Текст книги "Первые коршуны"

Автор книги: Михаил Старицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 14 страниц)

Няня поблагодарила воротарку, пообещала ей еще больший басарынок и от себя, и от панночки и поспешила на этот третий двор, жестикулируя и качая головой от охватившего ее волнения…

Войдя во двор, няня была поражена тем обстоятельством, что ее превелебности колымага уже стояла посреди двора, совершенно снаряженная в дорогу, а из стайни выводил машталер коней. Возле колымаги стояло шесть вершныков, держа под уздцы своих коней; это были те же самые вершныки, которых прислал для охраны пан войт, а в колымагу закладывали лошадей… очевидно, для нее и для ее панночки.

Няня подошла к вершныкам; лица всех оказались ей неизвестными.

– Кто вас прислал? – спросила она, обводя всех пытливым взглядом…

Вершныкы переглянулись между собой и замялись, один лишь, стоявший у самой стены, ответил нехотя:

– А кто ж прислал? Звисно, пан.

– А какой пан? Панов ведь много!

– Какой? А вот, что на Кудрявце…

– Цыть, – вдруг перебил его какой-то козак более пожилого возраста и щеголевато одетый. – Мне это больше известно, бо мне дана препорука, через меня лысты посланы и к панне, и к превелебной паниматке игуменье, мне и наказано провожатым быть до самого места и назад.

– Так, значит, того седого селянина не будет? – удивилась няня.

– Не знаю, может, он опоздал; мы его ждать не будем.

– Да знает ли пан добродий, куда нас проводить?

– Знаю, в местечко, как бишь его, в Чернобыль…

– Ой, что-то не так этот селянин называл его! Ой, что-то не так!

– Верно, верно, не так, ошибся я, в Рудню, – спохватился козак, и так как няня продолжала смотреть на него с подозрительным недоверием, то он прибавил с усмешкой: – Да чего же вы с таким страхом смотрите: верно – в Рудню, это ведомо и ее мосци, и в лыстах прописано.

– Да какие это лысты и от кого они?

– От пана войта.

– Ой, что-то не верится! Я всех наших мийских стражников знаю… у кого есть семья, так и ту знаю: сколько раз их видала око на око, сколько раз частовать приходилось, а тут глянула – все лица чужие, ни одного-то знакомого, ни одного-то такого, чтобы хоть раз где пришлось его встретить. Ой, что-то не так!

– Не знаю, пани, чего вы сумниваетесь, – усмехнулся как– то ехидно козак, – мы таки правда, что недавно нанялись yславетного войта в мийскую стражу, ну, может, вы нас и не видели.

– А, недавно… то конечно, – покачала головой няня и, бросив подозрительный взгляд на этого атамана варты, поспешила к своей доньке поделиться своими недоумениями и посоветоваться, как быть и что предпринять.

Няня вошла в келию и застала, что Галя связывает вещи в пакунок.

– Что ты, моя ягодка рожевая, так торопишься, и сама еще, ведь это мое дело, а то и служок бы кликнула.

– Да мне хочется скорее домой, и мать игуменья прислала сказать, что уже колымагу готовят.

– Запрягают, запрягают… Уж занадто выряжают хаплыво… и особенно торопит, видимо, этот присланный нибыто от пана войта атаман, уже что-то очень торопит… И знаешь, ни его самого, ни его вершныков я никогда и в глаза не видела, это не наша, не мийская стража, и богом клянусь, что все они розбышаками дывляться.

– Ой няню, я не поеду с ними! – перепугалась Галина.

– И то правда, лучше и не едь… разве вот… чтобы тебя сейчас домой отвезли, а дома я сама выберу надежных людей…

– Так, додому скорее!.. Я пойду к матери игуменье.

– Пойди, пойди… Она ведь тебе не чужая и почитается, что святой жизни. Вот тут только я ломаю голову, а в толк не возьму: превелебная мать потурает всем этим лиходействам. Одно слово, либо ее ошукуют ловко, либо чарами какими обводят, либо уж и не знаю что…

– Я зараз к ней пойду, – повторила бледная, как стена, Галя.

– И скажи ей прямо, что ты не желаешь ехать в это неведомое село, что ты чуешь себя хворой. Так, именно хворой, на хворость и сверни, а потому, мол, чтобы тебя найборше везли к панотцу на Подол… Либо уж тут остаться и ждать батюшки. Ну, тогда, чтобы ему зараз дали ведомость… Так-то, мое сонечко.

Галина торопливо ушла, а няня отправилась в трапезную попросить знакомую послушницу помочь ей упаковать последние вещи. Но только что она вышла из келии, как послушница ей навстречу.

– Я к вам, пани, – промолвила она няне как-то таинственно.

– А что такое? Говори, сестра божья!

– Тут неудобно, – шепнула послушница, – зайдем в келью.

– Зайдем, зайдем… Что ни хвылына, то новость за новостью!..

Они вошли в келью. Послушница притворила за собой тщательно дверь и, несмотря на то что, кроме их, никого не было в келии, шепотом объявила няне, что воротарка передала нишком, чтобы пани зараз же к ней пожаловали.

Няня поручила послушнице уложить вещи, а сама, встревоженная, торопливо направилась к браме.

– Что там такое наглое? – обратилась она к воротарке.

Та поманила к себе жестом старуху и сообщила ей на ухо, под клятвой хранения тайны, следующее:

– Час тому назад стучался сюда в форточку тот самый славетный добродий, что она раньше отогнала, чтоб не смел разговаривать с няней: я мусила при других это сделать.

– Нуте, нуте, сестра, и что же? – торопила няня воротарку, сгорая от любопытства и тревоги.

– Так вот он… спасибо ему… молодой еще такой… прости, господи, прегрешения… да ласковый… подарил мне дукат и просил, чтоб я вызвала няню, тобто вас, пани, увидеться с ним, побалакать, – что, мол, прибыли и другие знакомые няни, тобто паны, которым пани так обрадуется, что и боже мой, господи!

– Где же он? – вскрикнула няня и хотела было броситься к форточке.

– Стойте, пани, слушайте-бо! – остановила ее воротарка. – Я вот ему и говорю, что пани не вольно выйти, так как она наверное теперь возле панны, ведь они зараз уезжают. «Куда?» – аж крикнул пан добродий. «Да в какое-то село, слыхала, – говорю, – церковь что ли святить». – «Борони боже! – говорит, и аж на виду изменился. – Борони боже, – говорит, – и думать туда ехать, то, – говорит, – ошуканство, обман; никакой, – говорит, – и церкви нет: мы доведались… Сам плут признался… так чтоб и не думала панна туда ехать!»

– Ой ненечко! – всплеснула руками няня. – Ой, на мое и вышло! Так это, значит, розбышакы?

– Хуже, говорит пан, – продолжала торопливо привратница, – няня, говорит, сама догадается, какой сатана тут замешан. Пусть, мол, зараз везет панну к пану войту, к отцу на Подол, – там уже досконально узнает и ему, старому, откроет глаза, а сама панночка встретит там такую радость, какая и во сне ей не снилась… Так чтоб, значит, зараз же до Подолу!

Последней фразы няня уже не слыхала: она стремительно бросилась к келье панны, но келья уже была пуста и все вещи оттуда вынесены. Няня поспешила к превелебной матери игуменье, но там мать экономка сказала ей, что и святая мать игуменья, и панна ее отправились на черный двор к колымаге и ей, няне, наказали идти к ним немедленно.

– Да ведь каруца должна бы подъехать сюда, ведь ей выезжать через эту браму? – возразила няня.

– Нет, они поедут на тамту, что с черного двора, на Васильковскую браму, – ответила мать экономка.

– Господи Исусе Христе! – переполошилась вконец старуха и, не давши даже ответа на какой-то вопрос монахини, забыв даже свое степенство и возраст, побежала, едва переводя дух, на черный двор.

У запряженной шестерней колымаги стояли мать игуменья с панной Галиной, старая черница вместе с прислужницей и атаманом команды укладывали вещи, шестеро верховых сидели уже на конях в почтительном отдалении.

Галина, завидя няню, бросилась к ней, и няня шепотом передала своей питомице ужасные и вместе с тем изумительные новости. Это все до того поразило и потрясло Галину, что она действительно чуть не упала.

Мать игуменья заметила, что с ее любой небогой что-то творится недоброе, подошла к ней участливо.

– Что с тобой, дитя мое? – спросила она.

– Ох, не можется, ох, смерть моя! – застонала Галина. – Батюшку, батюшку видеть бы мне поскорее!

– Так ты лучше останься, моя любая, а я пошлю за паном вершника.

– И то, – согласилась няня.

Атаман при этом слове насторожился и, бросив каруцу, подошел к разговаривавшим.

– И его славетная милость пан войт наказал, – доложил он, – чтобы мы как найхутче привезли панну домой, что в дорогу он вырядит через день и даст панне в руки и наказы, и еще что-то…

– Так батюшка, значит, хочет меня раньше увидеть? – оправилась и обрадовалась Галина…

– Как же, непременно… Они мают какие-то важные новости…

– О, так я хутче поеду! – воскликнула Галина.

– За годыну и дома будем, – продолжал с каким-то непонятным восторгом атаман, – кони добрые, сытые, застоялись, то так и рванут с копыта! На чистом повитре панне полегшает зараз… Панна и одуматься не успеет, как мы…

– А отчего же, пане, – перебила его няня строгим, недоверчивым тоном, – а отчего, коли и раньше имели замер на Подол ехать, то не велел пан отчинить главную браму, а велел отчинить вон ту, Васильковскую?

На минуту атаман был озадачен этим вопросом и смешался, но только на одну минуту: он вдруг расхохотался, чтобы скрыть этим замешательство, и потом сообщил совершенно покойно:

– Хе, вон что! Да потому, славетная пани, что теперь весь хрещатый байрак перерыли весняные потоки, так что не только каруцой, а повозкой переехать не можно. Мы верхи едва не поломали коням ног.

– Ой ли? – усумнилась няня.

– Да спросите у них! – указал он рукой на конную стражу.

Игуменья подозвала величественным жестом руки к себе всадников и спросила их про дорогу.

Всадники переглянулись между собой, но один из них бойко ответил, что шлях пекельный!

– Вот видите, ясновелебная паниматка, – подхватил атаман, – а мы вот сейчас выхватимся горою, потом спустимся к Софиевским млынам, что на Лыбеди, да через мост и через греблю поднимемся к Золотым воротам, а там уже рукой подать.

– Как знаешь, Галю, – обратилась игуменья к своей гостье, – сестра Евпраксия с няней, даймо, досмотрят тебя в дороге… Но если тебе дуже неможется, – я пошлю за твоим батюшкой, и он, наверно, завтра будет.

Но Галина не могла уже сидеть в неизвестности и ждать целые сутки разъяснения загадочных и необыкновенных новин: ее жгло любопытство… нет, не любопытство, а какой-то внутренний неодолимый порыв, какая-то непонятная сила влекла ее туда, на Подол, и волновала сладостным предчувствием ее сердце, навевая ей давно уснувшие грезы о счастье.

– Нет, я поеду! – заявила она решительно. – Мне нужно найхутче увидеть батюшку.

– Так, так! – кивнула головой няня.

– Ну и поезжай, мое дитятко, с богом, – согласилась игуменья, – машталир у меня надежный…

– Да и я еще подсяду к нему на козлы для помощи, – предложил свои услуги радушно атаман. – В случае, кони от жару начнут басовать, так мы вдвоем справимся… ого, еще как! Впереди поедут два вершныка – оглядать путь, а позади четыре, так чего же? Пусть пани ясновелебная мать будет спокойная, а также и славетная панна, дочка нашого славного пана войта… Доглянем, как зеницу ока, и за годыну счастливый панотец будет обнимать свою доню. – И с этими словами атаман, передав повод своего коня одному из команды, сам вскочил на высокие козлы и уселся по правую руку кучера.

Все успокоились. Мать игуменья благословила Галину, обняла ее нежно, напутствуя молитвами и всякими пожеланиями, потом благословила и няню. Когда уселись все в колымагу, мать игуменья, благословив еще в последний раз отъезжающих, крикнула кучеру: «С богом!»

Взвился бич, щелкнул звонко в воздухе. Лошади рванули с места и ловко вынесли в отворенную браму колыхавшуюся на высоких, висячих рессорах карету; громыхая и лязгая цепями, она тяжело покатилась в противоположную сторону от Печеро-Подольського шляху…