Текст книги "Экспедиция инженера Ларина"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА 20 НОЧНОЙ ЛОВ

Траулер осторожно разрезал светящуюся ленту рыбы и замер. Светлые точечки начали окружать судно. «Пора», – решил Ларин и, подойдя к Данилову, тихо сказал:

– Глубина погружения полтора метра.

Володя нажал кнопку. Подхват бесшумно скользнул вниз. Как только железный обруч коснулся воды, возле розетки с кнопкой вспыхнул циферблат измерителя глубины погружения. Стрелка поползла вверх и дошла до цифры 1,5. Володя отпустил кнопку. Стрелка закачалась и замерла. Щелкнул выключатель.

В глубине океана вспыхнул яркий свет и, преломляясь, тускло отразился на корпусе корабля. В прозрачной воде железный обруч казался непомерно широким. Вокруг подхвата было пусто.

– Ну, идёт? – нетерпеливо спросила Саша, появляясь возле Ларина. Ей надоело сидеть в трюме и ждать, когда подадут рыбу. К тому же самой хотелось посмотреть, как будет происходить лов, и любопытство вытянуло её на палубу. Саша перегнулась через борт и смотрела вниз. – Ни одной рыбёшки, – разочарованно произнесла она.

Отсутствие рыбы начинало беспокоить и Ларина. Может, подхват опустить ниже? Или он что-нибудь не предусмотрел в своих расчётах? Нет, ошибок не должно быть. Всё проверено и рассчитано. Рыбу отпугнул шум подхвата. Ларин вынул трубку, но не успел сунуть её в рот, как Саша схватила его за руку.

– Смотрите! – прошептала она.

К подхвату, тесня друг друга и блестя чешуей, спешила сельдь. Казалось, что в воде кипит серебро. Рыба подходила и подходила. Вдруг подхват слегка дрогнул и плавно поплыл вверх. Свет погас. Было слышно, как трепещется сельдь в сети. Поленова торопливо спустилась в трюм. Стрела, описав дугу, подвела подхват к трюму. Данилов дёрнул канат сливного отверстия, высыпал рыбу и снова вывел стрелу за борт.

Лебёдки работали хорошо, и лов продолжался без особых задержек. Время горения лампы под водой увеличили с четырёх минут до восьми. Ларин, всё время наблюдавший за ловом, предложил Данилову испробовать такой приём: выдержав подхват определённое время на заданной глубине, опустить его потом на несколько метров ниже, а затем быстро поднять на палубу. Данилов проделал всё точно. Как и предполагал Ларин, косяк сельди, устремляясь за светом в глубину, несколько вытягивался, образуя более высокий и плотный слой. При движении подхвата вверх этот слой легко захватывался, и в сеть попадало значительно больше рыбы.

К утру уловы уменьшились. Сделав ещё два-три погружения, подхваты убрали, лебёдки выключили. Боцман обернулся к Данилову.

– Ну что, Владимир, устал?

– Есть малость, Кузьма Степанович…

Горизонт на востоке посветлел. Занималась заря. Скоро линия, где сходились вода и небо, стала пурпурной. Потом как будто кто-то смахнул всё это неторопливым движением; одни краски погасли, и на смену пришли другие – золотистые, сияющие; над океаном всплыло солнце.

– Вот и новый день, – торжественно сказал боцман.

На траулер упали первые косые лучи солнца и, задрожав, отразились в капельках воды на только что вымытой палубе, переливчато засверкали.

У матросов ещё не прошло возбуждение от первой удачи, когда появился Новиков. Вид у него был самодовольный.

– Сколько наловили? – требовательно спросил он у Данилова. – Что молчишь, словно язык проглотил?

– Не приставай к парню, – осадил Новикова боцман. – Выловили сто семьдесят центнеров. Черпали селёдку, словно кашу из котёлка…

У Новикова заблестели глаза. Он мысленно что-то прикинул и весело воскликнул:

– Хорошо подзаработали! Считай, что триста рублей в кармане.

– Это почему же триста?

– Потому и триста. Соболева Вершинин отстранил от работы.

На палубе появился растерянный Соболев.

– Штурвал держать – не кулаками махать. – И Новиков, косясь на Соболева, рассказал всё, что случилось в рубке в эту ночь.

– Ах ты, сатана, – вскипел боцман. – Нашёл чему радоваться!

Весь день Соболев чувствовал себя отвратительно. Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он открыл учебник навигации. Но перед глазами неотступно стояло хмурое лицо Вершинина, ехидная усмешка Новикова… Отшвырнув книгу, Соболев растянулся на койке и заложил руки под голову. «Пойду к капитану, – убеждал он себя, – и докажу, что рулевой трос заедает. Но почему это должен делать я? Почему не Вершинин или Новиков?»

Спал Соболев неспокойно, встал хмурый. Вершинин встретил его сдержанно.

– Садись, Вася, – сказал он, заканчивая бриться. – Что с тобой творится?

– Ничего… Рулевой трос заедает, – хмуро проговорил Соболев.

– Почему же у других не заедает, а у тебя чаедает? Я сегодня всё облазил и проверил. Опозорил ты нашу вахту.

– Как опозорил? – спросил Соболев предчувствуя что-то неладное.

– Пропечатали в стенгазете. – Вершинин убрал бритвенный прибор, умылся и надел китель. – Может, временно откажешься от штурвала?

– Нет, – твёрдо ответил Соболев.

– Ладно, не ершись. В следующую вахту приглядывайся больше, авось исправишься.

– Мне нечего исправляться!

– Ну, знаешь, – пожал плечами Вершинин. – Амбиция тут ни при чём. Признаться бы лучше честно, что не овладел…

– Но в чём, в чём я должен признаваться, когда трос заедает?!

– Заладил – трос, трос! – начал сердиться и Вершинин. – Пойдём, узнаешь, в чём ты должен признаться. А я ещё членам редколлегии говорил, что зря пропустили заметку.

Они вышли из каюты и спустились в красный уголок. Здесь были все свободные от вахты моряки. Новиков читал статью начальника экспедиции Ларина о первых итогах лова рыбы на свет. Николай Щербань тряхнул чубом и насмешливо сказал:

– Именинник пришёл.

Соболев протиснулся к стенгазете и сразу увидел карикатуру. Наверху было написано: «Лихой моряк». Соболев отшатнулся, стащил с головы фуражку. В красном уголке стояла тишина.

– Ну как? Нравится? – всё так же насмешливо спросил Щербань.

– А здорово похож, – проговорил Новиков, но, взглянув в побледневшее лицо Соболева с плотно сомкнутыми губами, попятился назад и спрятался за Вершинина.

– За что, ребята? – глухо спросил Соболев и, глядя перед собой невидящими глазами, вышел из красного уголка.

– Да он же взбесился! – изумлённо выкрикнул Щербань. – Критики не понимает!

А боцман, поняв, что с Соболевым неладно, вышел вслед за ним…

Соболев лежал на койке. Он был глубоко и незаслуженно оскорблён. «Ничего, – утешал он себя, – я ещё докажу, что умею работать. И моряком буду… В стране много судов, найдётся место. А здесь больше не поднимусь в рубку».

В каюту вошёл боцман. Соболев отвернулся к стене.

– Ты, Василь, не отворачивайся. Расскажи толком, что у тебя случилось, – попросил Кузьма Степанович.

– Говорил Вершинину…

– А ты повтори.

Соболев сел на койке, обхватив колени руками, и подробно рассказал всё, что случилось на вахте. Кузьма Степанович, выслушав, задумался, потом сказал:

– Ладно, я поднимусь в рубку и посмотрю, что там.

Между тем в красном уголке разгорелся горячий спор.

– Может, зря обушком-то по голове? – как всегда смущаясь, сказал Володя Данилов.

– Прикажешь ручки ему целовать за такое дело? – зло бросил Щербань и уничтожающе посмотрел на Данилова.

– А я верю Соболеву, – продолжал Данилов. – Если он сказал, что трос заедает, значит так оно и есть.

– Не в тросе дело, Данилов, – возразил Вершинин.

Щербань и Новиков многозначительно переглянулись.

– Конечно, не в тросе, – подтвердил Новиков. – Просто у человека самомнение большое. Думает, так это просто: встал за штурвал и крути…

– А ты, Новиков, почему не помогаешь Соболеву? – спросила Саша.

– Я не педагог, и мы не в школе, а на экспедиционном судне, – язвительно пояснил Новиков. – Тем более…

– Подожди, Юра, – перебила Саша. – Ты помнишь пятый пункт нашего обязательства – помогать друг другу? Вот меня и интересует, почему ты не выполняешь этого пункта?

– Ну что пристала? Тоже – нашкодила, а теперь стараешься выслужиться.

Саша вспыхнула:

– Ты за меня не беспокойся, за свои поступки я отвечу сама, где будет нужно. А ты сейчас отвечай на вопрос.

– И отвечу. Соболеву я нянькой не буду. И всё. Не буду!

Комсомольцы переглянулись.

– Заставим, – тихо произнёс Данилов.

– Это ты, что ли, заставишь? – презрительно фыркнул Новиков.

– Не я, а комсомольское собрание.

– Правильно, Володя!

– Да что вы, в самом деле – учить да учить, – растерянно бросил Новиков. – Кто хочет учиться – учится без нянек…

– Всё равно надо созвать комсомольское собрание, – сказал Володя Данилов.

ГЛАВА 21 СЛУШАЯ ПОЛОНЕЗ ОГИНСКОГО…

– По случаю первой удачи не грех и рюмку пропустить, – весело предложил Усков, входя в каюту начальника экспедиции.

Ларин достал из буфета бутылку коньяку и две рюмки, поставил их на стол.

– Не помешал? – спросил Усков, кивнув головой на разбросанные листы бумаги.

– Я сказал бы.

Ларин наполнил рюмки.

– За успех!

– За успех! – повторил Усков. Он разгладил усы, поставил рюмку. – Много работаете, Василий Михайлович.

– Время быстротечно, а сделано так мало. – Длинные, тонкие пальцы ловко и аккуратно собрали исписанные листы рукописи. Ларин поднял глаза на Ускова. – Рыбаки давно ждут книгу, а сегодня и строчки не мог выжать. Расклеился что-то, раскис…

– Бывает, – согласился Усков.

– Ну, как, может, ещё по одной?

– Нет, хватит. А то прошлую ночь не спали, может и в голове зашуметь. Вот кофейку не мешало бы…

Ларин включил электрический чайник и повернулся к Ускову.

– Найдём косяк сельди и начнём испытывать электроловное оборудование. А по ночам будем ловить на свет…

«Некоторые тоску глушат вином, этот – работой. Сгорит – останется пепел. А кому нужен пепел?» – подумал Усков, вслух же сказал:

– Большой груз вы навалили на свои плечи – нельзя всё сразу. Лекции для команды, книга, изобретения, подводное плавание. В прошлом году вы куда спокойнее работали.

Чайник закипел. Ларин выключил его, достал чашки и разлил кофе.

– Да, – сказал он. – В прошлом году до цели было далеко, сейчас всё на стадии завершения – и книга, и изобретения…

«Хитришь, парень, – отметил про себя Усков. – Когда дело идёт к концу, человек радуется, а ты невесел, дорогой».

– Мне кажется, – сказал он, слегка дотрагиваясь до горячей руки Ларина, – оттого вы мечетесь, что рядом находится девушка, которая повседневно напоминает вам о прошлом… Всё от этого.

– Это не так, – возразил Ларин, хотя знал, что это именно так. Отхлёбывая небольшими глотками горячий крепкий кофе, он отвёл глаза в сторону, глухо сказал: – Возможно, я переутомился. Но это пройдёт…

– Может быть… Всё может быть, – согласился Усков…

Шёл одиннадцатый час ночи. Ларин поймал себя на том, что думает о Поленовой, о своей судьбе в связи с этим. «Да, действительно раскис. Даже со стороны заметно. А ведь ничего особенного не случилось. Что она, не оправдала твоих надежд? Но почему ты должен расстраиваться? Какое тебе до неё дело? – Он грустно усмехнулся. – Признайся, она заняла в твоём сердце гораздо больше места, чем ты предполагал…»

Раздался стук в дверь. В каюту вошла Саша и смущённо остановилась у порога. Ларин молча предложил ей кресло.

– А, проказница, – добродушно произнёс Усков. – Легка на помине… – Настроение у него было хорошее, да и девушка ему всё больше нравилась. Стариковским глазом он видел, как моряки наперебой ухаживали за ней и как она умеючи, с тактом отвадила их от себя. «Анфиса тоже строгая была», – подумал он. А Анфиса для Ускова на всю жизнь осталась идеалом женщины.

Саша присела на краешек кресла и вопросительно посмотрела на Ларина. «Легка на помине»… О чём говорили? – тёмными блестящими глазами она словно хотела проникнуть в душу Ларина. Но тот молчал. Усков тоже не произносил ни слова и загадочно ухмылялся. С минуту длилось это неловкое молчание.

– Вот, принесла результаты анализов, – сказала Саша. Напряжение исчезло. Она почувствовала себя свободнее. – Смотрите, солёность воды…

– Я категорически запрещаю говорить о работе, – протестующе поднял руку Усков.

Ларин отодвинул журнал в сторону и принуждённо рассмеялся.

– В самом деле, не будем. Налить вам кофе, Александра Николаевна?

Она отрицательно покачала головой:

– Спасибо. Кто же в такой поздний час пьёт кофе?

– Правильно, проказница. А мне ещё чашечку, – попросил Усков. – А вы сыграйте нам. Мы будем пить кофе, слушать и, как скряга монеты, перебирать в памяти прошлое…

– Вы совсем недавно утверждали, что не надо часто оглядываться на прошлое. Прошлое, говорили вы, тянет человека назад, – лукаво напомнил Ларин.

Усков погрозил ему пальцем.

– Вы же прекрасно знаете, что это было сказано совсем по другому поводу. Конечно, вам надо смотреть в будущее, Василий Михайлович. Вы молоды, у вас жизнь впереди. У меня же всё в прошлом, а впереди… – он махнул рукой и замолчал.

Саша внимательно посмотрела на Ускова, и ей вдруг стало жаль поникших стариковских плеч, узловатых, с венами больших рук, как-то сразу ставших грустными глаз. По странной ассоциации в памяти всплыло другое лицо, и какой-то ком подкатил к горлу.

«Мама, – подумала она, – мама такая же старенькая, как наш капитан, такая же одинокая…»

– Хорошо, – овладев собой, быстро сказала она. – Я сыграю вам любимую мамину пьесу.

Саша села за пианино и коснулась рукой клавишей. Звук затрепетал, как голос. Саша взяла аккорд… Полонез Огинского…

Музыка была печальной и мятежной.

Ларин смотрел на гибкие пальцы Саши и чувствовал, что мелодия заполняет всё его существо. То казалось ему, будто тёплый ветер обдувает лицо, то сечёт ледяной норд-ост. Слышалось то далёкое звучание колокольчиков, то тихий плач женщины, то боевой клич – вперёд, вперёд, друзья! Потом опять печальное, хватающее за душу…

Ларин взглянул на Ускова. Тот сидел, устремив невидящий взгляд на иллюминатор, и самые различные чувства отражались на лице, меняя его выражение. Увлажнились глаза, набрякли покрасневшие веки.

– Иван Константинович, вы были счастливы в жизни?

Усков встрепенулся, непонимающе, словно спросонья, спросил:

– Вы о чём?

– Я спрашиваю, вы были счастливы?

Мелодия замерла. Тишина…

Повернув голову, Саша посмотрела на Ларина. Свет отражался в её глазах. Они казались бездонными.

Усков не ответил. Не стесняясь, смахнул слезу и подошёл к девушке.

– Спасибо, Сашенька, – он по-отечески ласково поцеловал её в лоб. – Большую радость вы доставили мне, старику…

Ларин сидел молча. Трубка в руках давно погасла. На душе стало ясно и светло. Неужели это сделала Саша? Сегодня, глядя на неё, он впервые думал о ней самой, а не о её поразительном сходстве с Линой.

Саша и Усков ушли.

А Ларин продолжал курить и думать…

ГЛАВА 22 НОВИКОВ ПОКИДАЕТ СОБРАНИЕ

Комсомольцы обсуждали поступки Васи Соболева и Саши Поленовой. Председательствовал Вершинин. Володя Данилов вёл протокол.

Выступал Ларин.

– Я хотел в административном порядке объявить Поленовой выговор, но, подумав, решил сначала послушать, как вы отнесётесь к её поступку. Хорошо, что всё кончилось благополучно, но ведь могло быть иначе…

Поднялась Саша.

– Я виновата в том, что ушла в океан без разрешения начальника экспедиции, – произнесла она взволнованно. – Но, честное слово, ребята, не надо меня строго судить. Я заглянула в подводный мир и поняла, в чём моё призвание. Ради этого стоило рискнуть. Разве не вы, Василий Михайлович, говорили нам, что смелым сопутствует удача? И, как видите, первое моё путешествие в океанские глубины завершилось благополучно. Я думаю повторить путешествие, но теперь уже с разрешения начальника экспедиции.

– О, ты дипломатка, оказывается, Поленова, – усмехнулся Вершинин. – Я понял тебя: виновата не ты, а начальник экспедиции. Так?

– Я не сказала этого, – возразила Саша. – Но если бы костюмами распоряжалась я, то всем желающим разрешала бы плавать под водой. Вы же говорили, Василий Михайлович, что характер закаляется в труде, в борьбе, учёбе. Почему же тогда сами лишаете нас этой возможности?

В душе Ларин не мог не согласиться с Поленовой. У него не было веских причин запретить ей плавать под водой. Но он не мог забыть трагического случая с Линой.

О Соболеве комсомольцы говорили мало и в основном хвалили его.

– Мне непонятно, почему сегодня так много адвокатов у Соболева? – сердито спросил Новиков. – Гонору в нём много. Разве не ясно?

– Это ещё как сказать, у кого больше: у него или у тебя, – возразил Данилов. – Ты обязан передавать свой опыт…

Новиков презрительно посмотрел на него и с расстановкой выговорил:

– Никому и ничего я не обязан. Человек, может, нарочно…

– Этого не может быть! – крикнула Саша.

– Умерь пыл, Саша, – строго предупредил Вершинин. – Давай, Вася, объясни.

Соболев поднялся и повернулся к Новикову:

– Ты, Юра, прав в одном: штурвал меня не слушался. Почему – не знаю. Но только не нарочно я. Это ты врёшь! Рулевой трос действительно заедало. Что с ним было, я и сейчас не могу объяснить. Я к тебе, Юра, обращался, а ты не захотел помочь. Откровенно говоря, я не люблю тебя, Новиков, честное слово! Не люблю за твою спесь, за пижонство…

Новиков вскочил и крикнул:

– Слышали, товарищи? Не сознаётся! За такое из комсомола надо гнать!

– Я хотел бы знать, за какое это дело ты хочешь его гнать из комсомола?

Вопрос этот был задан густым басом. Комсомольцы удивлённо оглянулись. Вдоль борта по палубе шёл боцман Веригин.

– Мне, старому коммунисту, отвечай, Новиков.

– Что тут отвечать? – невозмутимо спросил Новиков. – Много нянек вокруг Соболева увивается: ах, какой он хороший, ах, какой он красивый… А ему давно по шее надо надавать. Третий помощник видел, как он штурвалил. Скажи, Вершинин…

– А ты бы взял и научил Соболева, – посоветовал боцман. – Разве тебя не учили?

– У нас все опытные моряки учат, – сказал Данилов. – Один Новиков не хочет. Ему, видать, некогда.

Происшествия последних дней совсем взвинтили Новикова, и после слов Данилова он взорвался.

– Что вам надо? Что вы ко мне пристаёте? – выкрикнул он. – Учить! Учить! Только и слышишь. Пусть учится! Я же никого не прошу, чтобы меня учили. И не приставайте! Я…

– Подожди, Юра…

– К чёрту всех! – крикнул Новиков и, расталкивая сидящих, покинул сббрание.

Поднялась буря негодования:

– Псих!

– Вернуть и намылить шею!

– Исключить из комсомола!

– Тише, товарищи! – тщетно призывал к порядку Вершинин.

– Вы не торопитесь, молодые люди, – примиряюще сказал боцман. – Никуда ваш Новиков не денется. Ветерком обдует его – и вернётся. Тогда и драйте его, как палубу.

– С песочком?

– Можно и с песочком, – сказал боцман, – но аккуратно, чтоб душу не попортить. И с Соболева спросите. Пусть учится штурвал держать. Он говорил, что рулевой трос заедает. Надо проверить хорошенько. Поручите это кому-нибудь.

Предложение боцмана всем пришлось по душе. Собрание предложило Вершинину заняться проверкой. Наказывать Соболева после фельетона в стенгазете было бы несправедливо: за одно дело дважды не бьют.

– А как быть с Поленовой? Какое решение примем? – спросил Вершинин. – Выговор?

Комсомольцы повернулись к Ларину.

– Я не настаиваю на выговоре, – сказал он. – Главное, чтобы человек осознал свою ошибку и в дальнейшем не повторял её. Поленова честно призналась, что она нарушила дисциплину. Она, конечно, получит административное взыскание… Вот насчёт призвания хорошо она сказала. Мне было приятно слышать, что она решила посвятить себя изучению океанских глубин. Вряд ли я ошибусь, если скажу, что у Поленовой есть склонность к научной работе. Я говорю это для того, чтобы Поленова готовила себя к трудной, но благородной деятельности. – Ларин взглянул на комсомольцев, улыбнулся. – Вы народ горячий… Я принимаю критику в свой адрес. Так вот, кто хочет, с завтрашнего дня может приступить к тренировкам в гидрокостюмах. Инструктором назначаю Соболева.

ГЛАВА 23 ПОДВОДНЫЕ КРАБОЛОВЫ

Вот уже третью неделю на «Урагане» шёл шахматный турнир. В очередном матче Ларин встретился с лидером розыгрыша Соболевым – противником грозным, названным «вторым Алёхиным». Действительно, Соболев обладал великолепным «комбинационным зрением», он умел атаковать, был волевым, непреклонным бойцом. Ларину нравилась безграничная мудрость и неувядаемая красота шахмат. Он предпочитал ровные, спокойные партии, любил ладейные и пешечные эндшпили.

Сейчас чёрный ферзь находился под ударом. Соболев, вместо того, чтобы увести его, передвинул коня на королевский фланг белых. Ларин долго думал над этим, как ему казалось, странным ходом и, не обнаружив ничего угрожающего для себя, взял ферзя. Партнёры сделали ещё по одному ходу. На доске будто ничего не изменилось. В стороне полушёпотом страстно спорили «болельщики». Ещё бы! Лидер терпел поражение!

В красный уголок зашла Саша Поленова – главный судья турнира. В тонкостях игры она мало разбиралась, но её всё-таки назначили на почётную должность судьи, потому что все остальные члены команды были участниками соревнования. Её обязанности заключались в том, чтобы в таблице розыгрыша ставить кружочки и единицы против фамилий шахматистов. Увидев Сашу, Ларин шутливо сказал:

– Товарищ главный судья, прошу записать мне единицу. Противник повержен.

– Вы так думаете? – невозмутимо произнёс Соболев. – Поспешишь – людей насмешишь. Шах королю, Василий Михайлович.

– Это мы уйдём, – проговорил Ларин, но вдруг запустил пальцы в волосы: – Ах, чёрт возьми, прижал-таки!

– Ферзя зря не жертвуют, – заметил Соболев и глубокомысленно добавил: – Шахматы прежде всего учат быть объективным.

– Ну, пошёл изрекать шахматные мудрости, – засмеялся Ларин. – Теперь от кружочка один бог может спасти.

– Спасения нет, Василий Михайлович.

Бесшумно вошёл радист и передал Ларину радиограмму. Она была подписана председателем совнархоза, начальником флота и директором рыбного института. Прочитав её, Ларин задумался, потом ещё раз перечитал:

«…поэтому просим пересмотреть план экспедиционных работ и оказать помощь крабовой промышленности? Ваше решение немедленно радируйте в совнархоз».

К концу плавания «Ураган» должен был зайти в Охотское море и провести испытание водолазных костюмов «ЛЛ-3». Но заход намечался лишь в том случае, если удастся в срок закончить испытания электроловного оборудования. Этому орудию промысла в институте и в совнархозе придавали исключительное значение. Внедрение его открывало перед рыбной промышленностью Дальнего Востока громадные перспективы: отказ от обычного дорогостоящего промыслового снаряжения, увеличение производительности труда, прекращение лова в нерестовых реках, а значит, сохранение запасов рыбы и главное – освобождение рыбака от тяжёлого физического труда. Все эти проблемы решались на «Урагане» небольшим коллективом.

«Если предлагают изменить график работы экспедиции, значит на то есть серьёзные причины, – размышлял Ларин. – Но нам от этого не легче. – Он сунул радиограмму в боковой карман. – Надо подумать, посоветоваться».

– Ну, сдаётесь, Василий Михайлович? – весело спросил Соболев.

– Сдаюсь, Вася, сдаюсь, – Ларин смешал фигуры и направился в каюту капитана.

– А, Василий Михайлович! Очень рад, что заглянул. Побеседуем, чайку попьём, – Усков предложил Ларину кресло. – Наконец-то мы по-настоящему займёмся электроловом.

Инженер молча протянул капитану радиограмму.

– Что это? – спросил Усков, доставая очки.

– Прочитайте.

– Чёрт возьми! – воскликнул капитан. – Что они, не могут без нас обойтись? Будет жаль, если застрянем где-нибудь в прибрежной луже из-за этих проклятых крабов. Давайте-ка пошлём радиограмму. Если уж будут настаивать – что поделаешь, займёмся крабами.

– Пожалуй, так и сделаем, – сказал Ларин и взял лист бумаги. – Напомним, что «Ураган» вышел из графика экспедиционных работ в связи с проведением спасательных операций.

– Аргумент веский, – согласился Усков.

– Далее, – продолжал Ларин. – Придавая исключительно важное значение новому орудию лова, не хотелось бы откладывать его испытание на более поздние сроки.

– Согласен, – сказал Усков.

Ларин вызвал радиста и продиктовал ему текст радиограммы. Ответ из совнархоза пришёл через час.

– Быстро же они, – удивился Усков.

«Заход в Охотское море к местам передвижения краба обязателен, – говорилось в ответной радиограмме на этот раз в категорической форме. – Также обязательно испытание электроловного снаряжения. Задание получите в Колпакове у представителя совнархоза. Уплотняйте график работ».

Читателю, наверное, небезынтересно узнать некоторые сведения о крабе.

Найдите на карте нашей страны Охотское море и посмотрите на западный берег Камчатского полуострова. Там, в холодных водах сурового моря, сосредоточены основные мировые запасы краба, оттуда наше народное хозяйство черпает сырьё для изготовления крабовых консервов.

В природе существует много различных видов крабов. Камчатский краб – это морское животное, передвигающееся на четырёх парах ног. Пятая пара скрыта под панцирем; она, как зубная щётка, служит крабу для чистки жабр. У краба ценятся ноги: из них делают те самые консервы, которые продаются в магазинах в маленьких банках с надписью: «Chatka. Крабы». Ноги у краба длинные, в размахе достигают полутора метров, а у иных – даже двух. Обычно длинноногие животные быстро бегают, но краб бегун плохой – за час он проходит не более двух километров.

Плавать краб не умеет, зарываться в песок – тоже. От хищников его спасает панцирь – настоящее рыцарское непробиваемое снаряжение. Увидев сильного врага, краб залегает на дно, а иногда пускает в ход своё боевое оружие – клешни.

Крабы откладывают на брюшные ножки до трёхсот тысяч икринок. Из них выходят личинки, которые, подрастая, превращаются в маленьких крабиков. Три года у крабики ползают по водорослям, затем переходят на песок и к восьми-десяти годам становятся взрослыми крабами, годными для промысла.

Зимуют крабы вдали от берегов, на глубинах в сто-двести метров. Весной, когда на зимовке температура воды падает до нуля, они начинают передвигаться к берегу и всё лето и часть осени пасутся на кормовых полях; в декабре откочёвывают на зимовку.

– Досадно, что испытание электроловного оборудования приходится откладывать на неопределённое время, – нарушил молчание Усков. – Столько волнений вы пережили, пока завершили работу, и вдруг – нате вам…

– Что поделаешь? – произнёс Ларин упавшим голосом.

Много месяцев спустя он говорил Ускову, что этот день был одним из самых тяжёлых в его жизни. Вначале он сгоряча решил оставить просьбу начальства без внимания и продолжить экспедиционные работы. Но когда немного успокоился и трезво оценил обстановку, понял, что совесть и долг повелевают ему идти на помощь.

– Значит, курс на Колпаково? – спросил Усков, пытливо вглядываясь в начальника экспедиции.

Ларин ответил не сразу. Опустив голову, он некоторое время что-то обдумывал, а потом, прямо взглянув в лицо капитана, сказал отчётливо:

– Может, это и к лучшему. Мне, во всяком случае, так кажется. И вот почему. По графику испытания гидрокостюмов должны проводиться в конце октября. В это время крабы находятся недалеко от зимних «квартир», на больших глубинах, пока почти предельных для ныряльщиков. Поэтому в октябре испытание костюмов может не состояться, а в сентябре – полная гарантия в успехе. Развяжем себе руки, не будем думать, что впереди нас ожидает новая работа, и потом спокойно проведём испытание электроловного оборудования.

Усков внимательно выслушал Ларина.

– Плавание затянется, – сказал он после некоторого раздумья.

– Возможно, – кивнул Ларин. – Но молодёжь уже стала на ноги. Выдержим.

– Да, среди новичков есть прекрасные ребята, – согласился капитан. – Кто бы мог, например, подумать, что щупленький Данилов окажется таким стойким. Помните, на перегрузке соли… Я тогда, грешным делом, из жалости даже хотел освободить его. Есть воля у юноши. Есть! И Соболев мне нравится, нравится его жадность к работе, ко всему новому…

– Соболев вылит из чистой стали, без изъянов. А вот про Новикова этого не скажешь.

– Фанаберии много, – сердито сказал Усков. – Дурь из головы надо выбить, пока окончательно не свернул с правильного курса.

– Щербань на него влияет.

– Да, механик он, прямо скажу, отличный, а человек, видать, дрянь. Знаете, кулачок такой: всё себе и для себя.

Оба замолчали. Слышно было, как о борт бьются волны. Усков убирал со стола чайную посуду. Ларин курил, наблюдал за капитаном и думал: «Прожить жизнь одиноким, не чувствуя рядом плеча любимой женщины… Как это, должно быть, тяжело!» В каюте капитана чисто-чисто, как в комнате очень опрятного старого холостяка. Всё на месте, ничего лишнего. На стене возле иллюминатора – маленькая подушечка с иголками, рядом на полочке – шкатулка палехской работы. Ларин знал – там пуговицы, нитки и всякая мелочь. Усков вытер стол, вытряс полотенце над раковиной умывальника и вернулся на место. Некоторое время он сидел, по-стариковски сгорбившись и уставив глаза в иллюминатор. Ларин думал о себе, о Поленовой, о жизни…

– Значит, в Колпаково? – снова спросил Усков.

– Значит, в Колпаково, – механически повторил Ларин.

– Чёрт бы побрал этих крабов! – выругался вдруг Усков. – Из-за них я всегда попадаю в беду. Лет семь назад привезли мы в Америку груз крабовых консервов. Я не знаю, что там у них произошло, но камчатскому крабу в визе отказали. Чего только в газетах не писали! «Советские крабы – антиамериканская пропаганда». Это краб-то пропагандист! А один какой-то «крабофоб», определённо сумасшедший, даже требовал распространить на камчатских крабов американскую политику расовой дискриминации.

– Помню эту историю, помню, – засмеялся Ларин. – Крабы – тварь небольшая, роль их в международной экономике незначительна, а вот поди ж ты… Боятся нас империалисты, боятся нашей мирной политики, наших успехов, Иван Константинович. Вот почему камчатскому крабу отказали в визе. Ну и что же дальше было с вами?

– Подержали недельку в порту – и мы отчалили от американских берегов. Не хотите – не надо, на наш товар всегда найдётся покупатель.

– Что верно, то верно, спрос на камчатских крабов на мировом рынке велик, – задумчиво сказал Ларин. – Что ж, поможем нашим краболовам…

…Через трое суток «Ураган» пришёл в Колпаково и бросил якорь. В гавани стояли десятки мотоботов краболовной флотилии. Они гудками приветствовали экспедиционный траулер. Охотники за крабами высыпали на берег и радостно махали руками. Их радость была искренней – ведь многие надеялись на помощь моряков «Урагана».

Ларин и Усков сошли на берег и в сопровождении ребятишек направились в управление крабокомбината. Встретил их Сигачёв – высокий горбоносый человек с самоуверенным волевым лицом и вкратце ознакомил с обстановкой.

В районе комбината исчезли крабы. Обычные методы разведки с помощью постановки контрольных сетей не дали никаких результатов. Краболовная флотилия простаивает. Приказом совнархоза все суда, оборудованные эхолотами и гидролокаторами, мобилизованы на поиски. «Ураган» с сегодняшнего же числа поступает в распоряжение представителя совнархоза, и его приказы обязательны как для капитана, так и для начальника экспедиции.