Текст книги "Армейская пора (СИ)"
Автор книги: Михаил Леккор
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
– Техническая база и пункта ПВО и компьютерного центра в целом будет разукомплектована и отведена в систему высшего образования. А вам, ефрейтор Ломаев, я думаю, делать здесь уже нечего. Компьютерная затея уже ликвидирована, амурная проблема только мешает и высосет из тебя ведро крови. Представляешь, как выглядит человек, если из него выпить ведро крови?
У меня помимо воли волосы встали дыбом. Но все же спросил я о другом:
– Иван Никитович, уже не формально. Вы-то ведь здравомыслящий человек, все понимаете. Это что за беспредел творится в стране?
Кожедуб горестно усмехнулся:
– Я-то как раз понимаю, но ничего сделать не могу. Вся страна во главе с руководством как с сума сошли. Они все равно оклемаются, нельзя же постоянно пить или принимать психотропные вещества. Но боюсь, будет уже поздно.
И я его понял. Бедный ты маршал рода войск, обласканный в свое время властью и теперь этой же властью (только люди уже другие) кинутый. Он еще попытается что-то сделать, пролезет в депутаты всесоюзного уровня. Но силы будут крайне неравны, а старческое здоровье слабо. И в 1991 году его со своей страной вышвырнут в политическую свалку. Кого куда, а его на кладбище.
А ты думал, простоватый попаданец, что так будет легко и просто. Хе-хе. Историческая инерция уже набрала гигантский потенциальный ход, десятки миллионов радуются и чуть ли не пляшут на останках предках, геройски погибших за свою страну.
И что может делать один человек, пусть все знающий, но очень слабый? Хорошо идти на потоке процесса истории, и очень плохо встать против этого процесса. Собьют ведь и даже не поймут. Ты же хотел пройти только по своей жизни, выправив все вдоль и поперек. Вот и иди, и Инмар поймет. А люди, твои современники, со временем помрут, а их потомки в XXI веке будут строить новый строй.
Я тоже тяжело вздохнул, попросил:
– Иван Никитович, я, уходя в армию, хотел попасть в спортроту. Но как-то не прошло, а теперь армейская инерция все тащит меня в сторону. Не поможете?
– Давай, – махнул маршал авиации, – уж это-то я могу. Пиши заявление!
Оказывается и так бывает, и штатская бюрократия властно влазит в армейскую традицию. А я про такое и не знал, несмотря на две жизни. С помощью многомудрого маршала авиации написал эту чиновничью цидулку. При этом по совету Кожедуба совсем не писал про бюрократическую ошибку.
– Не надо про это, а то взбрыкнут еще. Никому не приятно, когда тычут прямо в лицо дурно пахнущей бумажкой. Лучше по факту – служу там-то, хочу служить там-то и так-то. А я поддержу!
И такое написал, я аж покраснел от благодарности. Только вот звание не мое…
– Сержант Ломаев в процессе службе показал себя профессиональном спортсменом по лыжам. Был победителем на международных состязаниях в Восточной Германии в 1987 году. В соответствии с спортивной практике и результатам считаю целесообразным его отправить в спортроту по лыжным гонкам. И подписал: Трижды Герой Советского Союза маршал авиации Кожедуб.
Ниже автограф. Вот это оказался документ. Его бы потом в музей в XXI веке, если уцелеет, конечно. А то тут такое вскоре начнется, мама не горюй!
– Эту бумагу мы пошлем по инстанциям, – пояснил он между делом, – поэтому, извини, инициатором от учреждений окажется ваш учебный центр. Так положено. Но я постараюсь обговорить с Назаровым, не дурак вроде бы. Тем более, учитывая настоятельных шашней его дочерью, он должен просто вцепится за эту возможность.
Подожди-ка, – он уже пренебрежительно окинул вычислительное оборудование, махнул на него рукой, заговорил в воздух: – сделаю я лучше по настоящему хорошее дело, поговорю с Назаровым прямо сейчас, лишь бы он был на рабочем месте.
Позвонил по внутренней телефонной связи, посмотрел на настенные часы, я машинально глянул за ним. Девять часов уже, однако, дома должен, хм, наверное.
Впрочем начальник учебного центра был по характеру и по должности трудоголик и потому, хоть было позднее время, был в своем кабинете.
– Здравствуй, Викентий Александрович, – поздоровался Кожедуб, хотя за день, наверное, поприветствовали не по разу. Вежливый мужчина, хоть и высокопоставленный военный. Или потому, что разговор был на не очень приятную тему? – Я недавно разговаривал с Москвой, с Самим. Все теперь сворачиваем, и пункт ПВО, и центр вычислительной техники.
Для Назарова новость тоже была сногсшибательная и очень неприятная. Он что-то заговорил ворчливо, но,как мог младший по званию старшему, естественно.
Офицеры потолковали, Кожедуб тоже мог что сказать нехорошее, пусть не в лицо, но хотя бы так. Потом маршал авиации первым спохватился.
– По поводу политического курса мы можем говорить очень многое и неприличное, но сделать ничего не можем. Но вот рядом стоит ефрейтор Ломаев, хороший парень. Я что хочу о нем сказать – оказывается, он не только специалист по ЭВМ, но и лыжник блестящий. Помнишь, как он победителем стал, да еще с твоей дочерью на руках?
Последнее воспоминание, видимо, была весьма неприятная, что дало Назарову возможность выдать негативную реплику
– Ага, ага, – поддержал его Кожедуб, после этого резюмировал: в общем так, поскольку Ломаев тебе уже сильно не нужен и даже не желателен, я приказал ему написать заявление. Пусть едет в спортроту радует и армию, и страну спортивными победами. И, кстати, от моего имени награди его сержантским званием за спорт.
Я полковника Назарова не видел, но, по-моему, он был в своем амплуа – добившись своего, стал сомневаться в правильности моего отъезда, и начал потихонечку отходить. Нет, я понимаю почему – хороший старшина роты везде нужен, но ведь не стоит же быть таким мелочным!
К счастью, Кожедуб у него на поводу не пошел, а заставить его тот, по известным причинам не мог. Решение маршала авиации осталось в силе.
На этом мы разошлись. Я направился в казарму. Новобранцы мои уже, не торопясь, начали ложиться, и, поскольку старшины роты Малова по какой-то причине не было, доложил о прибытии командиру взвода младшему сержанту Вахромееву и сладко лег спать.
И хотя эта ночь оказалась тревожной – деды поднимали нас аж два раза, гоняя нас под окнами, видать сильно их допекли натовцы, но я уже привык к такому ритму и утром встал выспавшимся. Впрочем, как и многие мои товарищи. Человек ведь животинка пластичная, может выжить в любых самых страшных условиях. Тем более в 18 лет!
А вот маршал авиации уехал и не сумев (не захотев?) попрощаться со мной. Впрочем, к нему не в претензии. Я ему никто, у него своих взрослых детей – дочь и сын, а заботы у него большие и страшные.
Тем более, своего рода весточкуон послал, чего я, честно говоря, я не ожидал. Нет, я слышал, как они говорили про мое звание, про то, что необходимо наградить. Но четкой даты не прозвучало и я решил, ну его к лешему.Так уже награжден, без году неделя, зеленый практически, а ефрейтор. В принципе, спасибо, позицию оно мне сильно укрепило, что среди молодых зеленых, что почти грозных дедов.
Так что дадут сержанта к окончанию учебки и будет достаточно. А тут вдруг полковник Назаров ни с того, ни с чего, вытащил из строя и объявил:
– Ефрейтору Ломаеву за успешное решение государственного задания по приказу маршала авиации Кожедуба присвоено звание сержанта.
Он еще бы объявил, что по повелению Господа Бога я становлюсь небесным архангелом, ха! И в честь этого ему вручаются белоснежные крылья и огненный меч.
Офицеры, видимо, уже не помнили или не знали вообще, что зеленые солдаты в мирное время звание сержанта никогда не получают. И хотя маршалу авиации, в принципе, все равно, когда или никогда, это не офицерское звание. Но в роте это был глубокий бедлам. Хотя бы, кемменя считать и где ставить были большие казуистические опросы. И таких проблем был не один.
Я даже подошел к старшине роты Малову, когда он оказался один и негромко ему сказал, что, может быть, это, конечно, не точно, но все-таки я уеду в спортроту. Кожедуб обещал посодействовать и поддержать.
Дед только посмотрел на меня. В этом взгляде было все:
– И возмущение. Дедушка, сильный и мудрый за него все решал. И ты, молодой и зеленый должен уже бежать и выполнять, а не бесполезно рассуждать. Армия, прежде всего, сильна дисциплиной и если ты этого не всосал, то я могу вбить кулаком;
– И сожаление. Я уже показал всем дедушкам, что я гораздо выносливее и крепче всех новобранцев. Да что там говорить, я и дедов бы обошел в большинстве, просто они сознательно выводятся за линию критики. И Малов это понимал, не зря он не только согласился, но и сам предложил меня в будущего старосту роты, хотя в ней и было несколько солдат постарше (немного, правда);
– И облегчение. Мутный я какой-то оказался. Испокон веков молодые салаги должны только слушать и выполнять. Так было всегда и даже дедушки когда-то (очень давно только) были зелеными и принимали мудрость своих дедов. А этот очень мудрый и очень шустрый. Буквально за несколько дней сумел окрутить офицеров, стать незаменим.
Виданное ли дело, не успел встать в строй, а уже получил ефрейтора, а потом вот сержанта. Малов чувствовал, что в дедах этот парнишка будет офигенным зубром и начнет строить новых молодых на ать – два. Ну а как его строить его дедам? Пусть идет, к богу, к черту, к перестройке.
Вот это он все выложил, но ничего не сказал, понял все-таки, что все слова лишние. Умный, гад, хотя и паршивец порядочный.
А мне осталось лишь козырнуть – старшина ничего не сказал, хотя поспорю сто рублей за один, что не сделай я этого, остановил бы, выговорил и сунул бы наряд вне очереди. А то и просто врезал в грудину, чтобы получше помнил.
Я теперь буквально висел в воздухе. С одной стороны, все вроде бы решено и я должен уехать в надлежащее место, там, где и должен быть профессиональный спортсмен – в армейскую спортроту. И, видимо, не в ГСВГ – здесь погода и природа, а вместе с ними и воинская структура не предназначены для лыжного спорта.
С другой стороны, ничего еще не решено и всякий винтик в воинской машине – от любого писаря, которых много, до офицеров – тренеров в самой спортроте могут решить: не достоин и все, приехали, рядовой, тьфу, ефрейтор, да что ты будешь делать, сержант Ломаев окажется в пролете.
А потому, раз офицеры – ни начальник учебного центра полковник Назаров, ни командир нашей, третьей роты капитан Гришин, ни, тем более, остальные отцы – командиры – меня не дергают, я сам реши, что должен постараться доучить солдатское ремесло. Не очень сложное, но сука, какое муторное и примитивное до одури. Но почти выучил. От шагистики, до знания стрелкового солдатского оружия, не только автомата Калашникова.
Одни проходил тщательно, например, РПК – ручной пулемет Калашникова, другое поверхностное – гранатометы. Подержал даже боевые гранаты в полной готовности. То есть на боевом взводе, когда чека вставлена в гранату и у ней выдернуто кольцо. Тут, главное, не жевать сопли, такая граната взрывается через несколько секунд и хорошо, если не в твоих руках.
И, конечно же, изучал воинскую бюрократию, в той части, которая касается солдата. Прежде всего уставов. Мудреные, разумеется, бумаги, такое чувство, что иногда авторы выходят за ранжир и начинают не понимать русский язык. Впрочем, документация в сфере высшего образования куда сложнее и, я бы так сказал, дурнее. Так что преодолел.
Будучи теперь сержантом, я занимал несколько особенное положение. Отделение, а тем более, взвод мне еще не давали, это сфера деятельности дедов. Но и до уровня рядовых меня не опускали. Не положено!
Ну а где-то через две недели, как раз вскоре Нового года, у меня произошли две неожиданности – одна, в общем-то, плановая, давненько уже ожидаемая, но не понятно когда и как. И вторая совершенно внезапная, но от этого не менее приятная.
Глава 21
По поводу обозначенной мною запланированной неожиданности, это, естественно, указанное официальное приглашение от запрошенной спортроты. Это еще до компьютерной эпохи XXI века, когда приходит серый листочек, на котором вначале напечатано типографским способом общий макет, потом конкретный текст печатной машинкой и, наконец, добавлено что-то важное обычной ручкой.
Назаров вначале был обрадован этому «письму счастью», ведь я уже считался своим, выкованным в учебном центре для армии и потому он хотел меня хоть как-то оприходовать. Но потом, вчитавшись, разочарованно посмотрел на меня взглядом армейского бюрократа.
– Так они же берут только кандидатом, – удивленно сказал полковник, – а если ты не подойдешь? Станешь кататься почем зря на государственный счет. В итоге и у нас ничему не обучишься, и там прошлындаешь!
Начальник учебного центра не собирался ничего делать. Это и не его сфера деятельности, и никак не затрагивает права и обязанности в центре. Он даже свыкся с тем, что столь ценный кадр уходит от него и перестал радоваться, что угроза дочери уходит.
Просто словесно даже не возмущается, удивляется и, значит, никак мне не навредит. Поэтому я спокойно ему ответил:
– Товарищ полковник, такая процедура принятия всех спортсменов. Если бы они не брали, то или никак не ответили. Или, скорее всего, ответили бы, что данная кандидатура их не интересует. А раз приглашают, то буду стараться. У меня есть заявление с грозной резолюцией Трижды Героя Советского Союза маршала авиации Кожедуба, есть все необходимые официальные документы для спортсменов спортрот Советской Армии.
Так что принять для испытательных испытаний они просто обязаны, а для меня это обычное дело, пройдем, товарищ полковник!
Назаров хмыкнул, но не саркастически, а как бы само собой разумеющееся. Моя победа с его дочуркой на шее (точнее, на руках, но это одно и то же) вырезали из его сердца любое сомнение. Раз и так победил, то без груза пройдет, на то он и мастер спорта международного класса.
Правда, какой-то намек на хитромудрые забавы в его хмыканье на втором плане прозвучал. Русские бы не обратили внимания, но у удмуртов так часто это звучало, что я насторожился. Удмурт я или нет, в конце концов?
И ведь не ошибся! Назаров, подождав немного, убрав со стола ведомственные бумаги, секретные или нет, черт его знает, вчера были не тайные, завтра станут супертайные. Заодно успокоив душу, она, чертовка, постоянно подпрыгивает по поводу и без повода.
Крикнул адъютанта найти женщину, что приходила к нему утром и была отсиживаться в комнате офицерского отдыха, смотреть пока телевизор. Вопреки названию, офицеры там не отдыхали. В штабе они работали, над этим он смотрел постоянно и зорко. А редкие официальные пьянки обычно проходили или в офицерском секторе столовой, либо в его комнате там же.
Я неуверенно улыбнулся. Что за женщина такая, которую ищут в моем присутствии? Вероника? Упаси боже! Да и не назовет полковник свою дочь так грубо. Она ведь замужем еще не была, так что хотя бы официально является девушкой. Машенька? Вероятность еще меньшая. Кто ее допустит в штаб воинской части за границей. А ГДР таковой формально является, хотя в народе и не считается. Другие дамы сюда тем более не проходят.
Назаров меж тем победоносно улыбнулся. Знает ведь, гад, но не торопится. Хотя мое сердце без всяких подпинывания со стороны хозяина тревожно забилось, когда послышались такие знакомые тихие шаги.
– Маша, Машенька, приехала все-таки ко мне, милая, родная!
Я не выдержал, схватил ее, закружил в объятьях. А моя удмуртская женщина и не собиралась болтать, лишь мило и многозначительно улыбалась.
– Вот что, молодожены, можете идти в комнату отдыха, там есть спальня. Сержант Ломаев, до нуля часов свободен. И благодари за это, между прочим, моего зама по политчасти полковника Бороздина. Он за твой переход из кандидатов в члены КПСС получил одобрительное похлопывание по плечу от самого первого члена Военного Совета ГСВГ. Народ-то чем дальше, тем больше начинает свинтить из партии, а ты тут демонстративно вступаешь. Молодец! А от меня, ты ведь все равно уже, по сути, не наш. Так что день так же твой. Можешь даже погулять с женой.
– Есть, товарищ полковник! – четко козырнул я и вышел, увлекаемый женой. Хорошо у меня получилось с Бороздиным, хотя, надо сказать прямо, и замполита я не очень-то любил, и КПСС образца 1980-х годов мне совершенно не нравилась. Но вот если рассматривать коммунистическую идею и западную дерьмократию с ЛГБТ и гендерным равенством, то я прямо и открыто выбираю первое. Я все-таки еще не голубой, хотя и многие не одобрят такой подход к политике.
Однако, хватит об этом. Мы вошли в комнату отдыха, на самом деле являвшийся целым сектором из нескольких помещений, пусть в целом и небольших.
Тут моя жена решительно изменила поведение, заявив, что очень любит своего мужа и не собирает его терять. Так что, Олежек, срочно рассказывай, что у тебя стало с дочерью твоего командира Вероникой.
– Ты все неправильно поняла! – мужественно начал я, понимая, что после этих слов меня начнут ругать, а то и бить и может палкой.
А что поделать, она действительно меня неправильно поняла, и я, как супруг, должен был ей сказать. Увы, но от последующих ударов это меня не спасло.
Бац, бац – раздались две звонкие пощечины. Ну надо сказать, что не самые сильные, уж я-то свою жену знаю. Я даже не покачнулся, а ведь Маша своими тренированными руками лыжнике легко отправит мужчину в нокаут. Гм, не туда, конечно, но с ног собьет. А тут больше по звуку эффект получился.
Любит она меня, – с удовлетворением подумал я, – а что бьет, так это верно. Сейчас у нас демократия, а-ах, а не разврат. Вероника ведь насколько красивая, настолько и болтливая. Да еще, наверняка, специально разбалтывала. Наговорит многих слухов, так потом и меня за цугундер партком, профком и краснознаменный (две грамоты и почетный подарок) командир. Сам прибежит.
Все оно Вероника дурочка, да только не знаешь ты обычаев удмуртских и силы жен наших. Там ведь не только слова станут злые, но и пара тумаков привередливых от щедрот душевных.
О, не успели слово «доброе» сказать о ней, так и Вероника появилась. Отец сказал, тот, известно какой отец. Скорее всего, как только вышли они из кабинета начальника учебного центра, так та и позвонила и все узнала.
Однако, смелая она… или дурная? Полезь к мужику при приехавшей жене. Да ведь она даже не спрашивать у супруга не будет, так отдерет девицу, мало не покажется. А сама полезла, глупая!
Вероника еще успела оценивающе посмотреть и сожалеющее проговорить:
– Кра-асивая, блин, долго воевать будем, жаль.
На этом, в общем-то, и все закончилось. Машенька моя просто ударила в лицо охальнице. Не совсем сильно врезала, не мужчина вроде бы. Но ведь и противница ее не представительница сильного пола. От удара она только вскрикнула и полетела на пол.
Как это видится в красивых романах, ее отец появился здесь, пусть не немедленно, но еще когда Вероника была не в силах подняться. Так и смотрела на него снизу верх с пола лицом, на который уже было наливался большой, прямо-таки огромный синяк на пол-лица.
Сторонам все, в принципе, было все понятно. Девица налетела на семейную пару, наверное, еще по молодости гавкнула что-то и разом получила по морде. Оно ведь как. Если красивое девичье личико, то ее целуют в ланиты, а если препротивная женская морда, то и лупят почем зря.
Назаров лишь одно спросил, хотя оттуда сразу показалась тюремная камера:
– Бестолковая дочь! Накрутила хвостом, получила, ладно хоть не насмерть. Олег тебя бил?
Я, честно говоря, напрягся. Если Вероника скажет «Да», то не миновать мне КПЗ. Естественно, есть еще слово моей жены Маши, есть уголовная экспертиза, которая, хочется верить, определит женский и мужской удар, но тюремного дерьма я намажусь с ног до голову и не одним слоем.
Но Вероника честно сказала:
– Вот еще! Жена его ударила, как железнодорожной шпалой вбила.
И Викентий Александрович быстро затих. Я бы не очень-то поверил, про судебный иск полковника Назарова ко мне, но заявление на Марию Ломаеву выглядит совсем смешно и приведет к большому количеству и среди юристов.
Поэтому он лишь укоризно посмотрел на нее. Мол, что ж ты так, а если моя дочь потеряет красоту и не сможет выйти замуж.
Но Маша была в своей правоте и не собиралась сдаваться на чью-либо милость. Она злобно буквально зашипела, как злобная кошка:
– Это мой муж, и я не собираюсь его сдавать каким-то девицам.
– А я и не собираюсь у тебя просить, – фыркнула Вероника, – вот еще!
В общем, две кошка на заборе яростно машут хвостами и злобно шипят и подвывает. Тут надо не уговаривать, а брать каждую за шкирку и тащить в свою сторону.
Назаров, видимо подумал про тоже самое, да здравствует мужская солидарность! Он молча поднял дочь с деревянного пола и, не обращая на ее старание сконцентрировать наше с Машей внимание, почти вытащил ее из комнаты отдыха.
– Надо что-то делать, – задумчиво произнесла моя жена, – она ведь и не собирается останавливаться. Уеду я и она тебя скрутит. И что мне потом?
Хм, я, конечно, не бешеный берсерк, но, по-моему, женщина, ты несколько преувеличиваешь возможности вашего пола. Однако я не стал с ней спорить. Обсуждать с женщиной в диалектическом аспекте, это означает погружаться в трясину бытия без какой-либо возможности выбраться.
Я просто положил перед ней направление в Вологду, на ВОЛСР с многозначительными словами:
– Это не надолго, буквально на одни сутки, а потом я уеду, возможно с тобой, моя милая.
Маша прочитала сначала бегло, потом уже более внимательно, присматриваясь к отдельным словам. Все равно не поняла, потребовала от меня пояснить эту бумагу.
Я притянул ее к себе за щеки, сел, посадил на колени это драгоценный груз, обнял. Маша судорожно вздохнула, она тоже соскучилась по мужу, по его крепким объятиям.
– Я же тебе писал и, наверное, твоим родителям, – объяснил ей и одновременно подколол, – меня не направили в спортроту, как мы хотели на гражданке. Я был направлен, как все простые советские граждане мужского пола в один из учебных центров. Трудно, разумеется, но не очень уж так смертельно.
Прожил бы, два года это не много. Но одна закавыка меня постоянно грызла, как лыжница и тренер ты меня понимаешь. В армии много физической нагрузки, но мало специфической спортивной. Поэтому я. Учась, разумеется, в центре, подал по командованию рапорт с копиями своих документов. Спасибо вам, кстати, за них.
Я поблагодарил за них искренне, откуда бы я здесь нашел. Тот же сержант Малов просто бы и невзначай сказал:
– Служи сынок, как дел служил, а дед на службе не служил. И не дергаться мне! Пройдет два года армии, на гражданке делай, как хочешь. Хоть воруй, я разрешаю.
А так, заверенные копии позволили опираться не только на резолюции маршала авиации Кожедуба. Все ведь понимают, даже людям, совершенно далеким от спорта, а, тем более, в околоспортивных кругах, что звание мастера спорта международного класса, да еще в такие юные годы даром не дается.
– И вот мне пришел ответ, в целом, положительный. Надо ехать и доказывать, что ты действительно хороший спортсмен, а не вытяжка от кумышки. Поняла, моя дорогая?
Приказано выехать завтра, надо еще взять билет у военного коменданта железнодорожной станции, заодно разобраться с поездом. А тут ты с вековечными проблемами.
– Ой! – запоздало сообразила Маша, что как раз сегодня она никак не к месту, у мужа совсем нет времени заниматься еще и ею. Мужественно предложила: – возьми и мне билет с собой.
Я только посмотрел на нее сожалеючи. Предложение было насколько гуманным и позволяющим выйти из текущих проблем, настолько и не реальным.
Ведь военный комендант дает билеты бесплатно, но только военным. Можно и родственникам, но не срочникам же. И главное, все это надо задокументализировать. А вот оное сержанту Ломаеву точно не под силу. Бюрократия и так могучая сила, а военная бюрократия сверхмогучая и непреодолимая.
– Можно и обычным путем, – ответил я на ее вопросительный взгляд, – как обычные пассажиры. Но это платно, а у меня, сержанта СА, сейчас наличных денег нет.
– У меня же есть! – радостно вклинилась она в мою глубокомысленную речь, – это не проблема!
И тут мужское мышление мое тоже гибко извернулось и позволило посмотреть на ситуацию с другой стороны.
У меня же тоже есть деньги! – вспомнил я, – да еще немецкие, которые в Советском Союзе в миг превратятся в простые фантики. И обменять их сложно. Если официально, то по грошовому курсу, если по неофициально, то можно получить статью УК за спекуляцию. Сейчас это быстро, а ведь надо еще с Машей передать подарки хотя бы ее родителям.
В общем, последующие сутки мы провели очень шумно и хлопотно. Я еще распрощался с товарищами (дедами и новобранцами), купил нам с Машей билеты и прошвырнулся по магазинам, выискивая, где подешевле.
А в 16.03 следующих суток я с женой уже тронулся из ГДР. Этой стране осталось существовать лишь несколько лет (СССР, впрочем, немногим больше). Но все равно, там все же родимый дом, а здесь будет обычный капиталистический хаос.
Так что поехали обычным для советских людей курсом до Москвы. Только не на международном экспрессе «Москва – Берлин», а на более простом, а значит, и дешевом почтово-пассажирском поезде, но туда же – в столицу нашей Родины Москвы.
Ехал, обняв Машу и вспоминал, что чуть было не стал нечаянным спасителем СССР. Или, что еще реальнее – грядущей жертвой текущих обстоятельств. Это ведь только для наивных дилетантов видится легко-возможным повернуть исторический процесс по другому пути или даже вспять. Нет, наша страна уже, как минимум в 1970-х годов, идет по направлению в пропасть. Так что гад Горбачев, при всей его значимости не повернул, лишь подтолкнул СССР к развалу. Что, впрочем, отнюдь не уменьшает его черный личный вклад.
Ну а мне, попаданцу, останется про себя лишь вздыхать и матерится. Страна уже разваливается, сначала медленно и незаметно, потом все быстрее и открытее. А что делать, бросится под поезд, хотя бы под этот, не выход.
Остается, как это не грустно, вновьпереключится на «план Б». строя, хе-хе, грустная самоирония, коммунизм в отдельно взятой стране.
Чмокнул в щечку «строителя коммунизма», еще об этом не знающую, и, может быть, не узнающую никогда, спросил о ближайших планах. В конце концов, думать в масштабах страны, хоть редко, тоже хорошо, но лучше не завлекаться, а то бо-бо закружится.
– Послушай, Маша, немецкий этап моей службы, похоже, заканчивается навсегда, – сказал я ей, – ты ведь больше не будешь меня бить, а то я вынужден буду подключать силы самообороны.
Такая запоздалая угроза заставила ее поежится. Вряд ли она что-то поняла, но что спокойной семейной жизни и вообще семье может прийти конец. Удмуртский удмурт, он, конечно, более умерен, но и его терпению приходит конец.
– Разумеется, дорогой, – откликнулась мне Маша тем тоном, которым обычно говорят мужу (не обязательно удмурту) в ответ на его маниловские мечты.
Я подозрительно посмотрел на нее. По-моему она меня просто дурачит. Потом осторожно положил на как мне кажется пополневшую талию. Ничего, наполеоновским веяниям молодой жены муж всегда найдет, что ответит. Ты уже беременна, моя дорогая? Нет, тогда нам срочно позаниматься любовью и ты сразу утихомиришься. Да, солнышко?
Глава 22
Как-то я так лихо и в раз перестроился, надев советский мундир и приняв присягу. Стал почти настоящим военным, хоть и в невысоком звании. Сказали мне – сержант Ломаев, строго в Вологду, прямо и строго! И ведь я бегу, только пыль столбом!
Нет, оно, конечно, зимний сезон на дворе. Январь – это, почитай, хотя бы формально, середина зимы. А вот потом, разве что воинскую теорию изучать, типа, чем ефрейтор отличается от рядового, а генералиссимус от маршала? Бр-р.
Но все-таки как-то не смог. ГДР – Москва – Вологда и точка. А вот моя разлюбезная жена Машенька, явно чтобы размягчить мою жесткость после двух пощечин, развила невиданную активность. И то ли в структурах ЦСКА, то ли в отделах Генштаба, в общем в каких-то военно-спортивных ведомствах сумела добыть даже не разрешение, приказ – сержанту Ломаеву прибыть в город Ижевск для участия в соревновании «Ижевская винтовка».
В прошлом теперь уже году оно было на самом закате зимы в Приуралье. А вот в этом году, как будто под меня, проводились почти в середине – в январе. Причем, продолжая приказ, в составе ВОЛСР, что означает, как вы знаете, Вологодская Отдельная Лыжно-Спортивная Рота.
Я неторопливо расшифровал эту нехитрую аббревиатуру и спросил, пряча хитрую улыбку в губах:
– Как же так, матушка, в самой роте я лишь кандидат, а в приказе (чей, кстати, приказ?) я уже настоятельно значусь в составе. А?
Мы пришли куда-то в район Красной Площади и остановились здесь на одной укромной улиц – немного поговорить дельно и бестолково. Очевидно было для нас обоих, что как-то многое стряслось за месяцы моей службы. Надо утрястись. Я хотел еще в поезде, но получилось лишь в Москве.
На эти мои принципиально нейтральные слова Маша уже раздражено посмотрела на меня, наступила своей ногой на мою и одновременно протянула руку к моему лицу. Не знаю, то ли шлепнуть опять звонкой пощечиной, то ли цапнуть за гордый нос. Тоже, между прочим, больно и унизительно для мужчины.
Я этому пацанскому приему был обычен давным – давно, поэтому практически машинально отбил ногу и перехватил руку.
– Ай! – Маша, не ожидая этого, буквально зависла на одной ноге и держалась горизонтально только за счет того, что я ее держал за шелудивую руку.
Можно, конечно отпустить и руку и тогда она просто упадет, но я пожалел ее, все же супруга, да еще, возможно, беременная. Вместо этого прочитал ей нотацию:
– Жена моя, ты, похоже, уже привыкла, распускать руки. Между тем, это не самый лучший способ поддерживать семейные отношения.
Маша вспыхнула, но сдержалась. Она удержалась на ногах, отняла свою руку у меня. Я отпустил, вот еще. Потом заговорила, чуть-чуть передразнивая меня:
– Муж мой, а ты знаешь, что армейских лыжников Вологды тесно курирует ЦСКА? И они еще до армии интересовались тобой, я слышала телефонный разговор отца с армейцами, а он никогда не умеет делать тихо.
– Но ты ничего не говорила о том, что знала это, – уже серьезно сказал я. Лишь уж начали говорить, то все!
– Я много чего знаю, что тебе вредно слышать, ну и что? – пожала плечами она, решив, видимо, также, – а ты знаешь, что отец, наконец-то, вдребезги разругался с нашим обкомом и теперь лежит на больничной койке. Он уже не главный тренер!
– Странно как-то, – меланхолично удивился я, – у Александра Петровича всегда были сложные отношения с партийной структурой, но с Валерием Константиновичем он вроде бы хранил относительно хороший настрой.
