Текст книги "Экспедиция инженера Ларина"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Новиков, у вас всё? Садитесь. Кто хочет выступить?

– Разрешите мне, – поднялся Соболев. Пробравшись вперёд, он посмотрел на товарищей, поправил волосы, потом заговорил горячо, взволнованно. – Мы только начинаем трудовую жизнь, и нам чаще и строже надо обсуждать свои поступки. Секретарь обкома, который был у нас, говорил, что на человека иногда находит туман. Так вот на Юру Новикова как раз и нашёл такой туман. Надо освобождаться от него, Юра, решительно и смело освобождаться! Мы поможем тебе в этом… Володя Данилов правильный вопрос тебе задал. Нам с тобой при коммунизме жить. Так давай готовиться к этой жизни, давай сейчас начнём трудиться по-коммунистически. Я не знаю, как товарищи, как ты, Юра, но я рад, что тружусь на «Урагане», что участвую в испытании техники коммунизма. – Соболев повернулся лицом к Новикову. – Мы с Вершининым поручились за тебя перед капитаном, Юра. Я убеждён – ты не подведёшь нас. – Соболев с минуту помолчал, как бы собираясь с мыслями. – Ещё о Щербане я хочу сказать. Вы, Щербань, не раз хвастались, что знаете физику, машины. Это хорошо. Но вы утверждали: миром будут править инженеры и техники. А вот это неверно. Нашей страной и в будущем будут управлять борцы, люди глубокого интеллекта, а не такие флюсы, как вы. Вы бедны душой, и нечего прятать свою бедность под лунной и космической романтикой. И есть прямая связь между вашим непониманием искусства и картёжной игрой, между пренебрежением к поэзии Пушкина и хамским отношением к своей семье. Вам, очевидно, нелегко с вашими взглядами на жизнь. Но поймите, что чем ближе к коммунизму, тем будет ещё труднее. Вы, Щербань, член нашего коллектива, и мы заставим вас уважать коллектив.

– Много берёте на себя, Соболев. Я как-нибудь проживу без вас. Молокосос! – пренебрежительно бросил Щербань.

Председателю суда подали записку.

«Новиков подпустил слезу, – говорилось в ней, – а вы и растаяли. Судьи тоже! Предлагаю салаку списать на берег».

Подписи под запиской не было.

– Кто писал записку, встаньте!

Никто не шелохнулся. В красном уголке стояла тревожная тишина.

– Не думала я, что среди нас есть трусы, – иронически заметила Саша. – Ну хорошо, мы сейчас найдём автора. Я получила записку от нашего боцмана. С вас и начнём, Кузьма Степанович. Скажите, пожалуйста, кто её передал вам?

Боцман назвал палубного матроса, тот третьего, третий четвёртого. Цепь замкнулась на Щербане.

– Никакой записки я не писал и не передавал, – отрезал он.

– Хорошо, – сухо произнесла Саша. – Новиков, чей это почерк?

– Щербаня! – Юра посмотрел на своего дружка и голосом, в котором звучали и упрёк и гнев, сказал: – Эх ты, а ещё другом назывался! Зачем врёшь, Коля?

– Отвяжись ты!.. – Щербань выругался.

Саша Поленова, посоветовавшись с заседателями, заявила, что она правом, предоставленным положением о товарищеских судах, удаляет Щербаня с заседания за неуважение к коллективу.

– А если не уйду? – вызывающе бросил Щербань.

Десятки глаз смотрели на него. Нет, взгляды были далеко не дружелюбные. Щербань тряхнул чубом, отвёл глаза и поднялся.

– Подождите, – остановила его Саша. – Выслушайте ещё одно наше решение. Суд рекомендует комитету профсоюза поставить на обсуждение коллектива вопрос о моральном облике товарища Щербаня. А теперь закройте, пожалуйста, за собой дверь.

«Молодец, девка, хорошо драишь», – подумал боцман и попросил слова.

Поведение Щербаня окончательно доконало Новикова. Куда же он смотрел? Почему он не мог разгадать истинного лица Щербаня? Может быть, не хотел? Разве не щекотало самолюбия, когда Щербань все его скверные поступки называл поступками истинного моряка? Какими ничтожными казались теперь Новикову разглагольствования о чести и славе. «Слава» была только в ресторанах, а честь… Какая там честь! Новиков вздохнул.

А боцман говорил о достоинстве советского человека, говорил о верности, твёрдой, как алмаз.

В заключение предложили высказаться Новикову.

– Трудно мне будет…. У меня много недостатков и только одно достоинство: когда я даю слово, я всегда его выполняю. Ещё раз повторяю: с сегодняшнего дня нет старого Новикова. Считайте, что к вам в коллектив пришёл новый, незнакомый человек; он хочет подружиться с вами. – Новиков подошёл к Соболеву и нерешительно протянул ему руку. – Ты оказался на самом деле лучше меня. Давай будем друзьями, Вася.

– Давно бы так, – Соболев широко улыбнулся и крепко пожал руку Новикова.

ГЛАВА 25 ЛЮБОВЬ ПРИШЛА

Ночь. Чёрное небо над океаном. Порывисто дует северный ветер. Стонет океан…

В кромешной тьме «Ураган» петлял, как иногда петляет ночной подвыпивший гуляка, возвращаясь домой по пустынным улицам.

Глубоко в трюме траулера по желобу текла речка из живой рыбы. Она выбивалась под сильным напором из квадратного отверстия в носовой части судна и уходила в кормовой отсек.

Проходил час, другой, но всё так же двигался gо желобу поток живого серебра, так же петлял «Ураган» и было пустынно на палубе.

Такую картину увидел бы человек со стороны. На самом же деле на «Урагане», несмотря на поздний час, шла напряжённая работа. Вот уже третью неделю продолжалось испытание электрорыболовного оборудования. Как и всякое новое дело, оно не сразу пошло как по-писанному. То там не ладилось, то здесь. Потом, как говорят бухгалтеры, всё вошло в ажур.

Рыба облавливалась с помощью пульсирующего[1]1
  Пульсирующий ток – ток, направление которого остается неизменным, а величина претерпевает повторяющиеся изменения.


[Закрыть] тока в радиусе шестидесяти метров от анода – раструба рыбонасоса в наружной носовой части судна. Специальное автоматическое оборудование создавало импульсы тока необходимой величины и посылало их в воду, под судно. Возникало огромное электрическое поле, и с этого поля «Ураган» снимал «урожай» рыбы.

Ларин сидел в небольшой будочке у пульта управления. Вид у него был немного рассеянный. Испытания подходили к концу. То, о чём он мечтал ещё в институте, чему посвятил шесть лет своей жизни, упорной работы, – свершилось. Но Ларин знал, что это только начало. Впереди его ждало много других увлекательных проблем. Он закрыл глаза. Слышалось журчание воды в желобах. Приглушённо гудели машины. Потом все шумы куда-то исчезли.

Перед мысленным взором Ларина возникла странная картина.

Бесчисленные косяки рыб спешат к огромному сказочному дворцу в центре Тихого океана. И какое смешение рыбных «народов и племён». Кета рядом с сельдью. Стайка наваги и скумбрия. Грозная треска. Окуни. С больших глубин поднимаются камбалы, их братья палтусы… А что делается, что делается около сказочного дворца! Идёт драка! Громадные чёрные трубы глотают тысячи, десятки тысяч рыб. А из океана спешат новые и новые косяки… Ярко вспыхивает сферическая крыша дворца, поднимающаяся высоко над океаном. Ларин видит Лину и Сашу. Они в голубых купальниках, обе стройные, загорелые. Подходят к краю крыши. Прыгают. Идут по блестящему паркету океана. На паркете чёрный провал. Ларин хочет крикнуть: «Берегитесь!», но не может, горло сдавливает. Лина делает шаг и падает в чёрный провал. Саша идёт одна. Подходит. Кладёт руку на плечо, зовёт: «Вася!»

Ларин вздрогнул и открыл глаза. Перед ним стояла Саша в своём неизменном лыжном костюме и тормошила его.

– Вы пришли, вы пришли… – повторял он, глядя на неё удивлёнными глазами.

– Ну да, пришла, – проговорила она, позабыв вдруг, зачем пришла.

В глазах, которые смотрели сейчас на неё, не было затаённой печали. Печали, которая никогда не покидала их. Смеялись они или сердились – печаль жила в глубине зрачков. А сейчас её не было.

Саша всё ещё стояла перед Лариным и держала руки на его плечах. Он ощутил их тепло. То было её тепло. И он понял, что ему всё время не хватало этого тепла.

– Саша, – взволнованно произнёс он. – Саша…

Она улыбнулась и сняла руки. Лицо её зарумянилось. Оно было нежным, как лепестки цветущей вишни на заре.

На экране телевизора мелькали серебристые рыбы. Их жадно глотали две нерпы.

– Смотрите, – шептала Саша.

– Пришли на готовенькое, – так же тихо отозвался Ларин.

Вот она минута, когда многое надо сказать друг другу. Но что-то ещё сдерживало их. Они перебрасывались короткими фразами, вкладывая в простые, будничные слова только им понятный смысл.

– Саша, – Ларин взял её руки, – Саша, как хорошо, что вы были на катере и катер попал в шторм…

Она засмеялась и посмотрела на него.

– А почему там, на берегу…

– Не надо об этом, – и он притянул её к себе. – Саша, Саша, я хочу вам сказать…

– Нет, нет, – отстранилась она. – Вы посмотрите, что делается, что делается!

Ларин неохотно повернул голову к экрану. Дельфины. Откуда они? Обычно по ночам дельфины спят где-нибудь в прибрежных водах. «Неужели „Ураган“, следуя за косяком сельди, подошёл к берегу? Но чёрт с ними, надо досказать…»

– Василий Михайлович, – внезапно заговорил репродуктор, – косяк проходит в пяти километрах от острова Парамушир. Направление – Охотское море.

Невысказанному не пришло время… Дело, заботы вели человека, не давая остановиться.

– Как с тарой? – сухо спросил Ларин.

– Клёпка на исходе. Я думаю весь улов сдать на Парамушире. Рыбу частично отоварим клёпкой для бочек.

– А примут?

– У них план трещит. Радист случайно подслушал разговор директора комбината с Сахалинским совнархозом.

– Хорошо…

Репродуктор умолк.

На экране телевизора продолжали мелькать увлекательные картины подводной жизни, но нить мыслей, ещё минуту назад всецело владевших Лариным, оборвалась. Объяснения, к которому он стремился, не состоялось.

– Вот, черти, разыгрались, – беззлобно заметил Ларин. – Так они и раму с рыбонасосом снесут.

Дельфины стремительно носились под судном, мощными хвостами били по рыбонасосу. Им, очевидно, нравилось резвиться в лучах прожекторов. Ларин нажал белую кнопку. Экран погас. Рыбонасос ещё работал и гнал по желобу воду – рыбы уже не было. Косяк, освободившийся от притягательной силы, пошёл в открытое море. Траулер подходил к острову Парамушир. Ларин предупредил в микрофон:

– Прекращаем лов, товарищи. Кузьма Степанович, успеете к утру переработать улов?

– Сделаем, Василий Михайлович, – пророкотал в репродуктор густой бас боцмана.

Саша стояла на пороге, держась рукой за верхний косяк. За спиной у неё струился свет. Вся она – нежная, красивая, по-мальчишески гибкая, манящая. Ларин, забыв обо всём, шагнул к ней. Она спрыгнула в трюм. Засмеялась. Приветливо взмахнула рукой.

Ларин глядел ей вслед, чувствуя, как гулко и часто стучит сердце. Размышляя над жизнью, он, разумеется, допускал, что рано или поздно любовь постучится к нему. И вот она пришла…

Ларин поднялся в каюту. Там никого не было. Но ему казалось, что Саша где-то здесь, спряталась, ждёт его. Он огляделся, покачал головой, улыбнулся. Подошёл к тумбочке и взял фотографию Лины. Долго разглядывал. И вдруг сказал:

– Саша…

Он держал фотографию той, которая навсегда ушла от него, а думал о другой – живой, волнующей, с пышными волосами и синими глазами, отражающими окружающий мир и потому прекрасными.

Ларин помнил прошлое, всегда помнил. Достаточно было ему взять в руки фотографию и закрыть глаза, как сразу, же образ Лины оживал. А сегодня лицо её виделось смутно, словно сквозь частую сетку дождя. Оно куда-то уплывало, уступая место другому. Уплывало вместе с печалью…

Ларин осторожно поставил фотографию на место. Рядом с ней на тумбочке лежал резиновый человечек.

«Любовь! – думал Ларин. – Любовь… Вечное чудо, преобразующее и омолаживающее мир».

Через три дня «Ураган» покинул остров Парамушир и направился в Охотское море.

Удача сопутствовала морякам. Обловив один косяк, траулер быстро находил второй. Две трети команды занимались переработкой рыбы. Ларин по восемнадцать-двадцать часов просиживал у пульта управления. В каюте он едва добирался до постели и моментально засыпал. Организм у него был железный, но не выдержал, сдал. Последние два дня Ларин чувствовал себя отвратительно.

Вот и сейчас он сидит в будке на низком кресле позади Соболева и кутается в плащ. В будке тихо. Дрожат стрелки приборов. В желобе журчит речка из живой рыбы. Мелькают кадры подводной жизни на экране телевизора…

– Вы бы шли в каюту, отдохнули, Василий Михаилович!

Уверенность Соболева нравится Ларину, но много в нём ещё мальчишества. «Рискнуть разве?» – подумал Ларин, глядя на широкий затылок своего ученика.

Странно себя вёл сегодня косяк сельди. Он то уходил вглубь, то поднимался к поверхности. Соболеву всё время приходилось быть начеку: по глубиномеру менять положение рыбонасоса под корпусом траулера, делать записи в специальном журнале. И Соболев справлялся с этой работой.

Ларин придвинул микрофон.

– Иван Константинович…

– Да.

– Я скверно себя чувствую. Мне надо выспаться как следует. У пульта оставляю Соболева.

– Можно и кончать. Тара на исходе.

– Зачем же? – Ларин устало вытянул ноги. – Сейчас прохладно, рыбу можно сохранить на палубе под брезентами.

– Что ж, я думаю, Соболев справится, – ответил капитан.

Ларин выключил микрофон и обернулся на крик Соболева:

– Василий Михайлович, смотрите!

– Вижу.

Раструб рыбонасоса оторвался от рамы и повис в воде.

– Работа дельфинов, – хмуро сказал Ларин. – Выключай установку, Вася.

Они закрыли будку и поднялись в лабораторию.

– Придётся спуститься в воду, – всё так же хмуро сказал Ларин.

– Может, я один, Василий Михайлович? Или с Алексеем…

Ларин отрицательно покачал головой:

– Без меня вы не справитесь. Одевайтесь, будете страховать.

Ларин сообщил в рубку об аварии и предстоящих подводных работах, и они вышли на палубу. Над океаном повисла жёлтая луна. Она почему-то качалась, как маятник стенных часов. «Не луна, а голова кружится. Может, не стоит рисковать?» – подумал Ларин, оглядываясь по сторонам. Саши нигде не было. Боцман, спустив шлюпку, стоял у верёвочного трапа. Ждал. Нет, оставаться нельзя.

– Вася, какая температура воды?

– Пять градусов.

В шлюпке Ларин натянул маску, повернулся спиной к «Урагану» и спустился в воду. Выпустив лишний воздух, он всплыл на поверхность, показал Соболеву большой палец – всё, мол, в порядке, сделал несколько гребков ластами, затем согнулся в пояснице и ушёл вглубь. Видимость в воде была хорошая: мощные прожекторы, установленные в подводной части «Урагана», давали достаточное освещение. Ларин подплыл к рыбонасосу и начал работать. Мимо прошла тень. Быстро взглянув, он успокоился: это был Соболев.

Неожиданно Ларин вновь почувствовал головокружение. Дышал он часто, прерывисто. «Спокойнее, спокойнее», – мысленно приказывал он себе. Несколько раз глубоко и медленно вздохнул. Стало легче, но головокружение не проходило. Ничего не хотелось делать. Он смутно видел Соболева. Тот почему-то двоился в глазах, потом совсем исчез из виду.

А Соболев продолжал плавать вокруг Ларина, страхуя его от подводных хищников. Правую руку он держал на рукоятке ножа, а левой цеплялся за сигнальный канат.

Ларин, свесив ноги, сидел на раме и вяло взмахивал руками, пытаясь укрепить раструб рыбонасоса. Соболев подплыл ближе и увидел, что инженер работает в полубессознательном состоянии. Вот инструмент выскользнул из его рук и растворился во мраке. Ларин качнулся и свалился набок. Соболев подхватил его, но выпустил канат, и бессильное тело инженера потянуло его вниз. Но Соболев успел снова схватиться за канат и дёрнул его три раза: условный сигнал к немедленному подъёму наверх. Боцман потравил канат.

Ах, боцман, боцман, неужели вы не чувствуете, что происходит под водой?..

Силы Соболева иссякали. Почувствовав, что канат подаётся, он начал тянуть его вниз. А боцман продолжал травить канат. Соболев готов был плакать от отчаяния.

Саша Поленова стояла рядом с боцманом и с тревогой следила за пузырьками воздуха. Пузырьки страхующего поднимались на поверхность нормально, а второй подводник дышал прерывисто, пузырьки появлялись с большими интервалами. Саша побежала в лабораторию, быстро переоделась. Боцман встретил её в полном недоумении.

– Дали два сигнала, требуют травить канат.

– Два? Может, три? – спросила Саша. – Тяните вверх, Кузьма Степанович. Вы, наверное, ошиблись. Я спущусь к ним.

Соболев увидел Сашу, и ему стало легче. Одновременно он почувствовал, как канат натянулся и его начали выбирать. Саша плыла рядом, поддерживая Ларина. Меньше чем за минуту боцман вытащил подводников. С них сняли маски. Ларина подняли на палубу. Саша наклонилась над ним вместе с судовым врачом.

– Что будем делать? – спросил Усков.

– Без Ларина, пожалуй, ничего не сделаем, – ответил судовой электрик.

На экране телевизора – подводная часть траулера. На ней – рыбонасос. Раструб на месте. Но установка не действует.

– Не исправим? – переспросил Усков. – А как же наше обязательство?

– Не бывает безвыходных положений, – сердито сказал Вершинин. – Я в технике не силён, но могу…

– Тут вам не философия – базис, надстройка, – насмешливо заметил Щербань.

– Что ж, будем ждать выздоровления Ларина, вздохнул Усков. – Это значит, что к октябрьским праздникам не успеем выполнить обязательства.

В каюте капитана установилось гнетущее молчание.

– Я могу взяться за это дело, – небрежно обронил Щербань и, помедлив, добавил: – За особую плату.

Усков обрадовался:

– Вы молодец, Николай Петрович! Я начинаю верить вам. В праздники мы вам дадим премию.

– Зачем премию? – усмехнулся Щербань. – Платите сейчас. Пять тысяч.

– Что? Пять тысяч? – воскликнул Усков. – Знал я, что вы корыстолюбивый человек. Но до такой степени быть жадным…

– Иван Константинович, при чём тут жадность? – Щербань пожал плечами. – Я хочу, чтобы вы правильно меня поняли. Ремонт установки Ларина не входит в мои служебные обязанности. А всякий труд требует оплаты. Я прошу совсем немного. Работа ведь рискованная, под водой. Ларин-то за изобретение получит десятки тысяч.

– Просто непорядочно торговаться о деньгах, когда весь коллектив ждёт…

– Что ж тут такого? Я ведь не взаймы прошу, а за работу. Если моё предложение не устраивает – ждите Ларина.

Щербань потянулся за своим кожаным регланом. Усков ошеломленно наблюдал за ним.

– Постойте, – почти крикнул он, когда Щербань взял фуражку. – Я вам заплачу свои деньги.

– Ваши деньги мне не нужны, – возразил Щербань. – Работа должна быть оформлена по существующему трудовому законодательству. Можно подписать соглашение или оплатить по наряду.

«Придётся снестись с начальником флота, – подумал Усков. – Сколько ни возмущайся, а платить придётся, иного выхода нет. В крайнем случае высчитают из моей зарплаты».

– Хорошо, – сказал Усков. – Я согласен платить. Начинайте работу.

В дверь постучались. Вошел Соболев, держа в руках раструб рыбонасоса.

– Знаете, почему установка не работает? – возбуждённо заговорил он. – На этот вот болт подкладывается под шайбой оголённый конец провода и зажимается гайкой. После этого верхний конец болта заливается горячей смолой и покрывается лаком в два слоя. Изоляция надёжная. А здесь, как видите, изоляции нет. Конец болта и провод оголены, а гайка ослабла.

– А у кого вы просили разрешения на подводное плавание? – грозно спросил Усков. – Опять самовольничать!

– Товарищ капитан, вы отдыхали, и мы не решились беспокоить вас.

– Ишь ты, какие все стали заботливые, – усмехнулся Усков. – С кем же вы плавали?

– С Поленовой.

– Та-ак. – Усков пристально посмотрел на Соболева. – А ты можешь устранить повреждение?

– А почему же нет? Могу. Через час установка будет работать. – Соболев сказал это твёрдо и уверенно.

– Та-ак, – ещё раз повторил Усков. – Сколько же за ремонт хочешь получить?

– Мы же не за деньги, товарищ капитан! – обиженно глянул Соболев на Ускова.

– Ясно…

Щербань молча вышел из каюты.

Усков насмешливо бросил ему в спину:

– Соглашения подписывать не будем.

Ларин лежал в постели. Сквозь приоткрытый иллюминатор доносились голоса. Шумела лебедка. В каюту с подносом вошла Саша. Пристальный взгляд Ларина смутил её.

– Вот завтрак принесла, – сказала она, расставляя на столе еду.

Он не сводил с неё глаз.

– Саша…

– Да?

– Спасибо! Спасибо за внимание. Пока я лежал, я всё время чувствовал, что вы тут. А теперь скажите, что со мной было? Никто ничего не хочет рассказать толком, словно я ребёнок.

– У вас было воспаление лёгких. Вы больным спустились в воду и нарушили неписаный закон подводных пловцов.

Ларин улыбнулся: закон подводных пловцов… Не об этом ли он ежедневно говорил своим ученикам? Она повторила его слова.

– Вы злопамятны.

– Просто я прилежная ученица. – Она взглянула на него: – Какая борода у вас отросла…

Он взял с тумбочки зеркало. Чёрная густая борода резко оттеняла бледность лица. Голубизна глаз казалась более глубокой, и от этого лицо было чужим, незнакомым. Ларин долго разглядывал себя. Вздохнул.

– Оброс. – Он положил зеркало на место. – Саша, это вы с Соболевым отремонтировали рыбонасос?

– Вам рано ещё думать об этом. Думайте о чём-нибудь другом. О завтраке, например…

– И о вас. Мне всегда хорошо, когда вы рядом со мной и когда вот так хлопочете, как сейчас.

– Ой, мне надо идти! – Она придвинула к постели столик с тарелками и питьём. – Ешьте. Поправляйтесь. Скоро доктор придёт…

Перед обедом к Ларину зашёл Усков.

– Бреетесь! Значит, здоровы. А славная бородища у вас была.

– Врачи, по-моему, самый вредный народ, – добривая щёку, сказал Ларин. – Наш милейший Сергей Сергеевич ещё три дня хотел продержать меня в постели.

– А что ж, сиделка у вас хорошая, – Усков хитровато подмигнул: – Лежали бы. Впрочем, лежать всё равно не дадут.

– А что?

– Капитаны траулеров хотят обратиться к вам за помощью.

Ларин сложил бритвенный прибор..

– Расскажите.

«Ураган», после ремонта установки, обловив два косяка сельди, поднялся на север, в район, где флотилия из двадцати траулеров промышляла камбалу.

Капитаны судов хорошо знали камбальные банки. У каждого из нтс была своя банка, где он из года в год вёл промысел. Команды за одно траление брали по нескольку центнеров рыбы. Но некоторые суда оказались в пролове. Капитаны их, как только «Ураган» пришвартовался к борту плавучей рыбообрабатывающей базы «Палтус», решили повидаться с Лариным. Но врач не допустил их к нему.

– Говорят, что вся надежда на наши акустические приборы, – заключил Усков.

– Придётся помочь. А как с разгрузкой рыбы? – спросил Ларин, надевая китель.

– Заканчиваем, – ответил Усков.

– Что ж, давайте пригласим капитанов, Иван Константинович. Есть у меня одна идея…

Через полчаса в каюте Ларина шесть капитанов склонились над картой района промысла. Ларин водил по ней карандашом.

– Эта банка почему не облавливается? – спрашивал он.

– Каменистое дно, – отвечал капитан. – Трал рвётся.

Карандаш опять скользнул по карте.

– А эта?

– Неровное дно, – последовал немногословный ответ.

Перебрали десять-двенадцать банок. Капитаны боялись облавливать их, потому что оставили там не один трал.

– Гиблые места, – махнул рукой сухощавый капитан «Сокола». – Вы нам помогите найти новые скопления камбалы.

– Искать – это долго, – сказал Ларин. – Будем ловить на тех каменистых банках, куда, как вы говорите, ни один капитан не осмеливается заходить. Попытаемся поднять камбалу с каменистого дна электрическим током.

– Невозможно! – воскликнул капитан «Сокола».

Ларин пожал плечами.

Пять капитанов молча покинули каюту. Они не поверили в затею инженера. У капитана «Сокола» не было выхода: за десять дней траулер не выловил ни одной рыбёшки. И он принял предложение.

Под вечер «Ураган» вышел на банку. Позади шёл «Сокол». Но первые траления оказались пустыми. Неудачу Ларин объяснил недостаточной глубиной погружения электродов. Чтобы можно было опустить их на большую глубину, пришлось сделать новое приспособление. На это ушёл ещё день.

Вечером второго дня на палубу «Урагана» поднялся капитан «Сокола». Его обветренное лицо выражало крайнее раздражение, и такое же раздражение светилось в маленьких острых глазах.

– Вы что, издеваетесь надо мной? – спросил он резко. – Тысячи чертей, если я сейчас же не подниму якорь!

– Ну что ж, пожалуйста, если хотите вернуться в порт без рыбы, – спокойно ответил Ларин.

– Вы смеете ещё иронизировать, молодой человек? – сердито выкрикнул капитан.

– Завтра я вам гарантирую успех, – заявил Ларин.

Капитан уставился на него пронзительным взглядом:

– Завтра? Хорошо, я подожду ещё сутки.

На другое утро Поленова и Соболев предстали перед Лариным. «Какой контраст по сравнению с лыжным костюмом, в котором она ходит по судну», – подумал Ларин, взглянув на Сашу; в плотно облегавшем гидрокостюме она выглядела гимнасткой.

– Почему вас двое? Разрешение на плавание я давал одному Соболеву.

Соболев неопределённо махнул рукой: попробуй, мол, отвязаться от неё. Ларин не хотел пускать Сашу в воду, хотя причин для отказа не было.

– Я буду страховать Соболева, – твёрдо сказала она.

– Опять своевольничать? – нахмурился Ларин.

– Но, Василий Михайлович, я же никогда не видела, как камбала на глубине живёт.

Вершинину нужен был отдых. Накануне он целый день помогал укреплять электроды на глубине. Сам Ларин сегодня не мог уйти в воду – надо было дежурить у пульта управления. Саша не спускала с него глаз. Она словно читала его мысли. «Я знаю, вы меня любите, – говорил её взгляд. – Но это не причина, чтобы не пускать меня в море». Ларина обескураживал этот взгляд.

– Ну, хорошо, идите. И осторожнее там, – сказал он.

Саша и Соболев опустились на дно моря и обнаружили среди камней огромные скопления камбалы. Вдруг рыбы беспокойно зашевелились и начали всплывать вверх. «Видимо, – решил Соболев, – Василий Михайлович дал ток на электроды». Установив высоту всплытия камбалы, ныряльщики поднялись на поверхность.

– Есть рыба! – весело доложили они и, перебивав друг друга, рассказали о своих наблюдениях.

С «Урагана» сигнализировали на «Сокол», сообщили, на какой глубине следует ловить рыбу, и предложили следовать за ними. Так начался своеобразный сбор урожая. «Ураган» как бы «скашивал» поле, а «Сокол» тянул за ним трал и подбирал «скошенное». За три дня выловили семь тысяч пудов камбалы. Больше трюмы «Сокола» не вмещали. Перед отплытием на базу капитан «Сокола» явился на «Ураган» и извинился перед Лариным.

– Я охотно принимаю извинения, капитан, – от души засмеялся Ларин. Он любил прямодушных людей. – Но вам теперь придётся занять очередь. Мы загружены заказами по горло, – и он перечислил названия траулеров, которые решили собирать «урожаи» с помощью «трактора» Ларина.

Щербань, кончив читать фельетон, в котором рассказывалось о похождениях какого-то афериста, тряхнул чубом и не то шутя, не то с оттенком зависти сказал:

– Вот этот дела обделывал! Сотнями тысяч ворочал!

Новиков сердито посмотрел на него:

– Нашёл кем восхищаться. Жуликом!

– Не жуликом, а талантом. Чтобы вести такую игру, голова нужна на плечах, а не чугунный котёл.

– Чёрт знает, что плетёшь! Ты бы вот очерк о коммунистической бригаде прочитал.

Щербань взял со стола сигаретку, закурил.

– Читал. Шуму много. Надо не шуметь, а работать. Кто про меня скажет, что я плохо работаю? Никто. Разговорами коммунизм не построишь. Что я пью или в картишки иногда перекидываюсь, – так это моё личное дело.

– Не согласен, – отрезал Новиков.

Характеры меняются по-разному. Одни постепенно, другие – как-то сразу, после первого же большого жизненного испытания. Для Новикова таким испытанием явились смерть матери, товарищеский суд. Новиков много думал и много читал в последнее время.

– Слушай, Коля, ты читал когда-нибудь Толстого? – спросил он.

– В школе читал.

– Я тебе одно место из «Воскресения» прочту.

– Давай, давай, просвещай, – пренебрежительно усмехнулся Щербань.

– «В Нехлюдове, как и во всех людях, было два человека, – читал Новиков. – Один – духовный, ищущий блага себе только такого, которое было бы благом и других людей, и другой – животный человек, ищущий благо только себе и для этого блага готовый пожертвовать благом всего мира».

Новиков отложил книгу.

– Неужели и во мне, в советском человеке, есть это животное? Раньше я не задумывался над вопросами, для чего я живу, правильно ли живу и как надо жить. А теперь мне ясно, что нельзя жить так, как я жил раньше. Нельзя жить и так, как живёшь ты, Коля.

– Здорово ты перековался, – усмехнулся Щербань. – Ну, чёрт с тобой! Давай лучше выпьем, – предложил он, разливая в гранёные стаканы водку.

– Ты же на собрании дал слово не пить.

– Так то на собрании, – усмехнулся Щербань. – Петухом запоёшь, когда прижмут. Подсаживайся, тяпнем на прощанье.

– Почему – на прощанье?

– Перехожу на «Сокол». Завтра отшвартуюсь. Там второй механик заболел. А мне это на руку, – опять усмехнулся Щербань. – Заработки у них хорошие. Камбала прёт…

– Бежишь, значит? – возмущённо посмотрел на него Новиков.

– Умников больно много развелось. А я сам умный, что мне! – Щербань придвинул стакан Новикову. – Ну, поехали, чтоб старая дружба не ржавела.

– Пить я не буду, – твёрдо сказал Новиков.

– А в картишки? Отыграешься, может? – ехидно спросил Щербань и залпом выпил водку.

Новиков с ненавистью взглянул на бывшего своего товарища и вышел из каюты.

…Саша Поленова на «Урагане» ходила в спортивных брюках и куртке. Так было удобно. Правда, иногда у неё появлялось желание показаться в кают-компании пусть даже не в нарядном, а в простом женском платье, но сделать этого она не могла, потому что чемодан с вещами утонул, когда катер «Резвый» терпел бедствие. И поэтому не приходилось удивляться, что она всю свою первую зарплату оставила в магазинах Колпакова.

Шестого ноября на торжественное собрание Саша пришла в новом узком платье вишнёвого цвета и лакированных туфлях. Вася Соболев даже руками развёл:

– Ты второй раз убиваешь меня.

– Тебе нравится? – рассеянно спросила она, выискивая глазами кого-то, и, увидев Ларина, быстро сказала: – Проводи меня, пожалуйста, туда.

Соболев тихонько свистнул от удивления:

– Тоже – «пришёл, увидел, победил»? Который по счёту?

Саша покачала головой: нет, это не то. И Соболев впервые взглянул на Ларина не как на своего учителя и инженера, а как на человека, которого она предпочла другим. «Да, Василий Михайлович хоть куда», – одобрил Соболев выбор Саши. Он подвёл её к Ларину и напыщенно произнёс:

– Разрешите представить вам молодую ультрасимпатичную особу.

Ларин, поднявшись, шутливо отвесил поклон и заразительно засмеялся.

– Садитесь, Александра Николаевна, – предложил он, указывая место возле себя.

– Но первый танец мой, – сказал Соболев. – Предупреждаю об этом во избежание международных скандалов.

– Э, нет, юноша, – вмешался Усков. – На кораблях первый танец всегда принадлежит капитану. – Вы не возражаете, Александра Николаевна?

– С удовольствием, Иван Константинович, – тотчас же согласилась Саша, бросив быстрый взгляд на Ларина.

– Ах ты, мать честная! – вздохнул Соболев. – Тогда я – второй.