Текст книги "Полное собрание сочинений в одной книге"

Автор книги: Михаил Зощенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 217 страниц)

Семейный купорос

Тут недавно поругалась одна наша жиличка со своим фактическим супругом.

Безусловно, у них каждую неделю какой-нибудь семейный купорос случался, но это превзошло ожидание. Они, сукины дети, начали вещами кидаться.

Он в нее самоварным крантиком кинулся. А самовар, знаете, потек. Она рассердилась – ив него блюдечком. А он осколок подобрал от этого разбитого блюдечка и нарочно ковырнул этим осколком свою потертую личность. И орет, дескать, произошло зверское мужеубийство.

Но она, то есть его супруга Катюша Белова, оказалась более сознательная.

– Ах так, говорит!

Ну, одним словом, сами понимаете, что она говорит.

– Я, говорит, может сейчас же перестану с тобой жить. Вот сейчас же, говорит, соберу свое имущество и тогда кидайте крантики в своих соседей, а с меня довольно.

Он говорит:

– Ах, говорит, скажите, как напужали. Пожалуйста, говорит. Чище воздух будет.

Тут у них снова произошло некоторое оживление, так сказать, небольшая стычка семейного характера. После чего Катя собрала свои вещички. Завернула их в простыню. Плюнула в своего фактического подлеца. И пошла себе.

Она пошла до своей родной матери. До своей мамы. А ее мама не слишком обрадовалась прибытию. Одним словом, не прыгала вокруг своей дочки.

– Так что, говорит, я сама угловая жиличка и, говорит, как вам известно, у меня нету комнатных излишков.

Катя говорит:

– Так что, я всего, может, на пару дней, до приискания комнаты.

Старушка не проявила идеологического шатания в этом вопросе.

– Знаем, говорит. Другие, говорит, по шестьдесят лет ищут комнаты и находить не могут, – а ты, говорит, нашлась какая веселая.

Ну, дочка видит, что мама склокой занимается – положила узел в углу и пошла до своей подруги. У ней подруга была – Тося.

Тося говорит:

– Очень, говорит, я тебе сочувствую. Можешь, говорит, рассчитывать на мою моральную поддержку, но, говорит, я сама с мужем проживаю в одной небольшой комнатке, так что рассуждения излишни.

Тогда побегла Катюшка еще до одной знакомой дамы, но ничего такого не получилось.

А уже вечер приближается. Надо куда-нибудь деться. Не на юге.

Побегла Катя еще в одно место. После зашла в гостиницу бывш. «Модерн». В «Модерне» ей говорят:

– Так что, у нас допущают только приезжающих. А то, говорят, процветает разврат. А вот, говорят, если б вы жили, для примеру в Москве, то говорят, мы охотно допустили бы вас, как приезжую, а так, говорят, извиняемся.

Тогда еще немного походила по улицам Катюшка и пошла тихими шагами к своему потухшему семейному очагу. Ее фактический муж говорит:

– Ага, вернулись! Ножки-то, говорит, извиняюсь, не промочили ли, трепавшись по улицам?

После чего, слегка поругавшись, они отужинали и легли спать.

А она видела во сне, будто кто-то ей сказал, что где-то сдается комната.

А вообще, квартирный вопрос, несомненно, укрепляет семейную жизнь.

Некоторые товарищи говорят, будто семейные устои шатаются, будто разводы часты и так далее. Нет, это неверно!

Брак сейчас довольно крепкий. Крепковатый.

Подождем, над нами не каплет

Хотели мы, знаете, в Саратов съездить. По своим личным делам. Повидаться кое с кем. Но теперь не поедем. Отменили это решение.

Ну его к черту, этот Саратов! Туда очень уж опасно ехать. Там крушения часто бывают.

Конечно, не в самом Саратове, а вокруг, на разных маленьких станциях. Разные там Князевка, Курдюмовка и так далее.

Эти маленькие станции не на высоте положения. Они небрежно поезда пропущают. И через это крушения очень часто случаются. Если говорить правду – ежедневно.

А другой раз как заколодило, так, верите ли, несколько в день.

А раз такой денечек выпал – одиннадцать крушений в сутки! Двенадцатого не было, потому как, сами понимаете, движение почти что замерло.

А вы говорите: поезжай в Саратов!

Газета «Поволжская правда» пишет:

Начальники станций Саратовского узла загружены работой, ранее исполняемой их помощниками. Теперь помощников нет. Дорога экономит. Но экономия влетает в копеечку. Так, 4 октября за один день было одиннадцать крушений поездов.

Одним словом, в те края что-то мало интереса ехать. Дорога экономит, но и мы тоже последнее время скуповаты стали: экономим свою мелкую жизнь. Может, на что-нибудь пригодится.

Одним словом, в Саратов не поедем. Подождем, пока на эти мелкие станции подсыпят пару служащих.

А которые начальники прочтут эти грустные строчки – пущай поторопятся. А то, ей-богу, надо в Саратов ехать до зарезу. Не лететь же туда по воздуху.

Заграничная история

Тут меня познакомили с одной девицей. Она сама, знаете, с Риги. А сюда только приезжает до своей родственницы, до тети Фени.

Или она ей племянница, или наоборот, я не знаю. Только какое-то родство у них наблюдается. Тем более что она, молодая барышня, раза два-три в год обязательно приезжает повидаться.

А про нее нельзя сказать, что она хорошенькая, но очень уж, знаете, одета она великолепно. Может, какой-нибудь американский нэпман и то навряд ли способен так пышно одевать свою супругу.

Как раз меня с ней познакомили в день ее приезда. Это ахнуть надо от удивленья. Пальтецо какое-то роскошное кикапу. В ручках особая меховая муфта. На плечах обратно меховая накидка. Шляпочка – я те дам. И на груди разные дорогие бусы.

Конечно, на богатство мне наплевать. Я и сам рублей девяносто в месяц огребаю. Но уж очень ослепительная форма одежды меня заинтересовала. Тем более знаю, тетя Феня дамочка, так сказать, безлошадная и ни черта не имеет.

Однако расспрашивать ничего не стал, а попрощался с ними за ручку и отбыл.

И прошло, может, недели полторы. И прохожу я по улице. Даже, знаете, не по улице. А иду я около вокзала. Я иду на вокзал. Мне надо «Вечерку» купить.

Иду на вокзал купить «Вечерку». Вдруг перед вокзалом останавливается извозчик, и выходят с него с багажом две невысокие дамочки. Выходят две дамочки, меня не окликивают, а идут по своим делам.

А я в эту минуту случайно поворачиваю голову, у меня зачесалась шея, и вижу эти как будто знакомые личности. И действительно, вижу тети Фенино мурло и при ней племянница.

Поглядел я на эту племянницу и своим глазам не верю – до того одета бедно. Муфточки не имеется. Пальто совершенно неинтересное. И сапожонки драные. Это обалдеть можно, какая резкая перемена!

Тетя Феня говорит:

– А, говорит, и вы тут! А сегодня Манечка в Ригу едет.

После, как проводили эту Манечку, тетя Феня говорит:

– Чего глазами моргаете? В крайнем случае, и нам кормиться надо. Сюда Манечка едет в хорошем, а обратно надевает чего похуже. Удивляться не приходится.

Ничего я на это ей не сказал, только говорю:

– Ах ты, черт тебя побери!

Всюду жизнь

Это что за разворот? Это откуда такое оживление и такая чересчур сильная давка?

Что это, скажите, народ толкается и куда это прут разную домашнюю утварь и прочее барахлишко?

Может, это, извиняюсь, пожар или, может, дармовая раздача слонов и разных носильных вещей?

Или, может, каналья художник заврался и начертил не то, что надо?

Я извиняюсь, все тут указано правильно. Это, видите ли, происходит выдача зарплаты на заводе «Ока». Это заместо жалования выдают разные вещицы. Это промторг Каширского уезда выдает. Так сказать, чем придется. Сеном. Соломой. Гвоздями. Слонами. И так далее.

Я извиняюсь, художник, может быть, слонов-то действительно зря вывел. Мы хотели послать художника на место происшествия, чтоб срисовать с натуры и чтоб неувязки не было, но в последний момент, знаете, испугались. Как бы, думаем, его заместо платы не всучили бы какому-нибудь зазевавшемуся пролетарию. В Кашире это могут.

Одним словом, извиняемся за слонов, может, действительно чего-нибудь не так нарисовано. То извините. А факт указан в «Рабочей Москве».

С получкой, ребятишки!

Непорядки на земном шаре

Прежде всего, коснемся слегка географии и астрономии. Тут, как видите, на рисунке смелой рукой художника нарисована наша солнечная система. Среди которой наша планета Земля занимает, по мысли художника, далеко не последнее место.

Вот это в центре круглая штуковина и есть наша сознательная планета.

Вот в самой середине вы видите Москву, повыше и левее – наш славный Ленинград. Вон Балтийское море! Вон плещутся мутные воды Финского залива, в который, как известно, впадает река Фонтанка по распоряжению откомхоза.

Эта прославленная речка, на которой незыблемо стоит наш город Ленинград, воспета всеми поэтами.

Бессмертные строки неизвестного поэта (Пушкина?) вконец прославили эту бурную речку («Чижик, чижик, где ты был…»).

Мутные воды этой речки вдохновили также нашего меланхолического поэта Лермонтова. Помните?

 
И скучно и грустно,
И хотца, ребятишки, в Фонтанку нырнуть
В минуту душевной невзгоды.
И некому ручку пожать…
 

И т. д.

А жил бы поэт в нашу суровую эпоху, зашел бы на ту же Фонтанку, 57, в редакцию «Пушки» – и все было бы в порядке. И ручку бы ему пожали, и пару наиболее бодрых стишков напечатали бы по 30 коп. за строчку.

Одним словом, на этой столь прославленной речке и помещается наша редакция «Пушки». Небольшой такой двухэтажный особнячок. Там же принимается подписка. Очередь подписчиков порядочная. До Черного моря, как видите.

Теперь пойдем дальше.

Направо от Ленинграда расположен прелестный город Вятка. А рядом с ним притулился городишко Омутнинск.

Это – городок небольшой, но культурный. Есть почта и телеграф. И даже недавно выстроен санаторий для туберкулезных.

Слов нет, санаторий не построен по последним западным образцам. Он построен совсем наоборот. Он, прямо скажем, построен на болоте. Он, можно сказать, родной братишка нашему Ленинграду. Ленинград построен на болоте – и этот санаторий тоже на болоте.

Кроме того, «Вятская правда» утверждает, что фасад этого прелестного здания глядит на север, а не на юг. Вот это плохо!

Вот построят, а после на нас взоры кидают, дескать, что мы скажем и какой научный совет дадим. А чего мы можем сказать? Единственно – планету надо повернуть так, чтоб южное солнце засияло на стенках фасада этого туберкулезного санатория. К сожалению, наша молодая наука и советская общественность не достигли еще такой высоты развития. И приходится мириться с грустной действительностью.

Вот чего, ребятишки. Дело прошлое. Туберкулезных вы действительно не посылайте в этот санаторий. А устройте, для примеру, диспансер для алкоголиков, если же алкоголики сопьются в этой грустной местности, то устройте в этом здании хотя бы Институт изучения мозга престарелых вятских строителей.

Засим позвольте пожать ваши ручки. И пожелать более приличного санатория.

[Грустно]

А грустно все-таки жить на станции Зашеек! Маловато на этой станции культурно-просветительных учреждений. А которые и имеются, те слабо и не по последнему слову техники оборудованы. Ну, взять хотя бы, для примеру, баню. Тамошняя банька, прямо скажем, не освещается. То есть, другими словами, в ней нету никакого освещения.

Которые граждане могут словчиться на дневное мытье, тем, конечно, туда-сюда. А которые не прогуливают, тем форменное неудобство. Тем мыться приходится, прямо скажем, в потемках. Другими словами, в полной и непроглядной темноте.

А в темноте мало интереса мыться. Не видно, за что хвататься. Думаешь, например, это мочалка, а это, может быть, у твоего соседа английская прическа. А за это сосед может смело морду наколотить. А за что же, товарищи, морду колотить, ежели в потемках не видать, за что хвататься?

Кроме всего прочего, в темноте обжечься можно. Опять же насчет одежи и обуви. Может, заместо своего коверкота какую-нибудь неинтересную дерюгу наденешь. Или не свои джимми.

А только мы этим несчастным жителям ничем помочь не можем. Даже на моральную поддержку пущай они не рассчитывают.

Единственное чего – это, может, предложить вниманию заведывающего банькой полный набор световых эффектов. То есть как и чем можно воспользоваться, чтобы осветить вверенное ему научно-культурное учреждение.

Конечно, лучше всего электрический свет, но ежели его нету, тогда надо на что-нибудь решиться.

Подумайте. И не допущайте своих граждан мыться в потемках. Это ослабляет дух и понижает характер.

Руководство для начинающих наблюдателей

Которые жильцы неопределенных занятий, тем определенно теперь худо. Про них даже в газетах сказано:

При исчислении квартплаты с этой категории съемщиков необходимо исходить из наблюдений за образом их жизни.

Одним словом, эта отпетая категория людей, видимо, допрыгалась. А только, между прочим, наблюдение – дело крайне умственное. Нельзя с кондачка решать, как и чего. Надо подходить психологически, чтоб, знаете, не впасть в ошибку. Даем для примеру такие житейские неувязки.

Подъехал, предположим, наблюдаемый жилец на извозчике. «Эге, – думает управдом, – на извозчиках катается! Сейчас пойду обложу твою богатую личность». А между тем, жилец, может быть, серьезно захворавши. Может, у него, я извиняюсь, живот схватило или что-нибудь другое, и он поторопился подъехать. И, может, он плачет, а извозчика нанимает.

Или, предположим, такой мелкий бытовой случай. Вернулся домой наш наблюдаемый жилец поздновато. Ну, скажем, в час ночи. Управдом думает: «Ага, треплется по разным веселым местам и ведет легкую ночную жизнь…» А между тем, наш жилец как раз, может быть, наоборот. Может, он, я извиняюсь, дрова рубил или на улице пел и тем самым зарабатывал.

Или, скажем, такое положение. Идет наш голубчик жилец под мухой. Одним словом, выпивши. Управдом думает: «Ого, вкапался, молодой человек. Обложим, как богатого». А, может, этот человек, уважаемые товарищи, набрался с горя! Может, он горюет, что за ним наблюдают. Может быть, он через это пьет. Это понимать надо!

Тоже и наоборот. Скажем, одевается наш жилец бедно. И через это управдом ему сочувствует и берет с его души по копейке за сажень. А, может, как раз у этого фрукта делишки неплохие, и, может, в его ватнике шестьдесят целковых зашито или серебряная ложка. Это все понимать надо.

«Пушка» – Пушкину

Опять Пушкин. Вот беспокойная личность. То у него шляпу с памятника слямзили, то мебель из заповедника украли, то годовщину недавно справляли. А теперь опять не слава богу. Фонари у памятника прохожих беспокоят. Обжигают.

Дело, знаете, происходит в Москве. На Тверском бульваре.

Газета пишет, что там один из четырех «фонарей неисправен – вечером к нему невозможно прикоснуться без риска получить хорошую памятку в результате удара током».

Это грубо! Это что же получается? Это, значит, уж коло памятника нашего славного поэта не пройди. И это называется культурная революция! Мило.

А ежели, я извиняюсь, в этом месте свидание с барышней назначено? Это, значит, фонарь может одну сторону заживо угробить. Чего же, я извиняюсь, глядит московский откомхоз или как там он называется?

Стой, братцы! Погоди, не надо эти фонари чинить. Они пригодятся.

Даем небольшой проект, как наличными силами предохранить дорогостоящий памятник от расхищения разных его ценных частей.

На рисунке наглядно видно, как и чего.

Провод отходит от неисправного фонаря через ручку поэта Пушкина. И если какая-нибудь отпетая личность захочет отбить чугунную часть памятника, то силой тока она отгоняется на пушечный выстрел.

Глупо, но здорово. А ну вас, ей-богу, с Пушкиным. Своих делов по горло, а вы с Пушкиным.

Кому что, кому ничего

Ленинграду против Москвы нипочем не устоять. Уж очень Москва крупно шагает. Это прямо европейский город. То, знаете, они проект утвердили – будут скоро подземную дорогу строить. То пятиэтажный дом закончили. Так сказать, фантазию Уэллса превратили в действительность.

А вчера читаем: вскоре московские трамваи будут отапливаться. Правда, скоро ли это будет – они сами еще не знают. Но предполагают. В газетах уже брякнули. Уж отказаться будет неловко. Вот, наверное, дровец подкопят и начнут самосильно отоплять.

Немцы-то, пожалуй, локти станут себе кусать.

Эва, скажут, отсталая страна, а нас, скажут, догоняет. Будьте любезны!

Все-таки культура – великое дело. А главное, культуру можно завсегда использовать. Так сказать, приспособить по мере надобности. Скажем, дома прохладно. Скажем, частник за дрова дерет. Покупать неохота. А тут за небольшую плату сиди себе в трамвае и грейся. Читать можно. Писать. Портянки можно развесить посушить. Валенки.

Этой Москве до чего прет! Когда еще наш Ленинград дождется такой благодати? Даже несправедливо как-то. Кому что, кому ничего.

Однако, примите привет и поздравление.

Между прочим, которые в Москве комнаты не имеют, тем форменно счастливые горизонты открываются.

Поздравляем!

Пустое дело

Знаете, в нашем доме маленькая неприятность случилась. Подкололи одного человечка.

А только надо отдать справедливость – все произошло очень культурно.

В другом, более мещанском доме, началась бы перед этим фактом разная буза, драка, мордобой. Стали бы почем зря стекла выбивать, перила портить и так далее.

А тут тихо и смирно поругались два частника по семейному делу и один другого немного подколол. И, спасибо, у того были надеты, ввиду холодного времени, ватник, жилетка и три рубахи. А то так бы и помер в страшных мучениях.

Ну, ясное дело, вызвали скорую помощь. Милицию. Одного туда. Другого сюда. Рассовали. И на этом дело окончилось.

Хотя как сказать.

Начали жильцы высказывать свои первые впечатления насчет убийства – кому, дескать, теперича комната достанется. Дескать, частник Костя Пономарев, дай бог ему добра, арестован и тем самым, так сказать, очищает свою жилплощадь. Так вот – кому ее дать? Кандидатов чересчур много. Все в нетерпении. И у некоторых стаж, может, с 17 года.

А тут еще сам убитый начал встревать в это дело. Прислал фельдшера из больницы. И просит Костину комнату за ним оставить. И мало того – вскоре сам появляется на нашем горизонте. Ему там в больнице подправили его дырку, и вот он снова заявляется, набравшись сил. И начинает предъявлять разные немыслимые требования. Дескать, кого подкололи, тому и комната. Дескать, такой декрет есть.

Председатель товарищества говорит:

– Я извиняюсь, хотя такого декрета определенного нету и это есть чистая демагогия, но, говорит, надо войти в положение потерпевшего объекта. Тем более он, сукин сын, проживает на кухне и дышит разным вредным перегаром, и все-таки его подкололи, а не другого.

А тот, холера, нарочно ходит сгорбленно, охает и все время берется ручкой за свое подколотое место, дескать, он чересчур страдает.

Ну, жильцы вроде как отступились. Потому видят – убитый совершенно осатанел и своего добра не выпустит.

Ну, махнули рукой. Дескать, пущай владеет. Пес с ним! Его счастье!

Хотя, как сказать. Счастье оказалось не горазд крупное. Косте Пономареву дали всего полгода.

А очень убитый через это расстраивался. То есть, жалко было на него глядеть. Даже другие кандидаты начали его успокаивать.

– Да вы, говорят, особенно не горюйте, молодой человек. Не убивайтесь так. Вы рассудите, ну за что ему больше дать? Что он деньги растратил или по морде вам дал при исполнении служебных обязанностей?

Убитый говорит:

– Да, это верно. Я понимаю. Дело пустое. А только я так думаю, что полгода мне маловато. Мне это только-только обжиться в его комнате.

Ему говорят:

– Ну, может, он вернется и еще раз вас подколет. Может, он увидит, что вы в его комнате проживаете, и угробит вас. Может, ему тогда крупней дадут. Может, ему года полтора дадут?

Убитый говорит:

– Нету, братцы. Я вижу, что меня зря подкололи. Ну, хорошо. Костя через полгода вернется. А нуте он на днях вернется? Нуте он скорей всего попадет под амнистию и завтра явится? А я, значит, так и жди его?

Так убитый и не переехал в Костину комнату. И, пожалуй, хорошо сделал.

Трезвые мысли

Я не говорю, что пьяных у нас много. Пьяных не так чтобы много. За весь месяц май я всего одного влежку пьяненького встретил.

А лежал он поперек панели. И чуть я на него, на черта, в потемках не наступил.

Гляжу – лежит выпивший человек, ревет и шапкой морду утирает.

– Вставай, говорю, дядя! Ишь, разлегся на двухспальной.

Хотел я его приподнять – не хочет. Ревет.

– Чего, говорю, ревешь-то, дура-голова?

– Да так, говорит, обидно очень…

– Чего, говорю, обидно?

– Да так, говорит, люди – какая сволота.

– Чем же сволота?

– Да так, мимо шагают… Прут без разбору… Не могут тоже человеку в личность посмотреть: какой это человек лежит – выпивший, или, может, несчастный случай…

– Да ты же, говорю, – выпивший…

– Ну, да, говорит, конечно, выпивший. А мог бы я и не выпивший упасть. Мало ли… Нога, скажем, у меня, у невы-пившего, неаккуратно подогнулась… Или вообще дыханье у меня сперло… Или, может, меня грабители раздели… А тут, значит, так и шагай через меня, через невыпившего, так и при, так и шляйся по своим делам…

– Фу ты, говорю! Да ты же выпивши.

– Да, говорит, конечно, не трезвый. Теперича-то еще маленько протрезвел. Два часа нарочно лежу… И чтобы за два часа ни один пес не подошел – это же помереть можно от оскорбленья. Так, значит, тут и околевай невыпивший под прохожими ногами? Это что же выходит? Это выходит – сердца у людей теперича нету. Бывало, раньше упадешь – настановятся вокруг. Одеколон в нос суют. Растирают. Покуда, конечно, не увидят в чем суть. Ну, увидят – отвернутся. А теперича что?

Поднял я моего пьяненького, поставил на ноги. Пихнул его легонько вперед, чтобы движение ему дать. Ничего – пошел.

Только прошел шагов пять – сел на приступочек.

– Нету, говорит, не могу идтить. Обидно очень. Слезы, говорит, глаза застилают. Люди – какие малосердечные.