Текст книги "Сущник"

Автор книги: Михаил Сизов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Лесозаготовительный комбайн исчез, и на его месте появилась фигура женщины в вечернем платье, с вылупленными стеклянными глазами-объективами.

– Какая смешная кукла… ой! – Рита отшатнулась, когда пластмассовая женщина повернулась к ней и механически протянула руку. – Нет, не смешная, тут со страху окочуришься, если такую в тёмном чулане встретишь.

– Они и стояли в чуланах, первые гэсты, дожидаясь, когда ими станет управлять какой-нибудь дистанционный посетитель дома. По мне, так лучше бы использовали обычных роботов на колёсиках и с манипуляторами. Ведь функционал у таких гэстов был простенький: передвигаться, осматриваться, брать предметы, транслировать речь и слушать. Но люди хотели человекоподобия. Представь такую вечеринку: стоят куклы, сделанные из полимеров, и глазами-стекляшками на хозяина вращают. Жуть! Ну а потом появилось гэсты-плазмоиды – после того, как военные изобрели идеальных убийц с телом из холодной плазмы. Плазмоиды могли проникать всюду, куда дотягивается электромагнитное излучение. И что получилось? Уже тогда люди стали изолироваться, экранируя свои дома от излучений и превращая их в крепости, наподобие наших ковчегов. Лишний раз человек уже не выходил на улицу, использовал гэстинг для всех случаев жизни. Ну а потом, после войны глобов и стоперов, с помощью эос-компьютера научились креатить полноценные биооболочки, то есть наши даблы. Такая история. Но в начале всей цепочки превращений стоял вот этот трактор.

– Ты как лекцию читаешь! – улыбнулась Рита, глядя на взъерошенного Марика.

– Просто всерьёз этим занялся, – пояснил он, – в академии буду изучать историю технологий.

– Подожди, а как же физика? – девочка-подросток постаралась скрыть вспыхнувшую на лице радость. – История – это гуманитарный предмет! Значит ты пойдёшь к креоникам, как и я?

– Ну, куда ж ты без меня, – смущённо ответил Марик. – Отцу я сказал, что сначала историю науки изучу, а потом уж…

Разговор с отцом произошёл неделю назад. Говорили о поступлении в академию. По окончании начальных классов подростку требовалось определиться с будущей специализацией – чем он займётся в ближайшие тридцать-сорок лет. Выбор был небольшой. Рассеянные по космосу люди могли бы вообще ничем не заниматься, благо роботизированные ковчеги кормили плоть насельников и поддерживали их вечную жизнь. Собственно, большинство ничего и не делало, ища развлечений и новых ощущений, креатя себе экзотические даблы с нечеловеческими органами чувств. Некоторые мумми так далеко ушли в гедонистических изысках, что уже ничто их не связывало с людьми, в сознании своём они превратились в монстров. Остальная же, малая и активная, часть человечества попыталась найти себе такие дела, которые бы придали смысл вечному существованию. Рисуя перед сыном перспективы, Сергей Старков разложил всех «активистов» по полочкам, и оказалось, что их всего-то четыре вида.

БИОЛОГИ-ЗАРОЖДЕНЦЫ – они смирились с завершением прогресса и в целом с концом человеческой истории, наступившим после открытия эоса. Зарожденцы считают себя реалистами и разумными оптимистами. Человечеству следует честно признать своё фиаско, но, уходя, оно должно оставить после себя в пустой вселенной другую разумную жизнь, которая бы помнила о людях и была им благодарна. Поэтому зарожденцы выводят генетически новую породу существ, с заложенным в них коротким периодом эволюции.

ФИЗИКИ-ПИОНЕРЫ – не смирившись с концом истории, они решили преодолеть саму причину остановки прогресса и ищут возможность в буквальном смысле обойти тупик, в который упёрлось человечество, погрузившись в эос. С помощью зондов-выпрямителей пионеры надеются сделать в оболочке макрокосма проход, через который человечество могло бы непосредственно, в физическом теле проникнуть в эос и подчинить его своему бытию. Это бы продолжило прогресс и дало перспективу для открытия новых пространств и сущностей «за эосом».

ХУДОЖНИКИ-КРЕОНИКИ – признают завершение технического прогресса, но не истории человечества. Эос открывает человеку неограниченные возможности для художественного творчества – вплоть до сотворения в эосе новых совершенных вселенных, что возводит homo creans на самую вершину эволюции. В творчестве нет предела для совершенства, оно бесконечно, и это согласуется с новым качеством жизни человека – её вечностью.

ИСТОРИКИ-ВНЕВРЕМЕННИКИ, они же РЕКОНСТРУКТОРЫ – не считают историю человечества завершённой или не завершённой, поскольку, на их взгляд, история циклична, всё в ней повторяется. Поэтому прошлое может переживаться как настоящее, если реконструировать историческую действительность и поселиться в ней. Создание виртуальных матриц человеческой истории началось стоперами ещё до войны с глобами – в своих отдалённых поселениях они реконструировали исторические периоды так называемого «застоя», которые, по мнению стоперов, как нельзя лучше отвечают духу вневременности истории. После войны продолжателями стоперов стали вневременники, задавшиеся целью реконструировать в эосе утраченную Землю во всех её исторических периодах. Сохранившаяся в электронных носителях информация (письменная и визуальная, банки данных интернет-сетей) позволила воссоздать в эосе целые континенты, ландшафты, города с сёлами и населить их ботами известных исторических личностей, от чьих поступков зависел ход истории, а также простенькими ботами для массовки, представлявшими, собственно, само население. Впоследствии эти боты сами усложнялись и развивались в заданном потоке событий, который со временем приобретал самодостаточность и субъектность. По замыслу вневременников, если охватить реконструкцией всю историю человечества и закольцевать её на саму себя, то можно получить чистое историческое бытие, в котором можно жить вечно, проникаясь бездонным бытийным смыслом.

Между собой четыре сообщества «активистов» никак не конкурировали, иногда находя почву для сотрудничества. Например, художники-креоники могли удовлетворить свои творческие амбиции, участвуя вместе с историками-вневременниками в их реконструкциях земных ландшафтов и городов. А вневременники пользовались академиями креоников, открывая на их базе свои факультеты.

Православная Церковь относилась к этим сообществам нейтрально, больше симпатизируя, как ни странно, научникам – пионерам и зарожденцам. Даже на богопротивный, казалось бы, замысел биологов сотворить новое существо взамен человека смотрели сквозь пальцы. Мама Марчика в лицах пересказывала диалог с одним батюшкой, который резюмировал: «Ну что же, милочка, Сам Господь заповедовал нам печься о братьях наших меньших. Ибо блажен праведник, иже и скоты милует». Тот факт, что «скоты» находятся ещё в пробирках, батюшка снисходительно оставил за скобками. Отец Марчика также не раз говорил и со священниками, и с самим владыкой Игнатием о науке, о поиске прохода в эос, и видел с их стороны искренний интерес. Да, сказано благочестивым проповедником Екклесиастом: «Кто умножает познания, умножает скорбь». Но жажда знаний – это же человеческое, настоящее. И желание оставить в космосе после себя живые существа – также истинно человеческое проявление. Учёные прямодушны и честны, и это Церкви импонирует. А вот вневременники с креониками, как объяснил Марчику отец-физик, это что-то мутное. Официально креоники вроде как во всём сообразуются с учением Церкви и любят цитировать из 150-го псалма: «Хвалите Бога во гласе трубнем, хвалите Его во псалтири и гуслех, хвалите Его в тимпане и хоре, хвалите Его во струнах и органе… Всякое дыхание да хвалит Господа». Мол, чем же художники-креоники занимаются, создавая всё более совершенные произведения искусства, как не тем же самым – прославлением Господа? И разве не для этого предназначена вечность, каковая, например, дарована ангелам херувимам, непрестанно и вечно поющим осанну пред лицем Божиим? На такое вопрошание креоников о смысле вечной жизни Церковь мягко отвечала, что люди – не ангелы, и предостерегала об искушении впасть в ересь духозаветников-эосфоритов, призывающих к «исходу в дух».

Поначалу Марк по совету отца для продолжения учёбы подал заявление в академию физических наук, но когда узнал, что Рита идёт к креоникам изучать живопись, стал искать способ, чтобы не разлучаться. Вот поэтому, когда у креоников обнаружилась кафедра истории науки, выбрал её – почему бы не начать с истории, прежде чем уйти в естествоиспытательство?

* * *

После того, как вопрос с выбором академии был решён, в комнате Марка появилось гэст-кресло, какие он видел в будуаре у мамы и в папином кабинете. С виду это была обычная мебель, отличавшаяся лишь повышенной комфортностью, – подушка из силового поля позволяла полулежать в нём сутками.

– Кузя, давай испытаем, – предложил подросток.

– Твой отец хотел проинструктировать тебя вечером.

– До вечера ждать долго. Ты разве не можешь мне объяснить, что и как?

– Объяснять тут нечего. Садишься и всё.

Марик опустился в невесомость силового поля и тут же почувствовал, как запястья охватили браслеты внутривенного питания, а промежность обволокло щекотное дренажное поле.

– Куда ты хочешь отправиться? – раздался голос кибера.

– А это… просвечивать лучами меня что ли не будут? Ну, считывать матрицу тела?

– Считывание уже произведено, информацию я передал внешнему киберу, и в эос-компьютере уже готова матрица.

Подросток представил, что где-то там, за пределами вселенной, его, Марка, тело плавает в загадочном эосе, готовое просочиться через квантовые дырочки в любой уголок космоса. Стало жутковато.

– Давай навестим Ритку, – решился мальчик.

– Правильный выбор, – одобрил кибер. – Для тебя гэстинг-приём открыт только в доме Выгорецких и больше нигде.

– Так действуй, – досадливо отозвался Марик. Было стыдно перед Кузей: вот ведь, заранее не подумал об открытых каналах. Гэстинг возможен лишь там, где хозяева тебя знают, доверяют и дают допуск для креатинга в своём доме. Значит, Ритке тоже поставили гэст-кресло, и она уже позаботилась о допуске для него?

Марик пошатнулся и едва не упал – тело его стояло на двух ногах в знакомом холле, рядом с цветочной тумбой. «А в тумбе-то у них креатор для гостей, – догадался мальчик. – Значит, это я из неё вылез?» Всё вокруг было странным и… не настоящим. Лицо обдало холодом, заледенели и кончики пальцев, словно он застрял в «стенке» при переходи из одной виртуальной локации в другую. «Наверное, это обратный эффект. Если для меня настоящего даблы не настоящие, то, когда я дабл, настоящее должно быть не настоящим, а даблы настоящими…» Мысли путались, и пришлось волевым усилием их задавить.

– Кузя, доложи о визите.

– В доме никого нет. А Маргарита в саду.

Выйдя на улицу, Марик обошёл дом и на заднем дворе среди яблонь увидел фигурку подруги. Рита стояла вытянувшись вверх, подняв руки с опрыскивателем к кроне дерева. Лёгкое платьице просвечивалось на солнце, открывая взору восхитительный абрис тугих стройных бёдер, плавный изгиб спины и твёрдых грудок. Ритка уже не та мальчиковая девочка, с которой игрались в песочнице, – Марик это давно заметил и не раз переживал горячее влечение к ней. Но сейчас он только любовался, словно девушка неживая статуя.

– Марик, привет! – замахала рукой подруга детства. – Иди сюда!

– Чем занимаешься? – ни о чём спросил, подойдя к ней.

– Гоняю букарок инсектицидами. Ты бы сказал своей маме, чтобы она убрала этих жучков. Зачем нам вредители в дендрарии?

– Ну ты скажешь! – улыбнулся Марик. – У мамы каждая букашка сосчитана. А ты не мучайся, скажи Кузе, он робота-садовника пригонит.

– Да уж, робиков здесь не хватало, – фыркнула Ритка. – Сад на то и сад, чтобы самому садить и ухаживать. Всё должно быть по-настоящему.

«Так и короеды тоже настоящие», – хотел возразить Марик, но, давно уж примирившись с женской логикой, спорить не стал. Помолчав, произнёс:

– А ты ничего во мне не замечаешь?

– Постригся что ли? – оглядев с ног до головы, наконец предположила Рита.

– Я дабл.

– Вот те раз! – огорчилась подруга. – А я хотела сюрпризик вечером устроить, заявиться к тебе в дабле. Опередил.

Марик смотрел на Ритку и не мог понять её огорчения. Это же такой пустяк по сравнению… с чем? С его тоскливым одиночеством? Наверное, пора уже принять как данность: холод ледяной грани между иллюзией и реальностью – это его холод. Это не разделит с ним даже самая близкая душа.

II. НЕ УБОИСЬ УЗНАТЬ

Академия

Учебное заведение, как правило, выбиралось среди родноязычных. Знание интерлингвы считалось обязательным, но только для общения в сообществах, а обучаться должно на родном наречии. Психологи утверждали, что употребление чужого языка не полезно для существимости, поскольку речь напрямую воздействует на сознание человека. Переходя с одного языка на другой, личность мыслит то одним образом, то другим, и его цельное самосознание подвергается риску рассуществления. Впрочем, основатель академии креоники Орест Евгеньевич Пышных не был таким уж ортодоксом в этом вопросе, о чём свидетельствовали три огромных слова на входной арке, явно нерусских, хотя и написанных кириллицей: КРУО КРИО КРЕО.

Этот девиз был виден издалека, с середины площади, где находился гэсткреатор и из которого одновременно вылепились даблы Марика и Риты. Чтобы попасть в саму академию, требовалось пройти по площади, подняться по длинной каменной лестнице с высокими парапетами, на которых в бронзовых подставках средь бела дня горели факелы, затем меж высоких дорических колонн вступить в мраморный холл. Академик Пышных, видно, желал ещё «при дверех» внушить посетителям почтение к своему храму науки. Как понял Марик со слов отца, все академики чудаковатые, со своими какими-то идеями, которые требовалось непременно всем доказать, что извинительно – ведь иначе они бы не стали тратить своё время на безвозмездное преподавательство. В древние времена за работу платили деньги, а ныне единственное воздаяние – удовлетворение амбиций и обретение осмысленности собственного существования. «Так что слушай и не спорь, – назидал Марика отец, – своим вниманием ты оплачиваешь труд лектора. А если уж очень захочется возразить, то никогда не загоняй преподавателя в угол».

В холле Марик с Ритой увидели указатель: «Второй этаж, северная аудитория. 9.30 – вступительная лекция для 1-го курса, академик Пышных». Аудитория была стилизована под старинный лекторий в форме амфитеатра с деревянными лавками и спускающейся вниз, к кафедре, скрипучей лестницей. На лавках в молчании сидели юноши и девушки. Найдя свободное место, Марик усадил подругу, устроился сам и с любопытством огляделся – сверстников, кроме Риты, он видел редко, только на Пасху, а тут были ещё и чужаки, мумми.

Откуда-то из-под земли появился лектор и своим массивным, рыхлым телом едва втиснулся за кафедру. Марик шепнул Рите: «Интересно, он спецом такой дабл под фамилию свою скреатил?» Прочистив горло, академик Пышных заговорил:

– Приветствую вас, дети мои, в стенах этой почтенной аудитории. Я буду краток. После моего напутствия вы разойдётесь по разным факультетам, и пять лет каждый будет идти своей дорогой. Но двигаться вы будете в одну сторону, и ждать вас будет одна награда – высокое чистое творчество. Да, творчество! Это единственное, что вносит смысл в существование нашей молчащей бездушной вселенной. И к обретению этого смысла человечество восходило в течении всей своей истории, которая насчитывает тысячелетия.

Ведь что есть наша история? Её можно выразить всего тремя словами: круо, крио, крео. В них заключено и восхождение наше, и перерождение. Kruo – это на древнегреческом языке существительное «рогатый скот» и глагол «биться, бодаться». Таковыми были люди от первобытных времён вплоть до завершения войны глобов и стоперов. Человечество непрестанно убивало себя в войнах, оно было безумно, у психиатров имелся даже термин «круомания» – то есть маниакальное стремление вредить себе, биясь головой о стену. Затем с первыми криогенными камерами наступил период kryo – «холод, лёд», в котором мы с вами и пребываем. Человечество теперь пытается себя сохранить, избегая не только войн, но вообще каких-либо рисков для жизни. Человек быкоголовый ушёл в прошлое, но чего мы добились? Заморозки развития. И выход только один – в creo, что означает «творить». Человек креонический – вот венец, которому…

Краткого напутствие не получилось, академик, похоже, упивался ролью мудрого патриарха, пестующего неразумную молодь. Наконец всех развели по факультетским корпусам. До начала первого занятия ещё оставалось время, и в общем коридоре толпились студенты-историки, знакомились друг с другом. К Марку подошёл совершенно лысый парень с татуировкой на кончиках ушей, так что казалось, будто уши его венчаются кисточками.

– Меня Эдом зовут, – назвал он себя. – Как тебе речуга толстопузого дедули?

– Да… про быкоголовых он, конечно, знатно завернул, – Марик постарался подстроиться под иронический тон парня.

– А ты из этих, рогатых? – уважительно спросил Эд. – Мощный клан. А я из рысей. Мы новички в Магистрали, наш сектор недавно появился, поэтому детализации маловато, вот и пришёл изучать мифологию. Значит, будем вместе?

– Я вообще-то на отделении истории технологий, – уточнил Марк.

– Не понял… так ты не оборотень?

– Ты имеешь в виду, превращаюсь ли я в животных? Нам вера запрещает иноморфизм, ну, отходить от человеческого облика.

Эдик ошарашено смотрел на сокурсника:

– Ты это, живород что ли? Тьфу! Ну, попа-ал…

Лысый парень резко повернулся и пошёл прочь, как от прокажённого. Прозвенел колокол, и все заспешили в свои аудитории.

Первая лекция Марику понравилась. Читал её старичок, чем-то похожий на Григория Степановича. Такой же патриотический. Если дед, рассказывая о космонавтике, начинал всегда с русского Гагарина, то этот затеял рассказ с русского Маера, открывшего эос. Видимо, решил с ходу увлечь слушателей приключенческой историей.

– В конце двадцатого века в одном из русских секретных институтов работал молодой математик-программист Герман Маер. Для военных он придумывал абсолютный шифр, который бы ни один суперкомпьютер не смог взломать. Разное программист перепробовал, и всё упиралось в одну проблему. У каждого пакета передаваемой кодированной информации должен иметься свой ключ для зашифровки и расшифровки. Таких ключей, состоящих из случайных чисел, требуется очень много. А где их взять, абсолютно случайные-то?

Старичок-профессор весело оглядел аудиторию и заговорщиски приложил палец к губам:

– Тш-ш… только никому не говорите, это величайший секрет. Сообщаю вам: наш мир детерминирован, в нём случайностей нет вообще. Повторяю: нет во-о-обще! В замкнутой системе, каковой является наша вселенная, все события заранее прописаны в некоей вероятностной матрице. Это как в биллиарде: один шар ударяется о другой, он катится и задевает третий, тот касается других шаров – и все эти передвижения можно смоделировать от начала и до конца, в них нет и не может быть неопределённости. Как говорил великий астроном и математик Пьер Лаплас: «Дайте мне начальные условия, и я рассчитаю весь мир». Это осознал и наш Маер. Но не сразу. Бросив математический инструментарий, он попытался построить абсолютный генератор случайных чисел на изменчивости внешней среды. Использовал при этом «шум» полупроводников и случайные перепады напряжения в электрической сети. Такой генератор действовал и мог использоваться в криптографии. Но Маер видел, что внешняя среда всё же детерминирована, возмущения в ней происходят в результате причин, которые подчинённы закономерностям. На этот счёт Маер сильно переживал, о чём и писал своему другу, с которым прежде учился. Зачитаю вам любопытный отрывок:

«Гриха, это, наверное, болезнь. Как заведённый думаю о ГАСЧ. Близок локоток, да не укусишь… А нынче затестил я ту игрушку, с ползающими по полю танчиками, которую ребята написали на Паскале. Графика ни к чёрту, но изюминка в том, что танчики интеллектуально выбирают цель для стрельбы. Хотя, конечно, все ходы там просчитываются, как в домино. А что будет, если я подключу туда ГАСЧ? Танчики получат свободу воли. Это элементарно: воля + свобода. Воля – это программный код, в который заложена цель застрелить противника. Свобода – абсолютная непредсказуемость, то есть ГАСЧ. Подобно богу, я смогу в бездушную программу вложить дух, и она начнёт жить самостоятельной жизнью. Охренеть, да? Вот поэтому ничего и не получается у меня с генератором абсолютной случайности, тут конкуренция, понимаешь ли, спорт высоких достижений. И на кого ты поставишь – на меня или на боженьку?»

Как видите, программист был в таком отчаянии, что даже впал в религиозность. Дальнейшая история весьма мифологизирована. Будто бы Маер попытался построить генератор на основе квантовой неопределённости, мол, это единственное в нашей вселенной, что может генерировать ряд абсолютно случайных значений. Маер не был физиком-ядерщиком и соответствующего оборудования в его институте не имелось. Но из литературы он знал, что квантовые эффекты наблюдаются не только в микромире, у элементарных частиц, но и на макроуровне, в космосе. В ту пору как раз зарождалась гравитационно-волновая астрономия, изучавшая колебания пространства-времени, и учёные писали в научных журналах о том, что в их измерения вмешивается эффект неопределённости – тот самый, что проявлялся и на квантовом уровне.

Седенький профессор прижал ручки к груди и картинно понурил голову:

– А дальше, извините, я буду рассказывать вам сказки. Потому что никто точно не знает, откуда Маер получил квантовый шум. Итак, сказка первая. Наш программист собрал радиометр и повторил наблюдения российской Пулковской обсерватории, где в 1955 году обнаружили реликтовое излучение. Как считают физики, оно появилось в момент зарождения нашей вселенной, в результате большого взрыва, и всё время распространятся по космосу – как от первого удара биллиардным шаром. Излучение это было измерено тогда на длине волны в 32 сантиметра и записано как шумовое СВЧ излучение. И вот будто бы Маер из этого шума и выделил квантовый шум. Теперь сказка вторая. У Маера имелся радиоприёмник «Телефункен», и то ли из-за особенностей этого приёмника, то ли случайно программист услышал и записал на магнитную плёнку искомый «шум», уловленный в радиоэфире во время геомагнитной бури, вызванной вспышкой на Солнце. Как бы там ни было, запись у него появилась, и «шум» оказался необычным – при каждой попытке оцифровать аналоговое его содержание получались разные результаты. Также не поддавался он копированию и размножению, то есть не дублировался. Перезапись на другой носитель стирала шум напрочь, оставляя на магнитной ленте лишь «чистые» звуки шороха и треска радиоэфира.

Всё это произошло перед самым распадом Советского Союза, частью которого была Россия, и своим открытием Маер никак не воспользовался. По одним сведениям, он подвергся алкогольной зависимости и умер. По другим – эмигрировал в другую страну и там затерялся. Предполагают, что его убили сотрудники государственной безопасности. Есть даже слух, что его живым забрали на небо, – в это верят эосфориты, представители религиозного течения духозаветников. Между тем спустя много лет после исчезновения Маера кассета с записью квантового шума обнаружилась в Израиле, и вот при каких обстоятельствах.

В первой половине ХХI века остро встала проблема плотности упаковки информации в компьютерах. Уже были созданы транзисторы размером менее трёх нанометров. Для сравнения, размер атома колеблется от 0,1 до 0,4 нанометра, – и было понятно, что дальнейшая миниатюризация транзисторов заходит в тупик. Поэтому пошли по пути создания квантовых компьютеров с использованием феномена квантовой запутанности.

Профессор налил воды из гранёного графина в такой же ретро-стакан и выпил. Вытерев губы батистовым платочком, продолжил:

– А теперь внимание, подходим к тому, как мы смогли проникнуть в эос и какую роль при этом сыграл квантовый шум Маера. Итак, чтобы построить более совершенный компьютер, следовало овладеть квантовым миром, использовав его замечательную особенность – «запутанное» состояние. Суть её в том, что если часть системы имеет какую-то информацию, то эту информацию автоматически имеет и вся система целиком. Для компьютера это очень хорошо, поскольку в сцепленном состоянии одна ячейка может хранить уже не два значения 0 и 1, а сразу несколько. Но ничего хорошего не бывает без плохого. Если попробовать считать информацию из квантовых ячеек, находящихся в «запутанном» состоянии, то это будет вмешательством в квантовую систему, и информация там сразу поменяется. То есть копировать информацию оттуда затруднительно. Были и другие сложности, проистекающие из размытости самого кванта – он ведь как обмылок в руке, постоянно выскальзывает, поскольку его скорость и положение в пространстве одновременно не фиксируются, тут можно измерить только одну сторону, а не всё целиком.

И вот, чтобы обуздать эту квантовую расплывчатость, вспомнили о принципе гетеродина. Слово «гетеродин» с греческого переводится как «иная сила». Как были устроены древние радиоприёмники? Через антенну в него поступал принимаемый сигнал, обычно смешанный с посторонними шумами. Чтобы сигнал очистить и усилить, внутри приёмника включался маломощный генератор – гетеродин, и он генерировал схожий сигнал, с такой же частотой и длиной волны. Два колебания накладывались друг на друга, появлялась разностная частота, и вот с помощью её принимаемый сигнал выделялся и фиксировался.

Как говорится, «всё изобретено до нас». И что забавно – принцип гетеродина ведь уже использовался для обуздания квантовой неопределённости! Было это в ХХ веке. Тогда бурно развивались лазерные технологии, и возникла проблема: учёные не могли измерить две компоненты лазерного излучения – электрическую и магнитную. Квантовая неопределённость не допускала одновременного их считывания – в момент измерения одного менялись характеристики другого, и наоборот. И принцип гетеродина выручил: учёные взяли да сложили излучение лазера с опорным излучением из независимого источника, в итоге появилась возможность сделать приближённое совместное измерение сразу двух компонент, обойдя квантовый закон неопределённости.

Так что дело оставалось за малым – найти такую «иную силу», чтобы она, наложившись на неопределённость квантового компьютера, вывела его из квантового состояния в классическое. Но где найти такую «силу»? Ведь она должна быть двойником квантового состояния. Понимаете? В случае с гетеродином это была такая же частота и длина волны, как у принимаемого сигнала, а тут требовалось повторить неопределённость квантового состояния. И вдруг учёные получили нежданный подарок – запись креашума Маера.

Это почти детективная история. Из недр израильских спецслужб всплыла магнитофонная кассета, на которой карандашом по-русски было написано: «ЭОС». К кассете прилагались обрывочные записки программиста Германа Маера, из которых стало понятно, что означают эти три буквы – «экзогенная область случайностей». Так Маер назвал неведомый источник, откуда получил квантовый шум. Экзогенность – это «внешнее происхождение», если буквально переводить с греческого.

Кассету передали профессору Гринбергу, который руководил закрытой программой «Quantum thimble». С помощью нанороботов его команда давно уже построила компьютер на субатомном уровне, только запустить его не удавалось – изобретённый Гринбергом способ считывания квантовой информации на практике оказался негодными. Что было дальше, вы можете догадаться. Наложение квантового шума Маера произвело фурор – субатомный компьютер «Thimble-2» заработал.

Учёный на этом не остановился – стал усложнять свой квантовый «напёрсток», вводя в него всё новые программы. В итоге он получил на квантовом уровне саморазвивающуюся кибернетическую структуру. Робот-самосборщик строил сам себя подобно тому, как в живой клетке рибосомная РНК выстраивает белок, соединяя по определённой программе разные аминокислоты. Гринберг ещё больше усложнил задачу – для самостроительства компьютер-робот должен был сам искать материал, будь то частицы, состояния, электромагнитные поля или ещё что-то, способное принимать и переносить информацию. В один прекрасный день во время тестирования «Thimble-2» смог записать в свои ячейки информацию объёмом в несколько эксабайтов, что равняется 2⁶⁰ байтам. Это был успех! Затем компьютер стал заглатывать зеттабайты, что начало уже пугать, а потом в него, как в прорву, ухнули йоттабайты цифровой информации, накопленные человечеством за всё время своего существования. Приборы фиксировали, что физически размер компьютера не увеличился. Напротив, «напёрсток» начал саморасборку, приводя себя в логически рациональную, как и было предписано программой, конфигурацию. Прямо на глазах он уменьшился в простенький порт ввода-вывода информации – и при этом работал!

Гринберг долго не мог поверить в очевидное: экспериментальный робот-компьютер нашёл и задействовал некие носители информации, которые по размеру меньше, чем неделимые кванты. Эти носители невозможно было зафиксировать приборами, да и вообще их не было в нашей вселенной! Они пребывали где-то ниже уровня квантов, за пределами нашего мира.

Исследовательский проект «Quantum thimble» пришлось рассекретить, к нему подключились все светила науки. Субквантовому роботу была поставлена задача описать ту среду, в которой он находится, и некоторые её показатели оказались идентичны квантовому шуму Маера. Поэтому её назвали эосом.

Затем, как вы знаете, наноробота, точнее, ту его структуру, которую он прорастил в эосе, стали использовать в качестве сверхкомпьютера. Эос безграничен, и возможности эос-компьютера также оказались безграничны. С его помощью человечество решило многие технологические задачи, на которые прежде и не замахивалось. Появился термин «креатить». По заданной программе, которую эос-компьютер сам же и детализировал, в мгновении ока он мог запустить на субатомном уровне самосборку, создавая из квантов любые макрообъекты, от предметов быта до копии человеческого тела. Здесь, правда, столкнулись с ограничением размерности – объекты крупнее астероида креатить не удавалось. Вроде бы это объяснили неким энтропийным неравенством, которое всё ограничивает в нашем макрокосме, но вдаваться в подробности я не буду, мы всё же историки, а не физики. Нам важен факт, что человечество получило в своё распоряжение компьютер с неограниченными возможностями, который не только решает математические задачи, находясь в эосе, но может и в нашем мире собирать из квантовых частиц различные тела. Ведь изначально он и был строителем, в него была вложена программа самосборки.