе приглашенных оказались и виноградарь с женою. После обильной трапезы начались танцы. И когда все уже порядочно наплясались, решил виноградарь, что пришла пора поквитаться со злой женою, пригласил ее, закружил в танце и, кружа, подвел к ступенькам, ведущим в подвал соседнего дома. И около этих ступенек обхватил жену. покрепче и столкнул ее вниз. Жена полетела вверх тормашками и пала на земляном полу бездыханной. А супруг ее гордо удалился домой в полной уверенности, что никто его за содеянное не осудит.

Но вот женщина пришла в себя, встала и отправилась к мировому судье, чтобы рассказать ему, как с ней обошлись минувшей ночью. Судья в душе посмеялся и решил, что ей воздали по заслугам, но по виду отнесся к делу крайне серьезно, послал за мужем и грозно спросил у него, как это он посмел ослушаться приказания. Виноградарь, внимательно выслушав обвинительную речь и уловив в ней спасительный намек, ответил: «Господин судья, вы приказали мне не мстить жене ни кулаками, ни плеткою, ни пинками. Так я и поступил и простил ей все, что она со мной вытворила, и обращался с нею учтиво и ласково, и плясал с ней прошлой ночью на свадьбе, да вот беда – не смог удержать ее, она выскользнула у меня из рук и упала. Но что же мне было делать, если она такая толстая? И почему она сама не сумела устоять на ногах? Поэтому, господин судья, я полагаю, что не заслуживаю наказания: я ведь выполнил все, что вы мне велели, а та неприятность, что приключилась с моей женой, произошла по ее собственной вине».

Выслушав эту речь, судья понял, что виноградарь сумел выкрутиться, и это пришлось ему по сердцу (иначе он сам был бы не в силах отменить неизбежное наказание), и он оправдал хитреца. Жену это чрезвычайно разобидело, но делать было нечего, и она пошла домой рука об руку с мужем, и с этих пор они хорошо друг с дружкой ладили. Потому что красавица поняла: мужа ей не перехитрить, да и на благосклонность судьи рассчитывать больше нечего. И пришлось ей отныне угождать мужу во всем.

3

О короле, портном, ^[25]великанах, единороге и вепре

В городке под названием Романдия жил да был портной. Однажды во время работы положил он рядом с собою надкушенное яблоко, и, как это и бывает летней порой, сочный плод мигом обсели мухи. Портного это разозлило, он взял штуку материи и хлопнул по яблоку, убив разом семь мух. Увидев, что совершил такое, простодушный портняжка возгордился и в скором времени заказал и приобрел замечательной красоты кольчугу, на которой золотыми буквами было выведено: «Одним махом семерых побивахом». Облачившись в кольчугу, портняжка прохаживался по городским улицам, и всякий, увидев его, мог подумать, что он одним ударом убил семерых людей. Поэтому портняжка внушал прохожим немалый ужас.

А правил в том краю знаменитый и премудрый король. Расхрабрившийся портняжка решил нанести ему визит, пришел на королевский двор, но тут его внезапно сморило, он свалился на траву и заснул. Королевская челядь нашла его спящим в траве, подивилась богатой кольчуге, прочла на ней гордую надпись и принялась гадать, что нужно сему воинственному мужу при королевском дворе в мирные дни; все решили, что перед ними великий воин, да и вообще персона немаловажная. Господа советники, также поглядев на спящего, поспешили доложить его величеству, что появился человек, могущий, настань недобрый час, оказаться государству весьма полезным.

Король порадовался такому известию и послал за отважным рыцарем, а когда тот предстал пред королевские очи, спросил у него, хочет ли он поступить к нему на службу. За этим, ответил портняжка, он сюда и явился, и если его королевскому величеству угодно воспользоваться услугами скромного воина, ему стоит только всемилостивейше приказать. Король сказал, что за этим дело не станет, и назначил рыцарю на редкость богатое содержание.

Очень скоро появление подобного героя при королевском дворе привело тамошних рыцарей в прескверное настроение. Они думали и гадали, как бы им от него избавиться, но не решались вступить с ним в открытое столкновение, потому что убивший семерых одним ударом был им явно не по зубам. Картина возможной и почти неизбежной схватки рисовалась им в самых безрадостных тонах, и наконец, посовещавшись, решили они пойти к королю все вместе и попросить-отпустить их на все четыре стороны. Король отпустил их без особых раздумий.

Отпустил – но тут же и опамятовался, и жаль ему стало, что лишился он всего своего воинства из-за одного-единственного рыцаря. С превеликим удовольствием спровадил бы он этого вояку куда подальше, но издавать подобное повеление трепетал, так как разъяренный и могущественный герой запросто мог бы в таком случае убить его, и перебить всех придворных, и захватить королевство. Думал он и гадал – и наконец, после долгих мучений, придумал, как ему избавиться от победоносного рыцаря (в котором ни он, ни кто бы то ни было другой не смогли распознать обыкновенного портняжку). Он призвал рыцаря, напомнил ему о былых подвигах, о которых-де он, король, столь наслышан, и поведал о двух великанах, живущих в лесной чаще и досаждающих всему королевству убийствами, разбоем и поджогами, – и великаны эти, что один, что другой, были так непомерно сильны, что ни оружие, ни хитрость в борьбе против них не помогали, и все, дерзнувшие вступить с ними в схватку, гибли. И вот ежели удастся благородному рыцарю умертвить их, то он получит в награду королевскую дочь и полкоролевства в придачу. Надлежит же ему выступить в поход против великанов в сопровождении и при поддержке ста других доблестных рыцарей.

Портняжка был не прочь стать королевским зятем, и отвечал он королю, что никаких других рыцарей ему в поддержку не надо, он-де и сам с этими великанами за милую душу справится. Он подошел к лесу, велел рыцарям дожидаться на опушке, а сам углубился в чащу, громогласно восклицая, что великаны, мол, от него куда-то попрятались. Но после изрядных поисков наконец увидел и великанов: они спали под сенью дерева, издавая такой могучий храп, что ветви окрестных дубов ходили ходуном. Без долгих размышлений портняжка набрал за пазуху камней, залез на дерево, под которым спали великаны, и начал будить камнями одного из них. Тот вскорости проснулся и в гневе набросился на другого, спрашивая его, какого черта тот кидается камнями.

Второй великан было удивился, но затем благодушно попросил у него прощения, и оба немедленно погрузились в сон. Но тут портняжка бросил камень во второго великана. Теперь разгневался уже он – и спросил у первого, какого черта тот сам кидается. Ссора их зашла довольно далеко, но в конце концов они успокоились, помирились и уснули. И тут портняжка пребольно кинул большим камнем в первого великана. Такого тот стерпеть уже не мог и ударил своего товарища (ибо полагал, что камнями кидается именно он), – а это уже пришлось невтерпеж и тому: оба грозно и гулко поднялись с земли, вырвали с корнем по здоровенному дереву и обрушились друг на друга. Вскоре они сразили один другого насмерть и рухнули бездыханными. По счастью, дерева, на котором сидел портняжка, они не тронули.