Текст книги "Контрольное вторжение"

Автор книги: Михаил Медведев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

– Отпустило? – спросила она и шумно сглотнула.

– Ага. Ты как?

– Не очень. – Она поправила растрепанные влажные волосы.

Ее халат был порван в нескольких интересных местах. Я хорошо видел идеально круглый сосок на обнажившейся правой груди и толстые кровоточащие царапины на загорелом животе.

– Что со мной было?

– Не знаю. – Она неторопливо поправила одежду. – Похоже на побочное действие блицглицирамина, но я его тебе не вводила. Как ты себя чувствуешь?

– Почти нормально, – соврал я.

Она повернула голову, и мне на мгновение показалось, что что-то нехорошее приключилось с моим зрением. Полупрозрачное перламутровое ушко Наташи висело на двух тонюсеньких проводках! Красном и синем. Я провел тыльной стороной ладони по векам. Видение не исчезло, а, наоборот, стало подробнее. Красный провод оказался слегка надломленным, и сквозь трещину в изоляции нагло поблескивала медная жилка. Все-таки Наташа не человек, подумал я. Она робот. Ее большие печальные глаза всего лишь искусно изготовленные фоторецепторы, а нежный голос синтезирован нехитрым звуковым устройством. Она – машина. Вещь.

Я поднялся на ноги. Робот тоже. Он еще не понял, что разоблачен, и не переключился в боевой режим. От моего первого удара его зрачок покрылся трещинами, а от лица отлетел целый шмат резиноподобного материала. Обнажились зубы. Казалось, что он криво ухмыляется. В нижней части клыков я разглядел тонкие полосочки резьбы. Еще удар, и с его головы слетел парик, хрустнул нос, брызнула теплая красная жидкость, заменяющая кровь машинам, имитирующим человека.

Из обширного опыта близких встреч с роботами я накрепко усвоил, что для их уничтожения твердую голову лучше оставить в покое. Как и у большинства людей, у кибернетических устройств там нет ничего ценного.

Чаще всего в их пластиковых черепах размещаются оптические датчики, радиоантенны, сканеры всех сортов, голосовой интерфейс и иногда взрывное устройство.

Все остальное конструкторы обычно прячут в просторную и прочную грудную клетку. Именно там скрыты силовые генераторы, набор процессоров, запоминающие устройства и прочая дребедень, без которой не может обойтись ни одна машина, претендующая на интеллектуальность.

– Немедленно прекратите, – потребовала Наташа мужским голосом, ее нижняя челюсть не двигалась.

– Ну, уж нет. Ты будешь сломан, – пообещал я. – Твое место на помойке.

Моя злость сменилась веселым азартом, тем более что модель оказалась не из драчливых и боевого режима, похоже, не имела. Я эффектной подсечкой сбил Наташу с ног и совсем уже собрался выломать ей все, что только можно, когда она взревела, как стартующая ракета. Ее халат разошелся по швам, мелькнувшее под ним тело треснуло, и я увидел нечто такое, что не должно было находиться внутри робота. Зеленоватая тягучая жижа выплеснулась на пол, образовав огромную дымящуюся лужу.

– Какого хера ваще?! – озадаченно крякнул я, отпрыгивая к стене.

Из странной жидкости и кусков корпуса за пару секунд воздвиглось двухметровое нечто на двух ногах с шестью руками и большой головой, усыпанной маленькими глазками. Потрясенный увиденным, я стоял на месте и глупо хлопал ресницами. То, что тварь может быть смертельно опасной, дошло до меня не сразу. Мой разум был слишком поглощен вопросом, что же это такое. Инопланетянин? Робот? Энергетическая форма жизни вроде призрака или привидения? На призрака не очень похоже, скорее смахивает на быстрорастущий самовоспроизводящийся холодец. У меня одно время жил такой в холодильнике. Удобная штука. Если не забываешь на время отлучки переложить его в морозилку. Я как-то раз забыл, а когда вернулся через неделю, обнаружил на кухне распахнутый холодильник и полтонны протухшего вонючего холодца на полу. С тех пор я не очень люблю холодец.

– Ты кто? – спросил я.

– Ты меня знаешь, – с неожиданной членораздельностью сказал монстр. – Сашка Титов перепрограммировал твое восприятие, и каждый раз я в твоих глазах превращаюсь в какое-нибудь чудовище.

– Ты кто?! – выкрикнул я.

– Моя фамилия Готлиб, – тихо сообщило шестирукое нечто.

– Ты врешь. – Я сделал шаг в сторону и встал так, чтобы между мной и непонятным организмом была кровать. – Зачем Борею превращаться в кальмара?

– Идиот, – злобно проскрипел монстр. – Я стою перед тобой в нормальном человеческом обличье и не знаю, что ты видишь на самом деле. Ты мне чуть челюсть не сломал, громила.

«Если я хочу кому-то сломать челюсть, то я ее ломаю. Никаких „чуть не сломал“ здесь быть не может. Кроме того, я четко помню, как все было на самом деле», – мысли в голове стали тяжелыми и неуклюжими, словно тараканы, обожравшиеся вкусной отравой. Я почувствовал, что возвращаюсь в шкуру Ломакина, который только что убил свою Наташу.

– Присмотрись получше. – Тварь втянула в себя лишние четыре руки и приняла форму, близкую к гуманоидной. – Покорись, и обретешь счастье, – тембр голоса опять изменился и стал близок к страстному кошачьему мяуканью. – Покорись! Покорись! Покорись! – Стоп! – приказал я. – Помедленнее. Не части.

– Мне нужно сделать тебе еще одну инъекцию, чтобы окончательно снять психокоды.

– Психокоды снять хочешь? – понятливо закивал я. – А не пошел бы ты в задницу со своими инъекциями?

– Я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, – обиженно буркнуло чудовище. – Ты абсолютно свободен. Завтра здесь появится обслуживающий персонал, и у тебя будет возможность вернуться на Землю, чтобы погибнуть вместе с остатками Человечества.

Голос монстра теперь был совершенно неотличим от голоса моего старого друга Борея Готлиба. Тот же пренебрежительный высокопарный тон. Те же уничижительные интонации. Никакой речевой синтезатор не способен сымитировать подобное.

– Ты стоял у истоков этого мира, – продолжал он, – и сдохнешь вместе с ним, хотя можешь спасти всех, кто еще жив. Человечество нуждается в тебе сейчас так же сильно, как и тогда – в конце двадцатого века.

– Я не верю тебе. Ты думаешь, я забыл про Корф?

– Не верить мне – это твое право, – монстр покорно закивал глазастой шишковатой башкой. – Только знай, у Сашки ничего не вышло. Он уже несколько раз пытался исправить прошлое, но ничего не добился. Кохоны продолжают атаковать.

– Я не верю тебе, – занудно повторил я.

– Как хочешь, – чудовище печально вздохнуло. – Прошу тебя об одном, Петр. Когда будешь бросаться с гранатой под танк, вспомни, что у тебя был шанс спасти Человечество.

Я отступил назад и взялся за дверную ручку. Еще шаг, и можно будет выйти из палаты. Точнее, можно будет попробовать выйти из палаты.

– И еще, – остановил он меня. – Не было никакой Корф. Это Титов закатал твою психику в защитный кокон. Как только я появляюсь в поле твоего зрения, у тебя сразу начинаются галлюцинации. Может, все-таки сделаем укольчик и поговорим нормально?

– Лучше сдохнуть.

– Право на смерть прописано в нашей конституции, вот только делать инъекции трупу занятие довольно бессмысленное. Поэтому твое условие я считаю абсурдным, – размеренная речь Готлиба сменилась торопливым бормотанием. – Если ты не согласишься на процедуру добровольно, мне придется тебя заставить.

Я рванул ручку двери, но монстр ловко сбил меня с ног и придавил к полу плоской, как у слона, подошвой. Пара щупалец крепко спеленала мне руки. Я напряг мускулы, пытаясь разорвать железные объятия. Бесполезно. Монстр между тем отрастил еще одну конечность и дотянулся до валявшегося в углу инъекционного пистолета. Ствол машинки он направил мне прямо в лицо. Я скорчил прикольную рожу, убирая правый глаз с линии огня. Щелчок. Меня ослепила резкая боль в скуле. Будто зуб выламывали плоскогубцами. Через мгновение я очутился на больничной койке. Сердце билось спокойно. Боли не было. Липкие холодные щупальца чудовища не обвивали мое тело. Наоборот, я был укрыт теплым и очень уютным одеялом, раскрашенным казенной черно-бордовой клеткой.

На табуретке рядом с койкой сидел грустный немного постаревший Борей. В руках он держал планшет и что-то задумчиво чертил в нем золотистым стилусом. Я ошалело окинул взглядом палату. Чистота и порядок. Нигде не видно ни кусков Наташи, ни следов монстра. Приснилось, что ли?

– Ты как? – коротко спросил Готлиб, заметив, что я очнулся.

– Дай руку, – потребовал я.

Он посмотрел на меня с недоумением, но ладонь протянул. Я крепко схватил его за пальцы и притянул их к глазам. Рука как рука. Обычная человеческая рука. На тыльной стороне поры и бесцветные короткие волоски. Ногти пострижены неаккуратно. Похоже, что Борей воспользовался большими канцелярскими ножницами и поторопился, отхватив кое-где кусочки кожи. Некоторая небрежность по отношению к себе всегда сочеталась в Готлибе с непреодолимой тягой к дешевому пижонству. На его безымянном пальце блестело хорошо знакомое мне золотое кольцо с тонкой арабской вязью по ободку. Сашка Титов в насмешку называл это украшение кольцом всевластия. Я перевернул руку ладонью вверх. Здесь обнаружились мелкие брызги зеленой краски и неглубокие бороздки, по которым, говорят, можно определить судьбу. Если бы это было правдой, то линия жизни Готлиба несколько раз огибала бы его запястье. В целом абсолютно нормальная честная рука.

Никакого органического пластика, никаких подделок.

– Кажется, все в порядке, – сказал я, отпуская его пальцы.

– Ты уверен в своей адекватности? – Борей участливо заглянул мне в лицо. – Титов сапожник. Он чуть не запорол твой мозг.

– Желание набить тебе морду является свидетельством психологической адекватности? – тактично осведомился я.

– Безусловно, – мой друг слегка улыбнулся. – Только давай отложим это изысканное удовольствие до «после войны».

– Хорошо. Что с вторжением?

– Как бы тебе объяснить. Если быть кратким… – Он тяжело вздохнул, его лицо покрылось потом, который он стер рукавом. – Одним словом, мы проиграли войну.

– Это целых три слова, – автоматически поправил я.

Борей оскалился. Он не любил матерщину, но на этот раз произнес такое, что я, запутавшись в падежах, не разобрался, к кому именно относилась заковыристая многоэтажная конструкция. К его старинному другу Петру Васнецову или к ситуации, сложившейся вокруг Человечества.

– Совсем плохо? – на всякий случай уточнил я.

– Хуже не бывает. На Земле остались отдельные очаги сопротивления вокруг порталов. Тебе следует знать, что вся центральная часть Москвы в пределах старой кольцевой дороги провалилась под Землю. Колоссальные жертвы.

– У меня есть… были друзья в Москве. А Ленинград? – Я сделал судорожное глотательное движение.

– Северная часть города разрушена. Чудовищный взрыв, – Готлиб неуклюже взмахнул руками. – Похоже, рванул токамак. А может, военные применили какое-то старое оружие, которым уже разучились пользоваться. Мы несем неисчислимые потери по всей Земле. Немногим беженцам удалось спастись в лунных городах. Несколько барж сейчас направляются к Венере и Марсу. Больше нет Свердловска, Владивостока, Рима, Берлина, Рио, Горького… Перечислять не имеет смысла. Все крупные города уничтожены. Кохоны ведут войну на тотальное истребление населения. Не жалеют ни женщин, ни детей. Земля почти потеряна для нас, и именно поэтому пробил твой час, товарищ Васнецов.

Несколько минут я молча обдумывал сказанное Бореем. Мое сознание отказывалось принимать новую картину мира. Человечество погибло. Все, что я знал, и почти все, кого я знал, больше не существуют. Целые города и народы ушли в небытие, и даже наша грядущая блестящая победа уже ничего не вернет.

– Кохонами ты называешь чужих? – равнодушно спросил я. – Если слово японское, то как-то слишком уважительно.

– Все правильно. Они сильные, жестокие и тупые, как тигры-людоеды. Кроме того, у них полосатый флаг. – Он смущенно поскреб ногтем металлическую грань планшета. – Хочу предупредить, что у тебя очень мало шансов остаться в живых. Практически мы убьем тебя до начала выполнения миссии.

– Экий ты затейник, – хмыкнул я. – Все равно выкручусь. Жизнь штука многовариантная. Тебе ли не знать? Рассказывай, как я буду спасать Человечество на этот раз.

Он посмотрел на меня несчастными глазами.

– Что такое рапестис объяснять, надеюсь, не надо?

– Рабие пестис? Мексиканская чума? Ты собираешься использовать эту пакость? – Я почувствовал, что бледнею. – Только не это.

– Именно это, Петр. Кохоны слишком сильны.

– Ты понимаешь, что это очень опасно? Безумно опасно?

– Опасно для людей, дружище, но на Земле почти не осталось людей. Рапестис использует в качестве среды распространения человеческие мысли и биополя. По принципу компьютерного вируса, он проникает из мозга в мозг, попутно уничтожая носителей. Я передам тебе последнюю копию вируса, которая много лет хранилась в замороженной голове преступника. Кстати, недавно закончилось расследование причин появления мексиканской чумы. Тебе интересно узнать подробности?

– Нет.

– За полчаса до катастрофы в центре по изучению искусственного интеллекта молодой аспирант совершил то ли ошибку, то ли диверсию. Один из экземпляров нового искусственного мозга, предназначенного для разработки контроллеров мыслеуправления, был заражен древним компьютерным вирусом. По логам выходит, что в испытательную систему установили старый диск, который, к сожалению, успешно распознался, – Готлиб тяжело вздохнул. – Гибель Мехико не была напрасной, Петр. Возмездие, которое мы обрушим на кохонов, должно стать самым сокрушительным за всю историю.

– Да, уж, – подавленно кивнул я. – Во всяком случае, они его запомнят. А ты подумал, как потом остановить распространение инфекции?

– Вирус модифицирован. Он не действует на людей, оснащенных мыслетелефонами нашей сети. Ты отправишься во вражеский мир и станешь распространителем заразы. Твоя задача – инфицировать вирусом как можно больше кохонов.

– Людей, Борей, людей. Не нужно играть словами. Они такие же люди, как и мы.

– Во-первых, не такие же, а во-вторых, либо мы, либо они, – он развел руками.

Борей был абсолютно прав. Не мы придумали эту игру, но у нас есть возможность разрешить смертельное противоречие в нашу пользу. На кону стоит существование Человечества, и нельзя гнушаться абсолютно никакими средствами. Рапестис – это величайшая мерзость, от которой погибла моя жена. Меня бросало в дрожь при мысли о применении подобной дряни, но кохоны – это смерть Человечества, а от смертельного недуга не существует сладких лекарств. Эффективные таблетки могут быть только очень горькими.

– Когда старт? – без лишних рассусоливаний осведомился я.

– Я знал, что ты все поймешь правильно, – сказал Борей с таким облегчением, словно до самой последней секунды сомневался во мне. – Старт уже почти сейчас. До Земли доберешься очень быстро. В твоем распоряжении будет лучший пилот Человечества.

Готлиб вытянул из-под стула небольшое серенькое ведерко и непочтительно брякнул его на прикроватную тумбочку.

– Вот. Вскроешь контейнер, когда будешь в мире кохонов.

– Это что? – я осторожно потрогал пальцем странную тару.

В сравнительно небольшом предмете чувствовался мертвящий холод, хотя на ощупь ведро было теплым, сухим и абсолютно мирным.

– Последнее и единственное хранилище вируса, – с почтением сказал Готлиб. – Другого экземпляра нет. – Он нервно облизал губы. – Вирус передастся тебе в момент вскрытия контейнера, после чего голову преступника можно будет выбросить. Она все равно больше получаса не проживет. Специальными вакцинами мы тебя уже накачали, поэтому первое время вирус для тебя не опасен. Ты будешь лишь переносчиком заразы. Твой мыслетелефон отключен. Включишь сам, когда возникнет необходимость. Но учти, после включения телефона вирус в твоей голове немедленно погибнет. До того, как тебя убьют, постарайся побывать хотя бы в двух крупных городах. Радиус поражения небольшой. Всего тридцать два метра плюс-минус лапоть. Именно на это расстояние вирус передается из мозга в мозг. Могут быть флюктуации вблизи линий электропередачи, но их можно не учитывать. Сразу после инфицирования вирус десять минут спит, никак себя не проявляя, потом носитель инфекции становится заразным на двадцать минут, после чего умирает от сгенерированной больным мозгом внутренней и внешней стигматизации.

– Подробностей не надо. Они мне известны лучше, чем тебе, – вздохнул я.

– Тут есть еще одно дело. – Готлиб смущенно посмотрел на носки своих ботинок. – Тебя домогается какая-то вздорная дама. Утверждает, что она твоя жена. Мне не очень верится…

– Тумана Сентябрь? Это не моя жена, – я решительно замотал головой. – Это его жена, – мой указательный палец уткнулся в мою в грудь.

– Понятно, а то я немного удивился, – пробурчал Борей. – Что ей передать?

– Передай ей… – На мгновение я задумался, мой взгляд уперся в контейнер со смертельной инфекцией. – Передай ей, что Светозар Ломакин умер.

– Зачем же так жестоко? – вопросительно прошипел Борей и обильно оросил мое лицо брызжущей слюной. – Ты всегда слишком легко относился к человеческим страданиям, Петр. Ты очень просто решаешь все проблемы.

– А ты? – спросил я, хладнокровно вытирая щеки пижамной манжетой.

Мой друг понурился.

– Знаешь, Васнецов, – печально сказал он. – Я ничего не буду ей говорить.

– Не говори. Я сам разберусь со всем, когда… В смысле, если вернусь. А если не вернусь, то ты присмотри за ней. Ну, чтобы все нормально было.

Борей посмотрел на часы.

– Пора.

Я встал. Мое облачение по-прежнему состояло лишь из больничной пижамы, на которую я не замедлил обратить внимание Готлиба. Он отмахнулся и сунул мне в руки тяжелый контейнер с инфекцией. Мы долго шли по пустым коридорам. Сквозь прозрачные стены я видел искусственный парк, раскинувшийся вокруг больницы.

«Почему деревья пластмассовые?» – спрашивал я.

«Потому что их нет», – отвечал мне сын Светозара, мальчик, отца которого я стер.

«Почему трава мертвая?» – интересовался я.

«Потому что весь этот мир – фальшивый», – отвечала Тумана, женщина, мужа которой я стер. Или всего лишь заставил исчезнуть? А если не играть словами, то просто убил. По-настоящему убил.

Миновав транспортный терминал, переполненный пахнущими краской новенькими вездеходами, мы влезли в обшарпанную телепортационную кабинку с выломанными дверцами и разбитым дисплеем. Похоже, что она досталась госпиталю в наследство от строителей, которые поленились возиться со списанием дорогостоящего оборудования. Лицо Готлиба на миг стало вдохновенно-сосредоточенным, он мысленно набрал код, и мы очутились на поверхности планеты. Как и водится на провинциальных внеземных космодромах, открытое пространство прикрывалось лишь тонкой завесой силового поля. Радужное мерцание, хорошо заметное на фоне ночного марсианского неба, не очень надежно защищало от жгучего космического излучения и стылого безвоздушного пространства. По технике безопасности при выходе на подобные площадки полагалось облачаться в скафандр, но у Человечества осталось слишком мало людей, чтобы следить еще и за соблюдением дурацких регламентов.

Корабль стоял на компактном стартовом столе метрах в двухстах от телепорта. Необычная обтекаемая конструкция будто сошла с рисунков мечтателей середины двадцатого века. В реальности таких аэродинамически прилизанных корпусов никогда не делали. Этот стал первым, который мне довелось увидеть. Я двинулся к кораблю, но Борей остановил меня и указал рукой на картонную коробку, которая дожидалась меня на космодромном бетоне. В коробке лежали штаны и куртка спортивного покроя. На самом дне, имитируя зодиакальный знак Рыб, расположились спортивные же туфли. Я сбросил с себя больничную одежду. Всю. Перед смертью полагается переодеваться в чистое. Странное, наверное, зрелище – голый человек под открытым марсианским небом.

– Надеюсь, свидимся, Светозар, – сказал Борей, дождавшись, когда я закончу. – Иди. Пилот ждет. Он знает, что делать. Удачи тебе.

Говорить рублеными фразами было не очень характерно для Борея. Обычно, даже в критической ситуации, он любил растечься мыслью по древу. Но сейчас, он так расчувствовался, что с трудом произносил и короткие предложения. Его лицо стало белым. Черные зрачки глаз отразили яркие марсианские звезды, и казалось, что я смотрю на бескрайнюю вселенную сквозь две большие дыры в его голове.

– До встречи. – Я развернулся и двинулся к стартовому комплексу.

Крошечный космический кораблик своей игрушечной компактностью напомнил мне двухместный подводный аппарат. Столь миниатюрные конструкции по определению не способны летать в космическом пространстве самостоятельно и могут попасть на космодром исключительно в виде груза или по ошибке. Пребывая в некотором недоумении, я поднялся по короткому трапу и, слегка согнувшись, вошел в тесную полость кабины. В кресле первого пилота сидел маленький человечек с раскосыми монголоидными глазами. Он улыбнулся и весело подмигнул мне. Я занял свободное место второго пилота. Контейнер пришлось водрузить себе на колени.

– Поехали? – спросил пилот с интонацией радушного робота-таксиста на маршруте Сестрорецк – Луноград-4.

– Поехали, – кивнул я. – Когда будем на месте, командир?

– Через полтора часа. – Пилот с яростным хрустом размял пальцы, словно собирался пилотировать джойстиком, а не телепатическими командами. – Это очень быстрая машина. Прототип. Существует в единственном экземпляре. – Он усмехнулся, увидев мое удивление. – В два счета покроем ноль-семь а.е.

– А не расплющит при разгоне? – оживившись, поинтересовался я и попытался в уме высчитать скорость чудо-аппарата.

Получалось что-то совсем уж несусветное. Если он не врет, то на таком можно запросто патрулировать внешние границы Солнечной Системы и при этом не слишком уставать.

– Поверишь? Чашка кофе не разольется. – Пилот гордо погладил полоску главного монитора. – Первоклассные гравикомпенсаторы стоят. Даже ремней не предусмотрено. Жаль терять такую машину. – Он протянул мне руку и представился. – Бато.

– Петр. – Я пожал руку. – Крепкая у тебя рука, Бато, как и имя.

– У тебя имя тоже не мягкое. Откуда знаешь, что мое значит? – Он изучающе заглянул в мое лицо.

Взгляд у него был цепкий, сканирующий.

– Бурятский учил, – признался я.

– Зачем учил? Чтобы с девушкой на ее языке разговаривать? – Он скорчил лукавую рожицу.

– Реферат в школе готовил по доламаистским верованиям Забайкалья, – медленно ответил я и растянул уголки губ в улыбке.

Бато уважительно присвистнул.

– Какой ерунде тебя в школе учили, – восхитился он.

– Почему же ерунде? Довольно интересный курс.

Врать было неприятно, но и правду рассказать я не мог. Зачем постороннему человеку знать, что его прекрасный язык я выучил, сидючи в плену у сибирских сепаратистов. Давно это было. Не в этой жизни, даже не в прошлой, а в позапрошлой. Еще до того, как мы собрали машину времени, мне пришлось повоевать «за единую и неделимую». До сих пор, когда встречаю бурята, у меня начинают зудеть вырванные тогда ногти.

Контрольный монитор моргнул и развернулся. На нем появился транспарант готовности. Бато немедленно утратил интерес к разговору и все свое внимание обратил на систему управления. Он несколько раз обежал взглядом экраны, в некоторой задумчивости поменял их местами, отрегулировал яркость и прозрачность. Потом провел пальцем по тумблеру с незнакомой мне маркировкой, вдавил какую-то кнопку и, не глядя на клавиши, ввел цифры защитного кода. Пару минут мы чего-то ждали. Бато сидел, закрыв глаза, а я вглядывался в ползущие по информационным панно непонятные графики. Неожиданно пилот вздохнул, задрал подбородок вверх и, словно обращаясь к небесам, произнес священную для каждого пилота фразу:

– К взлету готов.

Я вжался в спинку кресла. Мне не очень-то верилось в те чудеса, которые Бато рассказал про гравикомпенсаторы.

– С Богом. – Пилот положил ладонь на джойстик управления и слегка шевельнул пальцем.

Числа на экранах мгновенно изменились. Линия горизонта ушла вниз. Через пару секунд мы миновали навигационные маяки, расположенные в дальних окрестностях Марса. На пассажирском лайнере «Космофлота» эти маяки обычно проходят через тридцать минут после старта. И именно в это время стюардессы начинают принимать заказы. Наше бешеное ускорение совсем не чувствовалось, и от этого становилось жутковато.

Солнечный диск прополз по основному экрану и замер в правом верхнем углу. Корабль лег на курс. Он шел к Земле по прямой, не размениваясь на маневрирование в гравитационных полях и использование инерции движения планет.

– Как танк, – восхищенно прошептал я.

– Точно, – согласился Бато. – Даже неинтересно. Кофе будешь?

– А есть?

– А как же? – Он произвел какую-то манипуляцию с панелью, неудобно расположенной у самого пола, и из круглого паза в нижней части пульта выскочил пластиковый стаканчик с черной жидкостью. – Сахара нет. Не зарядил, ибо не употребляю. Извини.

Я взял стаканчик и несколько минут наслаждался милым сердцу каждого землянина запахом. Кофе получился отменный. Я даже хотел поинтересоваться маркой кофейного автомата, но потом решил, что, скорей всего, в этой жизни мне эта информация уже не пригодится, а в загробную я не очень-то верил.

– Мы действительно убьем их всех? – неожиданно спросил Бато.

Я заметил, что он часто-часто моргает.

– Не думаю. Человеки очень живучи. Кто-нибудь да останется.

– Они почти уничтожили нас, – голос пилота дрогнул, и он отвернулся, сделав вид, что внимательно изучает какой-то второстепенный экран. – Неизвестно, поднимемся ли мы когда-нибудь на ноги. Может, лучше, если хотя бы они будут жить? Людей не так уж много, чтобы уничтожать их миллиардами. Сейчас все в наших руках, Петр. В твоих и моих.

– Ты можешь изменить курс, и я не смогу тебе помешать, – сказал я, с трудом сохраняя спокойствие. – У меня наверняка нет допуска на управление этой машиной. Тебе решать, Бато.

– Я уже все решил. – Мне почудился скрип его зубов. – Я солдат Земли. Служу Человечеству, – без малейшего пафоса сказал он. – Но если бы ты предпочел отказаться от миссии, то я бы не стал тебе мешать.

– Я тоже служу Человечеству, – эхом повторил я. Служить Человечеству – вот она, истина. Простая, как вода, и надежная, как титан. Человек, семья, дом, улица, город, страна, планета, Солнечная Система – звенья неразрывной цепи мегаколлективизма. Цивилизация родилась из общества и без общества существовать не может. Сейчас в моих руках сила, способная сокрушить самого страшного врага в истории нашего мира. Я не имею права задумываться и терзаться нравственными проблемами. «Убей врага общества», – древнейшая заповедь. Общество, неспособное вложить эту заповедь в сознание своих граждан, обречено на быструю и болезненную гибель.

Я окинул взглядом половину Вселенной. У меня была такая возможность, потому что Бато перевел все экраны в оптический диапазон и минимизировал числовые данные. Теперь ничто не мешало обзору, и космическая бездна клиньями экранов рассекла кабину. Солнце, похожее на медузу, шевелило щупальцами протуберанцев где-то совсем рядом. Блестящие звезды сверкали шляпками серебряных гвоздей, вбитых в неподвижную сферу. До них легко могли достать рукой два жалких человечка в хрупкой скорлупке, затерявшейся в игрушечном черном безмолвии.

– Почему молчишь? – поинтересовался Бато.

– С жизнью прощаюсь, – мрачно буркнули, надеясь пресечь дальнейшую беседу.

– Это надо. Это ты правильно, – согласно закивал он. – Ты не волнуйся. Совсем немного потерпеть осталось. – Его голова исчезла внутри материализовавшегося из воздуха шлема телепатического управления.

Звезды сразу же поплыли вокруг корабля по сжимающимся спиралям, и голубой шарик Земли, висевший до этого прямо по курсу, медленно сполз в щупальца злого Солнца. Я погладил смертоносный контейнер и начал думать о числах. И чем больше я о них думал, тем меньше они мне нравились. Десять минут после инфицирования зараза будет спать, после чего останется только двадцать минут на то, чтобы жертва загнулась. Всего в сумме полчаса. Следовательно, люди в радиусе тридцати двух метров от меня начнут гибнуть через тридцать минут после того, как оружие начнет действовать. Тридцать два метра и тридцать минут – это очень мало.

Меня легко вычислят и запрут в какую-нибудь тюрьму.

А тюремщики с заключенными вымрут слишком быстро, и есть шанс, что зараза не вырвется наружу. Самый элементарный карантин остановит эпидемию. Если бы мы знали эти подробности, когда принимали решение бомбить Мехико, то жертв было бы значительно меньше. Однако сейчас передо мной стоит обратная задача.

Жертв должно быть как можно больше.

– Бато. – Я положил руку на плечо пилота. Тот повернулся ко мне, но его лицо все равно не было видно за непрозрачным щитком шлема. – Предупреди меня за пятнадцать минут до перехода. И не высаживай сразу. Мы должны пройти над несколькими крупными городами и транспортными узлами. – Я помолчал и добавил: – На высоте тридцать метров.

Телепатический шлем растворился в воздухе.

– Ты с ума сошел! – В глазах пилота вспыхнули яростные искры. – Я, конечно, ас и самоубийца, но всему же есть предел. То, что ты хочешь, – невыполнимо! – Он грозно нахмурился, его правый кулак нервно сжался рядом с моей левой щекой.

– Пролет нужно совершить на минимальной скорости, – продолжал я, фиксируя взгляд на его зрачках.

– Во-первых, – яростно пропыхтел пилот, – это скоростная машина, которая просто неспособна лететь медленно и низко, во-вторых, при приближении к опорным пунктам наверняка возрастет плотность локации, и у меня не будет возможности выполнить скрытную высадку. – Бато разволновался, но старался сдерживать эмоции. – В-третьих, нас быстро собьют.

– Если будет совсем плохо, сбросишь меня в центре самого крупного населенного пункта, который будет по курсу. Дальше я сам как-нибудь разберусь.

– Ты уверен в том, что задумал? – в вопросе чувствовался малодушный подтекст: «А может быть, ты передумаешь?»

– Абсолютно уверен.

– Я попробую. – Он обиженно материализовал шлем и отвернулся.

Земля быстро увеличивалась в размерах, и через несколько минут распухшая планета уже не помещалась в экраны.

– Почему-то нет ни одного маяка, – пробормотал Бато.

– А орбитальные станции? А межпланетные транспорты? Не может быть, чтобы никого не было. Цепляйся за первого попавшегося и качай «решетку» с него.

– Без тебя знаю, – огрызнулся пилот. – Учить он тут будет. Вообще ничего нет. А кто есть, молчит. Кстати, если страдаешь воздушной болезнью, то могу погасить экраны. Перед смертью нам суждено хорошо покувыркаться.

– Обо мне не беспокойся.

– Ну, если так, тогда смотри по сторонам. Будет красиво.

Бато сказал правду. Нет ничего красивее родного дома. Другого у нас нет, несмотря на усилия многих поколений покорителей космоса. И на Марсе, и на Венере, не говоря уже о других планетах, мы все еще в гостях.