Текст книги "Контрольное вторжение"

Автор книги: Михаил Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)

Автобус чем-то напоминал смертельно раненное животное. Он зарылся широкой доброй мордой в землю, беспомощно задрав вверх задние гравиподушки, и, казалось, дрожал от страха, дребезжа всей своей металлической шкурой. Из разбитой левой фары вытекла лужица черной жидкости. Выбитая правая фара висела на проводах, неритмично помаргивая. По ступенькам, ведущим в салон, сплошным потоком лилась кровь. Она собралась в большую лужу у порога, и в эту лужу мне пришлось наступить, чтобы максимально приблизиться к жующим тварям. Несколько секунд я вслушивался в шуршание сотен лапок, брюшек и жвал. Стон снова раздался совсем близко. Трясясь от отвращения, я схватил одну из «стрекоз» за крылья и вытянул наружу. Потом точно так же выдернул следующую. И еще одну. И еще…

Почему-то они не атаковали. Может быть, их рецепторы стали нечувствительными от крови, или сытость пробудила генетическое миролюбие по отношению к гражданам Солнечной Системы. Насекомые удивленно пялились на меня своими окровавленными фасеточными глазками и через окна лезли обратно в салон.

Наконец я увидел тянущуюся ко мне человеческую руку. Моя ладонь крепко сжала скользкие пальцы. Рывок. Из-под груды «стрекоз» мне на грудь упал окровавленный скелет с волокнами мяса на поцарапанных ребрах. Я равнодушно перекинул кости через голову и полез дальше. Не представляю, как в этой лязгающей челюстями груде смогло выжить человеческое существо, но уже в метре от дверей я увидел окровавленное лицо с огромными перепуганными глазами. Женщина что-то шептала. Я схватил ее за подмышки и потянул наужу. Вслед за ней из кучи показалась «стрекоза», вцепившаяся ей в спину и шею. «Стрекоза» была мертвой.

Шальной выстрел прикончил ее в тот момент, когда она только приступила к трапезе. Своим трупом насекомое закрыло страдалицу от остальных хищников.

Пришлось пару раз треснуть кулаком по наглым стрекозиным мордам, возомнившим, что это ради них я старался, извлекая на свежий воздух еще один аппетитный кусочек. Ног у женщины почти не было. Их объели почти до самых бедер. Уцелели кости и частично стопы. Это хорошо. Свои кости всегда лучше искусственных. Врачи сумеют все починить, если, конечно, она доживет до больницы. Интересно, почему она не отключилась из-за болевого шока? Ведь ее ели заживо. Я поднял женщину на руки и только сейчас заметил крошечный сверток, который она прижимала к груди. Там хлопал глазками маленький живой и совершенно невредимый комочек, ребенок. Она закрыла его собой.

Колонна двинулась в путь и уже проехала метров двести, когда меня заметили. Или услышали. Орал я так, что «стрекозы» сбивались с курса и зависали на месте. Обратив на себя внимание, я мгновенно превратился в желанную для них добычу. Все насекомые в радиусе километра заинтересовались моей персоной. Буквально секунды отделяли меня от смерти. Мог ли Степанов рисковать десятками жизней в такой ситуации? Не знаю. Я спасал ребенка, но в автобусах детей было больше. В любом случае, если бы я нес на руках только женщину, думаю, что колонна не задержалась бы ни на секунду, а сейчас бой на дороге закипел с новой силой. Какой-то солдат мастерски расчистил для меня проход в рое атакующих насекомых. Он взрывал тварей буквально в метре от меня, но единственное, что я чувствовал, – это порывы теплого ветра и горячие брызги на своей коже. Потом кто-то прикрыл меня узким силовым полем, и я беспрепятственно пробежал по коридору, стены которого состояли из раззявленных жвал, раскоряченных лап и жадных глаз.

Автобус сорвался с места, едва я ввалился на заднюю площадку. Толчок при резком разгоне сбил меня с ног.

Кто-то на лету подхватил ребенка. Кто-то поднял женщину и разместил ее в одном из кресел. Над ней сразу же склонились два спасателя. Запахло дезинфицирующими средствами и жидкими бинтами, защелкали регуляторы хирургических скальпелей. Про меня, похоже, сразу забыли. Кто-то даже наступил на мою изгрызенную «стрекозой» левую руку. С огромным трудом я дополз до свободного места. Никем не занятых мест оказалось много, а людей мало. Горги здорово проредили ряды солдат и беженцев, но теперь все было позади.

Можно поздравить себя с тем, что я жив.

Колонна быстро набрала скорость, и «стрекозы» отстали. Стрельба прекратилась.

– Как она? – спросил я у спасателя, который устало опустился в кресло рядом со мной.

– Хреново, – мрачно ответил тот и принялся раздраженно сдирать с рук тонкие резиновые перчатки.

Часа три протянет, потом ампутируем тело.

– Ребенок?

– Без понятия. С ним Чарли возится, – спасатель сказал эти слова таким тоном, что мне захотелось немедленно оставить его в покое, но я не мог этого сделать, потому что имел к нему одно неотложное дело.

– Макомин есть? – сдержанно осведомился я, с тоской вспоминая свою раздавленную стрекозой пачку.

Спасатель недовольно сморщился и бросил ненавидящий взгляд на мой окровавленный живот. Казалось, еще секунда, и он меня стукнет. Вроде бы даже руку поднял для удара. Немного успокаивало знакомое сочетание старых глаз и молодого, хотя и серого от усталости, лица. Люди, прошедшие омоложение, обычно обладают очень высокими профессиональными и моральными качествами, совершенно недоступными тем, кто живет в первый раз. Спасатель действительно поднял руку, почесал затылок, пробурчал старомодное ругательство и ушел в головную часть автобуса. Странно.

Может, у них нет макомина? Я закрыл глаза и уже собрался попытаться заснуть, когда почувствовал укол в плечо. Спасатель вернулся с явным намерением вплотную заняться моими ранами. Он склонился надо мной с инъекционным пистолетом в одной руке и активированным лазерным скальпелем в другой. В зубах спасатель держал дезинфицирующий фонарик. Я снова закрыл глаза и почти сразу отключился. Наверное, айболит сделал мне успокаивающую инъекцию.

Громоподобный рык Степанова вернул меня к реальности.

– Все из автобусов! Приехали! Дальше пешком!

Еще не очнувшись от действия лекарств, я выскочил из кресла. Ногу сразу же прорезала обжигающая боль. Будто раскаленный гвоздь вогнали в кость по самую шляпку. Едва не упав, я оперся на подлокотник. Глаза открылись мгновенно. Даже чуть раньше, чем включился мозг. Мой исцелитель, к счастью, все еще был рядом.

Он без лишних церемоний вколол мне двойную порцию благословенного обезболивающего. Сразу стало легче, и я, переведя дух, заинтересованно осмотрел свою левую руку. Она была залита толстым слоем бинта и почти не гнулась. Под стекловидной пленкой виднелись очищенные от жира и кожи рваные волокна мускулов. Похоже, что руку спасти не удалось. Медик потратил все свое мастерство на защиту от инфекции и сбережение сустава и костей, справедливо рассудив, что мясо как нибудь нарастет. Живот тоже был залит эластичной прозрачной субстанцией, но, в отличие от бесчувственной руки, кожа вокруг пупка нестерпимо чесалась.

Поблагодарить спасателя я не успел. Он куда-то исчез. Очевидно, отправился помогать другим страждущим. Выбравшись из автобуса и сделав несколько шагов в сторону, чтобы не мешать царившей вокруг суете, я осмотрелся. Аккуратные белые многоэтажки укрывались в зелени деревьев по берегам широкого проспекта, который от края до края был запружен машинами.

Здесь было так много антигравов и стояли они так плотно, что становилось не понятно, как мы здесь пройдем.

– Два километра, – закричал Степанов, маша руками. – Нам осталось пройти всего два километра. Навстречу уже идет помощь.

Его красное и потное лицо сияло от счастья. Я подумал о том, что этот человек дважды спас мне жизнь и наверняка уже забыл об этом. Зато у меня хорошая память, и у меня будет много возможностей посчитаться с Виктором Степановым за все. Мое положение позволяет по-настоящему отплатить благодетелю. Он даже и не узнает, откуда и что ему привалит. Отныне мне суждено неусыпно наблюдать за его судьбой, чтобы время от времени отгонять неудачи и организовывать приятные неожиданности. Хорошо быть влиятельным человеком.

Осталось только вернуться в тот мир, где я не бывший военнопленный и не случайно выживший преступник, а большая лохматая шишка.

Два километра – путь неблизкий, особенно в моем состоянии, поэтому я решил проверить, получится ли у меня управляться с лучеметом или плазмометом одной рукой. К моему глубокому огорчению, оказалось, что никакого оружия при мне больше нет. Все растерял!

Один плазмомет остался во внутренностях напавшей на меня «стрекозы», второй я уронил, когда другая «стрекоза» отгрызала мне руку. Про то, где остался лучемет, никакой информации в моей голове не сохранилось.

Немногочисленные солдаты выстраивали беженцев, чтобы провести их между плотно стоящими антигравами. Носилок не было, поэтому раненых и тех, кто не мог идти сам, сажали на закорки. Я занял позицию на левом фланге. Несмотря ни на что, я не собирался относить себя к беспомощным беженцам. Я – солдат, а то, что у меня нет оружия, не так уж и важно. В бою бывают потери, и если первым убьют не меня, то я вооружусь и смогу занять место погибшего. Степанов метался из конца в конец редкой цепи беженцев и командовал. Его усилия не пропали даром, и уже через десять минут мы сдвинулись с места. Очень скоро выяснилось, что между антигравами идти почти невозможно. Первыми по крышам начали прыгать бойцы из авангарда. Потом к ним присоединились фланги. Мне тоже пришлось прыгать, придерживая мотающуюся во все стороны левую руку.

Боль и усталость на какое-то время отступили. Война излечивает от многих болезней. Очень часто вообще от всех.

Беженцы быстро отстали от авангарда. Кое-где носильщикам приходилось пробиваться через замысловатые заторы, обходя стороной непреодолимые участки и протискиваясь в очень тесные щели. Степанов опять начал бегать вдоль всей цепи. Он краснел, потел, матерился и размахивал руками. Подчинившись его воплям, фланги снизили скорость, и порядок был почти восстановлен, но свободные от груза женщины и детвора тоже принялись скакать по крышам вслед за авангардом.

Опять все перемешалось. Жидкие фланговые цепи растянулись и распались на отдельные боевые единицы.

Пришлось опять останавливаться и восстанавливать порядок. К счастью, нам так и не повстречались горги.

Только один раз над домами блеснуло нечто напоминающее плотный рой «стрекоз». Беженцы немедленно залегли, охранение приготовилось к обороне, но рой исчез раньше, чем бойцы успели навести оружие. А уже через каких-то полчаса в небе загудели тяжелые антигравы. Потом я увидел впереди башни модулей противометеоритной обороны, а кое-где на крышках домов замаячили человеческие фигурки в тяжелой броне. Теперь мы были в полной безопасности на территории, контролируемой Солнечной Системой. Скоро мы все дружно переправимся через портал, за которым будет только счастье и долгая, может быть, даже вечная жизнь в лучшем из миров. Я лег на крышу первой оказавшейся под ногами машины и закрыл глаза. Прошло полчаса, прежде чем кто-то тронул меня за плечо.

– Эй, товарищ, с тобой все нормально? – спросил незнакомый голос.

– Отвали, отдыхаю, – блаженно отмахнулся я.

– Вставай, давай.

Меня бесцеремонно стащили в щель между антигравами. Я осуждающе посмотрел на наглеца, размышляя над тем, не дать ли ему по уху. Молодой пожарник обезоруживающе улыбнулся и объяснил:

– Заварушка намечается. Лучше иди туда, – он показал на высокий серый дом. – Там скажут, что делать. – Солдат двинулся дальше, но я остановил его.

– Когда эвакуация?

– Уже идет. Портал узкий. Сначала всех гражданских выпихнем, а потом сами пойдем. Думаю, еще пару суток тут проторчим.

– Значит, местных все-таки вывозим? – спросил я.

– Если бы не они, то управились бы за несколько часов, – посетовал он и зашагал дальше.

Я же направился к указанному дому. Чем ближе я подходил к нему, тем шумнее становилось вокруг, тем больше людей я видел. Это были именно люди, а не туземцы, дикари и приматы, как я мысленно именовал местных жителей. Меня окружали нормальные человеческие лица. Хмурые, озабоченные, иногда злые. Некоторые улыбались, но это были искренние улыбки, а не приклеенные скотчем коммерческие имитации. Все были чем-то заняты, и мне стало немного стыдно за то, что я позволяю себе бездельничать в то время, когда вокруг кипит захватывающая созидательная суета.

Транспортные и строительные модули трудолюбиво разгребали завалы на улицах, резались на куски легковые антигравы, которые потом сминались в крошечные кубики и сжигались на месте. Там, где лазерные клыки модулей оказывались бессильны, в дело вступали управляемые людьми «Кировцы». Громадные громко гудящие трактора лихо расправлялись с большегрузными машинами. Так же безжалостно они разделывались с трупами горгов и кохонов. Смолянистые органические остатки сгребались к обочине и сваливались в большие дурно пахнущие кучи. Системы утилизации дыма не справлялись, и траурные столбы поднимались к небу тут и там.

Тела граждан Солнечной Системы, по большей части обезглавленные, аккуратно укладывались спасателями в рефрижераторы Горьковского хладокомбината № 1.

– Дорогу! – рявкнул над ухом многократно усиленный мегафоном мужской бас.

Я инстинктивно метнулся в сторону. Пятиметровый экзоскелет протопал мимо, едва не отдавив мне ноги. Он был такой огромный, что человека среди нагромождения металлических конструкций я разглядеть не смог.

Рукотворное чудовище волокло в исполинских клешнях гигантский ящик с эмблемой «Электросилы».

– Ломакин! – окрикнул меня знакомый голос. – Ты жив?

Я пожал руку радостно скалящемуся Карлу Вангарду.

Похоже, он был очень доволен собой. Еще бы: столько спасенных жизней. Правда, если из выживших туземцев вычесть наших погибших ребят, то его улыбка должна бы стать ровно в два раза уже.

– Видел, как ты рубился со «стрекозами» и, честно говоря, думал, что ты там с ними и остался, – радостно поведал Карл.

Встреча со мной была для него очень приятна, и он этого не скрывал. От него пахло потом, кровью и стрекозиными внутренностями. Он поминутно щурился и вытирал грязный лоб тыльной стороной грязной ладони. Он не верил в то, что выжил, и в этом ничем не отличался от меня.

– Повезло, – буркнул я.

– Думаешь? – Вангард резко помрачнел, и мне сразу стало грустно, будто у нас на двоих было только одно душевное состояние.

– Что? – коротко спросил я.

– Плохо с порталом. – В его руке появилась плоская квадратная фляжка.

Он сделал торопливый глоток и протянул ее мне.

В нос шибанул удушливый запах плесени и гнили.

– Грибанчики? – удивился я. – Откуда?

– От верблюда! Никак не могу бросить. Надо бы к доктору наведаться. Ха… ха… ха…

Обозначив шутку троекратным отрывистым «ха», он закрыл глаза и качнулся. Я поймал его и поспешно спросил:

– Что не так с порталом?

Карл молчал. Из уголка его рта к воротнику потянулась струйка черной слюны.

– Что не так с порталом?!

Я с силой припечатал его к стене дома. Его веки приподнялись, и мутный взгляд устремился сквозь меня в иные пространства. Пришлось сделать ему больно, чтобы вернуть на Землю и получить ответ.

– А ты не в курсе? – Карл вяло оттолкнул мою руку. – Портал сужается. Не хватает энергии для удержания. Энергоблоки горят как свечки. Ничего нельзя сделать. Сейчас мы пропихиваем тысячу беженцев в час. Вот в такую дырочку, – он слегка развел руки в стороны. – Выбираем тех, кто погабаритнее. Через сутки дырочка станет гораздо меньше, и мы будем пропихивать туда тех, кто потоньше. И ползком. А народу здесь до хренища. Одна надежда на горгов. Придут и уменьшат наше количество. Ха… ха… ха… Иначе через два дня мы будем резать друг другу головы, чтобы прокатить их в оставшееся отверстие и хоть так оказаться дома. А по…

Он замолк на полуслове, и я осторожно посадил его на асфальт, заботливо прислонив спиной к стене. Грибное опьянение скоротечно, и через час Вангард будет в норме. Пускай покайфует, пока есть такая возможность.

Будучи Светозаром Ломакиным, и я бы не отказался отхлебнуть из фляжки, но сейчас мне что-то мешало уйти в блаженную отключку. Может быть, многовековой опыт торкает лучше всяких грибанчиков? Я еще раз взглянул на Карла, убеждаясь, что ему ничего не грозит, и двинулся дальше. Потребовалось несколько минут, чтобы добраться до высокого серого здания, на которое мне указывал пожарник. У главного входа толпилось много местных, и я почувствовал себя не очень уютно под их чрезмерно внимательными взглядами. Пришлось ускорить шаг, чтобы побыстрее миновать этих примолкших при моем появлении людей.

В просторном вестибюле меня остановил длинный барьер, состоящий из очень больших и тяжеловесных канцелярских столов. Из таких получаются хорошие баррикады. Еще на подобной мебели удобно разделывать бычьи туши или танцевать нагой канк. Все остальное на них делать невозможно. В том числе почти невозможно вести прием посетителей. Тем не менее, работа кипела. Ссутуленные клерки что-то неутомимо вводили в мобильные консоли и перебрасывались короткими непонятными фразами.

– Торно не внял? – спрашивал один.

– Он не кросс, – отвечали ему.

– Кинь мне. Я атремайка, – вмешивался начальник, и несколько минут трудолюбивый треск клавиатур ничем не прерывался.

С моей стороны барьера тесными спиралями завивалось несколько грустных, покорных судьбе очередей, составленных исключительно из туземцев. Между ветвями спиралей, заложив руки за спину, важно слонялись жандармы. Чувствовалось, что они счастливы выполнять привычную роль блюстителей порядка. Одним своим видом они добивались от посетителей тишины и полного смирения. Казалось, что туземцы задерживают дыхание и вытягиваются в струнку, когда к ним приближается преисполненный собственной значимостью жандарм Солнечной Системы.

Над наиболее популярными столами висели криво склеенные плакаты: «Регистрация беженцев и перемещенных лиц». Текст был на русском и английском. На малоизвестном в Системе английском – с ошибками.

Не оставались без внимания посетителей и столики с надписями «Регистрация бывших военнослужащих армии Московской республики, Новгородской республики, Курского доминиона, Ингерманландии и иных колоний (штатов) СШЗ». Здесь очередь была прямее и немного напоминала армейский строй. Вспотевший от старания оператор детектора лжи тестировал всех военнослужащих одного за другим. Некоторых после проверки заковывали в знакомые мне браслеты с синими огоньками и уводили куда-то в глубь здания. Из всей компании клерков откровенно скучала только одна девушка. Она сидела за маленьким письменным столом с крошечной табличкой «Регистрация беженцев и бывших военнопленных, имеющих статус граждан Солнечной Системы». Я подошел к девушке и присел на специально приготовленный стул. Кажется, это был единственный стул для посетителей в этом заведении. Таких поделок из гнутого металла, цветного кожзаменителя и поролона полно в нашем мире и совсем нет здесь. Похоже, что кто-то не поленился притащить сюда эту примитивную мебель, которая сейчас в моих глазах казалась почти святыней. Кусочек родного мира в огромной и враждебной вселенной.

– Какими судьбами в этой дыре? – спросил я, не здороваясь.

У современной молодежи приветствия не в моде.

Считается, что все люди – одна семья и не должны особо подчеркивать свою близость или, наоборот, отдаленность. Я слишком стар, чтобы понимать подобные вещи, хотя иногда пытаюсь маскироваться под юнца. Девушка тоже не поздоровалась. Лишь скользнула по моему лицу ненавидящим взглядом раскосых глаз. Рыжая, курносая и очень злая девчонка.

– Жизнь – какашка, судьба – отрыжка? – процитировал я главного героя последней комедии Рашидова.

Как я помнил, в студенческих рейтингах эта картина была на втором месте после жесткого порнотриллера «Оборванец», но его я цитировать, по понятным причинам, не стал.

– Свой, – взгляд девушки немного смягчился. – У местных глаза другие, и скалятся они все время, как идиоты.

– К вам кохоны ходить не должны, – я ткнул пальцем в табличку.

– Не должны. Но ходят. Еще как ходят, – она с отвращением посмотрела на очередь. – Твари! Мы же тоже русские люди… Вы не имеет права… Права человека – высшая ценность, – повторила она слова кого-то из посетителей, и ее симпатичное личико гадливо сморщилось. – Не пойму, при чем здесь национальность? Я вообще-то полька.

– Пани, это всего лишь несчастные женщины и дети, – возразил я, переходя на польский. – И они нуждаются в помощи.

– Давно здесь? – спросила она, помрачнев еще больше.

– Практически с первого дня. С перерывами.

– А я без перерывов, – прошипела девушка. – И тоже с первого дня.

– Плен?

– Почти. – Ее лицо исказилось и даже изменило цвет, став мертвенно-серым. – Я была в маленьком польском городке. Они пробили портал ночью и напали на спящих жителей. Они ловили нас, как животных… – ее глаза округлились и покраснели, – многих убили. Тем, кто пытался защищаться, вспарывали животы и бросали умирать на мостовой. Когда нас гнали к порталу, то под ногами…

– Не надо, – тихо попросил я. – Я понимаю.

Мне не хотелось слушать, но она решила высказаться.

– Ничего ты не понимаешь. Они хотели нашей смерти и наших мучений. Все! Включая этих твоих несчастных женщин и детей. Это сейчас они выпрашивают у нас похлебку, а совсем недавно они только в самом крайнем случае соглашались видеть в нас рабов. – Она злобно ощерилась. – Они звали нас грязными комми, а сами мылись раз в неделю, потому что за воду надо платить по счетчику. Даже саксы, самые богатые из них, экономили на мыле, но не жалели денег, чтобы купить китайскую девочку, оттрахать ее на вечеринке, а потом перерезать глотку. Чем больше китаянок кокнут, тем круче вечеринка.

Я потрясенно оглянулся на стоящих в очереди людей.

– Думаешь, вру? Тебе предстоит еще многое узнать о них. Например, они делили всех на сорта…

– Это я в курсе.

– И убийство человека низшего сорта не наказывалось даже штрафом. Наоборот, убийце оказывали психологическую помощь, если вдруг ему на одежду попало немного крови и он от этого факта расстроился.

– Не может быть, – мрачно проворчал я.

– Это правда, – она вздохнула. – Они нас убивали, а мы их спасаем. Надо бросить все это стадо на съедение горгам и уйти. А то ведь еще и заботиться о них будем, вместо того чтобы в зоопарк посадить.

– Не думаю, что именно эти люди…

– Ты ничего не знаешь, – девушка устало покачала головой. – Когда мы вернемся, я сделаю мемуарный файл. Если хочешь, то с ощущениями и запахами. Тогда ты поймешь, что в том числе и эти люди виноваты в нападении на Систему. Будешь смотреть?

– Буду, – я обреченно кивнул.

Ненавижу влезать в чужую шкуру и прогонять через собственную нервную систему чужие переживания, Но, боюсь, в ближайшие годы это станет главным развлечением у всех граждан Солнечной. Уж очень много событий произошло в последнее время. И не все из них были приятными. А чтобы сочувствовать, нужно понимать.

– Давай телефон, – она дотронулась пальцем до виска.

– Ловлю, – я инстинктивно повторил ее жест и рассмеялся.

– Не работает, – усмехнулась она. – Тогда я напишу.

Девушка накарябала на обрывке бумаги свое имя и телефонный индекс.

– Обязательно свяжись со мной, – строго сказала она, протягивая мне листок.

– Обязательно свяжусь, – пообещал я и спросил: – Зарегистрируешь меня?

– Легко. Ты кто?

– Вас… – Я помотал головой и нервно хихикнул. – Ломакин Светозар, бывший рядовой, ныне преступник. Приговорен к смертной казни. Приговор приведен в исполнение.

Она с уважением посмотрела на меня.

– У тебя хорошее имя. Сербское?

– Не знаю, – я пожал плечами. – Не у кого было спросить. Может быть, и сербское.

Ее пальцы застучали по клавишам, и девушка снова заулыбалась. Ее лицо стало веселым, злобным и удивленным одновременно. Очевидно, она читала приговор.

Если это так, то, я думаю, она простила мне мой нынешний чрезмерный гуманизм по отношению к кохонам.

– Ранения есть? – спросила она, наконец.

– Есть.

– В медицинской помощи нуждаешься?

– Было бы неплохо.

Она еще немного поколдовала над консолью и выдернула из щели печатающего устройства лист бумаги.

– Как выйдешь отсюда, сразу направо. Там будет медпункт для наших. Местных в нем не принимают, – сказала она так, будто для меня это имело решающее значение. – Передашь привет Ярику, а потом, если он тебя не госпитализирует, идешь к посту номер 18 в распоряжение капитана Оболенского. Вопросы есть?

– Вопросов нет. – Я забрал у нее бумажку.

– Я тебе распечатала схему, где у нас баня, экипаж и столовая. Рекомендую посетить все эти места, помыться, переодеться и покушать. Ты выглядишь очень усталым и голодным. А еще ты грязен, и от тебя очень сильно воняет.

– А что такое экипаж? – спросил я, немного обидевшись на последнее замечание.

– Военный распределитель. Новую одежду получишь. Счастья, Светозар.

– И тебе счастья, пани. Через год в день победы жду тебя у колонны Сигизмунда Третьего.

– Вместе с женой придешь? – она подмигнула.

Женой?.. Я замер. У Ломакина действительно была жена. Точнее есть… Но мне-то какое дело до этого? Я не испытываю никаких чувств к Тумане Сентябрь. Жизнь в теле Ломакина – всего лишь крошечная и не самая приятная частица моей большой полноформатной жизни размером в несколько веков. Воспоминание о том, как, лишенный памяти, я прозябал в жалком мирке куцых представлений и жалких устремлений курсанта двоечника, вызвали во мне отчетливую внутреннюю дрожь. Ломакин мертв. Я должен забыть о нем. Даже если забыть – значит убить человеческую личность.

Пускай. Мы несовместимы. Или он, или я. Я выбираю себя.

– Она ищет тебя. – Полька озабоченно защелкала клавишами.

– Здесь есть связь с всеобщей сетью? – равнодушно спросил я.

– С десятью из двенадцати глобалов. Кохоны удружили. Хочешь узнать, что с ней?

Я промолчал.

– По последним данным, актуальность шесть часов тридцать минут, она пребывает на Дуне. Лагерь беженцев «Панама-2», четвертый городок, сектор 13, уровень 22, комната 530. В комнате есть стационарный телефон.

– Распечатай, – перебил я ее.

– Приятно видеть счастливого человека. – Она с улыбкой подала мне листок. – Лагерь «Панама-2» находится в старом секторе базы «Ленинский комсомол». Сейчас она принадлежит оранжерейной корпорации «Лето». Исторически это советская база «Тверь», основанная в 2037 году для размещения ядерных пусковых установок.

– Ты хочешь сказать, что она подземная? – уточнил я, убедительно изобразив искренний интерес.

– Да. Жилища для беженцев расположены в оранжереях на глубине двух километров.

– Отлично! Спасибо. – Я забрал распечатку и отвернулся, чтобы уйти.

– В госпитале есть коммутатор, соединенный с большой землей, – выстрелила пани мне в спину. – Оттуда ты сможешь позвонить ей.

Не попрощавшись, я вышел на улицу и присел на низенькую оградку аккуратненького газончика. Сидеть на узкой перекладине было неудобно, но стоять хотелось еще меньше, и, немного поерзав, я нашел не очень болезненную точку равновесия. Что же мне делать с этим Ломакиным? С одной стороны, он – часть меня и мне понятны его жалкие чувства и порывы. С другой, он долго заключал в себе мое сознание, помимо своей воли превращая могущественного джина в ничтожного обитателя пивной бутылки. Я развернул распечатки. Левая рука не действовала, и мне пришлось разглаживать мятую бумагу у себя на колене. Баня, экипаж, столовая, адрес и телефон Туманы. Листик с адресом и телефоном, жалобно шурша, превратился в крошечный комочек и упал на стриженую траву. К черту! Я не собираюсь воплощать мечтания ограниченного малолетнего бездельника. У меня и своих дел по горло! Где этот госпиталь?

Надо наконец-то позаботиться о себе. Дурацкие схемы!

Ничего не понятно!

Окончательно запутавшись, я поднял голову, чтобы осмотреться. Вот же госпиталь! Прямо перед моим носом. На огромных магазинных витринах красовались наспех намалеванные кресты и полумесяцы. Из припаркованных рядом фургонов санитары вытаскивали носилки с окровавленными людьми, а вместо них загружали ящики с боеприпасами. Похоже, где-то шел тяжелый бой.

В холле лечебного заведения я обнаружил все тот же ряд столов и уже знакомые очереди. Только здесь в очередях стояли раненые и больные. Не очень гуманно заставлять страдальцев дожидаться помощи на ногах, и эскулапов прощало только то, что всех, кто не мог стоять, провозили на каталках и проносили на носилках сразу в глубину здания. Пани меня обманула – кохонов здесь было большинство. Будем надеяться, что все остальное, сказанное ею, чистейшая правда. Я подошел к крайнему столику. Какая-то дама из местных злобно зашипела мне в спину, но я не посчитал нужным даже обернуться.

– Где я могу найти Ярика? – спросил я у очень молодого врача, заклеивавшего рану на руке трехлетней девочки.

– Ярик погиб два часа назад. – Врач внимательно посмотрел на меня. – А вы кто?

– Никто, – я помотал головой. – Просто человек.

– Обезболивающее, стимуляторы и медицинскую помощь вы, как гражданин Солнечной Системы, можете получить на третьем этаже. Там же вас накормят и дадут возможность отдохнуть, – заученно протрещал он и отвернулся.

Больная девочка интересовала его гораздо больше.

Немного поколебавшись, я направился к лифтам. Пришло время воспользоваться преимуществами, которые дает гражданство Солнечной Системы. Мое нерешительное перемещение было неожиданно прервано парой часовых. Застывшими выражениями лиц эти люди смахивали на роботов, и только по запаху пота можно было определить в них человеческих существ. Один из бойцов вопросительно и, я бы даже сказал, почти вежливо направил ствол лучемета мне в живот. Его помощник оказался не столь любезным и нахально приставил к моему уху плазменную винтовку.

– Я свой, – честно сказал я, демонстрируя пустую правую ладонь.

– Уверен? – глумливо осведомился старший. – Что надо?

– Макомин, стимуляторы, еда, сон, сочувствие, – вяло сообщил я, почуяв, что гнуть пальцы перед этими вояками не следует.

– Проходи, – неожиданно легко смилостивился старший и отступил в сторону. – Добро пожаловать домой, солдат.

Я благодарно кивнул и втиснулся в лифт между двумя каталками, на которых лежали раненые с бледными как простыни лицами. Один из них, кажется, уже умер и мог рассчитывать только на ампутацию тела. Второй скулил и плакал, а санитар почему-то не спешил дать ему обезболивающее. Бедолаг везли в операционную на пятый этаж, и я не посчитал возможным задерживать их. Поднявшись вместе со всеми, я, не дожидаясь пока их выгрузят, спустился по лестнице вниз.

Граждан Солнечной Системы на третьем этаже было много. Слишком много. У кабинетов врачей толпились нервные страждущие. Мужчины и женщины суетились в коридорах, перебегая из очереди в очередь. Они хватали за руки спешащих куда-то врачей и устраивали перепалки около закрытых дверей. Духота, шум, свары.