Текст книги "Полное собрание сочинений в одной книге"
Автор книги: Михаил Зощенко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 169 (всего у книги 217 страниц)
В 12 часов ночи Керенский очнулся от своей дремоты. Перед ним стоял Краснов – красивый пятидесятисемилетний генерал, весьма еще бравый и франтоватый. Это был в свое время верный царский слуга, ярый монархист, человек жестокий, неглупый и крайне деятельный. Это был командир 3-го Конного казачьего корпуса, того знаменитого корпуса, который в августе во главе с Дикой дивизией был брошен Корниловым на Петроград. Теперь все части этого корпуса были разбросаны по всему Северному фронту.
Несмотря на уговоры Черемисова, Краснов явился к Керенскому, которого он заочно презирал и ненавидел, но в лице которого видел прежнюю помещичью Россию.
Он явился к Керенскому, преодолевая отвращение к этому штатскому «главковерху». Но его ненависть к большевикам, ненависть к рабочим была сильнее этого отвращения. И вот теперь он стоял перед своим верховным вождем, желая с ним столковаться о совместном действии против пролетарского фронта.
Керенский вскочил с дивана. Тотчас лицо премьера стало надменным, суровым и повелительным.
Почти заносчивым тоном он произнес:
– Где ваш корпус, генерал? Я надеялся встретить его под Лугой. Почему вы так медлите? Вы же знаете, что нам каждая минута дорога.
Краснов сказал, что все части его 3-го корпуса самим Керенским были в свое время разбросаны по Северо-западному фронту, что здесь, в Острове, имеются всего лишь два неполных полка и что он сам не знает, удастся ли в скором времени собрать все эти части воедино. Ему, например, известно, что части Уссурийской дивизии под влиянием революционного комитета отказались следовать дальше, хотя находились уже в походе.
– Пустяки. Не может быть, – сказал Керенский. – Я знаю, что в основном вся армия стоит за Временное правительство. Большевизм далек духу нашей армии. Я должен сам встретить эти части и их повести. И тогда я не сомневаюсь, что все пойдут за мной. Вы слышите, генерал, что я вам говорю?!
Краснов впервые «имел счастье» видеть верховного правителя. Он теперь с нескрываемым любопытством и удивлением взирал на него. Изможденное, больное, усталое лицо премьера горело огнем вдохновенья. Повелительность тона и жестов была слишком невероятна для обычного комнатного разговора. Приподнятый и театральный тон изумил генерала. Ему казалось, что он видит перед собой сумасшедшего.
Краснов впоследствии писал в своих записках, что ему казалось, что несвязная, повелительная речь Керенского каждую минуту может закончиться безумным смехом, истерикой и криками: «Всё васильки, васильки, красные, синие всюду».
– Необходимо собрать все наши части, – продолжал Керенский. – Уссурийскую дивизию я вам верну! Кроме того вы получите 37-ю пехотную дивизию и 17-й армейский корпус. Я уже отдал распоряжение. Ну как, вы довольны, генерал?
– Если все это соберется, – сказал Краснов, – тогда можно будет идти на Петроград.
– Отлично. Начинайте действовать. Я назначу вас командующим армией…
Генерал стал прощаться, Керенский, как бы очнувшись, спросил его простым, повседневным тоном:
– Куда же вы, генерал? Посидите еще немного…
– Я еду в Остров, – ответил Краснов, – я полагаю нужным завтра выступить с тем, что мы имеем, и идти к Гатчине.
– Я вполне одобряю ваш план, генерал! Именно идти к Гатчине. Эти негодяи, представьте себе, сегодня открыли там пальбу по нашему автомобилю. Но я уверен, что в основном гатчинские солдаты далеки от большевистской заразы.
Генерал направился к выходу.
– Постойте, генерал, – остановил его Керенский, – я решил ехать с вами.
Он приказал подать свой автомобиль и в сопровождении своего штаба выехал в Остров.
В три часа ночи Краснов и верховный главнокомандующий были в Острове.
К 11 часам утра Керенский приказал разбудить его и к тому времени собрать полки, так как он хотел выступить перед ними.
Краснов считал это лишним, но, вспомнив о природном даре премьера, согласился. Но он просил, чтоб Керенский выступил только перед комитетом, считая, что выступление перед всеми казаками не будет полезным. Керенский нехотя согласился.
Утром огромная толпа любопытных стояла около дома, где спал Керенский. Какие-то дамы с цветами и гимназисты с волнением ожидали премьера.
Комитеты также готовились к встрече.
Краснов пошел за Керенским. Тот спал, сидя за столом в отведенной ему комнате.
Он вздрогнул и тотчас проснулся, когда генерал вошел в комнату.
Необычайно оживившись и просветлев, Керенский пошел за Красновым.
Как и ожидал Краснов, речь Керенского не произвела хорошего впечатления на казаков. Избитые фразы: «завоевания революции в опасности», «русский народ – самый свободный народ в мире», «безумцы большевики ведут страну к гибели» – не тронули станичников.
Раздались возгласы: «Довольно нам слушать эту болтовню! Товарищи, он врет, большевики не этого хотят. Перед нами новая корниловщина… Капиталисты и помещики снова желают схватить народ за горло…»
Керенский был ошеломлен приемом. Он неуверенно продолжал говорить. Краснов делал ему знаки окончить речь.
Профессиональное уменье премьера не спасло его на этот раз, и он закончил речь при тягостном молчании собравшихся.
Два-три жидких хлопка только подчеркнули неприятность момента.
Краснов поправил положение. Он коротко, но жестко и повелительно сказал:
– Казаки, сегодня в час дня будет посадка на эшелоны. Приготовиться.
Керенский, смущенный и подавленный, в сопровождении Краснова и адъютантов собирался выйти из помещения комитета.
Подошедшие к Краснову офицеры доложили, что Керенского без охраны не следует отпускать, так как настроение казаков и местных солдат не в его пользу.
В самом деле, собравшаяся восторженная толпа поредела. Дамы с цветами неожиданно исчезли, и теперь перед домом стояли возбужденные группы казаков и солдат. Слышались крики, угрозы и гул недовольства.
В час дня 26 октября началась погрузка на эшелоны.
Керенский и Краснов прибыли на вокзал, как пишет сам премьер, «под гневный рев разнузданной солдатчины».
Краснов побоялся озлоблять массы и ограничился только тем, что по его приказанию казаки, размахивая нагайками, оттеснили собравшихся.
Через два часа эшелоны были готовы к отправке. Однако пришедший офицер доложил, что машинист исчез и состав некому вести.
Один из офицеров конвоя предложил свои услуги.
В четвертом часу дня эшелоны двинулись через Псков к Гатчине.
В этих эшелонах был весь наличный состав сил Краснова – несколько сотен 9-го Конного полка и четыре сотни 10-го полка. Причем сотни были неполного состава. И генерал Краснов полагал, что в случае если придется спешиться, то он будет иметь не более пятисот человек боевых сил.
Но Керенский был доволен. После полного безлюдья это была значительная сила, к которой, он полагал, будут присоединяться все встреченные воинские части.
Итак, эшелон направлялся через Псков к Гатчине. Причем, зная настроение псковского гарнизона, решено было в Пскове не делать остановку.
Началось наступление на столицу.
Но, прежде чем подойти к столице, надо было захватить Гатчину и Царское Село.
Сидя в своем купе, верховный главнокомандующий внимательно изучал десятиверстную карту, полученную им от генерала Краснова.
В пути Керенский назначил Краснова командующим армией, идущей на Петроград.
Краснов, пожав плечами, принял назначение.
Командующий армией, у которого всего две роты военного состава!
– Это игра в солдатики, – сказал сквозь зубы Краснов своим офицерам. – Этот господин Керенский противен мне в высшей степени. И будь не столь острое положение, я бы приказал эшелону вернуться. Но нам, господа, нужно помнить о родине, которая действительно в смертельной опасности. И когда эта опасность минует, мы покажем место этому революционному господину.
На станции Чарская эшелон остановился. Из встречного поезда сошли несколько офицеров, бегущих из Петрограда. Они просили Краснова взять их с собой. И теперь они докладывали генералу о событиях в Петрограде. Зимний дворец пал. В Петрограде образовался Комитет спасения родины и революции.
Керенский подошел к купе, где сидели офицеры, и с любопытством стал слушать. Потом, обращаясь к сотнику Карташеву, просил рассказать о падении Зимнего дворца.
– Это очень интересно, то, что вы говорите, – сказал Керенский, протягивая офицеру руку. – Доложите мне, поручик, более подробно.
Сотник Карташев (по словам Краснова) вытянулся перед верховным правителем, но руки ему не подал.
– Поручик, я подаю вам свою руку! – с особенным ударением сказал Керенский.
– Виноват, господин верховный главнокомандующий, – ответил офицер, – я не могу подать вам руки. Я – корниловец.
Краска залила лицо Керенского. Он круто повернулся на каблуках и быстро пошел к себе, на ходу бросив Краснову фразу:
– Взыщите с этого офицера.
Между тем поезд, развивая большую скорость, шел к Гатчине.
Наступала ночь.
Решено было выгрузиться в пяти километрах от Гатчины и на рассвете захватить город врасплох.
Посланная разведка донесла, что воинских частей в Гатчине не видно, но что на Балтийском вокзале выгружается рота, только что прибывшая из Петрограда.
Краснов окружил станцию, и прибывшая рота, не ожидавшая нападения, сдалась. Это была рота лейб-гвардии Измайловского полка.
В плен брать Краснов не имел возможности и, разоружив солдат, отпустил их.
Между тем казаки донесли, что на Варшавской станции взяты в плен еще одна рота и пулеметная команда.
Местный гарнизон не проявлял признаков жизни. Гатчина была в руках Краснова. Все это заняло не более трех часов.
В 10 часов утра Краснов хватился Керенского, но его нигде не было, и никто не знал, где он. Казаки, впрочем, сказали, что он как будто пошел разыскивать какой-нибудь трактир, чтобы выпить стакан чаю.
Краснов направился к Гатчинскому дворцу и там нашел премьера в одной из квартир запасной половины.
Керенский буквально ликовал. Он преобразился. Улыбка не сходила с его лица. Он встретил Краснова словами:
– Вот видите, генерал, я же вам говорил. Мы нигде не встретим сопротивления. Армия с нами, и в этом я так же уверен, как в самом себе.
Керенский пригласил Краснова к столу, за которым уже сидели адъютанты и две красивые нарядные дамы. Там шла оживленная беседа, слышались шутки и смех.
Краснов отказался от общества, говоря, что ему нужно сделать распоряжения, так как в Гатчину сейчас прибыл из Новгорода новый эшелон с частями 10-го Донского полка при двух орудиях.
Керенский, не скрывая своей радости, сказал:
– То, что у нас есть, уже достаточно, чтоб идти на Петроград. По пути мы буквально обрастем войсками. Я приказываю вам, генерал, сегодня же выступить дальше. Как вы думаете – возможно ли это?
– Я полагаю, – сказал Краснов, – что мы здесь должны подождать хотя бы сутки. Я надеюсь, что подкрепление будет подходить. Тем временем я пошлю разведку к Царскому Селу.
– Я одобряю ваш план, генерал, – торжественно сказал Керенский. – И, поверьте, я не забуду ваше мужество и героизм в такие трудные часы для России.
Краснов, побагровев от злобы, молча вышел из помещения.
Разведка донесла Краснову, что в Царском Селе спокойно, но что там имеется значительный гарнизон, насчитывающий до пятнадцати тысяч солдат.
И Краснов считал рискованным идти туда со своими силами.
Необходимо было ждать подкрепления. Но подкрепление не шло. Прибыла лишь одна сотня 13-го Донского полка и несколько конных орудий. Подходили также небольшие группы юнкеров и офицеров, бежавших из Петрограда.
Кроме того, был случайно захвачен застрявший в грязи броневик «Непобедимый».
Краснов сообщил Керенскому о положении дел, и Керенский снова приуныл. Его приказы и категорические распоряжения странным образом не выполнялись.
Стало окончательно известно, что генерал Черемисов вмешивается в эти распоряжения. Им задержан был Нерчинский полк, идущий через Псков в Гатчину, а также задержаны были разрозненные части Донских полков.
Ставка Духонина не проявляла признаков жизни. Западный фронт бездействовал. И посланный приказ в Ревель о высылке войск не был выполнен. Начальник ревельского гарнизона весьма откровенно сообщил, что «впредь до выяснения политической обстановки» он не даст распоряжения о погрузке.
Десятка полтора телеграмм извещало Керенского о движении эшелонов. Но одни, вероятно, по примеру ревельцев, ожидали прояснения горизонта, других задерживали большевистские агитаторы, третьим мешали враждебные Керенскому генералы.
Так или иначе, надежды на подкрепление рушились.
Надо было брать Царское Село теми силами, которые имелись.
Несмотря на некоторый риск, Краснов считал это возможным. Стрелки царскосельского гарнизона были мало боеспособны. Весь день они гуляли по трактирам и кинематографам. Ложились поздно, караульную службу несли плохо. И утром, на рассвете, имелась возможность захватить Царское врасплох.
Однако неожиданности все же могли быть. И поэтому Краснов медлил принять окончательное решение. Керенский, послав телеграмму Духонину с категорическим требованием помощи, снова впал в прострацию – он, вялый и безучастный, сидел в Гатчинском дворце, мало интересуясь окружающим.
Между тем из Петрограда поступали катастрофические сведения. Бежавшие офицеры рассказывали, что Петроградский гарнизон окончательно и почти полностью перешел на сторону большевиков. Вооруженные рабочие, матросы и красногвардейцы настроены чрезвычайно воинственно и отлично организованы. Их силы – не менее ста тысяч штыков. Большевистские вожди распоряжаются с огромной энергией и организуют все новые полки. Комитет спасения родины и революции бездействует. Полковник Полковников и высшее военное начальство находятся в полной растерянности и лавируют так, чтобы сохранить свое положение при всяком правительстве.
В два часа дня из Петрограда на имя главковерха неожиданно пришла телеграмма, весьма взволновавшая Керенского:
«Комитету спасения родины и революции крайне необходимо знать, когда Ваши войска будут в Петрограде. Положение крайне тяжелое. Отвечайте. Член совета Мариянов».
Снова признаки жизни появились на истомленном лице Керенского. Он вызвал к себе Краснова и стал говорить, что он не может больше оставаться в бездействии, что он обещал лично повести войска на столицу и что нужно, наконец, что-то предпринять.
Краснов сказал, что, прежде чем идти на столицу, необходимо взять Царское Село. Но если ему с его силами не удастся это сделать, то все дело можно считать погибшим.
– Генерал, – сказал Керенский, – я приказываю вам идти с вашими силами на Царское Село. Можете быть уверены – гарнизон Царского Села перейдет на нашу сторону… Я прошу вас немедленно дать телеграмму Комитету спасения о том, что мы переходим в наступление. Это морально поддержит их и войска, верные присяге.
Краснов согласился с этим. Он послал телеграмму в Петроград за своей подписью:
«Комитету спасения родины и революции. Завтра в 11 часов выступаю в Петроград. Буду идти, сбивая и уничтожая мятежников. Буду занимать позиции по рубежам. Прибытие в Петроград зависит от активности верных присяге войск гарнизона».
Снова нервный подъем охватил Керенского. Он бегал из угла в угол, крича:
– Нужно, не медля ни часу, идти на столицу! Нужно доставить сюда хоть какие-нибудь эшелоны. Они в пути. Мы имеем сведения. Это не может быть, чтобы они все были задержаны большевиками.
В три часа дня 27 октября пришла, наконец, телеграмма из Могилева от заместителя верховного главнокомандующего генерала Духонина.
Дрожащими руками Керенский взял телеграмму и стал читать. Вдруг лицо его смертельно побледнело. Он зашатался, и, пробормотав: «все пропало», потерял сознание. Подхваченный под руки адъютантами, он упал в кресло и остался в нем без движения.
Тотчас адъютанты забегали и засуетились. Прапорщик Миллер бросился за водой. Лейтенант Кованько поднес к носу командующего пузырек с нашатырным спиртом.
Керенский тяжело вздохнул, но сознание к нему не возвращалось.
Рассказывающий об этом факте свидетель (офицер Керенского, заведующий гражданской частью Гатчины) сообщает, что Керенский, прочитав телеграмму Духонина, неправильно понял ее смысл. Духонин, напротив того, давал свое согласие на поддержку Временного правительства. Керенскому же почему-то показалось, что Духонин отказывает ему в поддержке.
Офицер Керенского, поручик Виннер, пробежав глазами телеграмму, огласил ее всему обществу, и тогда Керенского с новыми силами стали приводить в чувство.
Наконец он открыл глаза, мутным взором обвел окружающих и снова взялся за телеграмму. В самом деле, Духонин обещал свою помощь. Правда, дипломатично, но все же давал обещание сделать все, что в его силах.
Керенский вновь оживился. Он приказал приготовить на станции состав и сам со всем штабом перешел в вагон.
Несмотря на дождь, огромная толпа любопытных окружила вагон Керенского. Все желали взглянуть на «сказочного» премьера. Однако Краснов распорядился разогнать собравшихся. И казаки, размахивая нагайками, лихо врезались в толпу. Станция стала пустынной.
Началась походная жизнь. Правда, состав без движения стоял на станции, но каждую минуту все были готовы к отправлению на Петроград.
Краснов энергично готовился к наступлению. Он решил захватить Царское таким же образом, как он захватил Гатчину. Он назначил наступление в ночь с 27 на 28 октября. На рассвете казаки должны были занять Царское Село врасплох.
Между тем в Гатчине появились большевистские агитаторы. Посланные из Петрограда со специальной целью разложить войска Керенского, они, под видом представителей военных комитетов, беседовали с казаками, разъясняя им положение дел.
В третьем часу ночи казачьи отряды Краснова двинулись к Царскому Селу.
Девятьсот казаков, шестнадцать конных пушек и восемь пулеметов – это было немного, но все же достаточно для неожиданного захвата спящего города.
В предутреннем тумане казаки наткнулись на стрелковые заставы. Разоружив их, двинулись дальше.
Показалось Царское Село. И дорогу неожиданно преградила стрелковая цепь.
Раздались выстрелы. Затрещал пулемет.
Краснов отдал приказание артиллерии – открыть огонь.
Шрапнель бьет по стрелковой цепи, но стрелки не отходят.
Краснов посылает в обход сотню енисейцев.
Стрелки бегут назад.
Теперь у Царскосельского парка собрался почти весь гарнизон. Но никто из них не стреляет. Там происходит митинг и решается вопрос – что делать.
Казаки подъезжают ближе. У стрелков видна готовность сдаться без бою. Но часть стрелков неожиданно отдаляется и, рассыпавшись в цепь, снова встречает казаков огнем. Посланная во фланг сотня топчет стрелков. Многие втыкают винтовки в землю.
Казаки начинают разоружать солдат.
К Краснову подходит элегантный, стройный человек, одетый как спортсмен.
Это – Савинков.
Он спрашивает, есть ли возможность у Краснова тотчас двигаться на Петроград.
Краснов говорит, что отступление назад равносильно гибели и что он решил продвинуться вперед, несмотря на свои незначительные силы.
Савинков считает это правильным. Он говорит:
– Было бы разумно, генерал, если бы вы немедленно устранили Керенского и все командование взяли в свои руки. Прикажите арестовать его. Дела он не поправит, но повредить может.
Краснов обещал обдумать этот шаг.
Между тем казаки отпускают по домам разоруженных стрелков. Часть стрелков все же колеблется и не отдает винтовки. Казаки начинают разоружать силой. Слышится свист нагаек, крики и стоны.
И тут неожиданно появляется автомобиль.
Это на фронт прибыл Керенский. Он три часа просидел на вышке метеорологической обсерватории, что на полдороге к Царскому. Ничего особенного там он не увидел. И теперь лично приехал посмотреть, что тут происходит.
В автомобиле – адъютанты Керенского и две шикарные дамы, с которыми премьер завтракал во дворце.
Появление с дамами вызывает возмущение и улыбки. Всем кажется страшно неуместным этот роскошный открытый автомобиль с пассажирами, выехавшими как на утреннюю прогулку.
Казаки негодуют. Здесь, на поле, еще лежат раненые. К чему этот эффектный выезд?
Кто-то из казаков кричит:
– Глядите, прибыла штатская куртка.
Краснов, соблюдая воинские правила, подходит к главнокомандующему.
Керенский крайне недоволен. Увидев Савинкова, он тихо, но веско говорит Краснову:
– Весьма странно, генерал. Все-таки я верховный главнокомандующий. Почему вы мне не донесли о взятии Царского Села? Я сижу на этой дурацкой вышке и решительно ничего не знаю.
Краснов говорит, что Царское еще не взято, что стрелки оказывают сопротивление, и казакам приходится силой разоружать их.
– Пустяки, – говорит Керенский. – Где эти стрелки?
Машина Керенского врезается в толпу вооруженных стрелков, окруженных казаками.
Керенский встает на сиденье автомобиля и начинает говорить. Слышатся отрывистые, истерические фразы.
Стрелки ошеломлены и слушают его с диким любопытством, не понимая, что он собственно от них хочет. Дамы и адъютанты начинают аплодировать премьеру.
Тотчас по окончании речи казаки отбирают винтовки, которые стрелки теперь отдают безропотно, ошеломленные неожиданностью.
Краснов говорит своим офицерам:
– Вы знаете, господа, эта штафирка мне буквально на нервы действует. Савинков мне предложил его арестовать, и, кажется, в самом деле этим кончится.
Между тем Керенский объезжал теперь ряды казаков. Он здоровался с ними и поздравлял с победой русского оружия над большевиками.
Казаки сердито смотрят на верховного вождя. Кто-то из казаков снова громко кричит почти в лицо премьеру:
– Эй, штатская куртка!
Керенский останавливает свою машину у рядов казачьей артиллерии. Он это видит в первый раз. И теперь, поздоровавшись с казаками, намеревается произнести речь.
Но Краснов, побагровев, упрашивает его не делать этого. Видя, что уговоры бесплодны и Керенский снова порывается встать на сиденье автомобиля, Краснов почти грубо сказал ему:
– Никаких речей я не могу тут допустить, Александр Федорович… Вы – верховный главнокомандующий, но тут, на поле брани, я хозяин. Тут, знаете, война, а не судебная палата по бракоразводным делам.
Вдруг справа, со стороны Павловска, показываются цепи, которые открывают ружейный и пулеметный огонь.
Пленные стрелки разбегаются. Дамы взвизгивают. Машина Керенского исчезает.
Краснов приказывает своей артиллерии открыть огонь по наступающим.
Происходит перестрелка. Сотня казаков, рассыпавшись лавой, заходит в тыл.
Павловская цепь отходит, отстреливаясь.
К вечеру 28 октября Краснов полностью занял Царское Село, с огромной жестокостью расправился с большевиками и сочувствующими.
Уехав с фронта по настоянию Краснова, Керенский не пожелал бездействовать в Гатчине. Он снова после ружейного обстрела расположился на вышке метеорологической станции и оттуда до вечера наблюдал в бинокль за батальными сценами и вообще за тем, что вокруг делается.
Ночью Керенский отбыл в Гатчинский дворец, а утром 29 октября снова появился в Царском Селе.
В его руках теперь мощная сила – царскосельская радиостанция.
Всюду и во все концы страны Керенский стал рассылать радиотелеграммы с повелением бороться до конца.
Вот одна из радиограмм, пущенных в пространство:
«Идите спасти Петроград от анархии, насилия и голода и Россию от несмываемого позора, наброшенного темной кучкой невежественных людей, руководимых волей и деньгами императора Вильгельма».
К войскам Петроградского гарнизона он обратился со следующим повелительным, но отвлеченным воззванием:
«Всем частям Петроградского военного округа, по недоразумению и заблуждению примкнувшим к шайке, вернуться, не медля ни часу, к исполнению своего долга».
