Текст книги "Сущник"
Автор книги: Михаил Сизов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)
– Поэтому вы нас, студентов, используете?
– Ты можешь отказаться от экзамена. Но сам подумай, кому, как не вам заниматься реал-прокачкой? Холодильник вас ждёт, но вы пока ещё в реале. Минимум знаний у вас имеется, и возраст подходящий – ведь в юности как раз и формируется личность. Главное, у вас есть та энергия роста, которая подстёгивает вызревание ичей. Биологического месяца, максимум четырёх, вам достаточно, чтобы начать и завершить дело. И, уверяю, скучным этот срок в матрице не будет.
«Всё-таки нас используют, реконс этого не отрицает», – мысленно отметил Марик и почувствовал, что не сможет удержаться от спора с куратором. Сколько раз он задирал своих преподов, рискуя вылететь из академии, и вот опять… так и экзамен завалить можно, не дождавшись его начала.
– Вот вы говорите, личность, – начал Марик. – Но какая же личность у куклы, даже прокаченной?
Куратор внимательно посмотрел на ершистого студента и неожиданно спросил:
– Ты любишь театр, креапостановки? Когда смотришь постановку или участвуешь в ней, ты же веришь в происходящее? Там особая реальность, которая делает героев постановки тоже реальными. Они там становятся личностями. Любой социум может превратить индивидуума в личность, вне социума личностей не бывает. Так и с ичами. Они ведь существуют не сами по себе, а в ткани единой живой матрицы.
– То, что вы говорите, – это против существимости. Реальность одна, её нельзя скопировать, даже театром, – ответил Марик ошалело. Не ожидал он такого от взрослого человека, да ещё учёного! – Владыка наш, епископ Игнатий, назвал бы ваш театр развратом.
Джон Смит тихо посмеивался, наблюдая, как горячится юноша, и подлил масла в огонь:
– Ты же из русской церкви, которая произошла от греческой? У вас там всегда театр запрещали. Даже из еврейской псалтири упоминание о театре убрали.
– Как это убрали? – не понял юноша.
– А так и убрали! – Джон совсем развеселился. – Псалтирь завершается псалмом с инструкцией: «Хвалите Бога во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех, хвалите Его в тимпане и хоре…» Но какой может быть хор с тимпаном, то есть с бубном? Что у нас бывает с бубном?
– Танцы с бубном, – брякнул Марик.
– Именно! Если глянем в текст, написанный на иврите, то увидим слово «махоль», что означает не хор, а хоровод, танец. Но именно с танцев – с танцевальной мистерии, посвящённой богу Дионису – и начался древнегреческий театр, который дал начало классическому европейскому, завоевавшему весь свет. Получается, театр угоден Богу?
– Языческому, да, – насельник «Назарета» не сдавался. – Но та реальность, о которой вы говорите, она в голове зрителя, а в самом театре реальности нет.
– Кто знает, кто знает… – флегматично проговорил куратор. И Марик подумал: «Все реконсы ушиблены матрицей, поэтому чуток чокнутые».
* * *
Вернувшись с консультации, Марик попытался разобраться в своих желаниях. Разговор с насмешливым реконсом как-то не вдохновлял на подвиги во славу «святой Магистрали». Но возникло желание утереть нос «им всем».
Прежде практикум представлялся обычным экзаменом, который хотелось пройти без лишних хлопот. И ключевика для прокачки Марик выбрал самого «проходного» – одного из конструкторов, который в ХХI веке занимался первыми гэстами. Его изобретение, направившее историю человечества в новое русло, было технологически предопределено, так что на Архимеда он не тянул. Обычный технарь с калькулятором в голове, непримечательная личность, требующая минимум времени на прокачку. Но разве этим удивишь самовлюблённых, надутых реконсов? Вот Ритка – умница, пошла по высшему уровню, нашла в матрице какую-то залепуху – кто кому из художников Северного Возрождения приходится учителем. Неделю с этим носилась: «Я нашла, нашла!» Сколько баллов начисляют за исправление ошибки в Магистрали? Вроде бы нисколько, а сразу дают звание магистра.
Ритина оживлённость перед началом практикума наводила тоску. «Ты чего такой смурной ходишь?» – спрашивала она. Юноша молчал. Неужели сама не понимает? Последние дни они вместе. После формального экзамена на зрелость их ждёт холодильник. И встречаться в реале будут по расписанию, раз в год на Пасху. Вечность в стазисе. А она бегает, смеётся, не замечая, как утекает время – их время!
Когда Марик назначил Рите свидание на острове, та ответила через кибера: «Извини, по колодцам долго прыгать. Давай встретимся у озера». Как ни старался юноша умерить свой шаг, к озеру он явился намного раньше. Скинул туфли, растянулся на берегу, закинув руки за голову. Прямо над ним рождались облака: только что синий купол был совершенно чистым, и вдруг чуть замутился – проявилось облачко, похожее на кусочек ваты. За ним появилось второе облачко, третье. Потом они свились в один белый барашек, который медленно побрёл по своду купола. Спустя время всё повторилось сначала. Барашки были одинаковые, точные копии друг друга. «Генератор неопределённости отключён, – безразлично отметил Марик, входя в транс. – Наверное, отец сейчас расчёты делает, и Кузя отдал ему подчистую все внутренние вычислительные ресурсы ковчега. Уже не первый раз. Почему отец задействовал нашего Кузю, а не работает с эос-компьютером? Что-то от своих коллег скрывает?»
– Загораешь?
Марик повернул голову. Рита стягивала с себя мокрую футболку. Под майкой в сине-белую полоску вздымались груди – упругие, с выпирающими твёрдыми сосками.
– Сейчас отдышусь… Решила пробежаться… А то сижу, сижу, экзамен этот…
– Красивая у тебя майка.
– Дурак.
– Почему дурак?
– Между прочим, её мне твой отец подарил, на день рождения, в десять лет.
– А ты из неё так и не выросла, – съязвил Марик, почувствовав странную ревность к отцу.
– Точно дурак! Она же неразмерная, из симбиотического волокна. Сергей Николаевич сказал, что моряки не снимают тельняшек до самой смерти.
– Ну, да. «В тельняшке и умирать не тяжко». Этой поговоркой он дразнит мумми. А тебя, помню, охламоном обзывал, поэтому тельняшку и подарил. Ты же хулиганкой была.
– А знаешь, где тельняшки изобрели? В Нидерландах!
– О-о! – привставший, было, Марк снова опрокинулся на траву, закатил глаза: – Ритуля, ты специально эту майку надела, чтобы снова меня агитировать?
– А чем тебе Нидерланды не подходят? Ты же всегда Брейгелем восхищался. У нас каждый год гениальные картины появляются, всякие там войны, бунты, инквизиция, ереси, святые и разбойники, полно приключений! Шестнадцатый век! А гэсты чем тебя приворожили? Скукотища одна.
– Это моя специализация.
– Понимаю, история технологий. Но смотри, что я там нашла. Кузя, справку…
Кибер откликнулся не сразу. Бесстрастным голосом он произнёс: «Начало машинной цивилизации, сменившей цивилизацию конной тяги, которая длилась более шести тысяч лет, хронологически можно отнести к первой половине шестнадцатого века. Именно тогда, с завершением периода Ренессанса, произошёл переход к капиталистическим отношениям, давшим толчок научно-технической революции. Центром этих событий были Нидерланды, где находилась экономическая столица Европы – Антверпен. В середине шестнадцатого века в его порту одновременно стояли на рейде до 2500 кораблей со всех концов света. Тогда же в Антверпене открылась первая международная торговая Биржа, заложившая основы…»
– Хватит, – прервала Рита. – Видишь? Сейчас семитысячный год, и получается, что Нидерланды того времени находятся посерёдке нашей истории. Шесть тысяч лет ездили на конях, затем там изобрели механику, и после этого прошло почти шесть тысяч лет до нашего времени.
– Да, пуп истории, – хмыкнул Марик.
– Я и говорю! Эпохальное время! А мы с тобой ещё приключений добавим – будем связь в матрице держать, оставлять друг другу разные знаки. Один я уже придумала. Кое-что нарисую и отправлю на выставку, которая будет в антверпенской бирже в день её открытия. Это 1531-й год. Ты туда придёшь, среди разных картин увидишь мой рисунок и сразу догадаешься, что это я. А дальше, по этой картине, найти меня будет просто.
– А ты что нарисуешь?
– Ну, Марчик, это же секрет! Тебе будет загадка, вот и отгадывай. И для меня придумай свой знак, чтобы я отгадывала.
– Уже придумал. На ярмарке повешу плакат: «Милая Рита, скучаю, жить без тебя не могу, приходи в полночь к фонтану у ратуши». Напечатаю крупными буквами на интерлингве, благо печатный станок к тому времени уже изобрели.
– Конечно! – Рита просияла. – Так ты технологию печати возьмёшь? Какого-нибудь типографа-изобретателя прокачаешь?
– Подожди, я же не сказал, что согласен.
Рита его не слушала, продолжая расписывать выбранную ей эпоху. Как понял Марк, она искала в матрице такое время и место, где женщины-художницы были бы в почёте. И наткнулась на описание Нидерландов рубежа XV–XVI веков итальянцем Лодовико Гвиччардини: «Здешние женщины отличаются хорошими манерами и учтивостью, ибо, согласно с обычаями, с самого детства начинают свободно разговаривать с любым встречным, они сообразительны и проворны… Здешние женщины отличаются большой смелостью, светлыми волосами и возвышенным духом. Иногда они становились художницами, как Анна Смейтерс из Гента – жена скульптора Яна де Гера. Она была превосходной миниатюристкой».
Рита вызвала объёмное изображение, и в воздухе повисла малюсенькая половинка пшеничного зерна. Когда Кузя увеличил зёрнышко, на нём стал виден рисунок – мельница с крыльями.
– Это нарисовала Анна Смейтерс. Зёрнышко с мельницей она послала другой художнице, Марии Бессемерс, – восторженно комментировала Ритка. – Та вызов приняла и к мельнице пририсовала мальчика, держащего в руке другую, игрушечную, мельницу. И всё поместилось на половинке зерна! А ещё там были художницы Лиевина Бенинг, Катерина ван Хемессен…
– И кого из них ты решила прокачать?
– А вот не скажу! И ты мне не говори про своего бота. Мы будем искать друг друга и найдём!
Голограмма зёрнышка продолжала висеть в воздухе. Марк смотрел на мальчика с мельницей на ладони и понял, что хочет в эту маленькую, аккуратную страну. Вместе с Ритой.
* * *
– Нидерланды? Почему бы и нет, – отец был рассеян в тот вечер и отвечал после долгих пауз, думая о чём-то своём. Явно на его работе случилось нечто экстраординарное, но что именно, отец держал в тайне даже от мамы. Марчик подступил к нему с расспросами, невзначай напомнив, что сам-то он не чужой для «Макрокванта», целый месяц провёл на базе, но в ответ получил задумчиво-отстранённый взгляд. Вот тогда Марчик и посвятил отца в свои проблемы, надеясь разговорить его.
– Какой, говоришь, век? Шестнадцатый? – физик оттопырил губу, глядя куда-то вдаль. – Хороший век. Костры, массовые казни, наёмники-авантюристы. Я тоже любил приключения. Для практикума выбрал бота-китобоя и гонялся по морю за белым левиафаном. Лишние баллы за коррекцию матрицы я не получил, зато себя испытал. Всяко лучше, чем сидеть за чертёжным столом.
– Тогда уже были компьютеры, пап. Я же говорил тебе, что выбрал конструкторское бюро в двадцать первом веке. А сейчас Ритка зовёт в шестнадцатый.
– Ну и зачем тебе гэсты?
– Ты не понимаешь. Гэстинг произвёл революцию, с него началась наша эпоха вечников. Если бы люди не научились подменять свои тела, то не было бы ни криокамер, ни ковчегов, да и войны между глобами и стоперами не случилось бы.
– Революция произошла раньше, как раз в шестнадцатом веке, – Сергей Николаевич поднял вверх палец. – «Где работает машина, там не болит спина» – это придумали уже тогда. А спустя четыреста лет сей афоризм логически завершил поэт Поль Валери: «Сними с человека кожу – и обнаружишь машину». Заметь, это сказал поэт, представлявший Францию в первом мировом правительстве, в Лиге Наций. А ещё Валери написал:
О гордый ростр златого корабля,
Несущийся среди валов солёных…
Змеёй скользят изящные борта
И нежатся среди объятий пенных.
И, влажная, прекрасна нагота
Сверкающих обводов драгоценных.
Восхитительно, да? О мёртвых вещах он писал, как о живых, а в живом видел механику. Всё спуталось в человеческих умах, и началось это как раз в шестнадцатом веке, в северной Европе, выбравшей машинный путь развития цивилизации.
– Пап, я давно хотел спросить. Ты много стихов знаешь наизусть. Ты их запоминал сам или с помощью нейростимулятора?
– Любимые стихи – сам. А в целом… Я же филологией профессионально занимался.
– И сменил на физику? Зачем тебе физика?
– Видишь ли, Маркус, я в детстве был слишком романтичен, бредил морскими путешествиями, первооткрывательством. Но ничего этого в нашей жизни нет, и что мне оставалось? Разложить романтику на составляющие, отделив бред от путешествий. Филология, словесность – это бред. А путешествия – это наши зонды на границе макромира, только там новое и можно открыть.
– И что зонд открыл?
Сергей Николаевич воззрился на сына: вот ведь, подловил!
– Вижу по тебе, что-то знаешь. Ну, откуда сведения?
– Да ничего я не знаю, – Марик чуток испугался жёсткого, настороженного взгляда отца. – Ты все ресурсы у Кузи забрал, это видно по управлению климатом. И понятно же! Раз ты делаешь расчёты на кибере ковчега, который автономен и недоступен для других ковчегов, значит, что-то ты нашёл и скрываешь…
– А что не так с климатической установкой? Учту, спасибо за подсказку, – Сергей Николаевич смягчился. – Я пока не уверен в верности расчётов, слишком уж они… Проверяю. А ты занимайся своим экзаменом, это для тебя сейчас важнее.
* * *
После разговора с Ритой и отцом Марк взялся штудировать шестнадцатый век, надеясь найти там начатки гэстинга. Кибер послушно демонстрировал ему изобретения той поры: испанский мушкет, немецкие карманные часы, ватерклозет, карандаш, вязальный станок, микроскоп. Из машинерии – ничего революционного, ведь трудно назвать машиной придуманный немцами в 1543 году колёсный аппарат с парусами, этакий сухопутный корабль.
– Так что, показывать следующий, семнадцатый век? – скучным голосом справился Кузя.
– Показывай, не развалишься, – упрямо скомандовал Марчик и тут же понял, что попался на удочку хитрого кибера. Того хлебом не корми, или чем там, электричеством, лишь бы втюхивать наивным пользователям свою базу данных. В воздухе появилась голограмма телескопа, затем жидкостного термометра, часов с кукушкой, логарифмической линейки, бутылки с шампанским, механической счётной машины, способной выполнять сложение-вычитание и умножение-деление… В воздухе запахло серой и озоном – это Кузя продемонстрировал «адскую машинку» Отто фон Герике – шар из серы, натираемый руками, который стал первым генератором электричества. Вскоре, в 1666 году, когда Европа ждала конца света, Роберт Гук сконструировал винтовое зубчатое колесо, а Исаак Ньютон с помощью призмы разложил белый Божий свет на семь цветов спектра. Под самый занавес века был изобретён паровой котёл и заработал водяной насос с паровым двигателем.
Как понял Марк, с Ньютона и началась собственно машинная эра. Просматривая стереофильм, он с удивлением узнал, что создатель классической механики параллельно занимался богословием, пытаясь через изучение пророчеств распознать приход Антихриста. Главным его учителем и другом был математик и доктор богословия Исаак Барроу – истый христианин, служивший капелланом королевского двора. Как одно сочеталось с другим, Марку сложно было представить. Наука и богословие. И плюс ещё… магия! О Ньютоне ходили слухи, что втайне он занимается алхимией. Открылось это, когда учёный заболел, отравленный ртутью, которую в опытах используют все маги. Знали также, что Ньютон штудирует труды придворного белого мага Джона Ди, который оставил после себя в Англии самую большую научную библиотеку. Влиянием Ди объясняли позже ересь арианства, в которую будто бы впал великий механик.
Взявшись за Джона Ди и прокручивая его жизнь, полную необычайных приключений, Марк забыл о времени. Этого весьма образованного англичанина не раз обвиняли в ереси, чародействе и некромантии, и небезосновательно – чего стоит одно только вызывание из тонкого мира ангелов и вступление с ними в контакт с помощью нумерологии. Маг считал, что будущее человечества – в свободном перемещении между тремя слоями бытия, и что это возможно благодаря каббалистической, алхимической и математической мудрости. Рано или поздно, утверждал он, «охема», то есть тело души человека, отделится от материальной субстанции, ибо «стрекоза не должна печалиться о судьбе хризалиды», о судьбе своей опустевшей куколки.
От церковного осуждения этого белого мага неизменно спасало покровительство английской королевы. И дело было не только в гороскопах Джона Ди, которые удивительно точно сбывались для неё, и прочих важных услугах, – например, магической защиты от подброшенной куклы королевы, проколотой булавками. А ещё в том, что Ди служил её личным шпионом. Много путешествуя по Европе, бывая при монарших дворах, маг посылал королеве агентурные донесения, подписывая их условленным шифром «ОО7». В каббале, которую практиковал придворный маг, цифра 7 выражала конец плодотворного процесса, победу. А победы Джон Ди, разумеется, желал своей родине – островной стране, которая, по его мысли, должна превратиться в мировую империю и сыграть особую роль в истории человечества. Когда разразилась война между протестантской Британией и католической Испанией, агент «007» был послан ко двору императора Священной Римской империи, чтобы склонить того к нейтралитету. Испанский флот, Grande Armada, был разбит, после чего песнь «Rule, Britannia!» – «Правь, Британия, морями!» разнеслась по всей планете, и Британская империя стала быть.
С придворной обстановкой Джон познакомился ещё в детстве – но со стороны кухни. Отец его, мелкий торговец, надзирал за поварами и нарезанием мяса за столом короля Генриха VIII. Возможно, подросток переживал на этот счёт, ведь сам же отец рассказывал, что в их роду были короли Уэльса, и вообще их кельтская фамилия «Du», которая с валлийского языка переводится как «чёрный», уходит в глубочайшую древность, к мудрецам друидам, чьё тайное знание было сильнее власти королей и императоров. В 1542 году этот высокий, худощавый юнец с ясным, румяным лицом поступил в кембриджский колледж, где особый упор сделал на изучении греческого – языка Евангелия и математики, языка всех наук. Там же неожиданно для себя увлёкся механикой. Дважды, ещё будучи студиозусом и сразу по окончании колледжа, он съездил на материк – в Антверпен, Брюссель и Париж. Эти поездки имели два важных последствия. В Нидерландах Джон подружился с великим картографом Герардом Меркатором, изобретателем глобуса, который впоследствии помог с составлением карт будущих британских завоеваний. И ещё активность юноши заметил лорд Берли, создатель британской шпионской сети.
– Кузя, глянь к реконсам, в библиотеку матриц. Этот персонаж хорошо там прокачен? – Марк оторвался от жизнеописания, наткнувшись на совпадение: Ди бывал в Нидерландах – и как раз в тот период, который выбрала себе Ритка.
– Да, с ним всё в порядке, – имитируя сожаление, ответствовал кибер. – Фигура известная, это один из титанов Ренессанса, поэтому его прокачивал даже не студент, а сотрудник академии.
– Ладно, показывай дальше, может академик чего-то упустил. Ведь они могут ошибаться? – у Марка появился азарт: славно бы утереть нос профессорам, которые чуть не выперли его из академии.
Окончив Кембридж, Джон Ди стал преподавать греческий язык в колледже Святой Троицы и вскоре получил там зловещее прозвище. Жизнеописатели связывали это с механическим летающим жуком, которого Джон сконструировал для студенческой постановки пьесы Аристофана «Мир». В древнегреческой комедии некий виноградарь взлетает на небо и, не застав там Зевса, борется с богом войны Полемосом и его прислужником Ужасом. Туда и обратно древний грек летал верхом на навозном жуке. И в студенческой постановке механический жук Джона Ди поднимал в воздух актёра. Якобы из-за этого Джону и приклеили прозвище «колдун». Но могла быть и другая причина: уже тогда тайные занятия каббалой и магией молодого преподавателя вышли наружу.
Джон верил, что число есть не только мера всех вещей в мироздании, но также их основа. И что сотворение мира Господом было «актом исчисления», а посему с помощью чисел и символов как таковых человек способен обрести божественную силу. В колледже Святой Троицы Джону Ди стало скучно, и на несколько лет он снова уезжает на материк. Там занимается астрологией, вместе с Меркатором конструирует новые модели Вселенной, пишет трактаты по астрономии, читает лекции по математике, которые пользуются огромной популярностью. Слава о разносторонних талантах учёного мага доходит даже до Руси, и царь Фёдор Иоаннович предлагает ему должность придворного медика. Но Ди возвращается в Англию, где совместно с Джероламо Кардано, изобретателем карданного подвеса, занимается проблемой вечного двигателя и одновременно изучает волшебные свойства попавшего ему в руки необычного камня.
Джон Ди вёл личный дневник, который обнаружился спустя полвека после его смерти в кедровом сундучке с потайным вторым дном. В нём он описывает свои попытки с помощью каббалы связаться с ангелами. Магическое зеркало у него имелось – из чёрного обсидиана, найденное в Мексике Кортесом в 1520 году. Но, как он ни старался, вызвать духов не получалось. Тогда Ди позвал на помощь медиума Эварда Келли. Свои опыты они назвали «енохианскими» – по имени Еноха, библейского пророка, взятого живым, в сущем теле на Небо. Сеансы начинались с пылкой молитвы Джона, которые длились иногда целый час:
«О, Великий Создатель Небес и Земли, Создатель всех вещей, видимых и невидимых. Я, Твой покорный слуга Джон Ди, смиренно молю Тебя сжалиться надо мной. Я тот, кто, с такой верой и искренностью с давних пор искал среди людей, на Земле и также в молитвах смиренно просил Твоё Божественное Величество о получении хотя бы малой толики Истинного Знания и понимания Твоих законов, Таинств Природы и свойств Твоих Созданий…» Далее в молитвах Джон просил «ниспослать воочию форму» и «способ проявления гептархии» для общения с ангелами Михаэлем, Габриэлем, Рафаэлем, Уриэлем и всеми теми, «кто относится к Таинству гептархии».
После молитвы на стол водружалось магическое зеркало, за которым наблюдал Келли и сообщал всё, что видел и слышал. Ди сидел поблизости и записывал. Поначалу полученные сведения не радовали, – казалось, что они не имеют иной цели, как завлекать магов для продолжения бессмысленных опытов. Существа, представлявшиеся ангелами, показывали красочные видения и сообщали некие пророчества:
Ad tempus, ad tempus… Уже близится.
Трон подготовлен.
Правосудие определено.
Судья всё ещё не изволит.
Милосердие пребывает у Бога. Но сказано,
Что Время укорочено будет.
Никакой информации из этого выудить не удавалось, пока в один из дней 1581 года, как сообщается в дневнике, им не явился Уриэль. Он объяснил магам, как создать восковой талисман – печать Эммета, с помощью которого легко вступать в контакт с насельниками иных сфер. В ходе последующих сеансов неведомые собеседники объяснили Ди и Келли способ коммуникации с ними и передали алфавит ангельского, «енохейского» языка.
– Кузя, это они всерьёз что ли? – не выдержал Марк. Уж слишком сказочной история получалась.
– С ангелами Ди и Келли общались три года – до собственного физического истощения, забывая пообедать, – рассудил кибер. – Значит, получали какую-то информацию, иначе бы прекратили опыты. Джон Ди был вполне серьёзен, а насчёт Келли есть сомнения. Он считался знающим алхимиком, но до знакомства с Ди был замечен в различного рода махинациях, в том числе в подделке документов. Сам Ди высоко ценил у своего напарника способности медиума, в личном дневнике он записал, что в начале каждого сеанса из зеркального камня вырывался свет и шёл в голову Келли, и этот свет видели оба. Но иногда он отзывался о нём иронично, называя «аптекарем». В 1584 году во время совместной поездки Ди записал:
«В общем, без пронырливого аптекаря, без его ярмарочных фокусов нам бы никогда не добраться до германских низменностей. Чудом не замёрзнув в лютые морозы, через Германию мы прибыли наконец в Польшу… Расточительное гостеприимство этих восточных варваров поистине не знает границ. Почти в течение года отъедался Келли на хозяйских хлебах, подделываясь под голоса духов и обещая тщеславному поляку все европейские короны. И он бы не угомонился, не положи я конец его шулерским проделкам, настояв на немедленном отъезде в Прагу. Только когда Келли спустил почти всё, что мы – вернее, он – нажульничали, мы покинули Краков и двинулись в Прагу, к Рудольфу Габсбургу, к которому у меня были рекомендательные письма от королевы Елизаветы».
Как видишь, Джон Ди чётко различал, где серьёзная магия, а где плутни ради пропитания.
– И что им дали те три года опытов?
– Известно, что собеседники надиктовали им девятнадцать текстов, так называемых «Енохейских ключей». Остальное неведомо. Главное же, маг подтвердил для себя то, что прежде изложил в «Иероглифической монаде», написанной за двадцать лет до контакта с «ангелами».
– А что за монада такая?
– «Иероглифическая монада» – самое загадочное сочинение Джона Ди. Опосредованно этот труд повлиял на развитие науки в механистическую эпоху. Он стал рубежом между алхимией и современным естествознанием, дав апологетам научного знания понимание своей высокой миссии. Поездки по Европе Джона Ди во многом были связаны с движением розенкрейцеров, чей «Орден розы и креста» провозгласил грядущую реформацию человечества на основах знания природы, физической вселенной и тайн духовного царства. Их манифест прямо пересказывал «Иероглифическую монаду», а изображение самой монады красовалось на титульном листе их главной книги «Химическая свадьба». Розенкрейцеры дали начало многим масонским ложам, которые содействовали наступлению эпохи Просвещения и дальнейшему так называемому прогрессу. Впоследствии, в девятнадцатом и двадцатом веках, идеи розенкрейцеров воплотили три Ордена течения Нью-Эйдж. Первый Орден был для малопосвящённых и назывался «Внешним», в нём адепты обучались каббале. Второй Орден…
– Довольно, – прервал заскучавший Марк, – покажи саму книгу, монаду эту.
В воздухе появился фолиант в кожаном переплёте, кибер стал читать:
«ТЕОРЕМА I
Прямая линия и круг проявляет вещи либо не существующие, либо просто скрытые под покровом Природы.
ТЕОРЕМА II
Никакой круг без линии, равно как и линия без точки, не могут быть искусственно продуцированы. Поэтому, добродетелью точки и Монады является понятие, что все вещи начинают проявляться в первопричине. Находящееся же под влиянием периферии или, возможно, чего-то большего, может в ряде случаев не нуждаться в поддержке центральной точки…»
– Ересь какая-то, – откомментировал Марчик, – без центральной точки – это без Бога что ли?
– Тут всё сложнее…
– Чепуха! Где сама монада-то?
– Вот пожалуйста, – Кузя открыл титульный лист с рисунком: на галочке, изображающей морскую волну, зиждился крест, вершину которого попирал круг с точкой в центре и полумесяцем наверху.
– Какой-то человечек, – удивился Марк, – смотри: волна – это ножки растопырки, крест – тело с руками, а круг с дугой – голова с рогами. Так дети чёртиков рисуют.
– Здесь нет ничего детского. Учёные мужи в геометрических фигурах видели метафизические сущности: круг – это Солнце, точка – Земля, а рога изобилия – это Луна, полумесяц.
– Слушай, Кузя, тебе что, всё это нравится? Астрология, метафизика, рога изобилия. Ты же компьютер, а не человек!
– Спасибо за напоминание, – кибер изобразил обиду. – Да, я логическая машина, поэтому всё парадоксальное меня интригует. Как сказал один великий логик: парадокс – это истина, ставшая на голову для привлечения внимания.
– Да иди ты к счёту! Интегральному. Лучше переведи вот это, – Марик указал на заголовок над рисунком:
MONAS HIEROGLYPHICA
Ioannis Dee, londinensis,
ad MAXIMILIANVM, DEI CRATIA,
Romanorvm, Bohemiae et Hvngariae regem sapientissimvm
– Разве ты ещё не загрузился латинским языком? – с осторожным осуждением вопросил Кузя и, не дожидаясь ответа, поспешно перевёл: «Иероглифическая монада. Джон Ди из Лондона посвящает Максимилиану, Божиею милостью императору римскому, Богемии и Венгрии королю мудрейшему». Книга была напечатана в типографии Виллема Сильвиуса в апреле 1564 года и приурочена к восшествию Максимилиана II Габсбурга на престол Священной Римской империи, которое произошло спустя три месяца.
– А написана когда была?
– В том же самом году. Посмотри, в конце книги есть авторская подпись: «Тот, кому Бог дал волю и способность познать таким путём Божественную тайну через вечные памятники литературы и закончить в великом покое этот труд 25 января, начав его 13 числа того же месяца. 1564 г., Антверпен». Ну и самой последней строкой предупреждение: «Здесь грубый глаз не различит ничего, кроме Тьмы, и придёт в великое отчаянье».
– Вот уж напугал… А ведь Антверпен – это Нидерланды. И середина шестнадцатого века, куда мне надо попасть! Слушай, а есть ли эта книга в матрице? – справился Марк наобум, неведомо на что надеясь.
– Разумеется, есть, – отрезвил его Кузя, за долю секунды просканировав магистральную матрицу, хранящуюся в Библиотеке. – Там её издали в обозначенном году… в Лондоне.
– В Лондоне? – переспросил Марк, всё ещё не веря в удачу.
– Да. Странно… Наверное, реконструктора, который прокачивал Джона Ди, сбил с толку заголовок фолианта, где автор себя и книгу представляет словом «londinensis», то есть «происшедший из Лондона». Но специалист не мог так ошибиться, он же знал, что Ди родился в Лондоне и здесь сообщает о себе, а не о книге.
– А почему ты думаешь, что книгу в матрицу ввёл тот, кто прокачивал Ди? – Марк воодушевился. – Представь себе такую ситуацию. Реконс, прокачивавший императора Максимилиана, составил список подарков к его коронации и скреатил их, в том числе и книгу Ди. Скорее всего, это был уважаемый вневременник, вроде нашего академика Пышных, другому и не доверили бы заниматься таким важным ключевиком как император. А мага впоследствии прокачивал какой-нибудь аспирант, и он не стал проверять работу мэтра в части вот этих самых подарков. Матрица вся соткана из пересечений судеб разных ботов, и такие нестыковки случаются – нам рассказывали об этом на консультации. Не удивлюсь, если Джона вообще не было в Антверпене в том году.
– Да, не было, – подтвердил Кузя, вновь просканировав Магистраль.
– А вообще, какая тут связь с Антверпеном? Там были самые лучшие типографии?
– Вроде того. Но в реальности в 1564 году он отправился туда по другой причине – надеялся найти рукопись «Стеганографии», написанную великим магом и церковным аббатом Иоганном Тритемием. К тому времени аббат уже полвека лежал в могиле, а рукопись его научно-эзотерической работы затерялась где-то в типографиях, поскольку напечатать её побоялись. И вот в Антверпене один из печатников нашёл рукопись в своей кладовке. Джон Ди был так потрясён прочтением «Стеганографии», что тут же, не покидая города, за двенадцать дней написал свою «Иероглифическую монаду» и сразу отдал в печать. В подписи, как ты, наверное, заметил, он оставил завуалированную ссылку на «Стеганографию»: «…познал Божественную тайну через вечные памятники литературы». А в Магистрали, получается, Джон Ди эту «Стеганографию» не читал, поскольку в Антверпен не ездил, но «Монада» несмотря ни на что появилась. Налицо причинно-следственная аберрация.
