Текст книги "Николай I и его эпоха"

Автор книги: Михаил Гершензон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

Средняя и высшая шкала после 1848 года

Вследствие политических движений на Западе, совершенно чуждых России, в 1848–1849 годах последовали для русских университетов новые стеснительные распоряжения. Уже в марте 1848 года воспрещено было отпускать и командировать за границу лиц, служащих в Министерстве народного просвещения. В апреле 1849 г. ограничено было число своекоштных студентов в университетах 399 человеками, не распространяя этого на медицинские факультеты, а в Дерптском университете на медицинский и богословский факультеты. При этом замечено было, что признается полезным, чтобы «дети благородного сословия» искали преимущественно, как потомки древнего рыцарства, службы военной перед службой гражданской. На сей конец им открыта возможность поступать в военно-учебные заведения или же прямо в ряды войск, для чего университетское образование «не есть необходимость». Но студентам медицинского факультета воспрещено было переходить в другие факультеты, и вообще, прием вновь студентов был приостановлен, пока число их не войдет в положенную норму.

Вследствие этих распоряжений число студентов и слушателей, постоянно возраставшее со времени устава 1835 года, в 1849 году быстро падает, но в ближайшее за тем время снова достигает почти такого же размера. Этот факт объясняется только тем, что большинство предпочитало пойти даже на медицинский факультет, лишь бы только не остаться вне университета. Следующая таблица показывает это движение.

Университеты / Годы / Слушатели

СПБ

1836 – 299

1847 – 733

1848 – 731

1849 – 503

1850 – 387

1852 – 358

1854 – 379

Москва

1836 – 441

1847 – 1198

1848 – 1168

1849 – 902

1850 – 821

1852 – 861

1854 – 1061

Харьков

1836 – 332

1847 – 523

1848 – 525

1849 – 415

1850 – 394

1852 – 443

1854 – 457

Казань

1836 – 191

1847 – 368

1848 – 325

1849 – 303

1850 – 309

1852 – 321

1854 – 366

Киев

1836 – 203

1847 – 608

1848 – 663

1849 – 579

1850 – 553

1852 – 522

1854 – 675

Дерпт

1836 – 536

1847 – 568

1848 – 604

1849 – 544

1850 – 554

1852 – 607

1854 – 613

Итого

1836 – 2002

1847 – 3398

1848 – 4016

1849 – 3256

1850 – 3018

1852 – 3112

1854 – 3551

Таким образом, означенное ограничение было, в сущности, не ограничением числа студентов, а направлением их занятий по случайным обстоятельствам и посторонним науке соображениям. Болезненно отразился такой оборот дел на самом Уварове. Нервный удар, которому он подвергся в сентябре 1849 года, заставил его проситься в отставку. Место его занял князь П. А. Ширинский-Шихматов, бывший министром по день своей смерти (6 мая 1853 г.), когда вступил в министерство д. т. с. А. С. Норов (1858 г.). В октябре 1849 года (когда был уволен Уваров) университеты лишились права избрания ректоров. С этого времени ректором мог быть даже посторонний, но имеющий только ученую степень; избрание деканов было также ограничено (например, в Московском университете, вместо избранного Грановского, был назначен Шевырев), сделано было распоряжение принимать в студенты собственно детей дворян (январь 1850 г.). Право академии наук и университетов выписывать из-за границы без цензуры книги и периодические издания, несмотря на заявления министра народного просвещения, все-таки было ограничено (до 1859 г.). С конца 1849 года прекращено было преподавание государственного права европейских держав, которое не преподавалось до настоящего царствования (1858 и 1860 гг.); в 1850 году та же участь постигла кафедру философии, за исключением логики и психологии, чтение которых было поручено (во всех высших заведениях: университетах, главном педагогическом институте и Ришельевском лицее) профессорам богословия, обязанным преподавать их по установленным духовным ведомством программ, причем даже студенты православного исповедания Дерптского университета обязаны были посещать эти лекции у профессора богословия, тогда как для прочих исповеданий их читал светский профессор. Вместо философии было введено преподавание педагогики, с целью практических знаний казенных студентов, приготовляющихся к учительскому званию. Само наблюдение за преподаванием логики и психологии в высших учебных заведениях было возложено на тех же наблюдателей духовного ведомства, которым поручен был надзор за преподаванием закона Божьего (1852 г.). Но уже с начала 1850 года введены были известные инструкции ректору и деканам, распространенные и на другие высшие учебные заведения (лицей и педагогический институт) и определявшие систематический надзор за преподаванием. С этого времени все преподаватели перед началом курса должны были представлять точные программы преподавания с указанием сочинений, которыми они будут пользоваться. Преподавание должно было, с одной стороны, удовлетворять всем научным требованиям, а с другой – целям нравственным, «чтобы в содержании программы не укрылось ничего, несогласного с учением православной церкви или с образом правления и духом государственных учреждений». Деканы должны были возможно чаще посещать лекции и за малейшее отступление, хотя бы то было и безвредное, доводить о том до сведения ректора. После этого надзор усиливался, а при повторении того же отступления следовало немедленно принять меры к пресечению зла. Надзор усиливался наблюдением при испытаниях и проверкой лекций профессора в рукописях. О характере преподавания представлялись определенные отчеты. За чтением деканов должен наблюдать ректор, который сам не несет профессорских обязанностей.

В конце 1850 года последовало следующее циркулярное распоряжение: «По случаю высочайших замечаний на некоторые из печатных диссертаций, написанных для приобретения ученых степеней, прошу покорнейше сделать распоряжение, чтобы не только сами диссертации были благонамеренного содержания, но чтобы и извлеченные из них тезисы или предложения имели, при таком же направлении, надлежащую полноту, определенность и ясность, не допускающие понимать одно и то же предложение разным образом; при рассмотрении диссертаций и при наблюдении за защитой их не допускать в смысле одобрительном обсуждения начал, противных нашему государственному устройству». Высший надзор за преподаванием в учебных заведениях и программами курсов в университетах возложен был на главное правление училищ, которому предполагалось придать прежнее значение. В это время возникла даже мысль об уничтожении университетов и замене их специальными школами.

Несмотря на всю потребность в людях школы, в распоряжениях этого периода видно постоянное стремление сделать науку аристократической, распределить знание соответственно состоянию и правам лиц. Это стремление, конечно, объясняется тогдашним прикреплением лиц и состояний к раз созданному положению. Крепостное право играло здесь важнейшую роль. Мы видели, что эта мысль постоянно высказывалась в тогдашних постановлениях; а так как дворяне средней и высшей статьи неохотно отдавали своих детей в общие гимназии, то для привлечения их были созданы благородные пансионы. С другой стороны, вследствие предшествовавших событий и желания ограничить воспитание русского юношества за границей обнаруживается стремление создать на прочных началах казенное воспитание, которое, по возможности, должно совершенно вытеснить частное. Однако лишь только обнаружился прилив в учебные заведения, как является стремление (1845 г.) ограничить доступ в высшие и средние заведения посредством повышения платы за учение. Плата за учение для приходящих впервые появилась в 1817 году и несколько раз изменялась. В это время в столичных университетах платили по 28 рублей 57 копеек и по 14 рублей 28 копеек в провинциальных. Впервые плата была повышена в 1845 году (40 и 20 рублей), притом, как сказано, вовсе не по экономическим соображениям, а чтобы ограничить «роскошь знаний» и «удержать стремление юношества к образованию в пределах некоторой соразмерности с гражданским бытом разнородных сословий». До настоящей цифры она была возвышена в 1848 году.

Средние и остальные высшие учебные заведения также подверглись изменениям в течение этого времени. Другим средством против прилива учащихся в средние и высшие заведения было требование еще до поступления увольнительных свидетельств от обществ, что тогда соединялось со значительными затруднениями. В 1849 году (марта 11-го) в курсе гимназий было допущено разделение на общее и специальное обучение, начинавшееся с 4-го класса, причем только желающие поступить в университет обязаны были учиться латинскому (все) и греческому (для филологического факультета) языкам (обоим с 4-го класса), а для заявивших желание поступить прямо на службу обязательны были общие предметы и законоведение.

В октябре 1851 года последовал запрос министру народного просвещения такого рода: «Не полагает ли он так же, как его величество, что преподавание греческого языка во всех гимназиях совершенно лишнее?» Князь Ширинский-Шихматов представил доклад в этом смысле, ссылаясь на личный опыт, при обозрении гимназий. При этом он указывал на то обстоятельство, что до сих пор из 74 гимназий греческий язык преподается только в 45. Преподавание его положено было оставить только в университетских гимназиях (по одной) и в некоторых других городах. Все эти преобразования не коснулись, однако, Дерптского округа. Преподавание греческого языка было заменено естественными науками, которые были признаны имеющими современный интерес. Но что далеко не эта цель преобладала в замене одного предмета другим, это очевидно из того же доклада.

«По мнению моему, – говорится в нем, – с допущением этой меры не только довершилась бы полнота образования учеников, намеревающихся прямо из гимназий поступить в гражданскую службу, но и ощутительно облегчилось бы подробное и основательное изучение естественных наук для студентов физико-математического и медицинского факультетов, о чем неоднократно и убедительно просили меня профессора естественных наук». Без сомнения, в этой пригодности естественных наук для службы имелась в виду та же цель, то есть необходимость сократить «необдуманное» стремление молодых людей в университеты. В то время когда Дерптский округ признавался вполне пригодным для приготовления настоящих филологов, в следующем году сделано было такое распоряжение: «Не сомневаясь в существенной пользе, которая произойдет от направления этого предмета (греческого языка) к прямой цели своей – основательному изучению творений эллинских писателей и в особенности святых отцов восточной церкви, – министр народного просвещения обратил внимание на возможное усовершенствование преподавания греческого языка, причем не мог упустить из виду и правильности произношения, а потому всеподданнейше испрашивал соизволения его императорского величества, чтобы в высших учебных заведениях при преподавании греческого языка употребляемо было произношение природных греков (Рейхлина), принятое в наших православных духовных академиях и семинариях.

Но тенденциозность проводимых мер еще более видна из дальнейших действий. В это время заявляется стремление со стороны самих педагогов переделать всеобщую историю на новый лад, например, опустить в учебниках всю греческую и римскую историю до времен Августа. Греческая и римская история, написанная языческими или республиканскими писателями, каковы: Геродот, Фукидид, Тит Ливий и Тацит, – по мнению их, должна была оказывать вредное влияние на юные умы. Учебник всеобщей истории должен был быть написан в русском духе и с русской точки зрения. Слабые стороны этой программы были указаны тогда же Грановским.

Заявляли о приливе молодых людей в гимназии и университеты, но в действительности и гимназии далеки были от этого идеала. Из статистических данных оказывается, что число учеников в империи постоянно увеличивалось с 1836 по 1847 год, и в этом году достигло уже цифры свыше 20 000, но в следующие восемь лет оно заметно уменьшается и в 1855 году падает до цифры 17 817. В 1836 г. среднее число учеников было 227 и гимназию, но были гимназии с гораздо меньшим числом учеников, большинство которых приходилось только на некоторые губернии (С.-Петербургскую, Московскую, западные). Вообще в это время в России оказывается: 1 гимназия на 349 000 жителей и 1 учащийся на 1000 жителей (мужского пола), тогда как в Бельгии – 1 на 230 000 (1 на 766), во Франции – 1 на 239 000 (1 на 616), в Италии – 1 на 32 100 (1 на 520), в Пруссии – 1 на 62 900 (1 на 214). Но из указанного числа учеников в русских гимназиях, по позднейшим данным (1863 г.) только Ум достигала высшего класса. В 1843 году по сословиям в 51 гимназии ученики распределялись так: 10 066 детей дворян и чиновников, 218 – духовного звания, 2500 податного состояния. В 1853 году (в 58 гимназиях) было: дворян и детей чиновников – 12 007, духовного звания – 343, податного состояния – 2719 (православных – 7884, католиков – 3571, протестантов – 1020, евреев – 155, магометан – 23). По позднейшим сведениям, в гимназиях не было занято служебных мест 2337. Более ¹/₂ директоров (из сведений, имевшихся в министерстве о 337 директорах) не имели вовсе степеней; из 351 инспектора без степеней было 72. Бывали случаи, что места учителей не были заняты в течение 32, 27, 11, 8 и весьма часто 5 и 6 лет. На 3956 учителей 37,5 % не имели ученой степени.

К концу настоящего периода обнаруживается полная дезорганизация учебной системы. «Гимназии потеряли под собой классическую почву и не приобрели вместо нее реальной (при введении естественных наук оказался полный недостаток руководств, а потому министерство должно было заказать составить). Они перестали быть общеобразовательными заведениями и не сделались специальными. С одной стороны, молодые люди, получившие в них окончательное образование, выносили только отрывчатые и большей частью бесполезные в жизни сведения; с другой стороны, гимназии плохо подготовляли своих учеников к университетам, следствием чего, по отзыву многих профессоров, был упадок научного уровня университетского преподавания».

Напрасно полагают, что в 1860-х годах началось противодействие классическому образованию В это время оно уже почти не существовало. Между тем о поднятии уровня этого образования не раз заявляется в статьях «Журнала Министерства народного просвещения» за эти годы. Но естественные науки сделали значительные успехи в период пренебрежения ими в России; отсюда стремление дать им надлежащее место в общей системе.

Без сомнения, причиной общего упадка среднего образования, а за ним и высшего была постоянная тенденциозность в образовательных системах. Оттого они не имели в себе строго научного характера и, если можно так выразиться, нравственной силы. Руководимые посторонними целями и создаваемые в эпохи политических перемен, они падали при первом прикосновении нового духа времени. Таков исторический вывод из всего предыдущего развития нашей школы.

В. С. Иконников «Русские университеты в связи с ходом общественного образования».

Вестник Европы, 1876, ноябрь, стр. 102–109.

Глава VIII
Третье отделение

Проект графа А. Бенкендорфа об устройстве высшей полиции

«События 14-го декабря и страшный заговор, подготовлявший уже более 10 лет эти события, вполне доказывают ничтожество нашей полиции и необходимость организовать новую полицейскую власть по обдуманному плану, приведенному как можно быстрее в исполнение.

Тайная полиция почти немыслима, честные люди боятся ее, а бездельники легко осваиваются с ней.

Вскрытие корреспонденции составляет одно из средств тайной полиции, и притом самое лучшее, так как оно действует постоянно и обнимает все пункты империи. Для этого нужно лишь иметь в некоторых городах почтмейстеров, известных своею честностью и усердием. Такими пунктами являются Петербург, Москва, Киев, Вильно, Рига, Харьков, Одесса, Казань и Тобольск.

Для того чтобы полиция была хороша и обнимала все пункты империи, необходимо, чтобы она подчинялась системе строгой централизации, чтобы ее боялись и уважали и чтобы уважение это было внушено нравственными качествами ее главного начальника.

Он должен бы носить звание министра полиции и инспектора корпуса жандармов в столице и в провинции. Одно это звание дало бы ему возможность пользоваться мнениями честных людей, которые пожелали бы предупредить правительство о каком-нибудь заговоре или сообщить ему какие-нибудь интересные новости. Злодеи, интриганы и люди недалекие, раскаявшись в своих ошибках или стараясь искупить свою вину доносом, будут по крайней мере знать, куда им обратиться. К этому начальнику стекались бы сведения от всех жандармских офицеров, рассеянных во всех городах России и во всех частях войска: это дало бы возможность заместить на эти места людей честных и способных, которые часто брезгают ролью тайных шпионов, но, нося мундир, как чиновники правительства, считают долгом ревностно исполнять эту обязанность.

Чины, кресты, благодарность служат для офицера лучшим поощрением, нежели денежные награды, но для тайных агентов не имеют такого значения, и они нередко служат шпионами за и против правительства. Министру полиции придется путешествовать ежегодно, бывать время от времени на больших ярмарках, при заключении контрактов, где ему легче приобрести нужные связи и склонить на свою сторону людей, стремящихся к наживе.

Его проницательность подскажет ему, что не следует особенно доверять кому бы то ни было. Даже правитель канцелярии его не должен знать всех служащих у него и агентов.

Личная выгода и опасение лишиться чрезвычайно доходного места будут ручательством в верности этого правителя канцелярии относительно тех дел, которые должны быть известны ему.

Гражданские и военные министры и даже частные лица встретят поддержку и помощь со стороны полиции, организованной в этом смысле.

Полиция эта должна употребить всевозможные старания, чтобы приобрести нравственную силу, которая во всяком деле служит лучшей гарантией успеха. Всякий порядочный человек сознает необходимость бдительной полиции, охраняющей спокойствие общества и предупреждающей беспорядки и преступления. Но всякий опасается полиции, опирающейся на доносы и интриги.

Первая – внушает честным людям безопасность, вторая же – пугает их и удаляет от престола.

Итак, первое и важнейшее впечатление, произведенное на публику этой полицией, будет зависеть от выбора министра и от организации самого министерства; судя по ним, общество составит себе понятие о самой полиции.

Решив это дело в принципе, нужно будет составить проект, который по своей важности не может быть составлен поспешно, но должен быть результатом зрелого обсуждения, многих попыток и даже результатом самой практики».

12 апреля 1826 года записка эта, несомненно послужившая к образованию III отделения собственной его величества канцелярии, была препровождена к графу П. А. Толстому с тем, чтобы он по рассмотрении возвратил ее в собственные его величества руки со своим мнением.

Русская старина, 1900, декабрь.

Письма М. М. Фока к А. Х. Бенкендорфу[12]12
  Перевод с французского. Двор в это время, в ожидании коронации, был в Москве, где находился и генерал Бенкендорф.


[Закрыть]

17-го июля 1826 года, Санкт-Петербург

Ваше превосходительство, вероятно, позволите мне писать вам, не придерживаясь формы и принятого порядка, писать все, что придет мне в голову.

Г. Нефедьев имеет деревню под Москвой, где ему необходимо быть по домашним обстоятельствам. Это очень благоприятно для нашего дела. С этим господином не знаешь никаких затруднений: ни жалованья, ни расходов. Услуги, которые он может оказать нам, будут очень важны, вследствие его связей в высшем и среднем обществах Москвы. Это будет ходячая энциклопедия, к которой всегда будет удобно обращаться за сведениями относительно всего, что касается надзора. Причины отъезда Нефедьева две: личные дела, требующие присутствия его в Москве, и желание отделаться от возлагаемой на него обязанности, которая может завести его слишком далеко. Он состоит по особым поручениям при Кутузове, который желает поручить ему ревизию гражданской палаты, за что тому противно взяться. Нефедьев – статский советник и имеет орден Св. Владимира 3-го класса; он честолюбив и жаждет почестей. К переводу Нефедьева не встречается никаких препятствий, полезность же этой меры бросается в глаза.

Еще одна личность представляет для нас явную выгоду. Граф Лев Соллогуб, о котором я неоднократно говорил вашему превосходительству – может принести нам большую пользу в Москве посредством своего брата и своих родных. С этим человеком также – никакого жалованья, никаких расходов. Предлог к пребыванию его в Москве уже найден: дело, от которого зависит определение его положения, будет решаться Комитетом министров. Он ждет только согласия вашего превосходительства, чтобы безотлагательно пуститься в путь. Предложение его – действовать заодно с «надзором», цель же – быть покровительствуемым во всем, что касается ведения интересующего его дела. Граф – человек скромный и способный выполнять даваемые ему поручения; по переводе же его в корпус жандармов он может приносить действительную пользу.

Возвращаюсь снова к вопросу о Нефедьеве. У него дом в Москве и подмосковная деревня, короткие связи почти со всеми жителями столицы, где он не раз живал подолгу, так что по приезде в Москву, ему не надо будет устраивать дом и заводить знакомства, а стоит только начать делать приемы. Сообщение биографий разных лиц, и донесения о настоящем положении вещей и людей, о полиции и местных властях – одним словом, обо всем, что может интересовать «надзор», – могут быть сделаны Нефедовым тотчас же по прибытии в Москву со всеми подробностями, для чего ему не надо ни с кем советоваться, кроме своего собственного архива. Здесь ему хотят поручить ревизию гражданской палаты. Раз начав это дело, он зайдет слишком далеко. Вот почему необходимо безотлагательно пристроить его к надзору, что не встретит затруднений, так как, не имея определенных занятий, ему не в чем будет отдавать отчет: он состоит сверхштатным чиновником по особенным поручениям, по воле покойного Государя, и преемник этого последнего может дать ему другое назначение, не нарушая никаких форм.

Представляя вышеизложенное на усмотрение вашего превосходительства, буду ожидать вашего распоряжения.

9 августа 1826 года

Слух о сборищах у вдовы Рылеевой, о котором я упоминал в предшествовавших моих письмах, вызван был следующим фактом, удостоверяемым официальным донесением по сему предмету. Г-жа Малютина, узнав, что вдова Рылеева уезжает в Пензу, обратилась к военному губернатору с просьбой о возвращении ей бумаг, касающихся опеки ее детей, опекуном которых был покойный Рылеев. Вследствие этого полицейский офицер в сопровождении поверенного Малютиной, коллежского асессора Сутгова, отправился к Рылеевой за означенными бумагами. Это-то обстоятельство и подало повод говорить о сборищах. Старая карга Миклашева, вовлекшая в несчастие некоего Жандра, своим змеиным языком распускала эти слухи.

Между дамами – две самые непримиримые и всегда готовые разрывать на части правительство: княгиня Волконская и генеральша Коновницына. Их частные кружки служат средоточием для всех недовольных, и нет брани злее той, какую они извергают на правительство и его слуг.

Вот эпиграмма на князя Куракина, повторяемая во всех обществах и возбуждающая общий смех, так как дает повод к бесконечным комментариям:

 
Велик и славен был
Куракин в жизни сей!
И подданных морил,
И погребал царей.
 

Хочу прибавить несколько общих замечаний, сделанных реформаторами, число которых все увеличивается, хотя в большей части случаев они люди весьма благонамеренные.

«Было бы необходимо установить большее единство во всем, что касается исполнительной части. Таким образом, не ограничивая привилегий, которыми пользуются некоторые из присоединенных к империи провинций, можно было бы принять за правило, чтобы все правительственные распоряжения исполнялись повсюду во всем их объеме. Но главное – необходимо изгнать всякую идею о конституционном правлении, для чего лучше всего было бы возвращаться мало-помалу к прежнему порядку вещей. Нелишним было бы также позволить и даже внушить журналистам, чтобы они писали об этом предмете, выставляя его с хорошей стороны. Затем верное средство парализовать усилия нововведений это сделать их смешными, тогда они не могут уже иметь никакого влияния на умы, слишком жадные ко всякой новинке».

Полиция решилась наконец арестовать некого Горецкого, за которым мы следили уже несколько месяцев. Этот человек проживал здесь более шести лет без всякого паспорта или какого-либо иного вида и на днях собирался бежать. Полиция нашла также необходимым обратить внимание на Мордвинова, который должен быть выслан отсюда сегодня или завтра.

10 августа 1826 г.

Я должен поговорить с вашим превосходительством об одном обстоятельстве, настолько же нелепом, как и неприятном во многих отношениях.

Полиция отдала приказание следить за моими действиями и за действиями органов надзора. Полицейские чиновники, переодетые во фраки, бродят около маленького домика, занимаемого мною, и наблюдают за теми, кто ко мне приходит. Положим, что мои действия не боятся дневного света, но из этого вытекает большое зло: надзор, делаясь сам предметом надзора, вопреки всякому смыслу и справедливости[13]13
  Слова, напечатанные курсивом, подчеркнуты карандашом, и против них, на полях, написано, карандашом же, рукой генерала Бенкендорфа: надо бы узнать, сам ли Фогель это сделал или по приказанию.


[Закрыть], – непременно должен потерять в том уважении, какое ему обязаны оказывать в интересе успеха его действий.

Употребляемые полицией сыщики разглашают дело, и им это не запрещается. Я предупредил об этом г. Дершау, но он делает вид, что ничего не знает. Можно контролировать мои действия – я ничего против этого не имею, даже был бы готов одобрить это, – но посылать подсматривать за мною и за навещающими меня лицами таких болванов, на которых все уличные мальчишки указывают пальцами, – это слишком уж непоследовательно, чтобы не сказать более.

Ко всему этому следует прибавить, что Фогель и его сподвижники составляют и ежедневно представляют военному губернатору рапортички о той, что делают и говорят некоторые из моих агентов. Это, положим, в порядке вещей, но смею надеяться, что экспромтам этим не прежде поверят, как убедившись сначала в их справедливости. Тяжелый опыт сделал меня, быть может, слишком осторожным, – но я должен быть таким для пользы дела.

Вот еще несколько замечаний, сделанных в разных кружках и которые могут служить оправданием моих опасений.

«Государь в особенности заявил себя против всяких двусмысленных или извилистых действий; это факт, хорошо известный; между тем встречаются люди, пытающиеся противиться развитию полезных мер, которые должны содействовать к улучшению порядка управления и к устройству его на прочных основаниях. Самое большое зло, представляющееся правительству, – это эгоизм должностных лиц и жажда всюду первенствовать. Они не могли бы, конечно, достигнуть этой цели, если бы не имели своих приверженцев, которые стараются составить себе карьеру, в ущерб общественному делу. Начальники не смеют прямо задевать их, не желая ослабить свою партию, и потому, замечая зло, все-таки терпят его из личных видов.

Личный состав чиновников должен быть избран из людей ненужцающихся, которые могли бы посвятить себя служению общественному делу. Увеличение издержек на содержание двора повлечет за собой большие расходы и поставит правительство в затруднительное положение. Надо создать источник умножения доходов!.. Увеличить налоги – это средство, к которому не следует, да и не пожелают обращаться; поэтому придется наверстывать экономию в расходах. Уменьшение военных сил, с одной стороны, и повышение ценности бумажных денег – с другой, представляются двумя необходимыми мерами для достижения предположенной цели, хотя привести в исполнение эти меры будет нелегко. Увольнение во временные отпуска части нижних чинов, конечно, сделает экономию в бюджете расходов по содержанию армии, но что делать с массой офицеров, которые останутся без всякого дела? Определить их на гражданские должности? Но многие из них вовсе не подготовлены к подобного рода деятельности. Между тем весьма важно дать им определенные занятия, чтобы не создать толпу тунеядцев, эту общественную заразу во всякое время, а тем более при настоящих обстоятельствах, когда всякий рассуждает, когда все – даже воспитанники учебных заведений – считают себя призванными обсуждать общественные дела…»

Примите уверения и проч. Фок.

Русская старина, 1881, сентябрь.