Текст книги "Экспедиция инженера Ларина"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА 17 ТОРЖЕСТВЕННОЕ ОБЯЗАТЕЛЬСТВО

Океан замер под прозрачным утренним небом.

«Ураган» и «Ястреб» стояли рядом. На палубах не было видно ни души. Но вот почти одновременно раздались два пронзительных свистка. Суда ожили. Заработали лебёдки. Через полчаса «Ураган» и «Ястреб» снялись с якорей и медленно стали удаляться от острова. Сначала они шли одним курсом, потом «Ураган» басовитым гудком распрощался с «Ястребом» и круто повернул на юг. Остров был виден в течение полудня, к вечеру он уменьшился до едва заметного голубого мазка в северо-восточной части безбрежного Тихого океана.

В кают-компании заканчивался ужин.

– Ну, что же вы решили? – обратился Ларин к Вершинину. – Поговорили с людьми?

– Вся команда горячо поддержала наш комсомольский почин. Только вот Щербань с Новиковым…

– Слушайте, Вершинин, бросьте, – сверкнул глазами Щербань. – Достаточно из меня кишки выматывали!

– Вымотаешь у вас! С вами разговаривать – два куля соли надо съесть.

– Я, кажется, ясно объяснил вам, – продолжал Щербань, не обратив внимания на реплику Вершинина. – Могу ещё раз повторить. Я согласен соревноваться за быстрейшее освоение новой техники, за перевыполнение экспедиционного плана. Машины в мою вахту будут работать с точностью швейцарских часов. А насчёт того, как жить, как провести свой досуг, – извините, соревноваться не желаю. И вообще объясните мне, пожалуйста, что значит жить по-коммунистически?

– Я вам с Новиковым целый час объяснял. – Вершинин налил себе стакан чаю, в задумчивости провёл рукой по мягким волосам и устало, монотонно продолжал: – Жить по-коммунистически – прежде всего значит всегда быть морально стойким…

– Опять лекция, – поморщился Щербань. – Вы что, думаете газет мы не читаем, радио не слушаем?

Вершинин покраснел. Щербань попал в самое больное место: была у третьего помощника слабинка – любил поучать.

– О чём вы спорите? – Усков посмотрел на Щербаня. – Мы все слышали, Николай Петрович, как вы в прошлый раз говорили об облике человека будущего. Но вы глубоко заблуждаетесь. Со временем вы сами убедитесь в этом. Специалистом не так уж трудно стать – вон сколько институтов в стране, а вот настоящим человеком сделаться – куда труднее и сложнее.

– Это я понимаю, Иван Константинович, – наклонил свой чуб Щербань. – Но нельзя же всю команду «Урагана» стричь под одну гребёнку. Я, например, не хочу заниматься художественной самодеятельностью.

– А кто вас заставляет? – спросил Ларин.

– Кто? Вершинин, конечно, – Щербань бросил насмешливый взгляд на третьего помощника. – Через художественную самодеятельность он хочет приобщить моряка к искусству.

– Сейчас проверим, – сказал Ларин, принимая от Вершинина проект договора. В кают-компании некоторое время царило молчание. Потом Ларин поднял глаза на Щербаня. – Проект договора вполне, вполне приемлем. Ознакомьтесь, Иван Константинович. Я с радостью поставлю свою подпись под договором. Только вот об искусстве и творчестве Вершинин толкует не то что неправильно, а скорее однобоко, немного упрощенно, что ли.

– В чём эта упрощенность? Я не согласен с вами, Василий Михайлович.

– Охотно объясню, – сказал Ларин. – Вы хотите научить людей воспринимать большое искусство через художественную самодеятельность. Вы хотите, чтобы одни у вас занимались в драмкружке, другие сочиняли стихи, третьи посещали музыкальный кружок. Конечно, в команде найдутся люди, которые охотно будут участвовать в художественной самодеятельности. Ну, а если человек не хочет участвовать? И пусть не участвует. Главное – в умении воспринимать искусство. Я, например, когда на сцене смотрю Гамлета или читаю «Тихий Дон», дополняю текст Шекспира или Шолохова своим воображением, и для меня Гамлет – мыслитель…

– А для меня – хлюпик какой-то, – бросил Щербань.

– Вот видите, – улыбнулся Ларин, – мы, очевидно, по-разному представляем себе не только образ Гамлета, но и шолоховскую Аксинью, её душевный мир, внешность. Однако в этом я не вижу беды. Хуже, если, глядя на картины Левитана или слушая музыку Чайковского, человек остаётся холоден, равнодушен. В таком случае это просто духовно бедный человек, и наш долг помочь ему воспитать в себе эстетическое чувство…

– Но, Василий Михайлович, – возразил Вершинин, – самодеятельность мы должны развивать.

– А кто говорит, не должны? Но в договор такой пункт, пожалуй, не следует включать.

– Договор все будут подписывать?

– Все, все, – сказал Усков.

– Как же теперь быть с Поленовой? – спросил Вершинин.

– А что с ней?

– После вчерашнего случая как-то неудобно…

– Почему же ей не подписать? – удивился Ларин. – Мы же для того и организуем соревнование, чтобы воспитывать людей, готовить их для жизни в коммунистическом обществе.

– А мы ей всё же всыплем по комсомольской линии. На первом же собрании.

– Так это тоже одна из воспитательных мер, дорогой мой, – усмехнулся Ларин.

– Вот что, – сказал Усков, поднимаясь. – Я сам поговорю с людьми, с каждым в отдельности. И не будем тянуть с этим делом.

…Мерно вздымалась широкая грудь океана. Волны лениво плескались о борт «Урагана». На чёрном небе блестели крупные звёзды. Океан отражал свет звёзд и был усеян множеством белых точек. Они мерцали и переливались на его чёрной поверхности. На «Урагане» вспыхнули прожекторы; тьму ночи рассекли огненно-рыжие мечи. Звёзды померкли. «Ураган», замедляя ход, остановился. И сразу же стало тихо. Только слышался мягкий шум волн. Потом тишину расколол гудок. Набирая силу, он долго будоражил ночной океан.

Палуба «Урагана» ярко осветилась. Моряки выстроились в две шеренги у стола, покрытого красным кумачом. На столе лежал лист бумаги, на котором крупными буквами было выведено: «Договор о коммунистическом соревновании». Соболев и Данилов приготовились к поднятию флага и по команде «смирно» замерли у флагштока.

– Поднять государственный флаг! – раздался голос капитана из рубки.

Красное полотнище с изображением серпа и молота и пятиконечной звезды медленно взвилось вверх.

Лица моряков, освещённые светом прожекторов, были торжественны. Все молчали. Молчала ночь. Молчал океан. И тишина подчеркивала праздничность обстановки.

Моряки один за другим подходили к столу и ставили свои подписи под договором.

И ночной океан, и серп и молот в лучах прожекторов, и праздничные лица товарищей вызывали в душе Соболева широкое чувство радости и гордости, глаза у него блестели. Поставив свою подпись, он выпрямился я взволнованно запел:

 
Вперёд заре навстречу…
Песню сразу же, словно по команде, подхватили все. Моряки ставили подписи и пели:
Смелей вперёд и твёрже шаг,
И выше юношеский стяг.
Мы – молодая гвардия
Рабочих и крестьян.
 

Песня лилась и лилась. Лёгкий ветерок подхватывал её и уносился вдаль, чтобы поведать миру о красоте советского человека, о его могучем душевном порыве.

ГЛАВА 18 ОКЕАН СВЕТИТСЯ

Володя Данилов поджидал боцмана возле верстака на полубаке. Здесь они в обществе Марса проводили всё свободное время, что-то мастерили, иногда читали брошюры по морскому рыболовству или просто молча смотрели на океан. Вот и сейчас Володя задумчиво глядел на бескрайнюю водную пустыню. Траулер, оставляя за кормой белый пенящийся след, легко и весело бежал на юг: где-то там, впереди, должны настигнуть косяк сельди.

Пришёл боцман.

– Ну, Владимир, продолжим учёбу. Вчера у нас хорошо получилось. «Мы – молодая гвардия рабочих и крестьян…» На чём мы остановились-то?..

Данилов смущённо кашлянул и взял с верстака тоненькую книжечку.

– Мы, Кузьма Степанович, разбирали формулу расчёта подъёмной силы лебёдки.

– Буква «вэ», буква «ку» и ещё «зет» какой-то. Не осилю я, Владимир, этого ржавого якоря.

– Очень просто же, Кузьма Степанович. Смотрите, – Данилов взял карандаш. – Буква «вэ» обозначает…

Боцман, силясь понять, морщил лоб, глаза его неотступно следили за быстро бегущей по бумаге рукой Данилова, а в голове всё равно происходила невообразимая путаница.

– Погоди, Владимир, – с виноватой улыбкой сказал боцман и слегка дотронулся своей в добрую лопату рукой до плеча Данилова. – Хоть убей, не разберусь… Присмотреть за одним делом надо…

– Плохой я объясняльщик, Марс, – уныло произнёс Данилов. – Кузьма Степанович, куда же вы?

Марс в несколько прыжков догнал боцмана, осторожно схватил его за штаны и, виляя хвостом, потянул назад. Кузьма Степанович погладил собаку. Марс прижал уши от удовольствия, но пасть не разжал и стал тихонько пятиться, упираясь передними лапами.

Боцман вернулся.

Собака радостно тявкнула и улеглась на старое место.

– Ты, Владимир, не сердись. Бог с ней, с этой самой формулой, – сказал боцман. – На практике у нас хорошо получается, вот и ладно…

Солнце падало в океан. Оно краем коснулось воды, потом медленно погрузилось. И сразу же огненные перья заката охватили полнеба золотым пламенем. Печальная мелодия понеслась над океаном. Это на корме траулера Новиков, склонив голову набок, медленно растягивал меха аккордеона. Боцман, слушая, думал о Новикове, о том, что он, наверное, не такой уж плохой парень, если умеет так душевно играть. Данилов прижался к боцману. Золото в небе потухло. Наступила ночь. Зажглись звёзды.

Ларин вышел на палубу, чтобы проветриться после напряжённой работы. Облокотившись о борт, он вдыхал свежий воздух, напитанный влагой. Ему было хорошо и почему-то немного грустно. Может, музыка навевала эту грусть? Аккордеонист, видимо, тоже грустил. Ларин стоял долго, пока не затекли руки, лежавшие на поручнях. Он отошёл от борта и неожиданно увидел Поленову.

– Импульсы возвращаются, Василий Михайлович, – почему-то шёпотом сказала она.

Ларин всмотрелся в её лицо. Оно было неподвижно. Глаза – большие, тёмные.

– Что с вами? – тихо спросил он.

– Какая чёрная вода… И там иной мир…

– Там вы уже побывали и заработали верный выговор.

– Ну и пусть, – Саша упрямо вскинула голову.

– Зачем, всё-таки, вы ушли в океан?

– Чтобы доказать вам, что я умею плавать.

Ларин сунул потухшую трубку в карман куртки.

– Что ж, пошли, Александра Николаевна.

Через полчаса команда собралась в красном уголке. Моряки были в брезентовых робах, готовые по первому же сигналу приняться за дело. Ларин, протиснувшись к столу, некоторое время молча смотрел на них.

– Я собрал вас на несколько минут, – сказал он. – С сегодняшней ночи мы приступаем к испытанию новых орудий лова. Промышленность их ждёт. И я уверен, что мы оправдаем эти надежды…

Ларина прервал бесстрастный голос репродуктора:

– Траулер подходит к косяку рыбы. Всем занять свои рабочие места.

– Не будем терять времени, товарищи. Каждый знает свои обязанности, – сказал Ларин. – Я очень и очень надеюсь на вас. Всем ли ясна задача?

– Народ понятливый, Василий Михайлович, – пробасил боцман. – Будем ловить.

– Вопросы есть? Нет? Ну, тогда по местам. Желаю удачи!

Моряки шумно начали расходиться.

С древних времен человек добывает рыбу. Наши далёкие предки пользовались самыми примитивными орудиями лова. Это были удочки с костяными крючками, простая заострённая палка-острога, плетёные корзины. Потом появились загородки, сети, различные неводы, тралы. Они улучшались, переделывались, но принцип их работы не менялся. Техническая мысль давно искала новых, более совершенных методов добычи рыбы. В Каспийском море стали ловить кильку на свет электрических ламп. Результаты оказались поразительными. До применения света на Каспии очень мало добывали кильки, потому что живёт она в таких глубинах, где её невозможно облавливать обычными способами. А на свет она ловится сотнями тысяч центнеров. На Дальнем Востоке условия лова рыбы на свет ещё не изучались, и экспедиция инженера Ларина должна была заняться этим.

«Ураган», не сбавляя хода, шёл навстречу косяку сельди. Впереди бежал луч прожектора. Палуба была ярко освещена. По бокам судна выдвинулись две стрелы. Они несли на тросах странные на вид громоздкие сооружения – подхваты для лова рыбы на свет, напоминающие по форме два опрокинутых конуса. На металлическом круге диаметром в три метра висел четырёхметровый сетевой мешок, который заканчивался отверстием для слива рыбы. При лове это отверстие затягивалось. В центре металлического круга на растяжках помещалась электрическая лампа мощностью в полторы тысячи ватт. Она была ввинчена в специальный патрон, чтобы морская вода не попала к электрическим контактам. Лампа включалась и выключалась с траулера.

Володя Данилов стоял у лебёдки. У второй лебёдки курил трубку боцман. Подошедший Ларин предложил проверить лампы. Боцман и Данилов одновременно щёлкнули выключателями. На подхватах вспыхнул яркий свет. Траулер принял какой-то фантастический вид. Казалось, что вот-вот огненные крылья поднимут его и унесут неведомо куда.

– Задраить иллюминаторы и погасить огни, – раздался голос капитана.

Судно погрузилось в темноту. Томительно тянулись минуты. Слышно было, как бьётся волна о борт. В рубке Ларин смотрел на светящийся экран. Автоматический счётчик отмечал расстояние до косяка. Вахтенный капитан Вершинин сбавил скорость судна.

Вдруг впереди океан начал фосфоресцировать. Маленькие светлячки то исчезали, то вновь появлялись, наконец слились в одну сплошную сияющую полосу. Светлая полоса вытягивалась в длинную ленту, суживалась, выбрасывала в стороны отростки, потом приняла форму полукружья. Словно какое-то фантастическое чудовище, охватывая корабль, двигалось навстречу.

В рубку вошел Усков. Некоторое время он молча смотрел на приближающуюся светлую ленту, потом приказал:

– Как только войдём в косяк, ложись в дрейф.

– Есть ложиться в дрейф! – чётко ответил Вершинин.

Ларин и Усков спустились на палубу, где шли последние приготовления к лову. В темноте мелькали силуэты людей, слышались шорохи. Поленова, облокотившись о борт, не могла оторвать взгляда от океана: она никогда не думала, что движущийся косяк сельди может светиться ночью.

– Вы готовы? – тихо спросил Ларин.

– Да, – ответила Саша и спустилась в открытый трюм.

А Володя Данилов никак не мог побороть охватившего волнения. Он не понимал Кузьму Степановича: тот, как ему казалось, был равнодушен ко всему, что происходило вокруг, и вполголоса рассказывал о разных приключениях, случившихся с ним в молодости. Не догадывался юноша, что боцман просто хотел отвлечь его. Данилов косился на белые кнопки на чёрных эбонитовых розетках, освещённых лампочкой под колпачком. Одна кнопка для спуска подхвата, другая – для подъёма, третья – для разворота стрелы. Есть ещё штепсель для включения и выключения света. Володя больше всего боялся перепутать кнопки. «Левая – спуск, средняя – подъём, правая – разворот. Левая – спуск, средняя – подъём, правая – разворот», – шевелил он губами. Вздрогнул, почувствовав на плечах чью-то руку.

– Вы что шепчете? – спросил Ларин. – У вас всё в порядке?

– Вс-с-ё в п-порядке, – еле выговорил Данилов.

– Что с вами? Заболели?

Страх сковал Данилова. Он не мог выговорить ни слова, зубы стучали. «Отстранит, сейчас отстранит от лова», – неотступно стояло в голове.

– Волнуется парень, Василий Михайлович, – заступился боцман.

Ларин взял Данилова за правую кисть. Она дрожала.

– Да что вы, в самом деле! Успокойтесь, – сказал Ларин. – Стыдно так волноваться, вы же мужчина. Ну! Всё будет хорошо. Поняли? Хорошо!

– Понял, Василий Михайлович, – Данилов глубоко вздохнул и смахнул слезу. – Я боялся, что вы меня отстраните от лова.

– Я понимаю ваше волнение…

Вдруг траулер метнулся влево, потом вправо. Боцман чертыхнулся. «Что они там в рубке? Может, что с рулевым тросом?» – подумал Ларин, вглядываясь в приближающийся косяк рыбы. Траулер продолжал выписывать зигзаги.

ГЛАВА 19 ПОДЛОСТЬ

А в рубке происходило вот что.

Соболев нёс вахту в качестве ученика штурвального. Попав первый раз в рубку, он решил подружиться с Новиковым – свой же парень, комсомолец, поговорил с ним начистоту и просил забыть «урок бокса». Новиков криво улыбнулся и неохотно сказал, что он готов помочь. Соболев полвахты следил за Новиковым, запоминал, как тот выполнял команды вахтенного капитана, как поворачивал руль… А потом попросил:

– Дай-ка я попробую.

– Не рано ли? – насмешливо спросил Новиков и отступил в сторону.

Чувствуя на себе недружелюбный взгляд, Соболев взял штурвал. Вершинин, молча наблюдавший эту сцену, покачал головой: примирения не состоялось. Новиков не принял протянутой руки дружбы. «Из Соболева выйдет отличный штурвальный. С таким любой шторм выдержишь», – подумал Вершинин, глядя на широкую спину юноши, и скомандовал:

– Право руля!

Соболев повернул штурвал не так уж сильно, но траулер дал резкий рывок.

Новиков заорал:

– Что ты делаешь?!

– Подожди, Новиков, – сказал Вершинин. – Лево руля.

Напрягаясь, нервничая, Соболев и на этот раз слишком сильно повернул штурвал. Траулер сделал ещё рывок.

Новиков грубо оттолкнул его:

– Хватит! Это тебе не кулаками размахивать.

– Не отойду, – упрямо мотнул головой Соболев. – Теперь я знаю, как надо. Руль очень лёгкий…

– Иван Константинович меня будет ругать, а не тебя, – Новиков перехватил у Соболева штурвал и выправил траулер.

– Ну и силища у тебя, Вася, – весело сказал Вершинин. – Ты же не жернова ворочаешь.

– Я на Каспии катера водил. Рули там тугие были.

Вершинин молча отстранил Новикова. Взял в руки штурвал.

– Смотри, Соболев, – сказал он, поворачивая штурвал то вправо, то влево. Траулер плавно менял курс. Уступая место Соболеву, Вершинин предупредил: – Только без силовой борьбы. А мы с Новиковым покурим.

До конца вахты Соболев простоял у штурвала.

– Для начала неплохо, – одобрил Вершинин и на прощание дружески похлопал Соболева по плечу. – Смотри, Юра, ещё несколько уроков – и твой ученик перегонит тебя.

Новиков вежливо улыбнулся и пренебрежительно сказал:

– Я скоро буду капитаном. А ему…

Лживой улыбкой он старался скрыть раздражение, вызванное успехами Соболева. Не любил Новиков, когда его обгоняли или хвалили других. После вахты он излил душу перед Щербанем.

Тот, выслушав его, сказал:

– Таких надо осаживать, не давать забегать вперёд.

– Легко сказать, когда Вершинин за него!

– Не будь салакой, Юрка, – Щербань прищурил цыганские глаза. – Мне тоже дали ученика, знаешь, этого рыжего, так я его быстро вытурил. Зачем он мне? Чтобы мои деньги получал?

– Какие деньги?

– Такие. Завтра-послезавтра начнём ловить рыбу. Это же верный дополнительный заработок. На берегу лишние денежки не мешают. А твою долю пополам будут делить: одну половину тебе, другую – Соболеву. Понял?

Новиков любил деньги… Когда они водились у него, он увереннее чувствовал себя, твёрже ставил ноги. Жить просто, как все, ему казалось неинтересным. Он, как говорил сам, хотел одеваться с «шиком», гулять с «шиком», любить с «шиком». Для этого нужны были деньги и ещё раз деньги.

– Делиться с кем-то… Такая перспектива мне не улыбается, – с кислой миной промолвил Новиков.

– Не узнаю тебя, дружище, – засмеялся Щербань. – Надо сделать так, чтобы Соболева отстранили от работы. Хочешь, подскажу? Магарыч на берегу.

– Ну? – нетерпеливо взглянул на него Новиков.

– Ты же на первой вахте, ночью. Вот и воспользуйся. – Щербань достал из шкафа железную державку и подбросил на руке.

– Что это? – подался вперёд Новиков.

– Штучка, – небрежно сказал Щербань. – В позапрошлом году я начал плавать на «Урагане». Капитаном был некий Моринов. Чудак такой, сумасброд. Всё мечтал о совмещении профессий вахтенного начальника и штурвального. Всех штурвальных списал на берег, а у штурвала поставил своих помощников. Сам понимаешь, во время замёта трала у дежурного капитана не всегда руки доходят до штурвала. Вот и предложил капитан изготовить мне вот эту штучку. Ею закрепляли штурвал, чтобы траулер не рыскал. Понял? На, бери.

– Зачем?

– Чудак ты, – усмехнулся Щербань и испытующе посмотрел на Новикова. – Я же говорил, что эксперименты проводились на «Урагане». В рубке, слева от штурвала, в желобке, по которому движется трос, есть дырка. Ножку державки вставляй в эту дырочку, а сам регулируй рычажком. Смотри. – Он левой рукой взял ножку державки, а правой нажал на рычажок. Железная пасть сомкнулась. Вторично нажал – пасть разомкнулась. – Видел? Сила тут громадная.

– Чёрт его знает, Коля… – Новиков был в нерешительности. – Мы же обязательство подписали.

– Ха! Обязательство! Это для формы. За это деньги не платят.

– Всё равно, боязно как-то…

– Как хочешь, – презрительно поджал губы Щербань. – Я думал, ты действительно хочешь его проучить… А ты, оказывается, просто трусишь перед Соболевым.

– Я? Перед Соболевым? За кого ты меня принимаешь?

Новиков сунул державку в карман и ушёл. Заступив на вахту, он уступил штурвал Соболеву. Вершинин подумал: «Меняется парень к лучшему».

– Вот спасибо, Юра, – обрадовался Соболев.

– Сочтёмся потом, – небрежно сказал Новиков, блеснув в полумраке белыми зубами. Он уселся в капитанское кресло слева от штурвала. – Действуй, Соболев. Вахта ответственная.

Косяк рыбы отклонялся от курса траулера. Вершинин проворчал что-то себе под нос и скомандовал:

– Лево руля!

Соболев не смог выполнить команду: штурвал не слушался.

– В чём дело, Соболев? Сейчас же лево руля! – требовательно повторил Вершинин.

Соболев изо всех сил повернул штурвал – и грохнулся на пол. Траулер сделал резкий поворот. Вершинин выправил ход. Соболев поднялся и молча занял своё место. Штурвал капризничал: то он не слушался рулевого, то поддавался самому лёгкому нажиму. Соболев уже три раза побывал на полу.

– Заедает, – объяснил он.

Вершинин проверил руль. Он был исправен. Соболев ещё раз стал у штурвала и ещё раз опозорился.

– Хватит, – сказал наконец Вершинин. – Новиков, станьте у штурвала. А вы, Соболев, можете уходить.

Но Соболев не ушёл. Вахту он простоял в дальнем углу рубки – учился.