Текст книги "Когда пробуждаются вулканы"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Цинченко отпил из стакана воды.

– Я немного отвлекся от основной темы нашей беседы. Вернемся к работе экспедиции. Нам удалось установить, что климатические условия на Полюсе холода, несмотря на резкую континентальность, весьма благоприятствуют жизнедеятельности ледников. Наблюдения за выпадением осадков велись на высокогорной и долинной станциях. Оказывается, в то время как в долинах рек Сунтар-Хаята идет дождь, в горах, начиная с высоты две тысячи четыреста – две тысячи пятьсот метров, выпадает снег. Таким образом, там круглый год происходит накопление снега. Поясняю, товарищи: на этой высоте снег под воздействием различных климатических факторов превращается в лед. Возникает вопрос: много ли вершин в Сунтаре, превышающих две тысячи метров? В Сунтаре свыше шестидесяти пиков, которые имеют высоту две тысячи семьсот метров, и около двадцати пиков – две тысячи восемьсот пятьдесят метров. Центральная часть хребта увенчана пиком высотой около трех тысяч метров. С высочайшего пика течет пять ледяных рек.

Цинченко пробежал глазами по рядам и остановил взор на сидящих рядом Николае Олонко и старом Куне.

– Как-то, – продолжал Цинченко, – Николай Олонко рассказал случай, который произошел в горах с Куном. Старый охотник увидел в горах «глаза» так называемого злого духа и очень испугался. К чести Куна, он нашел выход: попросил у Олонко комсомольский значок и продолжал путь в горы. Значок и сейчас украшает шапку старого охотника.

При этих словах Цинченко по залу прошел легкий шум. Некоторые приподнялись, чтобы взглянуть на Куна. Олонко взял у него шапку. Она пошла по рукам.

– В Комкуре, – продолжал Цинченко, когда шум немного улегся, – старики и сейчас говорят, что кто увидит «глаза» горного духа, тот немедленно погибнет, если не пойдет к шаману, который снимает чары. В старину шаманы крепко наживались на этом. Сейчас не те времена. Молодое поколение не верит в существование горного духа. Но долгое время местные жители не могли объяснить таинственное явление. Большинство сошлось на том, что в горах имеется озеро, в котором отражаются солнечные лучи и дают отблески на многие километры. Товарищи были близки к истине. Только это не озеро блестит, а висячий ледник, расположенный на большой высоте.

В Сунтар-Хаята насчитывается девять висячих ледников. Они расположены на крутых склонах гор, в неглубоких впадинах. Висячий ледник, который видел Кун, находится на склоне высочайшего пика Сунтар-Хаята и виден примерно за двадцать километров.

Так что, товарищи, объясните всем, что в горах нет никакого злого духа с красным глазом, а есть висячий ледник, который в солнечные дни виден издалека.

Мы установили также, что в горах на высоте две тысячи пятьсот метров и выше летом выпадает снег. Но этого еще недостаточно для жизнедеятельности ледников. Перед нами стояла и другая задача – выяснить, сколько льда расходуется в жаркие летние месяцы. Как известно, в июле и августе происходит наиболее сильное таяние ледников, в результате чего образуются летние паводки, которые приносят огромный вред колхозам, расположенным в районе Сунтар-Хаята.

Наблюдениями установлено, что систематические ночные понижения температуры сильно уменьшают процесс таяния и поддерживают равновесие в приходно-расходном балансе льда, благоприятствуют жизнедеятельности ледников.

Вот вкратце о ледниках.

Экспедиция проделала также работу по выявлению новых оленьих пастбищ, новых сенокосных угодий...

Колхозники внимательно слушали ученого. Цинченко видел это по сосредоточенным лицам людей.

После выступления Цинченко на трибуну поднимались колхозники, члены экспедиции. В речах звучала решимость добиться дальнейшего подъема артельного хозяйства.

Николай Олонко свое выступление закончил словами:

– Великое дело, за которое сражался в наших землях Григорий Васильевич Соснин, – в надежных и крепких руках!

Кто-то хлопнул в ладоши. Его поддержал второй, третий, и скоро весь зал стоя аплодировал простым мужественным словам юноши-эвена.

Глава пятнадцатая

СЛЕДСТВИЕ ЗАКОНЧЕНО

Листы дела 27, 28, 29 и другие.

– Остановитесь, гражданин Лагутин, на истории вашего знакомства с Серафимом Петровичем Бастыревым.

– В 1941 году на станции Амурской я купил дом. Соседом оказался Бастырев. Мы познакомились. Как-то раз я пригласил его к себе. Выпили. Завязалась беседа. Старик сокрушался, что из-за болезни не может идти на фронт и что даже не может вернуть государству большие ценности, которые лежат в надежном месте далеко на Севере. Рассказ меня насторожил: в свое время от отца я слыхал о каком-то ящике с драгоценностями, оставленном отрядом Соснина в горах.

– Скажите, от кого ваш отец мог услышать об этом ящике?

– Не знаю.

– Вы знаете. Ваш отец служил в банде князца Старкова, а потом у Бочкарева. Продолжайте дальше.

– Чтобы выпытать у Бастырева все, что он знает о ящике, я подпоил его. Язык у старика развязался. По его словам, в горах спрятан ящик с золотом, о нем знает только один проводник отряда – эвен Кун из Комкура. На вопрос, укажет ли охотник незнакомому человеку местонахождение ящика, Бастырев ответил, что укажет, если предъявить ему ключ.

Осенью Бастырев сообщил, что будто он направил письмо в Якутский обком партии с просьбой разыскать Куна и содержимое ящика сдать в фонд обороны страны. Ответа на свое письмо он не получил.

– Расскажите, при каких обстоятельствах вы похитили ключ?

– Новый, сорок второй год я встречал у Бастыревых. В ту ночь много говорили о событиях на фронтах. Серафим Петрович, доставая из шкатулки письмо сына, выронил на стол ключ. «Это тот самый?» – спросил я. Бастырев утвердительно кивнул. У меня тут же возникла мысль похитить ключ, пробраться в Комкур к Куну. Все были выпивши. Бастыреву стало плохо, и он ушел в другую комнату. Момент был удобный. Я взял шкатулку и вынес в сени, оттуда домой.

На другой день, я еще спал, явилась милиция с обыском. Ключ нашли: я не успел припрятать его подальше, был под хмельком. Скоро меня взяли в армию, поломали все мои планы...

– Находясь в запасной части, вы подделали документы и пытались демобилизоваться. Так?

– Так.

– Вас судили военно-полевым судом и послали на передовую для искупления вины?

– Да. Судил военно-полевой суд.

– Итак, в сорок шестом году вы демобилизовались и...

– Вернувшись домой, я с повинной головой пошел к Бастыреву. Старику было плохо. Несколько раз я у него просил ключ, обещал выполнить его волю и сдать драгоценности государству. Не поверил. Если бы поверил, я действительно сделал бы так, как он просил.

– Сомнительно. Ваши поступки говорят об обратном. Еще вопрос: для чего вы коллекционировали ключи?

– Я знал, что Бастырев передаст ключ какому-то близкому человеку. Значит, тот человек должен поехать в Комкур на розыски Куна. Но почему бы этим человеком не быть мне? – рассуждал я. – Поехать в Оймякон, устроиться на работу и ждать там появления посланца от Бастырева. Как я добуду у него ключ, об этом тогда не думал. Беспокоило другое. Раздобыв ключ тем или иным путем, я мог бы явиться к Куну, не вызывая подозрений, только в первые дни пребывания в Комкуре. Но предъявить ключ, прожив несколько лет, было бы рискованно. Я не хотел этого. Тогда-то и родилась мысль о коллекционировании ключей. Ими я хотел усыпить все возможные подозрения Куна. И опять-таки я не представлял себе конкретно, как это получится. А потом увлекся самим процессом коллекционирования: он доставлял мне наслаждение.

– Когда вы приехали в Оймякон?

– В сорок седьмом году. Сразу же по приезде устроился работать зоотехником в «Рассвет», потом перешел в «Заготпушнину» на должность охотоведа.

– Точнее – заготовителем пушнины.

– По штатному расписанию – охотоведом.

– Скажите, как вы могли узнать, когда приедет посланец Бастырева.

– У меня были люди, которые регулярно сообщали о приезжающих. Особый интерес у меня вызывали те, которые пытались попасть в Комкур. С ними я лично знакомился.

– Ваша роль в поджоге теплицы?

– Я нанимал Старкова.

– С целью?

– Отвлечь внимание членов экспедиции и завладеть ключом.

– Потом?

– Подослать к Куну человека с ключом.

– Кого именно?

– Щеголя.

– Как его фамилия?

– Не знаю.

* * *

...Листы дела 161, 162, 163 и другие.

– Ваша фамилия, имя?

– Мичин Старков, князец оймяконский.

– В 1921-1922 годах вы руководили вооруженной бандой и терроризировали местное население. Так?

– Я боролся за свое богатство.

– Что вы можете рассказать о Корнее Логуте?

– С Корнеем Логутом я был знаком еще до революции. Он занимался контрабандой, торговал спиртом, скупал на Алдане золото. Сразу же после революции за спекуляцию попал в тюрьму, оттуда бежал в мой отряд.

– В банду, вы хотели сказать?

– Бежал в мою банду. Осенью 1921 года в погоню за нами вышел отряд Красной гвардии. Командовал отрядом Соснин. В отряд мной был подослан Корней Логут. Он служил у них проводником. Логут снабжал нас важной информацией.

– Как расплачивались с Логутом за его «работу»?

– Золотом.

– Золото вы награбили в Якутске?

– Да.

– Вы брали с Логута какие-нибудь документы за выплаченные деньги?

– Да.

– Вот эти расписки, подписанные неким Корнеем, очевидно, написаны Логутом? (Расписки прилагаются к делу.).

– Да.

– Расскажите вкратце о разгроме вашей банды. Как случилось, что Логут не предупредил вас о грозящем разгроме?

– Логут не имел этой возможности. Нас окружили в Оймяконе и разгромили. Я бежал к Бочкареву. Соснин захватил ящик с документами, золотом и драгоценностями. К Бочкареву перебежал и Логут. Оставаться дальше у красных он не мог. По распискам, которые я хранил в ящике, его могли разоблачить и расстрелять.

– В каком году вы последний раз встречались с Корнеем Логутом?

– В тридцать восьмом. Он работал тогда в тресте «Алданзолото». Логута беспокоила судьба ящика. Он говорил, что если ящик попадет в руки бывшего начальника штаба Соснина, то его – Логута – могут разоблачить и привлечь к ответственности. Чтобы не допустить этого, он принимал меры. Но какие – не знаю. Умер Логут в 1940 году.

– Когда вы познакомились с Евгением Лагутиным?

– В сорок восьмом году.

– Вы знали, что он сын Логута?

– Знал, поэтому я быстро с ним сошелся.

– Что вам рассказывал Евгений Лагутин о своем отце?

– Ничего. Но я догадывался, что он был хорошо осведомлен о прошлом Корнея и боялся разоблачения. Я пользовался этим, но Евгений Корнеевич был жаден и много не давал.

* * *

Листы дела 57 и 58.

– Гражданин Лагутин, узнаете вы эту шкатулку?

– Да. Я уже говорил: шкатулку взял у Бастырева вместе с ключом.

– Украли, хотите сказать?

– От Бастырева я принес ее домой, открыл и достал ключ. Шкатулку я тут же выбросил на улицу, в снег. Был буран, и ее замело. Шкатулку мать подобрала весной, и она осталась у нас. Этой весной я ее выставил в качестве приза для участников оленьих гонок.

* * *

– Вот анонимка, в которой Бастырев обвиняется в предательстве отряда Соснина. Подпись «Доброжелатель». По-вашему, кто писал анонимку?

– Не знаю.

– Знаете. Писали вы. Экспертиза подтвердила. Расскажите, как это было?

– Очень просто, отец попросил, я написал.

* * *

Листы дела 63, 64, 65 и другие.

– В каких отношениях вы, гражданин Лагутин, были со старовером Ошлыковым?

– Как заготовитель с охотником. Он сдавал пушнину. Я принимал.

– Вот этот кусок каната нашли на заготпункте ребята, которых вы обвинили в воровстве. Не объясните ли, как он попал к вам?

– Не знаю.

– Вы подтверждаете следующие показания Старкова? (см. лист дела 191).

– Нет.

– Я вам устрою очную ставку.

– Не надо.

– Хорошо. За два месяца – в феврале-марте – вы продали сто метров бостона. Это то, что нам удалось пока установить. Где еще сто метров?

– Разве упомнишь, сколько чего продаешь? Бостон я получал со склада.

– Вы получили всего пятьдесят метров. Зря вы запираетесь и стараетесь направить следствие по ложному пути. Картина нам ясна. Старков и Ляпунов (он же Колпаков), именуемый вами Щеголем, во всех подробностях рассказали об ограблении склада, рассказали все, вплоть до момента продажи награбленного вами на заготпункте. Вы заплатили им троим пятьдесят тысяч рублей. Остается просветить несколько темных пятен. Первый вопрос: как вы очутились в ту ночь на заготпункте и почему за неделю до этого закрыли заготпункт и пушнину стали принимать в Комкуре? Второе: откуда у вас деньги – сто тысяч, обнаруженные в чемодане, и двести тысяч – в сберкассах Магадана, Якутска и Оймякона? Еще раз предупреждаю: документов и свидетельских показаний вполне достаточно. Нет смысла вам и дальше изворачиваться.

– Расскажу все. План ограбления мы обдумали с Ошлыковым. С этой же целью был закрыт заготпункт. Я написал в районную контору «Заготживсырье» официальное письмо о больших наледях на реке. Пятого января, находясь в Комкуре, я старался как можно чаще попадаться людям на глаза. Мне удалось создать впечатление, что я ту ночь провел у себя дома. Но я не ночевал. Как только село уснуло, выехал на заготпункт и принял от Ошлыкова товар.

– Вы хотите сказать – грабленый товар?

– Если вам нужна точность, то да.

– На сумму сто шестьдесят тысяч восемьсот сорок два рубля?

– Не подсчитывал. Сто пятьдесят метров бостона при посредничестве Ошлыкова я отправил на Алдан, сто метров – пятьдесят украденного и пятьдесят полученного по фактуре со склада – распродал охотникам.

* * *

– Я вам очень благодарен, – сказал Алексей Соснин, возвращая прочитанные листки.

– Иногда мы прибегаем к такой практике, – пояснил Ветлужанин, – объясняем человеку, что вокруг него творилось. Полезно.

– Кто бы мог подумать, что Лагутин преступник! – воскликнул Алексей.

– Грязь, одним словом, Алексей Григорьевич. Приходится выметать ее из жизни железной метлой.

– Как же все-таки вы распутали дело?

– Вот с их помощью, – Ветлужанин кивнул головой в сторону этажерки, где лежали витки веревок. – Когда в милицию доставили первый кусок размотанного пенькового каната, найденного Куном, я отправился в Комкур, проверил следы. С этого началось. Тут еще ребята помогли. А за Лагутиным грешки водились, говорили, что он занижает сортность пушнины.

– Зачем?

– Для разных махинаций. С Ошлыковым дело вел. Привезет, положим, старовер партию пушнины, шкурки последний сорт, а принимались они высшим сортом. Пушнину Ошлыкова засчитывали охотникам, у которых шкурки были приняты с заниженной сортностью. Разницу в стоимости Лагутин и Ошлыков делили пополам.

– Ловко работал, – проговорил Алексей. – Но почему молчал Кун? Он обязан был сообщить о ящике властям.

– Как раз этого он не мог сделать, – улыбнулся Ветлужанин. – Вы, наверное, знаете: многие народы Севера на могилу умершего кладут все его вещи. А Кун – настоящий сын Севера. Поэтому он сразу же после отъезда Бастырева ящик из тоннеля перенес на могилу и закопал его там. Сделав это, Кун честно выполнил свой долг по отношению к умершему командиру. И поверьте, Алексей Григорьевич, если бы обстоятельства не сложились так, то старый охотник никогда – понимаете, никогда даже не подумал бы выкопать ящик из могилы. Сама мысль об этом для него была бы святотатством.

ЭПИЛОГ

Осень в Хабаровске, как всегда, стояла теплая и солнечная. Деревья в нарядных уборах. Особенно роскошно выглядели леса за городом. Воздух был сух и прозрачен. Небо голубое, чистое.

Перед аэровокзалом медленно расхаживали двое – седой плечистый генерал и молодой человек в штатском.

– Вот вкратце все о нашем путешествии, Аркадий Иванович, – сказал молодой человек.

– Надюша писала. А вот как она по водостоку в долину вышла – промолчала. Вы, Алексей Григорьевич, моей старухе об этом ни слова. Попадет и мне и Надюше.

Читатель, очевидно, догадался, кто эти двое: один из них генерал Смоленский, второй – Алексей Григорьевич Соснин. На аэровокзал они приехали встречать Надю, которая по пути в Москву решила на несколько дней остановиться в Хабаровске. Членов экспедиции – Надю, Валентина Васильевича Цинченко и Алексея – вызвали во Всесоюзное географическое общество для сообщения о работе Сунтар-Хаятской экспедиции.

Смоленскому и Соснину пришлось ждать еще минут пятнадцать, и, как только самолет пошел на посадку, оба вслед за дежурным вышли на перрон.

Надя сразу же повисла на шее дяди. Генерал закашлялся и стал вытирать платком глаза. «Попало что-то», – сказал он, улыбаясь в седые усы. Надя и Алексей стояли друг против друга, держась за руки. Оба были смущены. Так они и пошли вперед, взявшись за руки.

Через час генерал у себя дома поднял телефонную трубку и набрал номер.

– Варвара Степановна? Я решил вас побеспокоить. Ну да, Смоленский. Ждем вас и Дарью Александровну на обед. Очень даже удобно. Я сейчас пришлю машину.

Хабаровск

1957 г.

КОГДА ПРОБУЖДАЮТСЯ ВУЛКАНЫ
РОМАН

С детства я запомнил картинку в учебнике географии: на фоне голубого неба – гора, а над ее вершиной – гриб дыма. Гора походила на стог сена, какой ставил отец, возле березовой рощицы за гумном. Мы делали в стогу гнезда и прятали туда яблоки. Мне думалось, что и в той горе на картинке спрятаны яблоки, а сама гора казалась никак уж не выше стога сена.

Это представление детских лет о вулканах жило во мне до тысяча девятьсот сорок шестого года; жило, очевидно, потому, что мне не приходилось еще наблюдать за действующими вулканами, хотя я давно уже знал, что гора, нарисованная в учебнике географии, была не стогом сена и в своей утробе она хранила не яблоки, а вулканические бомбы, лаву и смертоносные газы.

В начале лета сорок шестого года я впервые почувствовал грозную силу вулкана. Было это утром, за завтраком, в северном городе Магадане. Меня неожиданно что-то подтолкнуло. Зазвенели оконные стекла. Подпрыгнул на столе стакан с чаем. Все стихло. Только электрическая лампочка на потолке долго качалась, напоминая о происшествии.

Весь день в городе только и говорили о подземном толчке, но никто толком ничего не знал. Объяснение пришло на следующее утро. Московское радио сообщило об извержении одного из камчатских вулканов.

Охотское море, сотни километров суши отделяли наш северный город от действующего вулкана. Какой же силы был взрыв, если мы ощутили его на таком большом расстоянии! Что же делалось там, в районе взрыва? Воображение рисовало грозную картину природы: дым... вулканические бомбы... шуршащий поток лавы...

Примерно дней через пять, проездом на Камчатку, в Магадане остановились известные вулканологи – академики А. Н. Заварицкий и С.С.Смирнов. Редакция последних известий магаданского радио поручила мне взять у них интервью. Я, затаив дыхание, слушал увлекательный рассказ Александра Николаевича Заварицкого. Да, они сожалеют, что не могли видеть начало извержения, но в кратере обязательно побывают, изучат механизм действия вулкана. Не опасно ли это? Конечно, опасно. Но еще большую опасность представляют действующие вулканы для местных жителей. Лава может запрудить реки, сжечь и испепелить населенные пункты. Надо научиться управлять потоками лавы, надо найти пути использования грозной силы вулканов. Со временем наука это решит, а сейчас надо изучать, изучать вулканические явления...

Вечером Заварицкий выступил по магаданскому радио, а на следующее утро ученые улетели на Камчатку.

С этого началось мое знакомство с вулканами и людьми, изучающими их. Я начал читать специальную литературу. Меня потрясло небольшое сообщение в «Бюллетене вулканологической станции Академии наук СССР» о героическом дрейфе двух советских ученых на горячем лавовом потоке. Они работали в невероятно трудных условиях, рисковали жизнью и покинули огненную реку только тогда, когда выполнили намеченный план научных исследований. Да, бесстрашный народ – вулканологи. Я ближе познакомился с ними в пятидесятых годах. Мы вместе поднимались на бескратерный, пелейский вулкан Шивелуч, ночевали в домике, построенном на его склоне.

Прошло немало времени, прежде чем я взялся писать о вулканологах. В книге изменены названия вулканов, рек и населенных пунктов. Только в авторских отступлениях сохранены подлинные географические названия. Герои вымышленные, но в нашей жизни они встречаются.

Автор

Глава первая

ОТРЫВКИ ИЗ ДНЕВНИКА ПОЛКОВНИКА РОМАНОВА

Клеенчатая общая тетрадь. На первой странице наклеена газетная заметка.

«ЛИМРА-КАМЧАТСКАЯ. 31 марта (наш корр.). Вчера в районе Лимры возобновилась вулканическая деятельность. Над вулканом Северным поднялся огромный султан дыма и пепла. Извержение наблюдали жители двух районов.

Наш корреспондент связался с Камчатской вулканологической станцией Академии наук СССР. Научный сотрудник станции тов. Колбин рассказал следующее:

«22 октября прошлого года, как уже об этом сообщалось в печати, началось извержение вулкана Северный.

В течение двух месяцев из кратера выделялись газ и пепел, затем вулкан несколько «успокоился». Наблюдая с самолета за вулканом, сотрудники станции заметили, что в кратере поднимается купол полузастывшей лавы. Следовало в скором времени ожидать взрыва купола. И действительно, 30 марта в 17 часов 11 минут такой взрыв произошел. За несколько минут клубы пепла и газа, озаряемые вспышками молний, поднялись на высоту около двадцати километров, и черная туча стала быстро смещаться в сторону поселка Лимры. Через полчаса в поселке, задолго до захода солнца, стало темно.

Это явление сопровождалось сильной грозой. За ночь в поселке выпало около двадцати килограммов пепла на квадратный метр.

На вулкан Северный выезжает экспедиция во главе с известным вулканологом профессором Лебедянским».

Дальше следует текст, написанный рукой Романова: «...Дом, в котором я живу, стоит на высоком месте на краю поселка. Глянешь на восток – до самого горизонта расстилаются безбрежные просторы Тихого океана. У скалистой береговой линии день и ночь грохочет прибой. Если смотреть на юг, там, как на ладони, лежит поселок, лесопильный завод, снуют на речке катера, рыболовные боты. А на западе громоздятся вулканы в снеговых шапках.

Я – следователь районной прокуратуры. Работы мало. Прокурор говорит, что это хорошо, когда следователю нечего делать. Наверное, он по-своему прав: придет такое время, когда в жизни общества не будет места зависти, корыстолюбию, коварству, всему, что толкает человека на преступление. Я верю, я работаю на это время и с радостью выметаю всяческий мусор из жизни...

В выходной день я спустился в поселок, где всегда многолюдно и шумно. Группа рыбаков вышла из магазина и, весело переговариваясь, направилась к берегу реки. Лохматые собаки сидят возле хлебного магазина в ожидании подачек. С покупками спешат женщины. У конторы «Заготпушнина» толпятся охотники. Я вошел в небольшой сквер и, усевшись на скамейку, стал рассматривать отдыхающих, как вдруг услышал за собой изумленный возглас:

– Романов?! Какими судьбами в здешних краях?

Я обернулся. Ко мне быстро шел Колбин. Когда-то мы вместе кончали среднюю школу, даже дружили, но потом наши жизненные пути разошлись. Он уехал в Ленинград, а я, по настоянию отца, поступил в планово-экономический институт в родном городе. На первом же курсе я убедился, что экономические науки не для меня, и решил переменить учебное заведение. В школе у нас был любимым учителем естественник Василий Васильевич Абрамов, страстный коллекционер камней и минералов. Летом он ходил с нами за город и рассказывал интереснейшие истории о камнях, строении земли, геологических эпохах. «Может быть, геология – мое настоящее призвание?» – подумал я. И когда сказал об этом отцу, он не стал возражать.

– Что ж, – сказал он, – поезжай в Ленинград, в Горную академию.

Я поступил на геологический факультет Горной академии. Здесь наши пути с Колбиным снова сошлись: он учился на втором курсе. На факультете его недолюбливали, но я считал, что это из зависти: Колбин учился на пятерки. Непонятно, когда он успевал готовиться к занятиям, если не пропускал ни одного концерта, студенческой вечеринки, вечера танцев...

Но и геологом я не стал. Во время переводных экзаменов профессор Лебедянский сказал мне: «Вы можете лучше учиться, но особого рвения у вас нет. Почему?» Я пожал плечами. Профессор продолжал: «Геология такая наука, которая требует любви, самоотверженности...» Как будто другие науки не требуют самоотверженности. Я высказал это профессору. Он рассердился и выставил меня из кабинета. Я подал заявление об отчислении из академии и уехал в Москву. Деньги были на исходе. Домой ехать не хотелось, я поступил лаборантом в научно-исследовательский институт криминалистики. Работа мне нравилась. Вот теперь я, кажется, нашел свое призвание. Начальство обратило на меня внимание и выдвинуло на следовательскую работу. Я поступил в заочный юридический институт и уехал на Камчатку, на самостоятельную работу.

Встреча с Колбиным обрадовала меня. На вид ему было лет двадцать пять, хотя я знал, что он немного старше меня. Колбин сухощав, смугл, красив; во время разговора щурит глаза и крутит маленькие усики. Я начал расспрашивать, чем он занимается на Камчатке.

– Скучаю тут второй год, – небрежно ответил он. – Изучаем вулканы. Удастся ли мне проникнуть в тайну этого кузнечного бога – не знаю, но я уже замещаю начальника вулканологической станции, Не женат еще. Как древние греки говорят...

Я слушаю его и думаю, что он совсем мало изменился за эти годы; пожалуй, чаще, чем прежде, цитирует греков, чтобы произвести эффект, да важности у него стало больше. И что самое странное – он упивается своим красноречием...

Мимо нас прошли две женщины: одна пожилая, другая молодая, с белым самодовольным лицом. Колбин поздоровался, проводил их взглядом.

– Видишь, какие красавицы водятся здесь, – сказал он, подкрутив усы. – На Невском проспекте такие цветы не растут. Обратил внимание на фигуру? А глаза? Ресницы так длинны, что не разберешь цвета глаз. Виляет бедрами, точно...

– Ты говоришь о женщине, как цыган о лошади, – заметил я.

Колбин расхохотался:

– Цыган знает толк в лошадях.

Женщина, о которой говорил Колбин, была действительно очень красива, но одета крикливо.

– Кто она такая? – спросил я. – Щеголяет в таком наряде...

– Мода, – засмеялся Колбин. – Это Кречетова. Представляешь, он настоящий камчатский медведь, она – кукла, мечтает о Москве, о кинозвездах... – Он хлопнул меня по плечу: – Пойдем, Романов, отдадим дань Бахусу. На этой далекой земле не так часто встречаются школьные товарищи.

Река петляла среди гор. Головокружительные красно-белые утесы. Белые буруны волн за кормой катера. Стук мотора в ущельях. Наконец, река вырвалась из каменных теснин. Течение стало медленным, величавым. По обе стороны – вулканы. Древние, молчаливо-загадочные. Слева – острозубый суровый Ливуч, справа – изящная, правильной формы, конусообразная сопка Лимра. У подножия вулкана – поселок Лимра. Вечер, сгущаются синие сумерки; солнце уходит на покой, но едва исчез последний луч, как вспыхнувшие в поселке электрические огни прошили мрак.

Лимра не принадлежит к числу поселков и городов, о которых советские люди говорят: «Этого не было на карте».

Много веков назад какой-то мудрый кочевник оценил преимущества этого места – высокие горы, вставшие на пути злых ветров, богатую рыбой реку, тайгу, вкусную воду незамерзающих ключей – и осел здесь со своим родом. Первые русские землепроходцы, проникшие сюда с восточного берега Камчатки, обнаружили стойбище. До революции это был «забытый богом» уголок. Люди ловили рыбу, промышляли пушного зверя, день и ночь бились ради куска хлеба. Кусок хлеба – это только так говорится. Главной пищей жителей поселка была рыба, дичь, ягоды. Над лесами, над рекой, над людьми, над реей жизнью поселка властвовали братья Демби. Чтобы защитить свои интересы, обезопасить себя от всяких случайностей, братья приняли подданство трех различных государств: один – английское, другой – японское, третий – турецкое. Только глава семьи остался русским подданным. Так они и грабили край под четырьмя флагами. Революция вышвырнула тунеядцев с Камчатки...

В Лимру катер пришел ночью. Я взял чемодан и сошел на берег. Мой спутник, рассказавший мне историю поселка, объяснил, как добраться до вулканологической станции. Но Колбина я не застал дома. Других знакомых у меня не было. Сторож поселкового Совета, почесывая затылок, сказал:

– Не знаю, куда и определить вас.

– Веди куда-нибудь, – сказал я с досадой.

– Ан, пошли к Дусе, авось пустит, – усмехнулся сторож, внимательно рассматривая меня.

После долгого странствия по дощатым тротуарам мы подошли к аккуратному дому на самом краю поселка.

Лунный свет озарял тесовую крышу моего временного жилища; чисто во дворе, обнесенном забором. Настил из досок лежал между калиткой и берегом ручья. Вода журчала и серебрилась среди камней. Далеко по ту сторону ручейка я различил силуэты двух человек. Дверь долго не открывали. Наконец из сеней вышел мальчик лет десяти.

– Дома кто-нибудь есть?

– Никого.

– Ты, стало быть, один живешь?

– Зачем один? Батя в горах...

– А мама?

Мальчик замялся и посмотрел на реку:

– Мама пошла гулять.

– Ясно. А ночевать ты меня пустишь?

– А то нет? Заходи.

Мы вошли в дом. При свете керосиновой лампы я рассмотрел мальчика. В его взгляде было столько печали и настороженности, что я не выдержал и отвернулся. Мальчик вздохнул. Сильное чувство – горе и радость – всегда накладывает отпечаток на лицо человека. Но какое горе может быть у мальчика, только-только поднимающегося к жизни?

– Как тебя зовут? – спросил я его.

– Данилка.

– Значит, будем знакомы. Меня зовут дядя Петя.

Едва приметная улыбка пробежала по красиво очерченным губам Данилки. Напряжение с его лица исчезло. Я достал из чемодана свои съестные припасы, разложил их на столе. Данилка притащил из кухни чайник с кипятком; мы сели пить чай.

– Ты в каком классе учишься?

– В третьем. Батя говорит – будешь ученым, а я хочу быть милиционером.

– Почему милиционером?

Вздохнув, Данилка ответил:

– Милиционера все боятся.

– А что он, страшный?

– Нет. Добрый, веселый, а его все равно боятся.

– Зачем же ты хочешь, чтобы тебя боялись?

– Так надо. Мама будет бояться...

Данилка поднял на меня голубые глаза под длинными черными ресницами и густо покраснел. Уголки рта у него дрогнули.

Данилка постелил мне на полу, но я не мог заснуть: передо мной все мелькал образ мальчика, готового вот-вот заплакать. Так прошло около часа. Луна смотрела в окно, и свет ее, холодноватый, мертвенно-бледный, будил в душе непонятную мне тоску... Я встал, накинул плащ и вышел на крыльцо. Что же меня беспокоило? Мальчик, который хочет, чтобы его боялась мать?

Мать! Сколько ласки и теплоты в этом слове! А Данилка, маленький Данилка словно ножом полоснул меня по сердцу. Что может быть на земле отвратительнее и чудовищнее, чем нелюбовь к матери, давшей жизнь? Каким черным сердцем надо обладать для этого? Я, может быть, понял бы взрослого человека, но когда это говорит мальчик... Какая же тяжесть должна давить на его душу?