Текст книги "Николай I и его эпоха"

Автор книги: Михаил Гершензон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Что сделано было в царствование императора Николая I для ограничения крепостного права

Мысль о необходимости уничтожения рано или поздно крепостного права была не чужда Николаю Павловичу еще до вступления его на престол, как потому, что ее проводил в своих лекциях академик Шторх, преподававший великому князю политическую экономию, так и потому, что она занимала его брата, императора Александра I, постоянно собиравшего проекты по этому предмету. Впрочем, Николай Павлович пришел, по его собственному свидетельству, к такому выводу, что если его брат и намерен был первоначально дать крепостным свободу, то впоследствии он «отклонился от сей мысли, как еще совершенно преждевременной и невозможной в исполнении».

Однако первые же дни царствования императора Николая должны были его убедить, что лучшие представители молодого поколения иначе смотрят на этот вопрос: из первых допросов арестованных декабристов присутствовавший на них государь узнал, что одной из главных причин общественного недовольства была инертность правительства в деле освобождения крестьян, – молодые люди смело и откровенно высказывали свои мысли по этому предмету. Через год после вступления на престол император Николай учредил, 6 декабря 1826 года, секретный комитет, которому было поручено рассмотреть предположения относительно улучшения различных отраслей государственного устройства и управления и, между прочим, относительно изменения быта крестьян, для чего комитету были переданы и проекты по этому вопросу, представленные правительству в предшествовавшее царствование. Еще прежде, чем закончил свою деятельность комитет 6 декабря 1826 года, по высочайшему повелению был учрежден особый комитет для составления закона о прекращении продажи людей без земли. При разногласии в Государственном совете относительно продажи крестьян на своз, возникшем при обсуждении составленных этими комитетами законопроектов, государь примкнул к мнению большинства, высказавшегося за запрещение безземельной продажи крепостных без всякого исключения. Однако проекты комитета от 6 декабря 1826 года, в конце концов, одобрены не были вследствие протеста великого князя Константина Павловича. Из разговора императора Николая с Киселевым в 1834 году мы видим, что с самого вступления на престол государь собирает материалы по крестьянскому делу и задумывает вести «процесс» против «рабства, когда наступит время, чтобы освободить крестьян во всей Империи», но не встречает сочувствия не только со стороны министров, которые боязливо отступают перед этим вопросом, но и со стороны своих братьев, Константина и Михаила.

Тем не менее государь категорически высказал в разговоре с Киселевым убеждение, что дело это он должен «передать сыну с возможным облегчением при исполнении», то есть серьезно подготовить его окончательное решение. Сознавая свою неопытность и неподготовленность в этом отношении, император Николай был крайне доволен, что нашел себе такого помощника, как Киселев, который при управлении им дунайскими княжествами занимался регулированием положения крестьян, живущих на владельческих землях. В следующем, 1835 году государь учредил новый секретный комитет, одной из задач которого было принятие мер для улучшения состояния помещичьих крестьян, но деятельность которого не имела никаких практических результатов для крепостного населения России.

В конце 1839 года император Николай опять учреждает секретный комитет, который должен был уже исключительно заняться вопросом об изменении быта крепостных крестьян. В марте 1840 года член этого комитета Киселев предложил государю следующую программу мер для ослабления помещичьей власти и освобождения крепостных: 1) устройство быта дворовых людей; 2) исполнение помещичьими крестьянами рекрутской повинности на основании общих правил, установленных относительно отбывания ее для прочих сословий; 3) назначение крестьянам определенных земельных наделов и предоставление им прав собственности на движимое имущество; 4) ограничение права помещиков наказывать крестьян; 5) устройство для крепостных крестьян сельского управления с сохранением влияния помещиков, но вместе с тем с предоставлением крестьянам права обращаться в судебные места наравне с свободными хлебопашцами.

Государь нашел все эти предположения «весьма справедливыми и основательными» и разрешил внести их в комитет, но когда Киселев составил подробный проект, обнимающий лишь часть этих предположений, именно определение наделов и повинностей крестьян, то государь повелел объявить комитету в феврале 1841 года, что он не имел и не имеет намерения дать предполагаемому изменению закона о свободных хлебопашцах силу обязательного постановления и что увольнение крестьян в обязанные должно быть основано на собственном желании помещиков. Такое повеление по своему общему смыслу, конечно, подкрепило мнение членов комитета, протестовавших против установления каких бы то ни было обязательных норм повинностей при обращении крепостных крестьян в обязанные.

В марте 1842 года государь произнес в Государственном совете перед обсуждением закона об обязанных крестьянах целую речь, в которой, между прочим, сказал, что «никогда не решится даровать свободу крепостным людям», что время, когда к этому можно будет приступить, еще весьма далеко и что теперь «всякий помысел о сем был бы лишь преступным посягательством на общественное спокойствие и благо государства». Но если, по мнецию государя, и «не должно давать вольности» крепостным, то зато «должно открыть путь к другому переходному состоянию» на основании добровольных соглашений между помещиками и крестьянами. Всего важнее в этой речи было решительное осуждение обезземеления крестьян в Остзейском крае, а затем заявление, что настоящий закон есть только первый шаг на пути ограничения крепостного права: воспользовавшись теми договорами, которые будут заключены на основании этого указа, и подробным регулированием в них отношений помещиков к крестьянам, государь предполагал издать впоследствии обстоятельный закон, который, как надо полагать на основании его упоминания о положительном законодательстве, он имел в виду сделать уже обязательным для владельцев населенных имений, в настоящее же время он не желал оказывать на них давления.

Когда в том же заседании кн. Д. В. Голицын сделал замечание, что если оставить договоры на волю дворян, то едва ли кто-нибудь станет их заключать, и потому лучше прямо ограничить власть помещиков инвентарями, взяв за основание указ императора Павла о трехдневной барщине, то государь сказал: «Я, конечно, самодержавный и самовластный, но на такую меру никогда не решусь, как не решусь и на то, чтобы приказать помещикам заключить договоры: это должно быть делом их доброй воли, и только опыт укажет, в какой степени можно будет перейти от добровольного к обязательному».

Но относительно Западной России император Николай держался иных взглядов: в марте 1840 года на постановлении комитета западных губерний он написал: «Полагаю, что можно решительно велеть ввести в помещичьих владениях те инвентари, которыми само правительство довольствуется в арендных имениях. Ежели от сего будет некоторое стеснение прав помещиков, то оно касается прямо блага их крепостных людей и не должно отнюдь останавливать благой цели правительства», – и вскоре после того предписал ввести инвентари в четырехмесячный срок. Когда исполнить это повеление так скоро не оказалось возможным, то в феврале 1841 года, за несколько дней до объявления комитету об обязанных крестьянах, что увольнение крепостных в обязанные должно быть основано на собственном желании помещиков, император Николай на докладе комитета западных губерний, заключающем предположение о введении в этом крае обязательных инвентарей, написал: «Делом сим не медлить, я считаю его особенно важным и ожидаю от сей меры большой пользы».

В 1840 году император Николай учредил секретный комитет для улучшения быта дворовых, имевший всего три заседания, после чего было велено оставить это дело впредь до удобного времени. В 1843 году государь поручил министру внутренних дел Перовскому представить свои соображения по вопросу о дворовых и, когда он исполнил это требование, учредил новый секретный комитет об устройстве их быта, в котором принял сам ближайшее участие, он согласился на некоторые маловажные меры, направленные главным образом к уменьшению числа дворовых, но вместе с тем заявил, что «прямого воспрещения помещикам брать из крестьян в дворовые следует избегать до последней крайности». Тут же он сказал, что мысль об изменении у нас крепостного состояния никогда не оставляла его с самого вступления на престол и что, считая постепенность мер первым условием в этом деле, он решился начать с дворовых людей, но затем опять повторил, – что запрещение помещикам переводить крестьян во дворе признает «решительно на долгое время невозможным». Считая полезным выдавать из казны ссуды дворовым, владельцы которых будут отпускать их на волю за определенную плату, государь решил ассигновать с этой целью на первый случай до 100 000 рублей, но предположение это, сколько нам известно, исполнено не было. Закон 1844 года о выкупе дворовых на волю, бывший результатом деятельности этого комитета, не имел никаких существенных последствий.

В 1846 году, для рассмотрения записки министра внутренних дел Перовского «Об уничтожении крепостного состояния в России» был опять учрежден секретный комитет, который признал своевременным лишь принятие мер для ограждения движимого имущества крепостных крестьян от несправедливых притязаний помещиков, что император Николай и приказал исполнить. Но в том же году, еще ранее, чем это повеление государя осуществилось, Комитетом министров был возбужден вопрос о даровании крепостным «права на собственность» относительно недвижимого имущества, чем государь и повелел заняться немедленно, сказав по этому поводу Киселеву: «Пока человек есть вещь, другому принадлежащая, нельзя движимость его признавать собственностью, но при случае и в свою очередь и это сделается». Однако новые предположения привели в марте 1848 года к ничтожному результату – к дозволению приобретать недвижимую собственность не иначе как с согласия помещика, и при том с запрещением начинать какие бы то ни было споры относительно недвижимых имуществ, уже прежде купленных крепостными на имя помещиков.

Когда барон Корф возбудил в июне 1847 года вопрос о распространении на всю Россию права грузинских крестьян выкупаться на свободу при продаже с аукциона населенных имений, государь с полным сочувствием отнесся к этому предположению и, собирая для его обсуждения «келейный» комитет, заявил, что «пользу и главные начала» этого дела он считает уже решенными[4]4
  Государь высказался за то, чтобы дозволено было выкупаться не иначе как целыми селениями, и выразил желание, чтобы, в случае надобности казна оказывала крестьянам пособие для выкупа.


[Закрыть], и благодаря такой, едва ли не единственный раз обнаруженной императором Николаем решительности относительно крестьянского вопроса в собственной России не замедлилось издание указа по этому предмету (8 ноября 1847 г.); но против этой правительственной меры началась усиленная агитация со стороны наших крепостников, и распускаемые ими неблагоприятные слухи и даже письменные протесты, присылаемые государю, пришлось рассматривать в двух комитетах, из которых первый был Учрежден в начале 1848 года и очень быстро закончил свою деятельность, а второй в конце года подготовил негласную отмену указа от 8 ноября. К 1847 году относится обращение императора Николая к смоленским дворянам с выражением желания, чтоб они отозвались на призыв правительства относительно обращения крепостных крестьян в обязанные, причем в речи к депутатам смоленского дворянства государь, между прочим, сказал, что «крестьянин, находящийся нынче в крепостном состоянии почти не по праву, а обычаем, через долгое время не может считаться собственностью, а тем более вещью». Но уже в конце того же года один помещик, пославший наследнику-цесаревичу записку по крестьянскому вопросу, получил такой ответ: цесаревичу известно, что государь «отнюдь не имеет намерения изменять настоящих отношений крестьян помещичьих к их владельцам»; вслед за тем смоленскому дворянству (из среды которого группа помещиков в 13 человек отправила коллективный проект по крестьянскому делу) было дано знать официально, что государь «не желает, чтобы производились частные подписки, но что каждый имеет руководиться указом 2-го апреля 1842 года отдельно»[5]5
  Просьба тульских дворян в 1847 г. об учреждении в губернии официального комитета по крестьянскому делу и подобное же предложение Кошелева относительно Рязанской губернии были отвергнуты.


[Закрыть], и, наконец, в начале 1849 года мнение смоленского губернского предводителя дворянства князя Друцкого-Соко-линского, проникнутое самыми крепостническими тенденциями, заслужило одобрение государя. Реакция, начавшаяся у нас вслед за февральской революцией во Франции, вызвала гонение даже и на весьма умеренные протесты против крепостного права в печати. Некоторая решительность была обнаружена государем лишь относительно юго-западного края, для которого инвентарные правила были утверждены первоначально 26 мая 1847 года, а затем в новой редакции 29 декабря 1848 года, когда нечего было уже и думать о прогрессивном движении в крестьянском деле в собственной России[6]6
  В «показаниях генерал-адъютанта А. Г. Тимашева» мы находим следующее важное известие: «Всем известно, что император Александр II, до своего воцарения, был противником освобождения крестьян. Перемена воззрения на этот предмет находит свое объяснение лишь в том, что произошло в последние минуты жизни императора Николая… По рассказу, слышанному мною от одного из самых приближенных к императору Николаю лиц, а именно от графа П. Д. Киселева», государь Николай Павлович «незадолго до кончины» сказал наследнику престола: «Гораздо лучше, чтобы это произошло сверху, нежели снизу» («Русский архив», 1887, № 6, стр. 260). Известие это о словах императора Николая нуждается в подтверждении (ср. ibid. стр. 262).


[Закрыть].

Таким образом, император Николай, при всех своих добрых намерениях в крестьянском вопросе, при ясном сознании необходимости уничтожения крепостного права, если не при нем, то, по крайней мере, в следующее царствование, и настоятельности серьезной подготовки этой меры, обнаружил такую нерешительность в этом отношении, что деятельность 9 «секретных», «келейных» и «особых» комитетов не имела никаких серьезных последствий, так как из числа подготовленных ими мер две, единственно возбуждавшие надежды, – закон об обязанных крестьянах и дозволении выкупаться на свободу при продаже с аукциона, – не принесли почти никакой пользы: первая – вследствие крайней инертности дворянства и равнодушия громадного большинства его к крестьянскому вопросу, а вторая – вследствие ее скорой отмены; лишь деятельность десятого комитета (о западных губерниях), при содействии энергического генерал-губернатора юго-западного края Д. Г. Бибикова, была не лишена полезных до известной степени результатов. Одна из главных причин того, что деятельность целого ряда правительственных комиссий осталась бесплодной, была крайняя боязнь гласности, столь необходимой в этом деле, и неосновательная уверенность, что такое сложное дело, как ограничение крепостного права, может быть обсуждено и подготовлено исключительно бюрократическими средствами, без содействия общества и печати; отсюда и нежелание допустить какую бы то ни было общественную самодеятельность в дворянстве и воспрещение представителям науки, литературы и журналистики оказать со своей стороны содействие правительству в том святом деле, за которое оно бралось так нерешительно. Мы видели, с каким горячим сочувствием относились к намерениям правительства по крестьянскому делу даже люди, считавшиеся столь крайними, как Белинский; понятно, какое могучее содействие могли бы оказать эти передовые деятели правительству, одни – прямым обсуждением мер, настолько необходимых, другие – гуманизированием общества посредством своих беллетристических и иных литературных произведений, посвященных защите интересов закрепощенного крестьянства. Но правительство с величайшей нетерпимостью отвергло содействие этих людей, а среди высшей администрации Чернышевы, Орловы, Перовские тормозили инициативу Киселева, единственного более других энергического человека в крестьянском деле, и сводили к нулю иногда благие начинания, положенные в основу деятельности того или другого комитета. Если, однако, благодаря этому противодействию лиц, непосредственно окружающих государя, его мечты о подготовке падения крепостного права и не привели ни к каким строгим мерам, направленным к его ограничению, то все-таки признание государя, что он обязан по мере возможности действовать в этом направлении, вызвало целый ряд отдельных, хотя и не особенно важных, но зато довольно многочисленных узакониваний, кое в чем ограничивавших помещичью власть и распространение крепостного права.

Если мы сопоставим требования, высказанные разными комитетами, членами администрации и частными лицами относительно ограничения крепостного права, с тем, что было действительно сделано с этой целью в царствование императора Николая, то мы увидим, что ограничение крепостного права за эту эпоху подвинулось вперед весьма мало, не говоря уже, разумеется, об освобождении крепостных, необходимость которого стало все более и более сознавать наше общество, но о котором правительство боялось и подумать. Мы видели, до какой степени назрел вопрос о запрещении продажи крепостных без земли, но полного ее запрещения не последовало, а только не позволено было разлучать при этом членов семейства, запрещено принимать крепостных без земли в обеспечение и удовлетворение частных долгов и покупать их без земли иначе, как с припиской к населенным имениям. Повинности крестьян были точно определены только в юго-западном крае. Для устройства быта дворовых не было принято никаких решительных мер, так как указы 1844 года в счет идти не могут; относительно предоставления крестьянам права собственности также ничего не было сделано, так как указ 3 марта 1848 г. был шагом не вперед, а скорее назад. Размера выкупа, за который можно приобретать свободу, установлено не было. Распространение в 1847 году на всю Россию права выкупаться на свободу при продаже имений с публичного торга было отменено менее чем через два года. Указ об обязанных крестьянах, как мера необязательная, не принес почти никаких плодов. Освободилось вследствие покупки имений в казну также незначительное число душ. Таким образом, за исключением частных, неполных мер относительно продажи без земли и ограничения повинностей лишь в одной местности России, не было сделано ничего серьезного, но очень важно то, что в николаевскую эпоху в правительственных сферах выработалось убеждение в необходимости наделения крестьян землей при уничтожении крепостного права.

В. И. Семевский.

«Крестьянский вопрос в России». Т. II, стр. 529–535 и 568–569.

Крестьянские бунты

Крестьяне Ярославской вотчины помещицы Щ-вой хотя бунта и не произвели, но упорно отказывались платить оброк и высказали неуважение начальству, даже самому гражданскому губернатору. Комиссия приговорила: 5 человек главных виновных наказать кнутом и сослать в Сибирь на поселение, одного, имеющего более 70 лет, сослать же, не наказывая кнутом; остальных 89 наказать плетьми и батогами и оставить в вотчине, причем как только крестьяне при производстве наказания изъявят раскаяние, то наказание приостановить и объявить крестьянам всемилостивейшее прощение; всего в вотчине была 441 душа мужского пола, комитет заменил наказание кнутом главным пяти виновникам, определив прогнать их два раза сквозь строй через 1000 человек. Положение Комитета было утверждено.

Крестьяне гродненских помещиков Ю-в за неповиновение приговорены были комиссией: главные виновники к наказанию плетьми и ссылке в Сибирь на поселение, менее виновные – к наказанию плетьми; комитет решил заменить наказание плетьми прогоном сквозь строй через 500 человек по одному разу, что и было утверждено.

В другой раз комиссия приговорила 10 крестьян Ярославской вотчины З-ва лишить живота; губернатор смягчил приговор, определив: троих более виновных наказать 30–40 ударами кнута и сослать в Сибирь, а остальных наказать плетьми и оставить в вотчине. Комитет не только согласился с приговором губернатора, но и положил сделать строгий выговор членам комиссии за ее приговор. Положение комитета было утверждено.

В 1845 году крестьяне наследников Д-ва (Подольской губернии), недовольные управлением иностранца Шмидта, которому была вверена вотчина, после ночных совещаний в доме священника не только оказали неповиновение, но и не позволяли работать тем крестьянам, которые не участвовали в их заговоре. Потребовалось вмешательство войск, крестьян в вотчине числилось 2700 душ, и только после наказания 32 выдававшихся бунтарей население успокоилось. При следствии некоторые крестьяне оговаривали священника, будто он склонял их домогаться установления двухдневной барщины, но следствие обнаружило также и то, что экономия вотчины требовала с крестьян работы сверх указанной трехдневной барщины. Комиссия военного суда приговорила: одного крестьянина к наказанию 30 ударами плетью, клеймению и каторжным работам на 4 года; 14 крестьян – к наказанию 80 ударами розог и арестантским ротам на 4 года; 29 человек – к наказанию 50 ударами розог, местного священника комиссия оставила в сильном подозрении, а управителя вотчины оштрафовала; один член военно-судной комиссии подал отдельное мнение: по его мнению, «возмущения» не было ни до приезда исправника, ни после его прибытия; между тем 37 крестьян было захвачено и посажено в тюрьму, и из них 18 человек в остроге; губернатор на последнее замечание объяснил, что столь значительная смертность произошла оттого, что престарелые крестьяне в изнурительном состоянии подверглись вдруг перемене воздуха и лишены были всякого движения. Генерал-губернатор Бибиков дал такое заключение: волнение между крестьянами было, они, вне сомнения, обнаружили непозволительную дерзость, но, во-первых, покорились власти скоро, а во-вторых, само волнение между ними возникло оттого, что они терпели несправедливости, о которых хотели спокойно объяснить сыну умершего их владельца, но последнему неугодно было выслушать их, тогда крестьяне искали защиты у посторонних, поэтому участь их заслуживает облегчения. На основании такого заключения министр внутренних дел предложил комитету назначить такие наказания крестьянам: одного главного виновного подвергнуть 80 ударам розог и сослать на поселение в Сибирь, остальных, наказав розгами, оставить на месте в вотчине; комитет согласился с этим определением, положив еще священника, подозреваемого в соучастии с крестьянами, перевести на другое место. Положение комитета утверждено было государем.

Помещик Симбирской губернии Гл-в наказал крестьянина розгами, наказанный бежал из заключения к отцу, у которого и умер на шестой день после наказания, по уверению помещика, от холеры. Помещик оправдывался тем, что распоряжение о наказании сделано было им в самом расстроенном душевном состоянии от грубости крестьянина. Трое соседних помещиков заявили, что они ничего, кроме хорошего, о Г-ве сказать не могут, что он один из попечительнейших и заботливых владельцев; собрание предводителей и депутатов дворянства решило: так как Гл-в никогда жестоко со своими крестьянами не обходился, то имение его, согласно закону, не может быть взято в опеку, а следует ему сделать замечание. Губернатор признал такое определение слабым ввиду того, что наказанный находился в заключении целую неделю. Сенат согласился с губернатором: поступок помещика, по его определению, подлежит уголовному суду, а начальству губернии следует удостовериться в положении крестьян. Определение Сената было принято комитетом и утверждено государем.

Крестьянки имения Д-каго (Тамбовской губернии) убили управляющего и изуродовали его труп. Не отрицая факта, крестьяне показывали, что покойный управляющий необыкновенно жестоко наказывал их, особенно женщин; следствие подтвердило показание крестьян; оказалось, что крестьяне и раньше жаловались и обращались с просьбами о защите, но за это были наказываемы: управляющий не отпускал их даже к исповеди без того, чтобы отлучающиеся не представили вместо себя другого работника. Сенат, постановив приговор, определил ходатайствовать о смягчении участи преступниц; комитет положил: зачинщицу преступления, наказав плетьми, сослать на каторгу на 18 лет, девятерых крестьянок подвергнуть наказанию плетьми и сослать на каторгу от 6 до 12 лет и 11 человек наказать розгами. Кроме того, положено было комитетом, что подлежат строгому взысканию: уездный предводитель дворянства, земская полиция и помещик Д-ой, державший такого управляющего. Государь написал: «Исполнить, но, кроме первой, прочих, приговоренных к каторге, отослать на поселение».

Один псковский помещик Н. и его жена изобличены были в крайне жестоком обращении с крестьянами и отягощении их работами. Сенат при разборе дела потребовал отзыва от предводителя дворянства, но тот отозвался, что он не получал ни от кого жалоб на этого помещика; комитет предложил: сделать предводителю выговор, а помещика и жену его предать суду. Резолюция: «Справедливо, а их судить арестованными».

Крестьяне отставного ротмистра П-ского принесли жалобу на владельца в том, что он будто бы неправильно владеет ими, так как он вовсе не племянник покойной их владелицы Самариной, а сын кучера Дмитриева; крестьяне требовали, что они терпят большие притеснения и что крестьянин Никифоров, обнаруживший это самозванство, был лишен жизни. Потребованы были сведения. Рязанский губернатор Кожин отвечал, что он не мог узнать ничего, что подтверждало бы жалобу крестьян; местный жандармский штаб-офицер, напротив того, донес, что ходят слухи, будто крестьянин Никифоров долго содержался под арестом на скотном дворе и там был отравлен дворовым человеком Петровым и его женой. Тогда губернатор назначил формальное следствие, командировав в вотчину чиновников, крестьяне заволновались и отказали владельцу в повиновении. Следствие обнаружило, что П-ский владеет крестьянами не по праву наследства, а по купчим 1840 и 1841 годов, что до сих пор им были довольны все крестьяне, что смерть Никифорова от яда вовсе не подтверждается, хотя Никифоров и долго содержался на скотном дворе под арестом, но посажен он был еще покойною владелицей Самариной за побег. О личности П-ского следствие обнаружило следующее: он был воспитан в доме помещика Самарина, как сын дворянина П-ского, поступил потом на военную службу, в лейб-гвардии уланский полк, и в 1829 году за болезнью уволен в отставку, причем прописан: «Из орловских дворян», но в родословных книгах губернии Ипполит П-ский не значится. По сведениям от духовного начальства, открылось только то, что у Дмитриева, дворового человека помещика Самарина, записан сын Ипполит. Волнение крестьян продолжалось, и даже заметны были опасные признаки в окружающих вотчинах, поэтому управляющий Министерством внутренних дел предложил прекратить всякие расследования, так как П-ский имеет полное право на владение крестьянами, и, следовательно, розыски не должны иметь места. Комитет согласился с этим мнением. Государь сначала приказал дело «представить особо», а потом министру государственных имуществ велено было поступить с имением П-ского, как в 1845 году поступили с имением подполковника Татищева, купленным двумя братьями Чулковыми. Случай этот был следующий:

Дети Чулкова, дворового человека Татищева, получили дворянство и купили впоследствии имение Татищева, где некогда отец их был дворовым, и поселились в нем вместе со своим отцом. Крестьяне, опасаясь, как бы этот самый Чулков не стал их фактическим владельцем, жаловались, и государь разрешил дело так: «Чулкова-отца выслать из имения, кое взять в опеку, запретив и дворянам Чулковым жить впредь до решения дела. Все сие, а равно и записку о деле передать в Комитет министров с тем, чтобы имение сие было немедленно оценено и приобретено в казну, о чем заготовить указ».

Во избежание огласки имение Чулковых было куплено на имя тайного советника Небольсина.

Двое дворовых, Григорий Антонов и Афанасий Дементьев, двоюродные братья, крепостные помещика Могилевской губернии Л-ского, убили в один день, но в разных местах шестерых и ранили восьмерых человек дворянского сословия. Получив об этом известие в Петербурге, государь приказал: «Послать немедленно фл. ад. Баранова наистрожайше все дело исследовать, непременно убийц отыскать и по поимке учредить в имении военный суд как над ними, так и над их участниками и людьми, не препятствовавшими убийствам, суд же кончить в возможной скорости». Скоро преступники были пойманы; они показали следующее: 19 января 1846 года некоторые из дворовых людей помещика Л-ского ночью самовольно отлучились для гулянья и вернулись домой 20-го на рассвете, за что один из них, Ивка Янишев, был наказан 20 розгами; услыхав его крики, оба преступника сбегали за ножами и начали свою кровавую расправу в имении, убив нескольких родственников помещика, самого помещика им убить не удалось; затем они захватили в конюшне двух лошадей и поскакали к соседнему помещику П-му – не доезжая, привязали лошадей, вызвали господина через его лакея, и один из преступников, целуя руку П-ского, ранил его ножом в живот; на крик выбежала жена П-ского – несчастная подверглась той же участи; убийцы ворвались в дом, ранили гувернантку, которая стала было давать преступнику деньги, но они со словами: «Не нужны нам твои деньги», вышли на двор, сели на лошадей и, сказав людям П-ского, чтобы не спасали своего господина, ибо участь эта предстоит не одним их господам, но всем помещикам губернии, что крестьяне за это отвечать не будут, а что, напротив, сзади их скачут жандармы для проверки их действий, бежали из шестерых стоявших дворовых только один сделал попытку задержать убийц, но неудачно. Им удалось ранить смертельно и третьего помещика, К-ского и его жену; бывшие здесь дворовые пытались было их схватить, но опять неудачно. После всех этих убийств братья вернулись домой, заехали к мельнику, переменили платье и скрылись, но ненадолго, и 27 января были пойманы. По отзыву соседних помещиков, управление во всех трех имениях было хорошее, особенно у Л-ского, которому принадлежали преступники и где они начали убийства. Сами убийцы – незаконнорожденные, более работали на себя, чем на господина, имели некоторое состояние; первый брат умел читать, а второй – читать и писать и по-русски, и по-польски; оба домогались и прежде свободы, разглашая слухи об освободительных указах и инвентарях, оба грозили и прежде бунтом. Преступники показали, что они совершили преступление без уговора, в исступлении, они схватили ножи, чтобы не допустить себя до телесного наказания. Комиссия военного суда приговорила обоих убийц прогнать сквозь строй через тысячу человек шесть раз и затем отправить на каторгу; двоюродного брата их – через тысячу же два раза и заключить навсегда в арестантские роты; троих, обвиненных в соучастии, – через тысячу по одному разу и заключить в арестантские роты на 4 года, а затем сослать в Сибирь на поселение; следующую категорию обвиненных наказать 100–300 ударами розог и оставить на месте жительства; одну дворянку, которая слышала разговоры о бунте и не донесла о них, комиссия присудила подвергнуть тюремному заключению на два месяца.