Текст книги "Когда пробуждаются вулканы"

Автор книги: Михаил Белов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

ПОЛЮС ХОЛОДА
ПОВЕСТЬ

Глава первая

ДВА НЕОЖИДАННЫХ ПИСЬМА

Алексей Соснин вышел из самолета и не спеша направился в здание аэровокзала. Здесь среди встречающих матери не было. «Наверное, в командировке», – решил он, выходя на заснеженную площадь. В ту же минуту к подъезду бесшумно подкатила легковая машина. «За кем же это?» – сразу припомнил Алексей всех пассажиров самолета. Из машины выглянул молодцеватый шофер в военной форме и окликнул Алексея:

– Товарищ Соснин?

– Да, я Соснин, – замедляя шаг, сказал Алексей.

– Прошу в машину, товарищ Соснин, – предложил шофер, широко распахивая дверцу. – Приказано доставить домой.

– Меня? – удивился Алексей.

– Вас, товарищ Соснин.

Алексей пожал плечами и полез в машину. Шофер захлопнул за собой дверцу и, устроившись поудобнее, включил скорость. Машина тронулась и быстро покатила по дороге.

– Скажите, сержант, кто это позаботился обо мне?

– Вы не знаете? – изумился шофер.

Алексей покачал головой. Шофер посмотрел на пассажира: шутит или действительно не знает? Вроде не шутит.

– Генерал Смоленский, – строго сказал шофер и еще раз взглянул на пассажира.

– Аркадий Иванович Смоленский?

– Так точно! – еще строже добавил шофер.

Алексей вспомнил свою первую встречу с генералом Смоленским. Это было перед выборами в Верховный Совет СССР. Смоленский был кандидатом в депутаты, Алексей – его доверенным лицом. Биографическая справка кандидата в депутаты, которую дали Алексею накануне окружного предвыборного собрания, не удовлетворила его – она слишком скупо рассказывала о жизни боевого генерала, – и он решил лично встретиться со Смоленским.

Встреча состоялась в доме Смоленского на одной из центральных улиц города.

Генерал – высокий старик лет под шестьдесят с крупной седой головой – придирчиво расспросил Алексея о его жизни. Узнав, что он сын командира отряда красногвардейцев Григория Васильевича Соснина, погибшего в годы гражданской войны в горах Якутии, как-то вдруг потеплел и рассказал много интересного о своем боевом прошлом. И сразу же ожила скупая биография генерала, напечатанная на предвыборной листовке.

С отцом Алексея Смоленский не встречался, но хорошо знал его по рассказам местных работников и прежде всего бывшего начальника штаба отряда Соснина Серафима Петровича Бастырева, с которым Аркадий Иванович долгие годы служил вместе в рядах Красной Армии.

– Моя молодость прошла на северо-востоке России, – с грустью сказал генерал. – Там сейчас моя племянница работает...

Через три месяца после этой встречи мать Алексея – хирург Варвара Степановна – оперировала Смоленского. Это сблизило две семьи. Аркадий Иванович со своей женой изредка навещал Сосниных. Бывали и Соснины у Смоленских.

И Алексей, сидя рядом с шофером, с благодарностью подумал об Аркадии Ивановиче, проявившем столь трогательную заботу о нем.

– Генерал очень хотел вас видеть, – сказал шофер. – Вчера он был у вас, сегодня тоже заезжал. Аркадий Иванович улетел полчаса тому назад. Мне приказал дождаться вас.

Поколение, к которому принадлежал Алексей, росло и мужало в годы первых пятилеток. В юности он зачитывался романами о строителях, о летчиках, штурмующих просторы Арктики, о смелых путешественниках, прокладывающих новые географические маршруты на северо-востоке Родины. Его манила романтика побед, и он заранее готовил себя к трудным делам. Он мечтал сделаться исследователем, первоклассным и отважным, таким, как Пржевальский, Арсеньев, Обручев...

Окончив десятилетку, Алексей подал заявление на географический факультет Хабаровского педагогического института. Экзамены сдал, но не прошел по конкурсу и сразу же уехал в низовья Амура.

Через год Алексей вновь держал вступительные экзамены, на этот раз более удачно, и был зачислен в пединститут. Начиная со второго курса, он ежегодно выезжал на малоизученные Шантарские острова для ведения полевых физико-географических исследований. Эти исследования легли в основу его дипломной работы. Она была настолько интересной, что ее напечатали в вестнике Географического общества СССР, а автору присвоили ученую степень кандидата географических наук. Алексею предложили работать на кафедре физической географии института. Он согласился. Его имя все чаше стало появляться на страницах географических журналов. Видные ученые страны ссылались на его труды. В Москве, откуда Алексей только что вернулся, он принял участие в разработке перспективного плана научных исследований Академии наук СССР на ближайшее пятилетие.

Дверь открыла тетя Даша. Увидев Алешу, она обрадовалась, заохала.

– А мамы, что, нет дома? – спросил Алексей.

– Позавчера срочно вылетела в район, – сказала тетя Даша.

Квартиру Соснины получили недавно и обставили ее скромно. Мать Алексея не любила загромождать комнаты лишней мебелью. Поэтому в квартире было светло и просторно.

Приняв ванну, Алексей вышел в столовую. Ужин уже стоял на столе.

– Тетя Даша, вы не замечаете, как я пополнел в Москве за шесть месяцев?

– Слава богу, – ответила тетя Даша, бросая теплый взгляд на Алексея. – Варя говорит, что ты весь в отца – у тебя широкая кость. Теперь и животик можно отпустить, все уважение от людей прибавится.

Алексей засмеялся.

После ужина Алексей ушел в свой кабинет и занялся почтой. Три письма он прочитал без особого интереса. Четвертое было в аккуратном белом конверте с адресом, написанным очень четким и мелким почерком. Алексей вскрыл конверт и прочитал:

«Уважаемый товарищ Соснин!

Колымским филиалом Всесоюзного географического общества и Министерством сельского хозяйства Якутской АССР мне было предложено встретиться и договориться с Вами об участии в экспедиции в неизведанную часть хребта Сунтар-Хаята в районе Оймякона.

Очень сожалею, что встреча не состоялась. Директору института, где Вы работаете, оставлено письмо министра сельского хозяйства Якутской АССР с просьбой откомандировать Вас в распоряжение начальника экспедиции.

Если Вы согласны принять участие в нашей работе, то сообщите об этом не позднее первого февраля по адресам: Магадан, краеведческий музей или же поселок Оймякон, экспедиция.

С приветом зам. нач. экспедиции

Н. Каштан».

– Оймякон, Оймякон... – Алексей хотел было встать, чтобы посмотреть на карте хребет Сунтар-Хаята, как вдруг из репродуктора донеслось:

«В Оймяконе сегодня днем было пятьдесят девять градусов мороза, ночью ожидается понижение температуры до минус семидесяти градусов...»

– Слышите, тетя Даша, мороз ожидается в семьдесят градусов.

– Ой, батюшки! – всплеснула та руками. – Что же это будет? Как воробьи, все перемерзнем.

– Да не у нас, тетя Даша, в Оймяконе. Там Полюс холода. Очень интересное место.

– Ну, так там люди не живут, пусть хоть сто будет, беда не велика, – уже спокойно заговорила тетя Даша.

– В том-то и дело, что живут, и вот меня туда приглашают.

Алексей прочитал тете Даше отрывок из письма.

– И что там тебе делать, Алешенька? У тебя и в городе-то работы много.

– Мне только не ясно, при чем тут Министерство сельского хозяйства? – задумчиво произнес Алексей. – Потом, откуда меня знает этот Каштан?

– А ты, Алешенька, возьми да и откажись, – посоветовала тетя Даша, – сразу и растуманится. Так и так, мол, уважаемый человек, не могу приехать... А то будешь мучиться: кто, да как, да почему?..

– Ну нет, тетя Даша. От такого предложения ни один географ не откажется. Поеду, непременно поеду. Когда еще такой случай представится! И могилу отца, может, разыщу. Он в тех краях сражался за Советскую власть...

На географической карте Дальнего Востока Алексей нашел Оймякон. Автомагистраль, соединяющая Охотское побережье с поселениями в глубине тайги, проходила через поселок Аркагала; до Оймякона отсюда, судя по карте, было недалеко. Алексей на листке откидного календаря с датой «5 января» записал: «Заявка в библиотеку на литературу о Полюсе холода».

Алексей вскрыл еще один конверт. Нетвердой рукой было написано:

«Многоуважаемый Алексей Григорьевич!

Прошу сразу же по возвращении из Москвы навестить больного старика, соратника Вашего отца – Григория Васильевича. Живу на станции Амурская, дом № 67.

Узнав, что Вы приглашены в экспедицию в Оймякон, решил попросить Вас сделать одно очень важное дело. Подробности сообщу при личной встрече.

С искренним уважением

Серафим Петрович Бастырев».

На штемпеле стояла дата – 26 декабря.

Алексей задумался. Очевидно, это тот самый Бастырев, о котором рассказывал Аркадий Иванович Смоленский. Письмо взволновало Алексея. Он прошелся по кабинету и, остановившись у карты, долго рассматривал ее, будто она могла рассказать ему о таинственной связи между неожиданными для него письмами Каштан и Бастырева и настойчивым желанием генерала Смоленского встретиться с ним перед отъездом. Алексей взял красный карандаш и точку, под которой стояла надпись: «Оймякон», обвел кружочком. «Как-то там сегодня пройдет ночь?» – невольно вспомнил он сообщение бюро погоды.

Глава вторая

ЧТО ЖЕ ПРОИЗОШЛО В ЭТУ НОЧЬ НА ПОЛЮСЕ ХОЛОДА?

От Оймякона до Комкура и близко и далеко.

Близко, если идти через хребет, и далеко – в обход.

Многие предпочитают обходной путь, дорогу по руслам рек. Далеко, зато безопасно: ни снежных обвалов, ни крутых подъемов и головокружительных спусков. Лед на реке гладкий, олени у колхозников сытые, нарты легкие и крепкие. Езжай себе и напевай вполголоса песенку.

А охотничья тропа в горах доступна только смелым. Это они зимой и летом добираются в родное село кратчайшим путем. Женщинам дорога в горы закрыта совсем.

Первой нарушила этот запрет русская девушка Надя. Она приехала в комкурский колхоз «Рассвет» три года назад. Село лежит в самом центре Полюса холода. Горы и снега! Снега и горы! Белый покой... тишина. Всю зиму не ощутишь и легкого дуновения ветерка. И все же в царстве холода по бескрайным просторам паслись тучные оленьи стада; на птицеферме колхоза вовсю горланили петухи; в зимних загонах мычали коровы. По вечерам в домах зажигались электрические огни. Колхозники, поужинав, спешили в клуб посмотреть новый кинофильм или послушать лекцию. Жизнь побеждала стужу!

Надя была агрономом. Вручая путевку в районном отделе сельского хозяйства, ей сказали, чтобы она внедряла в колхозе «Рассвет» культурное земледелие. А как внедрять, когда девять месяцев стоит зима? Надя честно рассказала о своих сомнениях колхозникам.

– Не бойся, агроном, поддержим, – отвечали колхозники, – заставим землю потеплеть!

Через год после приезда Нади в колхозе сняли первый урожай овощей. А еще через год в долине реки распахали целину и посеяли овес. В июле откуда-то с гор хлынули потоки воды и начисто смыли все посевы.

Именно после этого несчастья Надя пошла в районный центр кратчайшим путем, через горы.

– Смелая, – единодушно решили жители Комкура.

С нею, как равные с равным, стали здороваться прославленные комкурские охотники. «Кепсэй!» – «Здравствуй!» – говорили они и при этом заглядывали девушке в глаза.

С тех пор Надя всегда возвращалась в село через горы. Ее прозвали: «Та, которая ходит тропой охотников».

Правление колхоза помещается в низеньком приземистом доме. Двери обиты старой оленьей шкурой, снаружи к окнам, поверх стекол, для тепла, наморожены голубоватые льдины. Осенью эти плиты льда были припаяны к рамам мокрым снегом. В комнате все голубело: бумага на столе, побеленные стены, потолок, мохнатая белая шерсть собаки, улегшейся у двери.

За столом сидит председатель колхоза «Рассвет» Максим Николаевич Дьяков, пятидесятилетний якут с острыми скулами и чуть раскосыми черными глазами. Председатель разбирает только что доставленную почту. Поверх газет, журналов и писем лежат две телеграммы. С них и начинает Дьяков. Первая адресована Наде. Телеграмма откладывается в сторону: «Надя в командировке, приедет – прочитает». Вторая – председателю колхоза. Пишет агроном. В Оймякон она приезжает пятого января, просит выслать нарту.

Дьяков отодвигает газеты, напяливает на голову рыжую шапку из лисьих лап и выходит на улицу. Через полчаса к дому правления подъезжает лучшая ездовая упряжка колхоза. Олени рослые, сильные. Нарты новые, обитые белой шкурой. Дьяков говорит каюру:

– Привезешь ту, которая ходит тропой охотников.

Каюр важно кивает головой.

Председатель вынимает изо рта свою трубку и дает каюру. Тот делает две—три затяжки. Больше разговора не будет. Трубка вновь перекочевывает в рот хозяина. Каюр отвязывает оленей и берет в руки длинный, гладко оструганный шест.

– Э-хэ-хэй! – раздается резкий голос.

Олени трогаются. Пар валит из их ноздрей. Скрипят полозья.

– Э-хэ-хэй! – уже вдали слышится голос каюра.

Дьяков возвращается в правление и продолжает разбирать почту.

Приходит сторожиха, старая эвенка. Председатель говорит:

– Приезжает та, которая ходит тропой охотников. Растопи печку в доме. Пусть тепло ее встречает.

Не успела захлопнуться за сторожихой дверь, как на пороге показался заведующий заготпунктом Лагутин. В это время на столе Дьякова зазвонил телефон; он снял трубку.

– Здравствуйте, товарищ майор, – сказал Дьяков. – Подозрительные люди? Нет, в селе никого посторонних нет... Лагутин? Конечно, он чаще общается с охотниками. Одну минуточку, товарищ майор. Евгений Корнеевич только что зашел ко мне, я спрошу его, – и, приглашая заведующего заготпунктом присесть поближе к столу, Дьяков спросил: – Среди охотников нет разговоров о незнакомых людях в тайге?

– Не слыхал, – ответил Лагутин. – Что-нибудь серьезное, Максим Николаевич?..

Минувшей ночью в Оймяконе был ограблен склад райторготдела. Сторожа нашли утром в будке. Он был жив, но ни слова не мог выговорить. Только выпив глоток спирту, пришел в себя и рассказал о ночных событиях.

Около часу ночи сторож вышел из будки для проверки замков. Не успел он сделать и пяти шагов, как из-за угла выскочил человек и одним ударом повалил его на снег. Подбежал еще один неизвестный. В рот сторожу засунули тряпку, ноги и руки опутали веревкой. В таком виде его бросили в будку на топчан...

Больше сторож ничего не мог рассказать.

Были похищены бочка со спиртом, два ящика шоколада, три ящика сгущенного молока и несколько тюков шерстяных тканей. Похитители приезжали на трех оленьих упряжках.

Лейтенант милиции, прибывший к месту происшествия, узнал очень немногое.

Через час после того как была обнаружена кража, лейтенант с двумя милиционерами вышел на след. Они дошли до реки, пересекли ее, потом по склону поднялись на гору. На перевале снега не было. На мерзлой земле нарты не оставили никаких следов. Лейтенант милиции впервые пожалел об отсутствии в Оймяконе собаки-ищейки. Разойдясь по одному, милиционеры обшарили седловину хребта, но след грабителей как будто в воду канул.

Лагутин пришел к Дьякову за транспортом – решил перебраться на заготпункт. Заготпункт находится в пятнадцати километрах от Комкура. В разгар охотничьего сезона сюда завозятся промышленные товары, боеприпасы, продовольствие. На заготпункте демонстрируются кинофильмы, работает передвижная библиотека, здесь частые гости лекторы.

На приемном пункте всегда толпится народ. Одни приезжают, другие уезжают...

Промысловый сезон в этом году был удачный. Охотники сдавали много пушнины. В магазине с утра до вечера шла бойкая торговля.

Но вдруг неделю назад на дверях заготпункта появились массивные замки. Объявление, вывешенное на стене, гласило, что со второго января из-за наледей на реке заготпункт закрывается, и пушнина будет приниматься в Комкуре.

На Полюсе холода наледи – истинное бедствие. Они разрушают мосты, дороги, дома.

Наледи начинают появляться в январе и держатся до самой весны. Природа их появления очень проста. Горные реки зимой промерзают до самого дна. Вода, спасаясь от мороза, уходит под русло, прокладывает себе путь в гальке. В середине зимы морозы проникают и туда, сковывая подземные стоки. И вот тогда-то вода в поисках свободного пути неожиданно пробивается на поверхность льда. Глядишь – морозы под шестьдесят, а по льду разливается вода. Тут и плевок в воздухе замерзает, а ей, воде, хоть бы что, дымится только сильно, и все. Часто поверх первой, замерзшей наледи выступает вторая, затем третья, четвертая... Наледи растут в несколько этажей. На опасных участках людям приходится строить мосты. Но иногда и они скрываются подо льдом.

Товары на заготпункт можно было завозить обходным путем, но Лагутин на это не соглашался, хотя открыто сожалел, что часть охотников отсеется и будет сдавать пушнину на соседнем заготовительном пункте. И только в день ограбления склада в Оймяконе он, наконец, последовал советам, съездил на заготпункт, проверил имущество и, вернувшись в Комкур, зашел к Дьякову с твердым намерением на следующий же день перебросить товары и возобновить приемку пушнины на заготпункте.

– Сколько же упряжек вам нужно? – спросил Дьяков.

– Десять.

– Хорошо, – сказал Дьяков и, как бы спохватившись, добавил: – Новость, Евгений Корнеевич, приятная для вас: Надежда Владимировна сегодня приезжает. Только что упряжку за ней послал в Оймякон.

– О-о! – широко улыбнулся Лагутин... – Новость действительно приятная!..

Надя почти два месяца не была в своем колхозе. Она очень соскучилась о людях, с которыми сдружилась и которых полюбила за мужество, трудолюбие, открытый, простодушный характер. Ей не терпелось вновь поселиться в своем новом доме, построенном год назад, побродить на лыжах по тайге...

В Оймякон Надя приехала пятого января на попутной машине. По ее расчетам, телеграмма, посланная из Хабаровска, давно должна была дойти в Комкур. Однако в Оймяконе никто ее не встретил. Сложив вещи в кабинете секретаря райкома комсомола, она побежала искать оленью упряжку и заодно разузнать новости из колхоза. К часу дня она вернулась. Попутного транспорта не было, а нарта из колхоза все не появлялась. Подумав, Надя решила идти на лыжах.

– Сегодня очень морозно, – предупредил ее секретарь. – Подождала бы. Упряжка, наверно, скоро подойдет...

– Давно в горы не ходила, – сказала Надя, открывая чемодан и вытаскивая оттуда сверток. – Смотри, какой комбинезон. В нем никакие морозы не страшны. Изнутри гагачий пух, а верх пыжиковый. На, подержи в руках. Легкий? То-то! У меня и маска есть. Московская работа... Где твои лыжи?..

Через полчаса Надя стояла перед секретарем в походной форме.

– Сюда вот положим плитку шоколада, – говорила она, заканчивая последние приготовления, – а фонарь повесим на шею и привяжем его ремнем. Теперь, кажется, все... Да, остается надеть маску. Дай-ка ее, Ваня! Так. Привяжи. Не так сильно. Ну спасибо тебе! До свидания!

Надя надела рукавицы, взяла лыжи под мышки и вышла из кабинета.

В это время на другом конце поселка показалась оленья упряжка. Правил ею каюр колхоза «Рассвет». Скоро нарта остановилась перед райисполкомом. Привязав оленей, старый эвен вошел в дом. Но задержался там недолго. На крыльце он оглянулся вокруг, постоял минуту-другую, о чем-то раздумывая, потом направился к столовой. Однако и здесь агронома не было. Каюр обежал почти все районные организации и нигде не нашел девушку. Наконец он постучал в кабинет секретаря райкома комсомола.

Ваня, увидев колхозного каюра, сразу же догадался, кого тот ищет.

– Агроном ушла в горы, – сказал он.

– Ай-яй! – закачал головой каюр. – Ах, твоя худая голова, секретарь! Звезды шептаться будут, а ты пускай ее в горы. Ай-яй-яй! Председатель ругаться будет...

– Да ты не волнуйся, – успокаивал секретарь. – Она доберется! Вещи агронома повезешь.

Старик не переставал ойкать, часто бил себя кулаком по лбу, повторяя: «Председатель ругай старого Вензеля, председатель... Ай-яй, зачем ходи, звезды говорят – не ходи».

Секретарь помог старику увязать вещи и на прощание сказал:

– Смотри не потеряй!

Было два часа дня, когда Надя вышла из Оймякона. Перед ней расстилался дикий суровый пейзаж. Словно оцепенелые от стужи, неподвижно стояли чахлые лиственницы. Красное неяркое солнце повисло на вершине хребта. Далеко вверху, на заснеженном склоне резко темнели редкие деревца, сумевшие выжить в расщелинах скал на высоте в тысячу метров.

Казалось, все вымерло в этой долине, и только звук Надиных шагов нарушал тишину и покой студеного царства. «Раз-два-три, раз-два-три», – считает девушка свои шаги. Легко скользят лыжи.

Девушка зорко присматривается ко всему окружающему. Впереди парится река. Наледи! Загнутые носы лыж останавливаются у самой кромки льда. Опираясь на палки, Надя смотрит на реку: ширина – пять-шесть метров. Взять да и перемахнуть ее прямехонько! Соблазн велик. Но промочить обувь – значит наверняка потерять ноги. Надя с трудом подавляет желание и поворачивает лыжи вдоль берега.

В сумерки одинокая лыжница пересекает реку и начинает брать подъем.

Девушка идет, чуть подавшись вперед, делая широкие шаги и усиленно работая палками. Подъем все круче. Дышать тяжело – при каждом глубоком вдохе першит в горле, словно в воздухе летают невидимые ледяные иглы. Надя останавливается и слышит, как в наступившей тишине оживает воздух, как говорят местные жители, – «шепчутся звезды». Она втыкает лыжную палку в снег и снимает рукавицу. Мороз сразу же начинает щипать пальцы. Надя достает из нагрудного кармана плитку шоколада и несколько минут отдыхает. Скоро перевал, а там и спуск. В долине село, теплая квартира, горячий чай. Еще час – и дома.

...Взят и последний подъем. Перед лыжницей открывается ровная седловина хребта. Она неширокая – всего триста метров. Надя быстро пересечет ее и на краю отвесной скалы найдет валун, за который закреплен канат для спуска. А теперь опять можно передохнуть и съесть кусок шоколада.

В темно-синем небе ярко горят звезды. Большая Медведица висит низко над горизонтом. Тихо. Из-за хребтов поднимается луна, опоясанная двумя огромными серебристыми кругами. Мороз с каждой минутой крепчает. Лыжница слышит это и, взмахнув палками, спешит вперед. Вот и валун, канат на месте. А внизу весело и приветливо мелькают огни Комкура. Скорей туда!

Надя снимает лыжи, связывает их потуже и бросает с обрыва. Снизу доносится глухой звук падения. Потом она зажигает электрический фонарик, висящий на груди, и внимательно осматривает валун. Канат хорошо привязан. Девушка ложится на край обрыва и, держась за канат, спускает ноги. Как ей пригодится сейчас тренировка на гимнастических снарядах! Перебирая канат руками, ногами упираясь в скалу, девушка спускается все ниже и ниже.

Но вдруг Надя повисает в воздухе. Она держится за конец каната, а ноги не достают до земли. Девушка хочет осмотреться и тянется левой рукой к фонарику, правая рука скользит и выпускает конец каната. Крик отчаяния режет ночную тишину...

Надя приходит в себя от холода. Она лежит в глубоком снегу. Кое-как выкарабкивается на твердый наст, пытается встать. Но от боли в правой ноге приседает. «Вывих!» – думает она и, превозмогая боль, ползет в сторону села. «Двигаться, двигаться», – шепчут губы. Больная нога волочится по снегу, резкое движение сразу отдается в ней, но Надя упорно ползет, выбрасывает вперед руки, подтягивает тело... опять выбрасывает руки и подтягивает тело. Так сто и тысячу раз.

Силы начинают оставлять девушку. Мороз, кажется, ждал момента, он уже подбирается к вывихнутой ноге.

Чем дальше, тем медленнее она движется. Приходится часто отдыхать. Наде кажется, что она ползет много дней и конца пути не будет. Но она все-таки ползет. Побеждает не только сила, побеждает и воля... Где она слышала эту фразу? Да-да! Побеждает воля! Это она заставляет двигаться вперед, бороться за жизнь.

Надя пытается протереть в маске прорези для глаз. Но прорезей нет. Они давно затянулись ледяной пленкой. Темно, холодно... Нет, нельзя останавливаться. Только вперед! Наде кажется, что она крикнула это. Но у нее только чуть шевельнулись губы.

Максим Николаевич сразу же после обеда пошел на строительство теплиц. Заложили их в декабре. Была у Дьякова думка закончить все к приезду агронома. И закончили бы, если бы Надежда Владимировна приехала, как обещала, к первому февраля, а не раньше. Но и то, что уже сделано, обрадует ее.

В колхозе «Рассвет» девяносто восемь хозяйств. Русских в селе трое: фельдшер, агроном и охотовед. Остальные жители – якуты и эвены.

До появления агронома в Комкуре никто всерьез не думал об овощеводстве и, конечно, не имел никакого представления о теплицах. Еще осенью Надя заготовила землю для теплиц, выписала чертежи. Строить было решено в феврале и марте, когда немного потеплеет. Но случилось так, что часть колхозников после объединения оленеводческих бригад оказалась без работы. Максим Николаевич не ахти уж какой специалист, но, посоветовавшись с членами правления, взялся за строительство. Правда, ему не приходилось еще строить теплицы, но дело он понимал. Почти все дома в селе возводились под его руководством. Вершиной своего творчества Максим Николаевич считал местный клуб. Он его проектировал, строил и оборудовал. Клуб колхозникам нравился, в нем было просторно, а главное – тепло, теплее даже, чем в некоторых домах. А на Полюсе холода это качество высоко ценится.

«Жмет зима!» – подумал Максим Николаевич, возвращаясь в правление. Людей со стройки он снял: в колхозе, как только температура падала ниже пятидесяти градусов, все работы во дворе прекращались.

В конторе Дьякова поджидал эвен Кун. Младший сын Куна учился в Магадане, старший работал в Оймяконе, а сам он охотился в тайге, изредка наведываясь в село для сдачи пушнины. Это был старик небольшого роста, широкий в плечах, с живыми наблюдательными глазами и белой бородой. При появлении председателя он встал и поклонился. Дьяков протянул ему руку. Для приличия помолчали, потом оба достали трубки. Максим Николаевич в знак уважения протянул Куну свой табак и принял от него кисет; набили трубки, снова обменялись кисетами и закурили.

– Письмо Магадан, – вынув трубку изо рта, проговорил Кун.

Максим Николаевич догадался: старик получил весточку от сына и хочет, чтобы ему прочитали.

– Ну, давай письмо! – оживленно сказал он. – Как там младший Кун в городе поживает?

Старик снял свою шапку, достал голубой конверт и протянул его председателю.

– Ха, хорошо читает слова сына та, которая ходит тропой охотников. Нету ее, нету. Однако, ты читай, Максимка.

Во время чтения в контору вошло несколько охотников. Они уселись на свободные стулья и молча слушали. Младший Кун писал, что Магадан город большой и что сам он учится хорошо, летом собирается на практику на один из приисков Колымы. Письмо охотникам понравилось, и все говорили, что Сергей Кун выйдет в большие люди. Старик аккуратно сложил «слова сына» в конверт и спрятал в шапку.

Уже давно обо всем было сказано и пересказано, охотники подумывали об уходе, как вдруг дверь распахнулась и в комнату вместе с клубами морозного воздуха вошел каюр Вензель. Разговоры в комнате оборвались, и все выжидающе уставились на вошедшего.

– Ой, беда, беда, председатель, – заговорил каюр, забыв даже поздороваться.

В другой раз охотники не простили бы ему такой бестактности. Но человек может забыться только в очень серьезные минуты. Старый Вензель знал охотничьи обычаи и строго соблюдал их, но сейчас его мысли были заняты другим, поэтому он и не оказал должного почтения присутствующим.

– Что случилось, Вензель? Где агроном? – Максим Николаевич встал из-за стола и вышел на середину комнаты.

– Беда, беда, председатель! Звезды сильно шепчутся, а та, которая ходит тропой охотников, ушла в горы.

– В горы! – с удивлением и восхищением воскликнули охотники.

– Так она давно должна бы прийти! – сказал Дьяков. – Может, уже дома? Ваня, – обратился он к своему сыну, – сбегай узнай, дома ли Надежда Владимировна?

Ваня вернулся скоро. От быстрой ходьбы и мороза не мог сразу отдышаться.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Дьяков.

– Нет ее... дома.

Охотники переглянулись.

– Почему же на нарте она не поехала? – допытывался Дьяков у Вензеля. – Ты ей сказал о шепоте звезд?

– Она ушла... Вензель опоздай... Вещи есть...

– Вещи отвезешь к ней на квартиру, – Дьяков посмотрел на охотников. – Вы все ходите тропой смелых, надо идти к скалам, искать ее.

– Пойдем, однако, – сказал Кун, поднимаясь со скамейки.

Не прошло и десяти минут, как группа охотников вместе с председателем вышла на поиски агронома.

Луна ярко освещала высокую отвесную скалу, куда держали путь люди. Мороз обжигал лица. «Ах, тебе», – сердито ворчал то один, то другой, оттирая щеки мехом рукавиц. Скрипели лыжи. Воздух шумел так сильно, будто ломался молодой лед на озере. У реки потрескивали лиственницы – стужа рвала их крепкую кору.

Отвесная каменная стена, куда подошли охотники, поднималась на высоту тринадцати-пятнадцати метров и, огибая долину полукругом, тянулась на десятки километров. В том месте, где висел канат, имелась ниша с небольшими выступами, по которым можно было взбираться на высоту пяти—шести метров. Выше же нависала скала, как бы обтесанная гигантским рубанком.

– Где же канат? – спросил Дьяков.

На земле, где обычно волочился метровый конец каната, в снегу лежала связанная пара лыж.

Ваня, цепляясь за выступы, уже карабкался вверх.

– Ну что там? – спросил Максим Николаевич, запрокинув голову вверх.

– Есть канат, – крикнул Ваня. – Есть!

– А ну слезай.

Дьяков поднялся сам, схватил конец каната и, выставив его на лунный свет, исследовал срез: он был свежий.

– Канат обрезан...

Слова прозвучали встревоженно. Охотники зашумели.

– Однако, худо, – покачал головой старый Кун.

Не успел Дьяков спуститься на землю, как Ваня, показывая в сторону села, возбужденно воскликнул:

– Огонек!

Все повернули головы в сторону долины. Метрах в трехстах от скалы, словно из-под снега, поднимался пучок белых лучей.

– За мной! – скомандовал Дьяков, поворачивая лыжи.

Охотники шли по обеим сторонам следа, проложенного ползущим человеком. Все молчали. Только воздух сильно трещал вокруг. Звуки были почти такие, какие бывают, когда рвут ситец на куски: «тр-рр-р-сь». Охотники быстро добежали до огня. Это был карманный электрический фонарик, потерянный Надей.

От скалы долина имела небольшой уклон в сторону речки. А за рекой начинался подъем на небольшую сопку, за сопкой же находилось село. Чем дальше двигались охотники, тем угрюмее становились их лица. Подъем Надя брала в несколько приемов, силы оставляли девушку. Дьяков хорошо видел это по следу, поэтому очень торопился и торопил людей. Мысль о том, что девушка может замерзнуть, всем была тяжела.

На сопке Нади не было. След пошел под уклон.

– Смотрите! – крикнул Ваня.

Затормозили лыжи. Далеко впереди, почти возле самого села на снегу еле виднелась небольшая черная точка.

– Движется, движется! – обрадованно воскликнул Ваня.